ИГОРЬ НЕРЦЕВ

(псевдоним Евгения Михайловича Шадрова)

ВСЁ ПРОТЯНУТО К СЕРДЦУ НА СВЕТЕ

«Зуд перестроек – не напрасный зуд. Окраинами время не насытишь» Эта насущная тревога уже давно волновала сердце одного из немногих поэтов, когда его современники не ещё столкнулись с нею вплотную. Или такие строки: «В десятом ждал и счастлив был, что жду…» Это было написано задолго до того, как частная тема, стала сугубо острой для большинства. Исполнилось 75 лет со дня рождения поэта Евгения Шадрова, ставшего известным под псевдонимом Игорь Нерцев, автора единственной поэтической книги «Дневной свет» и двух прозаических «Шуркина стратегия» и «Весенний поворот вещей».
Вторая поэтическая публикация поэта состоялась уже посмертно. В новую книгу под одноименным названием «Дневной свет» вошли имена двух его современников, стихи которых и до наших дней не только не утратили, а приобрели ещё большую силу и актуальность. Тема, казавшаяся личной, стала темой общественной, затронув все обороты реальности.
Мне повезло в течение ряда лет, общаться на литературной почве с Евгением Шадровым. Он работал на Ленфильме, но был уже профессиональным литератором. С помощью Евгения Шадрова удалось впервые опубликоваться в газете «Литературная Россия» и преодолеть тяжёлые времена, полные невозможности выхода в свет. В дневной! Ибо стихи писались, как правило, ночью – все мы трудились на иных фронтах. Я же была первым, не считая издателя, читателем его книги. В один прекрасный день он принёс и положил на угол моего стола уже готовую к печати рукопись. Я поразилась не только его качеству, но и незаурядной авторской выдержке. Книга разошлась мгновенно, включив автора в число лучших поэтов своего времени.
РАИСА ВДОВИНА

Книга Игоря Нерцева "Дневной свет" с редакторской статьёй Игоря Кузьмичёва.

Игорь Нерцев (Евгений Михайлович Шадров) родился в 1933 году.
Свою первую и единственную поэтическую книгу — «Дневной свет» — он вынашивал долго, не торопясь отдавать ее на суд читателя. Как вспоминают его друзья, он всегда отличался неторопливостью, душевной основательностью и всякое дело, за которое брался, делал добросовестно и тщательно. При этом был не робок, но деликатен, предпочитал оставаться в тени, никак себя не афишируя. Он был скромен — принципиально. О том, что кинооператор «Ленфильма» Евгений Шадров пишет стихи, знали совсем немногие.
Мы познакомились с ним, когда он решился принести рукопись в издательство, и хорошо понимали друг друга, работая над его книгой. Она была опубликована в 1974 году, за несколько месяцев до его смерти в 1975-м... И все эти годы меня не оставляло чувство невосполнимой потери — так серьезно относился к литературе этот истинно талантливый человек!
Будучи натурой богатой и цельной, Игорь Нерцев отличался бескомпромиссной требовательностью к себе и верил, что не стихотворные изыски, не минутные шумные удачи помогают поэту стать поэтом, а непрестанное борение с самим собой, неусыпное самовоспитание и дисциплина духа. Его стихи, думается, с честью выдержали испытание временем: сокрытые в них мысль и страсть и сегодня живы и убедительны.
В настоящем сборнике книга «Дневной свет» воспроизводится полностью — в первом разделе; во втором разделе помещены стихи, большая часть которых читателю неизвестна.
Игорь Кузьмичев

СТИХИ

Телеграфный томительный зуммер,
Предвечерний оснеженный час...
Что гудит в проводах? Или -умер,
Или кто-то родился сейчас?

Или чья-то тревога большая
Надо мной многострунно звучит?
Иль — одна сторона вопрошает,
А другая — молчит и молчит?

...Декабря неуютность сквозная
Гонит к соснам взъерошенных птах.
Век живу, а вот так и не знаю
До сих пор — что гудит в проводах?

Все протянуто к сердцу на свете —
Удивление, радость, беда...
Что гудит в проводах просто ветер —
Не поверю тому никогда!

ЛЕТНИЕ ОКНА

Зимою дом как будто кокон:
Живем, закутанные в тень. ...
О, откровенность летних окон
Особенно в воскресный день,

Особенно в воскресный вечер,
Когда из-за города мы,
Вливаясь в толпы, как на вече,
Торопимся к началу тьмы.

В глазах домов сияет лето.
Янтарный свет. Гостинцы леса.
Янтарный чай. Движенья рук.
И мирность времени — до боли
Сама, помимо нашей воли,
Дыханье схватывает вдруг.

СТОЛ

В дом войти, и к столу подойти, и ладонью о край опереться,
И вздохнуть глубоко, и — как не было складок у рта...
Стол, связующий дол навсегда отзвеневшего детства
С отыгравшейся в прятки судьбой,— наподобье моста.
Он тебе не изменит. В затменье каком ни скорби ты —
Он подхватит под локти, чтоб верил, не падал, нашел.
Средоточие комнат, прообраз семейной орбиты
И домашнего космоса центростремление — стол.
Кто тебя в эту жизнь из глубин стовековых забросил,
Словно прочную чашу под наши земные дары?
О, хранители тайн одного из древнейших ремесел,
Первых плотников младшие братья и ученики — столяры!
В дом вернуться пешком, на гнедом ли из битвы процокать.
Выйти пенным путем, где за мачты цеплялась гроза,
— У стола замыкали мы дружеский круг, локоть в локоть,
И, забыв обо всем, уплывали любимым в глаза.
Как все складно стоит на столе, по-земному как близко!
Хлеб, и соль, и вино, и плоды — и друг другу возносят хвалу.
Круг земной, ты наивной гармонией плоского диска
В нашем древнем уме — уж, конечно, обязан столу.
Льется лен скатертей, и кричат петухи с полотенца,
Уж на что деревянная — ложка, и та расцвела!
Мать, красуясь, на стол пред гостями поставит младенца,
А потом первый шаг в неизвестность он сделает сам — от стола.
Труд и путь неразрывны. Дорога отнимет от дома.
На печи — не посеешь, в пустых кладовых — не пожнешь.
Но, исхлестана ветром, душа ожиданьем ведома:
Уж на край-то стола — ты опустишь любую из нош.
В дом войти, и к столу подойти, и коснуться рукою
Этой вечной,из плотно подогнанных досок плиты,
И предчувствием Хлеба и света, тепла и покоя
В рукотворности крыши и стен, оживая, наполнишься ты.

