ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 17 июнь 2009 г.
Поэзия
Борис Орлов
Орлов Борис Александрович родился 7 марта 1955 года в деревне Живетьево, Брейтовского района, Ярославской области. Окончил: Ленинградское высшее военно-морское инженерное училище имени Ф.Э. Дзержинского (1977). Московский литературный институт имени М. Горького (1985). Служил на Северном флоте на атомной подводной лодке (1977—83). Работал в газетах: "На страже Заполярья" (1983—86), "Советский моряк" (1986—90). Был начальником отдела Центрального военно-морского музея (1990—93). С 1993 года - главный редактор еженедельника Ленинградской Военно-Морской Базы и Военно-Морских Учебных Заведений в Санкт-Петербурге «Морская газета». Руководитель ЛИТО "Путь на моря" им. Всеволода Азарова. Главный редактор «Литературного Петербурга». Капитан 1-го ранга.
Ныне Борис Александрович - председатель Союза писателей России (Петербургское отделение)
Автор 13 книг стихов. Печатается как поэт с 1972:
Район, газ. "Заря коммунизма".
Автор кн. стихов:
Гранитный Север. М., 1983;
Листва. Мурманское изд-во, 1985;
Море и поле. М., "Современник", 1986;
Дыхание. М., "Молодая гвардия", 1990;
Прозрение. СПб., 1993;
Путь на Голгофу. СПб., "Арт-Борей", 1995;
Диалог с Творцом. СПб., "Культура", 1996;
Избранная лирика. СПб., "Редактор", 1996;
Тень тернового венца. СПб., 2000.
Новые стихи Москва. ВЕЧЕ., 2007
Говорить много о поэзии Бориса Орлова не имеет смысла. Его поэзия столь красноречива, что говорит сама за себя. Высокая гражданственность. Боль и горечь за безумие сегодняшнего дня, за утраченное человеческое достоинство, за попрание непреложных человеческих ценностей. И всё же звучат строки надежды, которую даёт непреходящее, вечное...
Ныне Борис Александрович - председатель Союза писателей России (Петербургское отделение)
Автор 13 книг стихов. Печатается как поэт с 1972:
Район, газ. "Заря коммунизма".
Автор кн. стихов:
Гранитный Север. М., 1983;
Листва. Мурманское изд-во, 1985;
Море и поле. М., "Современник", 1986;
Дыхание. М., "Молодая гвардия", 1990;
Прозрение. СПб., 1993;
Путь на Голгофу. СПб., "Арт-Борей", 1995;
Диалог с Творцом. СПб., "Культура", 1996;
Избранная лирика. СПб., "Редактор", 1996;
Тень тернового венца. СПб., 2000.
Новые стихи Москва. ВЕЧЕ., 2007
Говорить много о поэзии Бориса Орлова не имеет смысла. Его поэзия столь красноречива, что говорит сама за себя. Высокая гражданственность. Боль и горечь за безумие сегодняшнего дня, за утраченное человеческое достоинство, за попрание непреложных человеческих ценностей. И всё же звучат строки надежды, которую даёт непреходящее, вечное...
СТИХИ
"Сердце ожило. И сумрак погас.
Роща — святая обитель.
Светится возле заплаканных глаз
Ландыш — мой ангел-хранитель."
* * *
"Сердце ожило. И сумрак погас.
Роща — святая обитель.
Светится возле заплаканных глаз
Ландыш — мой ангел-хранитель."
* * *
Омыла нерпа в море ласты
Семидесятой широтой.
Цистерны главного балласта
Пустили воду на постой.
В центральном свято, словно в храме,
Лениво вертятся рули.
Декоративными цветами
Табло в отсеках зацвели.
Наш мир безмолвием озвучен.
Спит черным космосом вода.
И астероидною тучей
Плывут над нами глыбы льда.
В отсеках — день, в подлодке — лето.
Моря — начало всех начал,
Но, как замерзшая планета,
Нас встретит холодом причал.
* * *
Автору книги «Зеленые гардемарины»
А. Смирнову
Словно власть, красной стала заря,
Впереди ночь для вас, офицеры.
За бортами чужие моря —
Ни царя, ни России, ни веры.
Потеряли друзей и невест —
Русский дух потерпел катастрофу. ...
И на флаге Андреевский крест
Флот в Бизерту нес, как на Голгофу.
Здесь в молитве встают на колени,
Повторяя святые слова.
В этой сельской округе священник
Ближе к людям, чем грешный глава.
* * *
Отцу Анатолию (Денисову)
Вышло солнце — и тучи померкли.
Отдыхают луга от дождей.
Деревянная сельская церковь —
Дух Господень и души людей.
Нет от Бога у сердца секрета.
