Юрий Константинович Краснолуцкий родился 7 ноября 1929 г. в городе Мелитополь (Запорожской области), в многодетной и дружной семье. Его мать, Елена Климентьевна Краснолуцкая, урожденная Донова, происходила из казачьей семьи станицы Старочеркасской области Войска Донского. Участница Гражданской войны и штурма укреплений Перекопа, в 1930-е гг. она работала секретарем в исполкоме города Мелитополя.
Отец Юрия Константиновича, Константин Маркович Краснолуцкий, происходил из казачьей семьи Краснолуцких, живших в начале XVII в. в слободе Лучке на реке Красной, протекающей по территоррии нынешней Луганской области (Украина), отчего и произошла их фамилия. В 1652 г. несколько сотен казачьих семей во главе с полковником И.Дзиньковским переселились из этих мест на территорию России, в город Острогожск, а в 1718 г. были переведены в город Калач Воронежской губернии.
Во время Великой Отечественной войны Константин Маркович Краснолуцкий, служил военным комиссаром в городе Казани, а затем – в городе Волчанске Харьковской области, где 9 июля 1948 г. Юрий Константинович окончил среднюю школу.
28 августа 1948 г. Юрий Константинович поступил на учебу в Горьковское военное училище техников связи по специальности радиотехник ДЦВ, которое окончил 31 августа 1951 г. Так началась его военная карьера.
С 31 августа 1951 г. по 31 января 1970 г. Юрий Константинович служил на офицерских должностях в Советской армии: в городе Муроме (Владимирская обл.), Лиепае (Латвийская ССР), Днепропетровске (Украинская ССР), в Стенале (Группа советских войск в Германии). Слушатель факультета № 2 Военной Академии связи с сентября 1956 г. по декабрь 1958 г. В 1962 г. Юрий Константинович поступил и в 1967 г. окончил Ленинградский электротехнический институт связи им. М.А.Бонч-Бруевича. В 1967-1970 гг. проходил службу в полку морской пехоты Тихоокеанского флота.
Демобилизовался по болезни в 1970 г. в звании майора. C 1 июля 1970 г. по 23 сентября 1995 г. работал в Ленинградском СГПТУ-1 на должности военрука. Очень любил свою работу, умел подобрать ключик к каждому ученику и увлечь своим предметом. Много раз он признавался лучшим преподавателем своего района и города, отличник профессионально-технического образования РСФСР. Его ученики побеждали в соревнованиях военнопатриотической игры “Орленок” и получали призы. В СГПТУ-1 Юрий Константинович организовал музей боевой славы, занимался методической и рационализаторской работой.
Когда в начале 1990-х гг. началось возрождение русского казачества, Юрий Константинович на базе музея СГПТУ-1 организовал кружок юных казаков. Участники кружка носили традиционное казачье обмундирование и участвовали в соревнованиях и сборах. Юрий Константинович вышел на пенсию 23 сентября 1995 г.
Создал хутор, а затем станицу Охтинскую Северо-Западного казачьего войска. Атаман станицы Охтинской в 1995-2007 гг. Когда в Санкт-Петербурге был создан общественный музей истории казачества Юрий Константинович передал в дар музею немало экспонатов. Был по-военному деятельным человеком, умеющим в трудных жизненных ситуациях принимать решения и брать ответственность на себя.
На мир смотрел глазами поэта. Был интересным собеседником. В свободное время увлекался работой на дачном участке, где его руками был построен дом и посажены садовые деревья. Юрий Константинович всегда говорил, что свою миссию на земле он выполнил: вырастил сына, построил дом и посадил сад.
Юрий Константинович хорошо разбирался в литературе и искусстве, сам писал стихи. Первая книга стихов “С Дону выдачи нет!” была опубликована в 1996 г., вторая книга “Казачья здравица” – в 2002 г., в которой собраны стихи, сказки и баллады. Его стихи легко ложились на музыку и становились новыми казачьими песнями, одна из которых – гимн станицы Охтинской. Третья книга стихов “Охта” вышла в 2003 г. и посвящалась малой родине Краснолуцкого, на которой он прожил около 30 лет. В том же году Юрий Константинович был принят в Союз писателей России. Четвертая книга стихов “О Доне с любовью” увидела свет так же в 2003 г., и пятая “Звезда казачества” - в 2004 г.
Юрий Константинович скончался 5 марта 2007 г. на 78 году жизни после тяжелой болезни. Похоронен на кладбище в поселке Сосново, Приозерского района, Ленинградской области. Над его могилой склоняется молодая березка, посаженная в память об этом человеке – поэте, казаке, офицере.