* * *
Целый город в великом спокойствии спит.
Целый город со звездным молчанием слит.
Только холодом веет от каменных плит...
Открываю окно и вбираю всей кожей
Холодящую мглу, тишины торжество.
Далеко на проспекте последний прохожий,—
Лишь песчинки хрустят под ногами его.

* * *
Спасает бездна праведного сна
Всех, обожженных пламенем объятий.
Какая наступает тишина!
Ничто не может противостоять ей.

Вторжения невнятицы ночной
И рдеющие всполохи востока
Не в силах сладить с этой тишиной,
Царящей безраздельно и глубоко.

От пробуждений совести, ума
В бескрайней жажде продолженья рода
Хранит слепая наша мать-природа
Такую ночь — властительно — сама.

СПУСК В МЕТРО

Вниз лестница одна струится,
Другая востекает ввысь.
Ты — перелистывая лица —
Гляди, гляди, не заглядись...

О, бесконечная витрина!
О, эта выставка людей!
Из мрака веющий ветрина,
Что ты навеял, чародей?

Как явно здесь раскрыты все мы,
К чему за темой лезть в карман.
Вот женщина — эскиз поэмы,
Мужчина — плутовской роман.

Вот, зачарован, чуток, тонок,
На всех взирая как судья,
Недвижно движется ребенок —
И мне в нем виден давний я.

Пусть в наблюдательском цейтноте
Кончаю свой наклонный путь —
Безостановочно в полете,
О дух фантазии, пребудь!

Сквозь горизонты косной суши,
Соединяя глубь и высь,
Ты — перелистывая души —
Твори, твори, не растворись!

ГОД МЕДУНАРОДНОГО ТУРИЗМА
А. Рытову

Бронзоликая дева,
Мемуарная слава,
Импозантный фасад.
Посмотрите налево!
Посмотрите направо!
Обернитесь назад!

В судный век изменений —
Обожатели мумий,
Вот где их торжество!
Вот их твердь: ни сомнений,
Ни потерь, ни раздумий,
Ни страстей — ничего.

Вполслезы умилиться:
Упомянут поэтом,
Дата, стиль — шагом марш!
Но ведь надо родиться,
Надо вырасти в этом,
Это плоть, а не фарш.

Без любви и без гнева,
Не наследовав славы,
Не пристывши виной,—
Что ты смотришь налево,
Что ты смотришь направо,
Самозванец смешной?!

Разве только в зените
Страны что-нибудь значат
И питают народ?
На невидимой нити
Пораженья и плачи —
Повесомей красот!

Не случайны — старуха,
Погруженная в книжку,
Прорицатель хмельной,
Взгляд, встречающий сухо,
Мальчик с булкой, вприпрыжку,
И калека с женой.

Бойтесь, словно гипноза,
Песен этого гида,
Отнимающих ум.
Где тут — с кровью заноза?
Где — живая обида?
Где — сегодняшний шум?

Неужели вся слава
Стынет в бронзовом жесте?
Не для этого путь!
Не вертитесь направо!
Задержитесь на месте!
Да отверзнется суть!

* * *
Этот час, которого нет тише.
Эта тишь, сводящая с ума!
На граниты плеч надвинув крыши,
Хмуро спят усталые дома.

Сонные автобусы бок о бок,
В зоопарке — мирный храп зверей.
Новый день, наивен, юн и робок,
Все еще вздыхает у дверей.

Спит ладонь, остывшая от дела,
Спят любовь, разлука, слава, стыд.
...Кот в витрине винного отдела,
Голову зажавши в лапах, спит.

* * *
Не бедствиями быть побороту —
Обычностями быть побиту,
Растерянно брести по городу
И переваривать обиду.

Проникнуться ночными звуками,
Закутаться в хаос окраин —
Тоннелями и виадуками,
Невысказан и неприкаян.

Прекрасными, но невозможными
Насытиться в пути мечтами,
Путями железнодорожными,
Бетонными — в струну — мостами,

Под каплями — асфальта глянцами,
Распахнутыми в ночь дворами,
И затянувшимися танцами,
И электропечей кострами.

И у моря, у предпортового
Собачьего складского лая —
Черты решения готового
Найти, улыбку отгоняя.

И, доискавшись смысла в ребусе
И сна предчувствуя истому,
Спешить к своей пустынной крепости
Окутанному ночью дому

* * *
Светлеющих небес полутона,
В земных потемках первые различья.
День вылезает из берлоги сна,
Нечесан и дурен до неприличья.

Азарт ночных блестящих эскапад
Сошел с экранов праздного сознанья.
Мотаются деревья невпопад,
И неуклюже выплывают зданья.

Новорожденный, в поисках лица,
Хватается за шпили и за башни,
Пока объединяются сердца
Привычкой, что оставил день вчерашний.

По моде сшит, да не по росту мал,
Пиджак забот обтягивает души.
И звезд ослабевающий накал
Дыханье дня легко, как свечи, тушит.

* * *
Толчок пробуждает душу,
Готовую стать живой,
А дальше твой голос глуше,
Как будто уже не твой.