Крест возвышен и низок поклон.
И блаженствуют в лучиках света
Гладиолусы возле икон.
Всех усопших земля приютила —
Спят в ней прадеды, деды, отцы...
И звенит в русской церкви кадило,
Как на тракте звенят бубенцы.
ВЕТЕРАН
Твой ракетный крейсер на флоте
Называли гордо «Варяг»
И хранится — свято! — в комоде
Корабельный гвардейский флаг.
Ты Евангелием от Матфея
Зачитался — вокруг нищета.
А над якорем багровеет
На кокарде — раной! — звезда.
Все осмеяно или оболгано
Телеящиком — метод не нов.
Весел внук комиссара Когана
Юморист Абрам Иванов.
Нет здоровья и нет заботы
Государства... Но ты молчишь!
Отобрали скупые льготы —
В болтовню упакован шиш.
Потерялась на жизнь надежда —
У властей винегрет в голове.
Ты умрешь под забором коттеджа,
Собирая бутылки в траве.
Проститутка в прозрачной блузке
Усмехнется: «Старик был глуп».
И охранник «нового русского»
Закопает на свалке труп.
* * *
Мы статуи без племени,
Нас ложью обожгло.
Мы слеплены из времени,
Которое прошло.
А время было славное —
Не суп из топора.
И лепкою державною
Грешили мастера.
Свершилось дело правое —
По формам гипс разлит.
Но в скульпторы лукавые
Пролез космополит.
..Под вылинявшей кожею –
Продажных истин след.
Все статуи — похожие:
Ни лиц, ни жизни нет
* * *
Рассадник ревности и сплетен —
районный центр. Он не заметен
на карте мира — мал масштаб.
Село — один сплошной ухаб,
а выше всех удельный князь.
Споткнешься — вляпаешься в грязь.
Здесь свой уклад и свой акцент,
И все ж люблю районный центр.
* * *
И жизнь не в жизнь.
Ее уклад разрушен.
А смысл существования нелеп:
Мы незаметно губим
наши души
В борьбе за хлеб насущный...
горек хлеб!
Теряем веру —
обострились грани
Проблем.
Не замечаем свет в окне.
Мы гибнем на войне
за выживанье
— Гражданской
необъявленной войне.
* * *
В маршрутку влез — три шкуры за багаж.
Как мачеха, земля моя родная.
Уже народ не тот, да и пейзаж
На родине такой, что не узнаешь.
Здесь жизнь свелась к суме или тюрьме,
И даже в путь последний — по билету.
Наверно, нужно жить в кромешной тьме,
Чтоб чистою душой тянуться к свету.
* * *
Огнеопасен человек,
Но глуп и несгораем.
Как дом, возводим каждый век
И в нем с огнем играем.
Планета в пепле и в пыли.
Безумье бьет по нервам.
Двадцатый век дотла сожгли,
Ночуем в двадцать первом.
* * *
Крыша есть, но нет надежных стен,
Люди беззащитны и порочны.
«Чтоб вам жить в эпоху перемен!» —
Недругам грозил мудрец восточный.
Правды нет. Вершат неправый суд
И в избе, и в сакле, и в яранге.
Перемены людям зло несут —
Над страною реет падший ангел.
* * *
Или пьют, или чешут в затылке,
Им неведомы звуки молитв.
Эти люди — пустые бутылки.
В головах темный ветер свистит.
Тянет не к покаянью, а к блуду —
Телом жив, а душонкою мертв.
А в притонах пустую посуду
Собирает подвыпивший черт.
* * *
Винят сосед соседа, брата брат.
Правители пускаются в витийство.
Безгрешных нет. И каждый виноват,
Когда вокруг свершаются убийства.
Затоптаны поля, поломан лес.
Не отличить в дыму позор от славы.
Война — огонь, спустившийся с небес,
Карающий и правых, и неправых.
* * *
Владимиру Масягину
«Мир! Дружба! А войну долой из моды!
Конверсия — все плавить и взрывать.
Вокруг России — братские народы,
Зачем торпеды — не с кем воевать!»
Ломали нам, как белым птицам, крылья.
Пускали наши принципы в расход.
А мы сливали спирт с торпед и пили,
Водой разбавив, за погибший флот.
«Зачем стране моря и океаны?
У нас континентальная страна!»
Политики болтали неустанно,
А мы хватили горюшка сполна.
И штурманские карты слоем пыли
Покрылись — лыко в черную строку.
Но мы, сливая спирт с компасов, пили,
Чтоб выбрать верный курс на берегу.
* * *
Мутный безрадостный свет
В людях, как в призмах, надломлен.
Черные окна газет —
Жизнь, словно в брошенном доме.