НЕВСКИЕ СТАНИЦЫ

Прозвучало праведное слово,
И его не унесли ветра.
Помолившись, начал Петр с Азова,
Чтоб потом построить град Петра.

Здесь и там – владенья Посейдона,
Нет! Сражались казаки не зря:
Берега Невы, просторы Дона
Путь открыли русичам в моря.

Протянулись реки лентой долгой.
В крепкой связке их большая суть.
Дон с Невою, связанные Волгой, –
Это ль ни казачий древний путь?

Нам ли доброй славой не гордиться?
К ней, увы, дороги нелегки,
Есть казачьи на Неве станицы,
И живут в них братья-казаки.

Словно в кулаке едином пальцы –
На каурых и на вороных –
Невцы, волгари, донцы, уральцы,
Казаки российских рек иных.

С той поры под неба синевою,
Отражаясь в зеркале реки,
Крепко дружат Тихий Дон с Невою,
Так умеют – только казаки.

Жить нам врозь сегодня не годится,
Руку подает надежный друг.
Принимайте, Невские станицы,
Принимайте в свой казачий круг!

ЛАДАНКА

Шила ниткой мать из лоскута,
Из обрывка батькиной рубахи,
Ладанку родимого кута,
И сновали руки, словно птахи…

Чтобы сын запомнил к дому след
И в далеком не бродил тумане,
В ладанку насыпал землю дед
И к кресту подвесил на гайтане.

«Пусть тебя хранит в дороге Бог!» –
Внука осеняет дед бывалый…
И забыть свой край казак не мог –
Ладанка в разлуке согревала…

Конники воскресли из былин,
Присягали родине и дому.
Ладанка с полком вошла в Берлин
И вернулась вновь к родному Дону.

Много было горя и побед,
Пал отец в долине Прикарпатья.
Дома казака не встретил дед –
Плакал внук у скромного распятья…

Знают и казак, и атаман,
Что в земле родной – любовь и сила.
Ладанка с землей, ты – талисман,
Ты и жизнь, и Родину хранила!..

Шила ниткой мать из лоскута,
Из обрывка батькиной рубахи,
Ладанку родимого кута.
И сновали руки, словно птахи ...

* * *
Снова ухожу ни в чём не каюсь,
Ничего не зная наперёд.
И хотя не раз с тобой прощаюсь –
Вновь увижу, значит, повезёт.

Корабли уходят боевые,
А в глазах твоих таится грусть.
Я с тобой прощаюсь не впервые,
Только никогда не расстаюсь.

Далеко теперь я, в океане,
Между серым небом и волной.
И, надеюсь, встречи день настанет,
Хочется, чтоб ты была со мной.

Увидать тебя одно желанье,
Оттого душа болит не зря.
Извини за редкие свиданья,
И прости, что ухожу в моря.

Сердцем на земле добрее стану,
Помни обо мне и позови.
Нет конца земному океану,
Нет конца моей к тебе любви…

Снова ухожу ни в чём не каюсь,
Ничего не зная наперёд.
И хотя не раз с тобой прощаюсь
Вновь увижу, значит, повезёт.

КУКЛА

В память о летчице Галине Докутович!
А кто-то подумал – все сказки да небыль,
Как будто бы к звездам стремились сердца!
В огромное небо. На Фронте кто не был,
Не может любовь их понять до конца!

Не зимой холодной, это было летом.
Над землей всходила полная луна.
Девушка в погонах с голубым просветом
Полюбила парня, тоже – «летуна».

Два лихих пилота, два единоверца:
Летчик-истребитель и пилот У-2.
Встретились на фронте два влюблённых сердца,
Два горячих сердца, вот и все слова.

А в боях тяжелых билась сила с силой.
В гарнизон далекий наш герой, летя,
Подарил ей куклу… Расставаясь с милой,
Подарил игрушку, просто так, шутя.

Летчица вернулась в полк девичий – энский.
С куклою-подарком шла теперь в полёт.
Ожидала писем и привет гвардейский,
Поднимая в небо чудо-самолет.

Только горе ходит рядом, между прочим,
Возвратилась кукла – всё лицо в крови.
Счастье оборвалось в небе тёмной ночью.
Больше… нет любимой, нет её любви.