Нельзя не искать продолженья –
Посмевшими жизнь жива.
Но прежде начала служенья
Тебя искушают слова.

Нейдется.
Неймется.
Не спится.
Не крот, но еще и не птица.
Не образы, но и не лица.
Ни взять,
ни отдать,
ни забыться,
Ни вздохом провеять в груди —
Совсем уже рядом граница,
Когда донесется: иди!

* * *
Словами, то протяжными, то краткими.
То сладкими, то горькими во рту,
Мы схватываем жизнь с ее повадками,
И запахи ее, и остроту.

Шумит созвучий пестрая компания,
Глядишь, кому — любовь, кому—отпор,
И нет меж ними сосуществования,
А лишь один естественный отбор.

Сцепленья слов плывут, как наваждение,
Но, как их связь наружно ни слаба,—
За видимой случайностью рождения
Встает неумолимая судьба.

Всеобщее растет из единичности,
И все ясней видны на том пиру
И мир, как в капле, отраженный в личности,
И личность, растворенная в миру!

* * *
Переходный период
От любви до любви —
Словно бездну перила
Холодком обвели.

Побывать у портного,
Прикупить из одёж.
Как покатится снова —
Так уже не пойдешь.

В синем небе ни тучки.
Развевается флаг
Самовольной отлучки
От лирических вахт.

Все улыбки, все лица,
Та и та хороша...
И, в кого бы вселиться,
Выбирает душа.

* * *
Поздно ночью греюсь у огня.
Дремлется. Мерцается. Не спится.
Люди намотались на меня,
Как трава болотная на спицы.

Душу исходили ходуном,
Сердце состраданьем обвязали.
Я же не просил их ни о чем,
Почему так много рассказали?

Ложь, любовь, семья, работа, муж,
Таинство страстей и их последствий —
Это тьма невысказанных душ.
Это глубь невыплаканных бедствий.

Мир на перекрестки всех дорог
Откровенность гроздьями обрушил.
Может быть, затем и нужен бог,
Чтобы молча слушал,
слушал,
слушал.

* * *
Как часто мы реальности живой
Приписываем качества макета.
Где наперед известны все ответы,
И все постигнешь умной головой.

Но только время, ветер бытия.
Промчит в нас хоть малейший промежуток
И мир неузнаваем, нов и жуток.
Так кто ошибся? Может быть, и я...

И все заколыхалось, потекло,
И рухнули привычные подмостки,
И оказалось бездною — стекло,
И звездами — наклеенные блестки.

* * *
В лесу — как после карнавала,
Пока зима не подмела. ...
Трава все вяла, вяла, вяла,
Схватила хворь—и полегла.

Кричат вороны с черных веток,
И холод бродит в рукаве...
Не листопад уводит лето:
Последний знак его — в траве.

Она расцвечивает наши
Воспоминания и сны
То хороводами ромашек,
То — колокольчиков лесных...

Как в океан, в траву с разбега
А без травы — какая жизнь?
И сердце просит: снега! снега!
Лети!
Свети!
Кружись!
Ложись!

* * *
Пашни, как бездельницы,
Дремлют день-деньской,
А на небесной мельнице
Кончился покой.

Нивы, словно призванные,
Стрижены под нуль,
А мукомолы признанные
Взяли ветхий куль.

Озимь робкой челочкой
Высунулась в день,
А над мохнатой елочкой
Уже скользнула тень.

Шарахнул твердой крупкою
Помощник-озорник –
Хотя помола крупного,
А испарилась вмиг.

В ногах у леса черного
Палая листва,
Главного-то жернова
Не тронули сперва.

...Но вот, под утро, белая
Посыпалась мука,
Пошли в работу спелые,
Литые облака.

В сумраке предутреннем
Люди из ворот —
Все пути припудрены,
Оторопь берет!

Утром дети малые
Глянули в стекло:
Где же листья палые?
Все белым-бело!

Запетляли в ельнике
Заячьи следы...
С добрым утром, мельники
Скованной воды!

* * *
Слепяще, радостно и дико
Передо мною и во мне
Горела красная гвоздика
На льдистом северном окне.

Она в ладонях ветки узкой
Цвела нездешней, непростой,
Среди снегов равнины русской
Такой нежданной красотой...

Неповторимы, как народы,
Цветы. Воспламеняет их
Прощальный блеск родной природы
Долины, горы — в них самих,

Единственные в целом свете...
И вспоминаются слова:
За семь земель уходят дети,
Но в лицах родина — жива!

Слепяще, радостно и дико...

* * *
Когда придет невнятная для прочих,
Но для тебя — великая беда,
Когда ничто надежды и не прочит,
А все-таки надеешься; когда

Осколочек, оставшийся во взоре,
Пронзит лучом печальный твой удел,—
Накачивай горючей смесью горя
Моторы всех своих привычных дел!

Житейскому сложившемуся кругу
Отнюдь не изменяй. Наоборот:
К семейством замороченному другу
Заглядывай — тебя давно он ждет.

Сходи в кино — там тоже пойман кто-то
В серебряном пространстве полотна,
В универмаг (азартная охота:
Ружьишко — кошелек, а зверь — цена).

Спасенье для души — раздвинуть стены,
И в переносном смысле, и в прямом.
То за окном вагонным перемена.
То новый поворот в тебе самом —

Просвет нежданной истины откроет
И тихо поведет твои следы
Под музыку высокого настроя
Снегами затихающей беды.

Здесь, чем умеешь, выручить кого-то –
На редкость подходящая пора.
Ввязаться в сверхурочную работу,
Загнав, как тигров в клетки, вечера.

Проваливаться в сон, смыкая вежды..
Но даже и подумать не греши
На день, на час отречься от надежды
Единственного воздуха души.

* * *
Все вьется и кружится
Февральская пурга,
Грозится и бранится,
Как старая карга:

«Копили и корпели
Морозы, льды, снега,
А вешние капели
Все спустят донага.