Вместо иконы — портрет,
Бесы безумцев взбесили.
Черные окна газет —
Черные дыры России.
* * *
Купить. Еще купить. По кругу бег.
Как в раковинах, обитаем в зданьях.
Бог не официант! Но человек
Погряз в грехах и суетных желаньях.
Слаб человек — не может честно жить,
Хотя и хочет, чтоб рядиться в тогу...
Считает: должен Бог ему служить,
А сам душою не стремится к Богу.
Всего достигнуть хочет без труда
Духовного, молитвы просветленной.
Когда ж приходит черная беда,
Он ползает в слезах перед иконой.
* * *
Мы смотрим на мир сквозь фальшивую призму
чужих интересов и чуждых идей.
Пошли к коммунизму — пришли к дарвинизму,
в пути из людей превратившись в зверей.
Мы крылья теряем... По жизни ужами
ползем, обретая звериную плоть.
Идеи над миром встают миражами,
сбивая с пути, что возвысил Господь.
* * *
Беспредел. Висит на волоске
Жизнь.
Душа болит острей, чем рана.
Мир сошелся на дверном глазке.
Как в тюрьме — решетки и охрана.
Не сплошная линия — пунктир
В наших судьбах: бег и остановки.
А в дверном глазке враждебен мир,
Как в прицеле снайперской винтовки.
НАШ КОРАБЛЬ
Россия, не зная курса,
Плывет себе наугад.
Как первый отсек — от «Курска»,
Оторван Калининград.
Не просвещен, не обучен
Вовремя наш экипаж.
И по борьбе за живучесть
Не проведен инструктаж.
Гибнем в подъездах и в штреках –
Страшен кровавый след.
Но «Осмотреться в отсеках!»
Сверху команды нет.
Взрывчатка, ножи и пули —
Топит Россию братва.
Словно винты, погнулись
Курильские острова.
МОНОЛОГ ОТСТАВНОГО СОВЕТСКОГО ОФИЦЕРА
Куда теперь идти? И где искать работу?
Не нужен никому советский офицер.
Я тридцать лет служил отечеству и флоту
У заполярных скал и у балтийских шхер.
Здоровье подорвал — нет денег на лекарства.
Чиновник, словно жлоб, старается хамить.
Я тридцать лет служил вождям и государству,
Но пенсия меня не может прокормить.
Кто в силах мне помочь — Христос, Аллах
иль Кришна?
И что мне выбирать — суму или тюрьму?
И для страны — чужой, и для народа — лишний,
Я, нищий и больной, не нужен никому.
Нам жизнь не предсказать, как направленье ветра
В ненастье — был силен, а в старости ослаб.
Служил... и заслужил я два квадратных метра
Кладбищенской земли и похоронный залп.
* * *
Конец походу — рюмки всклень полны.
В квартирах наших — жены, а не вдовы:
Вернулись все — ни мертвых, ни больных!
И флаг трепещет, и скрипят швартовы.
Зачеркивали дни в календаре —
И жизнь быстрей летела, чем в романе.
Нас берегла любовь — на корабле
Кружились тени из воспоминаний.
Святое дело — выпить двести грамм,
Приправив парой боцманских историй.
Мы пили за любовь, за милых дам.
И только после — тост:
«За тех, кто в море!».
* * *
Опустилось солнце, словно гиря,
На землю... Туманы на лугу.
Самый страшный хаос в этом мире.
Хаос в человеческом мозгу.
Не ведут отступников к барьеру —
Измельчал и выродился люд.
Раньше отдавали жизнь за веру,
А теперь за деньги отдают.
Привыкаем к варварским набегам.
Храм разграблен. И алтарь разбит.
Если хаос правит человеком,
Значит беспробудно совесть спит.
* * *
Сатана устроил бал... Вчерашний
день забыт рассудку вопреки.
Как на шампурах, на телебашнях
жарятся людские шашлыки.
Виртуальный мир — живой разрушен:
потеряла ценность жизнь людей.
Жарятся неверующих души
в пламени порочных новостей.
Много пошлых зрелищ, мало хлеба...
Нет стыда — не чувствуют вины.
Телебашни, от земли до неба, —
шампура в руках у сатаны
* * *
Памяти Николая Якушева
Шли в ломбард, продавали последние шмотки.
То диагноз, бил, то приговор.
Мы работали, как на бензине, на водке,
И порою взрывался мотор.
Нас лишали имен на тюремном погосте,
Как волков, гнали на номера.
Мы сыграем в могилах с потомками в кости:
Жизнь — игра, но и гибель — игра.
* * *
Ходит мертвый человек,
толстопузый, краснорожий,
с черствым сердцем, с толстой кожей...