Он ходил в атаку, сжав до боли скулы.
Был он славный летчик, что ни говори.
В грозном самолёте не летал без куклы,
Маленькой игрушки их большой любви.
09.10.02.

* * *

Мы Харьков взяли на рассвете...
Дымила черная броня.
А было это в сорок третьем,
В день очень светлый для меня.

Рукой нетвёрдой, неумелой,
Державшей редко карандаш,
На всех теплушках крупно, мелом
Старался кто-то: "Харьков - наш!"

На стенах – то же я читаю,
В глазах читаю, у солдат.
И до сих пор не забываю
Одну из дорогих мне дат.

Восторгов детства не нарушу.
Та радость – вовсе не мираж.
Всю жизнь мне согревает душу
Святых два слова: "Харьков наш!"

И вот в России мы, не в Польше,
Не за колючею межой,
Но "Харьков наш!" не пишут больше.
Он - за границей. Он чужой!

БЛАГОСЛОВЕНИЕ ИОАННА

Желанье было казаков великим,
Когда коснулись мы церковных плит.
Станица Охтинская просит у Владыки
Благословения и храма для молитв.

Мы в Вере истинной стремимся к совершенству
И божьей благодати для души…
К Высокому идем Преосвященству,
Идем к нему в торжественной тиши.

Мы, недостойные послушники Владыки.
Мы казаки из этих невских мест.
И смотрят нам в глаза святые лики,
И мы целуем благодатный крест.

И вот светлеют у пришедших лица,
(Наверно, это всуе благодать…)
Христово рыцарство из Охтинской станицы,
Вас будет храм отныне окормлять!

Осилить лишь идущему дорогу,
И это должен помнить человек,
Что с нами Бог всегда! И слава Богу!
Мы православные – навек!

БАЛЛАДА О ДРУЗЬЯХ

Глухая деревня звалась Изборовье
Деревня печальной колхозной судьбы.
В ней стадо нетучное было коровье.
Не густо стояли изба от избы.

Без газа. Без света… одни только печи.
Леса и опушки видны окаем.
Нужда недорода ложилась на плечи.
Земля здесь обычная – нечернозем.

Деревня, как вечная совесть России.
За темной избою поломанный тын.
У хворенькой бабушки Анастасии
Жил в городе крупном, удачливый сын.

В углу на иконе летают амуры.
В окошке речной открывается плес.
Кудахтают вечно гребущие куры.
Кот Черный мурлычет, и спит Верный пес.

От слова «изба» повелось: Изборовье.
Когда-то деревней владели князья.
У бабки Анисьи пропало здоровье.
А хворенькой жить одиноко нельзя.

Откуда, скажите, у них на подворье
Машинное масло и даже – бензин?
Откуда машина в селе Изборовье? –
На «Ладе» приехал за бабушкой сын!

Увез он старушку от бед и ненастья
Туда, где торгует весь день гастроном.
Оставил друзей без еды, без участья.
Оставил сарай им и запертый дом.

Поверьте, что все это правда, не слухи.
Сидели они у закрытых дверей.
Соседки-старухи, вокруг, вековухи.
И некому взять одиноких зверей.

Никто молока не плеснет на тарелку.
Не кинет – пусть редко – от трапезы кость.
Не бросит горсть зерен, такую безделку
Ни бабка-соседка, ни чудо, ни гость.

Пусть будет подобен мой стих фотоснимку.
Покажется тема, быть может, мала –
Кот Черный с собакою спали в обнимку,
На жердочке кура над ними спала.

Мучительно долго тянулись недели.
Поземка в деревне пути замела.
Крепчали морозы, шумели метели.
Но странная троица не умерла.

Они подружились под гнетом страданья.
И каждый свой жребий мучительно нес.
Они согревали друг друга дыханьем...
И куру не съели ни кот, и ни пёс.

От сердца животным слагаю балладу.
Здесь рамки стиха и узки, и тесны.
Они одолели глухую блокаду.
Худые – в чём души! – дождались весны.

Хозяйкой больной не хочу возмущаться.
И дело не в сыне (хоть может и в нём!):
Вот так бы и людям в беде согреваться
Душевным, надежным, сердечным огнем!

И лишь магазин продавщица-Наташа
Откроет, и хлебный разгрузят фургон,
Как тут же является троица наша,
За крохи творя добрым людям поклон.