Болтливые девчонки!
И как им глупо льстят,
Что их сосульки тонки
И золотом блестят.

Сосульки порастают,
Цветы поотцветут,
Плоды повырастают,
И ветры их сметут.

Придет, настигнет горе
Осиновым листом!..»
Карга, никто не спорит,
Но все-таки... потом!

* * *
Внезапный грипп. Катанье с горок
Температура вверх и вниз.
Груз одеяла, сумрак шторок,
Беззвучной памяти каприз.

А за окном — смеются громко
И трут замерзшие носы,
И в небе облачная кромка
Вся светится в лучах косых...

ЗАГОРОДНЫЙ МАРТ

Стеклянный глянец Финского залива
И талый воздух, жаркий, как в бреду.
Перескочив на лед нетерпеливо.
Путями корабельными иду.

Глаза зимы, сощуренные слепо,
Читают знаки марта на снегу,
Резец крыла по синей стали неба
Прочерчивает ровную дугу.

Объемна и прозрачна панорама,
На ветках почкам панцири тесны,
И ощущает в жилах старый мрамор
Фонтанное журчание весны.

Светило багровеет, языкато,
Лед лопается, хлопая, как кнут...
И светопреставление заката
Вот-вот пройдет по лестнице минут.

* * *
На что наведены глаза,
Когда мы, выпрыгнув из века,
Не слыша рядом человека,
Иные слышим голоса?

На что наведены глаза,
Когда вблизи, вдали — всё пятна
И мир светло и непонятно
Слоится, словно паруса?

И потревожить нам нельзя
Того, кто замер в нашей коже?
...Вопрос лукавый.
Только все же –
На что наведены глаза?

* * *
Прекрасно пролетающее счастье,
Которого никто не остановит.
Оно не только в сновиденьях частых,
В мгновенной неразгаданной тоске.

Я помню в дождевых дрожащих каплях
Знакомое лицо в волшебной нови,
Опавших игл изогнутые сабли
На пахнущем смолой морском песке.

Я помню — останавливалось сердце
Перед искусством, царствующим в зале.
Казалось, не найдешь единоверца —
И радости не выдержит оно.

А зимний лес в торжественном убранстве?
А сладкая отрава фестивалей?
А легкое безумье южных странствий?
Все было наяву воплощено.

Пускай не в нашем космосе -г- в попутном
Есть то, чего не вымолишь по крохам.
Преображая жизнь веселым бунтом,
Осветит душу в день, когда не ждем,

И снова на короткие мгновенья
Нас приобщает к будущим эпохам.
И вечности мы слышим дуновенья.
И звезды с неба падают дождем.

* * *
К тебе не привыкнуть,
ты вся — из нежданного.
Тебя невозможно узнать до конца.

Ты с каждым рассветом рождаешься заново,
С каким-то другим выраженьем лица,
С какой-то другой интонацией в голосе.

...Толчок, дуновенье — и сразу зажглась,
И брови взлетели, и вспенились волосы,
И синие стрелы сверкают из глаз!

* * *
Иногда, на самой крайней грани,
Душу, непокорную судьбе,
Искушает громче всех желаний:
Научи не думать о тебе!

Только как ты сможешь сделать это?
Чем разъединить тебя со мной?
Даже в самых дальних странах света
Буду бредить лишь тобой одной.

Пусть ни звука голоса, ни вести,
Но во мне горят твои черты,
Беатриче!
Это в е ч н о в м е с т е
Разомкнуть не в силах даже ты!

* * *
Изначальное слово,
Тополиная дрожь:
В половине шестого
Ты сегодня придешь.

Мир посмотрит сурово –
Рассмеемся в глаза,
С половины шестого
Невозможна гроза.

Вся земная основа
Словно дым под ногой,
С половины шестого —
На планете другой.

С половины шестого
Остановлены дни,
Это проще простого:
Мы остались одни!

* * *
Мы в электричке полутемной.
Никто не ведает о нас.
Серьезность бабочкой огромной
Дрожит в разлете чутких глаз.

То улыбнемся, как вначале,
То грустны.
Целый фильм немой!
И все, что мы перемолчали,
Везем домой, везем домой...

* * *
В десятом — ждал и счастлив был, что жду.
В двенадцатом — стирал с окна дыханье.
Потом сожгло последнюю звезду
Последней электрички полыханье.

И все, о чем и думать бы — не сметь,
О чем душа, чтоб не было, молила:
Война, сума, безумье, старость, смерть —
Во тьме прорепетировано было.

* * *
Отдать, остаться нищим,
Ах — под ноги весь свет!
Не все ли это ищем,
Не в этом ли секрет?

Да чтобы закружило
Само, не по мольбе,
И чье-то сердце стыло
Вот так же о тебе.

О, не мертвей тревожно,
Не бойся — в глубь любви.
Пусть сложно, да не ложно,
Нежданно — а плыви!

И там, где горше горя
И где уже не ждешь,—
На самый гребень моря,
Как посуху, взойдешь.

* * *
Жизнь — не такой уж добрый гений,
Не много на ее счету
Неумирающих мгновений,
Перебивающих тщету.

И чтоб из них хотя бы с частью
Не расставаться никогда,
Творите памятники счастью,
Пока не схлынула вода.

* * *
Шалунья девочка — душа... А. Блок
Душа горит любовью
Во здравие свое,
А сердце — платит кровью
За прихоти ее.

Душа катит, не каясь,
С ухмылкой седока,
А сердце, задыхаясь,

О воздух рвет бока.
Душе блаженство — вор ли,
Злодей ли искусил,
А сердце рвется в горле,

Отдав остаток сил.
В бездонном небе тая,
Лишь памятью дыша,
На землю, отлетая,
Хоть посмотри, душа!