То абрек, то имярек.
Ходит мертвый человек
вдоль домов, что, как могилы,
холодны. Воротит рыло —
не еврей и не узбек.
И не русский... Просто мертвый.
Кровь чужую из аорты
пьет. И сплетню на закуску
жадно гложет, словно кость.
Этот мертвый — страшный гость.
И родную мать продаст,
и не пожалеет брата.
Смерть при жизни — вот расплата.
А от смерти нет лекарств.
Но, случается, проснется —
Злу, что сделал, ужаснется.
На секунду оживет — и опять в себе умрет.
Ходит мертвый человек.
* * *
От темноты сойдешь с ума,
Сон тяжелей наркоза.
Крадется черная зима
Без снега и мороза.
Дверной глазок.
Недобрый взгляд.
Чужие силуэты.
И, как фонарики, горят
В подъезде сигареты.
И черен день.
И ночь черна.
И чернота не гаснет.
На мир тревожней из окна
Смотреть... но безопасней.
* * *
Сегодня вечер —
пожилой и грустный,
У горизонта согнута спина.
Читаю Иоанна Златоуста,
Шепчу библейских предков имена.
Иудины да каиновы детки
Порасплодились так, что стыд и срам.
Хотя и горько —
из библейских предков
По крови ближе всех стоит Адам.
РУССКИЕ
Нас не поставить силой на колени.
Но можно обмануть.
Мы часто побеждаем отступленьем,
И в этом суть!
Мы только Богу в храмах бьем поклоны,
Даем гонимым хлеб и кров.
Для русских пятая колонна
Опаснее других врагов.
* * *
Сергею Дмитриеву
В руках топор — клин вышибаем клином.
Мы знаем: рвется лучше там, где тонко.
И будущее, словно паутину,
Ткем — из нее не выбраться потомкам.
Нам в наших судьбах тесно, будто в клетках,
У каждого на лбу своя печать.
Мы отвечаем за проступки предков.
За нас — потомкам нашим отвечать.
* * *
Я вздыхаю украдкой
По земле наяву.
Словно дерево в кадке,
В блочном доме живу.
Здесь корням не пробиться
Через стены в народ.
Я не певчая птица,
А древесный урод.
Я засушен, неслышен —
Квартирный пиит.
Может, ливень сквозь крышу
Меня окропит.
* * *
Униженный неряшливым юнцом,
Молчит и о войне, и о победе.
Как рашпилем, морщинистым лицом
Старик шлифует прошлое в беседе.
Хотя был ранен, не просился в тыл.
Он воевал, чтоб жил народ счастливо.
Но обвинен за то, что победил,
Он внуком, пившим гамбургское пиво.
Мы на суде Истории — истцы:
Злом за добро не ожидали платы.
В учебниках советские бойцы
Для внуков — неизвестные солдаты.
* * *
Играли, дрались, разбирали ворота,
Чтоб строить плоты, жгли костры на реке.
Мой первый учитель командовал ротой
В штрафном батальоне на Курской дуге.
Он был скуп на ласку. Жил в школьной квартире.
Он верил, что нужен Советской стране.
Как русский апостол, в парадном мундире
Верховный висел у него на стене.
Тянуло войною из-за горизонта,
Но люди устали от прежней войны.
Мы дети солдат, возвратившихся с фронта,
Мы поздние дети Великой страны.
Идеи, иллюзии... Пьяный наместник
Нас предал. Теперь все друг другу — враги.
Забыты страною победные песни.
Учитель в могиле. А мы — штрафники.
***
Автандилу Бухташвилли
Жизнь в памяти и на телеэкране
чуть мельтешит. Но кадры не равны.
И годы в прошлом тонут, как в тумане:
детали стерлись, контуры видны.
А наши судьбы — школьные тетрадки:
по клеткам все. Предчувствие вины.
Нам нравятся былые недостатки,
достоинства — наивны и скучны.
Спим будто бдим, а бдим почти как дремлем.
Мы — пленники прозрений и страстей,
зарыты в строчки хроник, словно в землю,
раздавлены катками новостей.
Устали от вождей и телеоргий,
но светит Вера в душах и веках.
Россию берегут Святой Георгий
и Божья мать с младенцем на руках.
* * *
Сергею Хомутову
Пляшут на мокрых лугах журавли,
Плещутся юные грозы.
Ландыши — слезы весенней земли,
Радости светлые слезы.
Кроны деревьев, как пламя свечи,
В небе колышутся нежно.
Ландыши — в белых одеждах врачи,
Вестники вечной надежды.
Сердце ожило. И сумрак погас.
Роща — святая обитель.
Светится возле заплаканных глаз
Ландыш — мой ангел-хранитель