Так что ж нас гуманности не научили,
Хотя мы науки разгрызли орех?!
Мы, люди, мы троицу ту приручили!
Смотрю на несчастных, свой чувствуя
грех…

Я видел тут снимки в вечерней газете.
Статью прочитал я о них и взгрустнул…
Нет повести видно печальней на свете,
Чем та, где товарищ друзей обманул.

О, люди! Душевного света так много!
И в сердце у каждого добрая Русь.
Нас к храму приводит лишь правды дорога.
Творите добро!
Вам воздастся!
Клянусь!

ВОРОЖЕЯ

Карты ловко, быстро мечет,
Еле-еле слышен голос.
Непонятное мне речит,
Тронет нос, поправит волос:

– Ты – в плену любовной страсти,
Дом казенный скоро будет.
А заноза сердца, масти? –
Может черви…может буби…

От тебя секретов нету,
Все поведаю охотно.
Дай, красавец, мне монету,
Заверни в червонец плотно!

Вновь судьба сулит дорогу.
Будут встречи, мир наш тесен...
Только мне смешно, ей Богу,
Я смеюсь, я просто весел:

– Что же ты, цыганка, тянешь?
Смотришь взглядом суетливым.
До конца гадать не станешь,
Потому что я – счастливый!

Это люди точно знают,
Как легенду, как преданье,
Что счастливым – не гадают:
Убивает смех гаданьем!


СЛЕПОЙ ХУДОЖНИК
Сказка в стихах

От автора

Они мудры, они волшебны, сказки.
Ночь целую пусть снятся напролет.
– Усни, малыш, закрой скорее глазки,
А мама сказку тихо напоет…
Нам достаются сказки по наследству.
Внимает им трехлетний гражданин.
И, кажется, нужны лишь сказки детству,
Но мы их любим крепко до седин.
Они живут в народе очень долго.
Их родила российская земля,
Когда еще была прозрачной Волга,
А на Оке жил Муромец Илья.
Я слушал сказки, их немало зная,
Порой в копилку складывал свою.
Нет сказки я, увы, не сочиняю,
А в рифму их, по-своему, пою.
1
Давным-давно, века назад
Вкушал сиротский мальчик хлеб.
А звали мальчика Кондрат,
Он от рождения был слеп,
Но был талантливым малец
И в каждом деле очень строг.
Живописал людей слепец! –
С ним, видно, чудо сделал Бог…
Хоть как тростиночка был худ –
От голода мог умереть –
Бывало, на базаре люд
Сбегался диво посмотреть:
Картины чудные творил
Кондрат, усерден, не ленив –
Народ в восторге говорил:
– Не видит света, а правдив!..
Подсел к мальцу мастеровой,
Веселый паренек Семен:
– Коль ты художник мировой,
То докажи, в чем ты силен!
Мальчонку хлопнул по плечу.
Сел на скамеечку: – Ну, что ж?
Пиши портрет, я заплачу,
Но, чтобы только был похож!..