* * *
Что в мире может быть безгрешней,
Чем упоение черешней,
Ее прохладной кислотой,
Ее усладой красно-белой,
Порой как будто недоспелой,
Порою словно золотой.

На деснах зимняя оскома,
И травка всякая искома,
А в сновиденьях — пир плодов,
И за последней гранью вешней
Посланцы лета все успешней
Трубят о нем на сто ладов.

Ничем пока что не прославясь,
Цветам наследовала завязь
И зреет в зелени сквозной,
Среди цветных переплетений.
...И ты в горячий свет из тени
Вступаешь — вызванная мной!

ПОД ВОДОЙ

Из пляжной лоснящейся давки
По тверди гремучих камней,
Поддернув цветастые плавки
И ветер глотая вольней,
Посланец неведомой касты,
Смотритель морской кладовой,
Натягивай маску и ласты
И с брызгами"— вниз головой!
...Где космы колышутся слабо
На скулах коричневых глыб,
Увидеть уклончивость краба
И верткую сплющенность рыб,
Представить подводную лодку...
Но только войдешь в эту роль,
Как вдруг в пресноводную глотку
Проникнет горчащая соль.
«Тьфу, дьявол! — хохочешь беззвучно
Не сахар — условья среды!»
Но, если припомнить научно,
Мы вышли из этой воды.
Мятежна, темна, окаянна,
Невидимой жизни полна,
Наследница бурь океана,
Как он, наша кровь солона.
...Но зову извечному внемлю —
О, время — русалочий хвост!
Скорее из глуби на землю!
(А там уж вот-вот и до звезд.)
...И в царство цветных полотенец
Вступаешь, в шипении пен,
Где сраму неимущий младенец
Полощется, наг и блажен.

* * *
Два слоя встречных облаков
Летят без шороха, без шума,
Как две одновременных думы.
И между ними — глубоко!
И, эклектизма не боясь,
В лохмотьях близких светит дальность.
И ставит зримая реальность
Превыше критики их связь.
И живописцам не дано
Найти в себе такую смелость,
Чтоб так по-разному синело
В разрывах — солнечное дно.

ЛИСТОК ИЗ БЛОКНОТА

Напутствуемый тобою,
По службе влекусь на юг,
Где небо не голубое —
Зеленое, словно луг.

И прежде чем слышен — понят
(«Да!» — прежде чем: «Обещай!»),
Твой голос все тонет, тонет,
И только в глазах: прощай!

...И вот — тороплюсь по делу
В краю, где царит покой
И солнце скользит по телу
Бесстыжей своей рукой.

Но, болью твоей завьюжен,
Любовью заворожен,
Я здешним княжнам не нужен,
И мне не до тех княжон.

И только одно запомнить:
Как вечером, при луне,—
Ура-а, наконец-то в волны!
И море бежит ко мне.

Как пульсом в гигантском теле
Над миром гудит прибой.
Как до смерти, в самом деле,
Мне хочется быть с тобой.

* * *
Сосны и тополя,
Круглая мать-Земля,
Вечным трудом крестьянским
Вытканные поля.

За белизной берез
Ели темны до слез,
Лес, обступая душу,
Ластится, словно пес.

Властно пригнув траву,
Ветер запел: живу-у!
Веется одуванчик
Блестками в синеву.

Хлеба и молока
Сытость — кругла, легка.
Тают в глазах любимой
Пенные облака.

* * *
Подхватила и понесла
Предвокзальная суета —
Неоконченные дела,
Неоплаченные счета...

Жизнь уходит в прощальный жест,
Сумрак сердце твое берет.
Есть же счастье, когда отъезд
Обозначен за год вперед,

И не надо тех нитей рвать,
Что врезаются в плоть и в кровь.
И делить пополам любовь —
Это хуже, чем убивать.

* * *
Уже давно во тьме кромешной
Не кружат наши фонари,
И боль, невидимая внешне,
Пережигает все внутри.

И неумолчное: проснуться
Твоих ресниц невдалеке,
И неумолчное: коснуться
Рассвета на твоей щеке.

* * *
Каждый миг с тобой — как уходят вглубь,
Каждый миг с тобой — как идут на дно,
Если слева: «Стой!», если справа: «Глуп!»
Лишь махну рукой — поздно все равно.

От всего, от всех — как уходят в лес,
Позабыть про сон, только б каждый миг
Узнавать в себе твой певучий плеск,
Различать во мгле твой текучий лик.

Глубина — давно за пределом цифр,
Повернуть наверх—опоздал давно.
Что там — жизнь и смерть!
Только б знать твой шифр,
А спасать себя – поздно все равно.

И не нужен свет, и не надо дна,
Не хочу узнать, как вернуться вспять,
Стен меж нами нет, глубина одна,
Ты мне вся нужна, вся – за пядью пядь!

* * *
Копим ветер.
Копим шепот.
Дождь.
Ночная пелена.
Опыт...
Опыт.
Опыт!
Опыт!!
Опыт — полна Опыт – полная цена.
Растворись волной туманной,
Счастьем выси голубя.
Опыт, опыт... друг обманный,
Как же сладко без тебя!

* * *
Да что там — Канны или Варна!
Лишь стоит веки мне смежить —
Увижу белый город Нарву,
Где довелось однажды жить,

Где непривычен окнам глянец
И смотрит матово фасад,
Где вместо пыли — белый сланец
Так тонко пудрит дом и сад.

Нет, тут не Варна и не Ницца,
Тут каждый день к семи утра
Плывут обветренные лица
В огне рассветного костра...

Как длинно тени стлало солнце!
Норд-ост в оградах пел, упруг.
Названья улиц — Линда, Сонда —
Звучали музыкой вокруг,

И стража башен вековая
Не пробуждала в сердце спесь,
И, о прошедшем узнавая,
Душа взрослеть спешила здесь.

ПЕВЧЕСКОЕ ПОЛЕ

Да будет славен город, что украшен
Граненым средоточьем замков, башен,
Преданий, снов и яви старины.
Но если крылья вам дарует воля —
Да посетит вас Певческое поле
В холодный и ненастный миг весны.

Пускай вас надпись не возьмет на пушку,
Что все сейчас закрыто на просушку,—
Земля живых всевечно хороша,
И вид ее не может быть случаен
И в пору снеготаяний и таинств,
Которым причащается душа.

По глинистым откосам долог, труден
Подъем сквозь леденящий дождик буден,
Но обернетесь наверху не зря —
Запечатлеть ошеломленным взором
Навес эстрады, как утес над морем,
Иль вросший в твердь шелом богатыря,

Наклонно вросший в твердь — защиты ради
Ступенчатых подмостьев на эстраде,
Бегущих вниз, к бессчетности скамей,
Спускающихся по полю полого,
Для скольких — подскажите, ради бога,—
Поселков, сел, содружеств, братств, семей?!

Как ты пустынно, Певческое поле!
Но внятен день иной: в единой воле
Лицом к лицу с собой встает народ,
И этот праздник в мире все известней,
Когда народ в свои глядится песни,
Как в зеркало лесное — небосвод.

Все перед ликом вечности забыто:
Назойливая рябь земного быта,
Противоборство возрастов, страстей,
Прямолинейность старших, буйство младших,
Зазнайство вознесенных, желчность падших
И странности отдельных областей.

Противоречья движущие, сдвиньтесь
В день праздника! Да согласит вас синтез
В гармонии волшебной, без помех.
Своим колосьям да прошепчет нива
О мудрости жить счастливо, счастливо
Под солнцем, под единственным для всех.

Нет образа прекраснее и проще,
Когда в зените этой доброй мощи
Встает народ — живой, не монумент.
И девушка, которой скоро, скоро
Впервые влить свой голос в волны хора,
Вплетает в косу лучшую из лепт.

* * *
Бой часов в соседнем доме —
Половинный, четвертной —
Отрезает ночи доли И съедает по одной.

Спит (как спит квартира снизу)
В одеялах туч луна.
Что ж тебе мешает визу
Получить в пределы сна?

То ли повесть жизни чьей-то
Проросла в твоей душе?
То ль твоя вина-злодейство
В неотплаченном гроше?
Или скептиком премудрым
Упустил свой звездный час?
Или то, что грянет утром,
С ночи бродит возле нас?

РАВНОДЕНСТВИЕ

Свет — вровень тьме. Двумя крылами
Взмахнуло время. В эти дни
Застынут реки зеркалами,
Двоя прибрежные огни.

И разве в точном снимке зданий
И в нерасплесканной луне
Нет передышки от метаний
И приглашенья к тишине?

За симметрией сказки этой
Нам и своя судьба видней.
Здесь, в опрокинутых ответах,
Дрожит загадка наших дней.

Созвездья робко входят в воду,
Затишье сердца слышит речь...
Как тут не веровать в природу
И с ней согласья не беречь!

РЕКЛАМА ОСЕННИМ ОТПУСКАМ

Счастье — мчаться в частый ельник,
Подзадоривать мотор.
Тихий, ясный понедельник,
Неба серого простор.

Потемнели купы сосен
В жарком золоте берез...
Всех времен прекрасней осень!
День прозрачен и тверез,

Вечер призрачен и долог,
Ночь распахнута в миры,
Предрассветный холод колок,
Сны — нежданны и мудры.

Никуда тебе не деться
От возвышенности дум,
Воскрешенной веры детства
Не растратить наобум.

...И опять — полощем душу
В отраженных облаках
И несем ее на сушу
В раскрасневшихся руках.

ОДА КРАСИВЫМ МАРКАМ

Марки на письмах.
Порой ординарны до ужаса.
Кто-нибудь скажет, что с марок
не есть и не пить,
Не поддавайтесь!
Не надо особого мужества —
В залах почтамта красивые марки купить.
Дни да не будут их филателией уменьшены,
Словно в гарем умыкающей марки в альбом.
Прочь, маркоманы!
Красивые марки — как женщины,
Им бы подольше на шаре кружить голубом.
Путь их ничуть не страшит. Пусть конверты
обшарканы,
Как чемоданы.
Красавицы марки — свежи!
О, посылайте все письма с красивыми марками,
Дело красавиц — шутя покорять рубежи!
Дайте испить им страстей,
Совершить прегрешения,
Не засушите в расцвете — в альбоме,— в гробу.
Пусть под глазами круги — синяками гашения —
Ставит им жизнь,
ставит город и дату — судьбу.
Пылкие письма простятся вам
даже с помарками,
Лишь бы не лезла в слова канцелярская сушь...
…Мчатся по свету
конверты с красивыми
марками,
Словно в магнитных полях
стосковавшихся душ.

МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ

Млечный Путь — уплотнение света
У витрин, у афиш, у дверей,
Волшебства золотая карета,
Золотые пески фонарей,

Вечный праздник, веселая Вена,
Изумленные возгласы глаз,
Млечный Путь — бесконечная смена
Повторенного тысячи раз.

Распечатанной страсти захлесты,
Раззадоренной крови бега,
Беззаботно плывущие звезды
И улыбки почти донага.

Во блаженстве от млечного хмеля,
Ноги врозь, а смекалка трезва,
Хохоча надо всеми, Емеля
Для потехи плетет кружева.

Отражают молочные стекла
Молодых Бонапартов тщету,
У виска честолюбие взмокло,
От чего пересохло во рту.

Боже! Как не терпелось — героем
В двадцать лет
Покорить
Млечный Путь!

Взглядом, видом, словечком, покроем
Хоть чужим, хоть на миг, а блеснуть!

В эпицентре уверенных мнений,
В окруженье аршинных имен
Ты как будто и сам вне сомнений —
Всемогущ, элегантен, умен.