Исписан весь холста квадрат.
Народ работой удивлен –


Такое сотворил Кондрат –
Смотрел на всех второй Семен!
Овал лица, глаза и нос
Так точно передал Кондрат,
Что сам собой возник вопрос:
– Как это делаешь ты, брат?
Был каждый сходством потрясён.
– Позвольте, я не посмотрел! –
К портрету подошел Семен
И только глянул – обомлел.
–Ты славный мастер, я скажу…
Моя, смотрите! – голова,
Как будто в зеркало гляжу
И вижу: нас Семенов – два!
Теперь ты мне – навеки друг.
Я восхищен тобой, малыш:
Не видя ничего вокруг
Ты диво дивное творишь!
2
Где у базарного столба
Вокруг слепого хоровод,
Гудит восторженно толпа,
На шум сбегается народ.
К толпе приблизился толстяк
И гомон сразу поутих.
Наверно, шум и крик зевак
Ушей боярина достиг:
– Я знатен, родовит, богат.
Изобрази, слепец, меня,
Как там тебя зовут, Кондрат!..
Портрет напишешь без коня,
Пиши, чтоб было видно всем
Свет на лице мудрейших дум.
Как я одет во всей красе,
А так же не забудь про ум.
И коль талант твой – не враньё, –
Он живописцу говорит, –
Пиши могущество мое,
Как силушка во мне кипит!..
Пиши, коль вправду навык есть,
Пиши и не жалей холста.
Про столбовую рода честь.
И милости, ко мне. Христа…
– Блестит доспехов чешуя? –
Да, да! писать их тоже рад,
Исполню просьбу вашу я! –
Сказал боярину Кондрат.
Боярин бросил гордый взгляд.
И локоть выставил руки.
– Бог с вами, – прошептал Кондрат
И сделал первые мазки.
– Да не забудь про мой наказ –
Изобрази, каков я есть!
Еще похвалишься не раз...
Меня писать – большая честь!..
И вот прошел, наверно, час.
Народ глазеющий стоял.
В толпе восторгов пыл угас.
Никто уже не ликовал…
А время быстрое летит.
Работа движется вперед.
Никто не спорит, не шумит,
Притих в молчании народ.
Сказал боярин: – Где уж там
Ему изобразить мой лик.
Он дело взял не по годам.
Я для него, видать, велик!..
Ну что, закончил, наконец? –
Боярин в нетерпенье встал, –
– Небось, не по зубам, юнец?
Иль от старания устал?..
Ну, выгляжу, скажите, как?
Художник…все ли он сумел?..
Лишь шапки замерли в руках,
Никто ответить не посмел.
– Наверно, он совсем глупец.
Слепой, да, что с него возьмешь?
Скажите, люди, наконец.
Скажите, я хоть чуть похож?
Набрали, что ли в рот воды? –
Кричал боярин в тишине.
– Да здесь недолго до беды…
А ну, портрет давайте мне!..
И вырвал холст из рук юнца,
Взглянул и… онемел на миг:
Там вовсе не было лица –
Зияла пасть, а в пасти клык.
Да рыбьи круглые глаза,
Свиное рыло и усы,
Не то осел, не то коза…
Клок бороды, не для красы…
Была ужасной эта пасть!..
Лицо боярина тряслось.
Так покраснел, что мог упасть,
В глазах огнем горела злость.
– Что ж сотворил ты?!. Ну – конец!..
Получишь за свою мазню!!!
Ты издеваешься, слепец? –
Немедленно его казню!..
Охране отдаёт приказ:
– А ну, холопы, взять юнца!
Скорей, не мешкать! Сей же час
Бить батогами молодца!..
Юродивый, что в рвань одет,
Вдруг молвил внятно, не спеша:
– Он души пишет!.. А душа
Твоя – точь-в-точь, как твой портрет.
Ты, барин, раб… раб суеты,
Оставь его, не тронь юнца.
Глядел на хвост, боярин, ты,
А там – не может быть лица!
Ведь паренёк не виноват:
Он написал портрет души,
В трудах шел к истине Кондрат.
Не тронь его, не согреши!..
Боярин смолк и побледнел,
Потом темнее стал свинца.
Но тут же слугам повелел
Немедля отпустить слепца…

Ушел понуро от людей
И люди молча разошлись.
Боярину не до плетей,
В копейку показалась жизнь.
3
Куда боярину до сна –
Глаза открыты, он не спит.
Неужто так душа страшна?
Быть может, потому болит?..
Лишён покоя много дней.
Жёг душу, иссушил пожар,
Позор тревожил всё сильней…
Боярин – снова на базар.
Нашел юродивого он.
Сказал: – Ты, божий человек,
Меня покинул нынче сон,
Как жить с такой душой свой век?
Свят человек, дай мне совет,
Ведь я людьми изобличен,
Могу ль исправить свой портрет
Или навеки обречен?..
– Тот, кто взлетает высоко,
Смотреть не хочет вниз уже!..
Даётся в жизни всё легко –
Где там подумать о душе –
Их славы ослепляет дождь…
Очнитесь, люди, – слепы вы!
Не красота вкруг вас, а ложь,
Как заросли дурной травы!..
Учить тебя мне довелось… –
Но лишь Всевышний – судия,
Ему нас видно всех насквозь,
И знает он – кто ты, кто я…
– Понятно, Бог!.. Но не пойму,
Слепой малец! – и увидал?
– Он сердцем чист, и потому,
Он души грешные читал.
Свет чистых душ – его кумир,
Ему Господь благоволит.
Невидимый он видит мир
И потому слепой – творит.
Еще тебе одно скажу:
Раскайся – Бог простит тебя.
Ступив за новую межу,
Грехи оставь… иди, любя!
Направь к добру свои шаги.
И пусть тебе всяк станет друг,
Но знай, за все свои грехи
Душа излечится не вдруг».
4
И снова время потекло
Боярин стал совсем другим.
Добро проснулось и тепло –
Случилось видно что-то с ним,
Душа трудилась целый год.
Был год мучительно суров.
Зима прошла %