...Наважденье манило, бежало
В зеркалах, не меняясь в лице,
Молодым, а потом — моложавым,
Молодящимся — в самом конце,

Веселящимся вместе со всеми,
Где не молкнет рекламный тамтам...
Хватит, выросли.
Самое время —
Расплатиться по этим счетам.

СЕНТЯБРЬ

Как этот запах нам знаком!
И все пьянее он,
все крепче.
Опавший лист о чем-то шепчет
Своим шершавым языком.

А ветер ходит выше крыш.
Пруды застыли без движенья,
И сам себя не отличишь
От своего же отраженья.

И ранним утром
встать готов —
Ловить осенний первый иней
В том царстве,
где из всех цветов
Остались — золотой и синий

* * *
Ещё дождям кропить и литься
Уже немыслима гроза...
Берет в ладони наши лица
И смотрит осень нам в глаза.
Крыть крыши, и менять подковы,
И наблюдать, как стынет свет.
Нас спросит осень: вы готовы?
А мы ответим честно: нет!
Душа оттаивала сложно
Прошедшим зиму воробьем,
И разве так, с налету, можно
Вогнать ее в былой объем?
Она — уже другая птица,
И чертит по небу, дерзя,
И не желает поместиться
За прутья прежнего «нельзя!».

Ах, осень!
Перед стужей длинной
Дай все, чего недодала,—
Под серебринкой паутинной,
На чистом золоте тепла.

* * *
В трудах стирается алмаз,
Любовь горит, сгорает,
Ветшает шелк блиставших фраз,
Но пыль — не умирает.
О, если все века могли б
Подать из праха голос!
Пыльца средневековых лип,
Сожженный солнцем колос,

Пылавших писем горький пепл
И пепел метеоров —
Вошли и в кровь, и в плоть, и в хлеб,
Невидимы для взоров.

Слой пыли на твоем столе,
Самум на перекрестке
Вмещают все, что на Земле
Вступало на подмостки.

И, зачерпнув рукою горсть
Дорожной честной пыли,
Услышишь, жизни краткий гость,
Шуршащее: м ы б ы л и!

* * *
Не от невежества и дури,
То озаряясь, то скорбя,
Источник радости и бури
Ищу упорно вне себя.

Когда я слышу поминутно:
«Эй ты, гордись самим собой!» —
Мне как-то очень неуютно
Возиться с собственной судьбой.

Зовущий свет далек и редок,
Но негасим. Огни горят,
К которым наш стремился предок,
К которым наш стремится брат.

И чей-то грех, и чей-то гений
Под их лучом — уже ничей.
Пересечение стремлений
Творит источники лучей.

...Внести свой квант в источник света.
Услышать музыку сквозь шум —
Мне ничего не жаль за это.
О, все возьми, властитель дум,

Но, от ресницы до десницы
Размерив подвига размах.
Не уставай – тревожить, сниться.
Вести – господствовать в умах!

* * *
На черных ветвях расцветает печаль,
Отплата веселости летней.
Куда ни отправься и где ни причаль –
Печалью цветущие ветви.

Они прорезают хрусталики глаз,
Жестки, как слова протокола,
А небо, на месте опавших прикрас,
Сквозит незнакомо и голо.

Сквозь ветви проносятся люди и дни,
Лишенные прежнего блеска,
И судьбы, без листьев иллюзий, видны,
Как ветви,— пронзительно резко.
Идет по ветвям летаргический ток,
Срываясь разрядами в воздух,
И скоро снежинка — гигантский цветок –
Над миром раскроется в звездах.

* * *
Просолились грибы. Отшумели парады.
Ожидание снега в сквозной черноте.
Путевые заметки, итоги, награды
В заголовках рябят на газетном листе.

Перекрестки, как должно, опять полосаты,
Перламутром горит водосточная жесть,
Через свежую охру сыреют фасады,
И приходит черед благодарность вознесть —

После зимней, весенней и летней осады
Вновь себя обретая таким, какой есть!

* * *
Зима объединила землю.
(Так вот откуда — свет очей!)
Зима, как крышу, суть подъемлет
Над миллиардом мелочей.

Легли дороженьки, не вертят,
Не ищут поводов свернуть.
По всей земле, от сердца к сердцу,
Кратчайший — белый — чистый путь.

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

1. 1913 ГОД

Ничего не происходит,
. Все по-старому в миру..

Только время-то проходит,
Час с минутой счеты сводит,

Только сила в ком-то бродит,
Выйти — крышки не находит,

Только кто-то за нос водит,
Только чей-то век уходит,

Буря в соснах колобродит,
Бурелом лежит в бору...

Ничего не происходит —
Просыпаются в жару!

2. ПОЕЗД НА ВЯЗЬМУ
Зеленым низом выносит шалый,
А где же солнце, когда зашло?
...А голубь сизый на небе алом
Над горизонтом вознес крыло.

А по деревням — кадриль комарья,
А под откосом — косой коси,
Соцветьем древним иван-да-марья
Уходят в росы лесной Руси.

Иван лиловый, почти пунцовый,
Красою Марьи озолочен.
Чего ж ты хмурый, такой суровый,
Еще не скошен, не разлучен?

Еще деревня, еще не рота.
Еще медова, а не вдова.
Как воздух сладок! Как жить охота!
...И днем и ночью цветет трава.

3. 1914 ГОД

Ожидается — неясно, что и где,
Только стелется негласно: быть беде!

Потемнели заголовки у газет,
Разобрали в лавках соль и маркизет.

Вот на площадь, как на вражеский редут,
Через город несмышленышей ведут.

Это значит — снова русская судьба —
Морем времени плывущие гроба.

Это значит — снова русская беда —
Мало пушек да несытая еда.

...На подмостках все начальство, как гора,
Из рядов несется ломкое «ура»...

А глазами встретят мать и отца —
А на них как будто нету лица.

Что там дышит, что молчит у дверей?
И никто не скажет: «Хоть бы скорей!»

4. НАРОД

Народ осознает себя,
Сынов на труд благословляя,
На твердях радостей дробя
И в тиглях горестей сплавляя.

Стремись вперед, а можешь — вбок,
Спеша к триумфам иль покою
И руль поставив, словно бог,
Своею собственной рукою.

Но, осознав, что ад и рай
В огне единой жизни слиты,
Не забывай, что есть и край,
Где от народа — только плиты.

Он, как отец у нас,— один.
И мы себя в народе числим.
И с ним ты — царь и господин,
А сгинет он — и ты немыслим.

Ищи до самого конца
В себе, взрослея год за годом,
Черты бессмертного лица,
Что называется — народом.

* * *
Серым волком утро воет,
Пробуждается струна...
Сколько стоит, сколько стоит
Горсть обсохшего зерна?

День на вечер планы строит,
Не жалеет ничего.
Сколько стоит, сколько стоит
Свет небес на одного?

Вечер в речке ноги моет,
В сердце входит мир теней...
Что ты ищешь? Сколько стоишь
В вечной смене беглых дней?

Многолик и эфемерен,
День завянет, словно цвет.
Только то, чему ты верен,
Оставляет некий след.

* * *
О, будь я всем чужой, один —
Мудрец без племени и роду,
Какую б я узнал свободу,
Души и тела господин!

Но я — лишь атом той земли,
Где сопричастен каждой боли,
Через которую прошли
Мыслитель, труженик и воин.

Вдохнешь отечества дымок —
И сразу станет не до шуток.
И в каждой радости я чуток,
И в счастье — полон я тревог.

ЛИСТОК, НАЙДЕННЫЙ МЕЖ СТРАНИЦ ЛЕТОПИСИ

«,..0 господи!
Через какие бездны
Отчаянья, мертвящего, как сушь,
Ведешь ты сердцу твоему любезных,
Отмеченных тобой из тысяч душ!

Вот я сижу, виски протиснув в руки,
Вдавив до онеменья локти в стол,
И мне темно. И умерли все звуки.
Я н и ч е г о н е п о м н ю, пуст и гол.

И впору мне идти за подаяньем
И чуть ли не прощения просить
У тех, кто не зажжен твоим сияньем,
Приученный е д и н ы м хлебом жить.

* * *
Купол родных слав.
Храм: Феофан Грек.
Русский язык трав,
Русский язык рек.

Пламя гнедых грив,
Белых полей наст.
Русский язык жив,
Русский язык в нас.

С неба косой дождь,
В дымную даль путь.
Русский язык — вождь,
Русский язык — суть.

В пеплах стоит печь,
Гарью обвит сук.
Русских могил речь.
Русский язык мук.

Тысячи — лиц нет,
Вместо имен — мы!
Русский язык бед,
Свет из времен тьмы

Но возвещал сон,
Но озарял час —
Русскую синь солнц,
Русскую песнь глаз!

ПРОВИНЦИЯ
Названия греют и нежат:
Осташков, Медынь, Олонец,
Куда-то торопится Бежецк,
Куда-то бежит Торопец.

Гадаем: какими делами
Вошел в родословную к нам
Звенигород? Колоколами?
И волоком — Волоколамск?

Что в прянике вяземском тает?
Что Мглин укрывает в ночи?
И рано ль скворцы прилетают
В Ветлугу и в Боровичи?

Ну что же — расследуй, не мешкай,
Потешимся этой игрой.
Ты справочник, с тихой усмешкой,
В конце иль в начале открой.

Сейчас я вам всем, пошехонцы!
...Но вдруг поубавится спесь,
И ты вспоминаешь: там солнце
Восходит не реже, чем здесь.

Судьбы всенародной зениты
И кручи — хранят письмена.
Прославлены иль знамениты,
Сограждан звучат имена.

Провинция? Неординарны —
Строитель, чей ум был остер;
Друг Пушкина; летчик полярный;
Твой самый любимый актер.

Елабугу тронь... Вереница
Фамилий. Одический лист!
От кавалериста-девицы –
К ученому (вздох заграницы!).

От маршальской грозной десницы
К лесам, где бродил пейзажист.
Две венчанных Музой царицы
В России? Одной из цариц —

Последнее успокоенье...
А Старая Русса? А Ржев?
А Углич? Встают поколенья,
Сменяются радость и гнев.

Да так ли уж провинциален
Покой небольших городков?
А может — провиденциален
В масштабе страны и веков?

Помянуты бронзовым словом.
Признаньем всемирности дел,
Кто хаживал тихим Козловом,
Кто в гжатское небо глядел.

Провинция! Вторить не стану:
«Размах недостаточен твой!»
Нет. Верю в тебя, полустанок
Меж русской землей и Москвой

Плененный столичностью броской
Все помню, однажды открыв,
Твоей позабытости роскошь!
Сиреней лирический взрыв,

Подземную музыку пасек,
Любовь к наблюденыо планет
Пока это рядом, в запасе, —
Причин для уныния нет.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Тропинка поднималась темным лесом,
Под плотным, хвойным, дышащим навесом.
Идущие смотрели с интересом
И взвешивали взглядом тот навес.
Темнело. Завершалось воскресенье.
Шла осень... Это все-таки спасенье —
Сбежать от городского мельтешенья
На пару дней в глухой далекий лес.

Две-три версты до станции осталось.
Глубокая и сладкая усталость
Так позабыто в нас переливалась,
Прося о сокращении пути!
Прищурившись, заметил наш вожатый,
Что возле той сосны щеголеватой,
Янтаринками длинными богатой,
Могли б свернуть и напрямик дойти.

Как водится, мы времени не знали,
Когда приходит поезд. Лишь гадали,
А в сапогах дремать в дощатом зале —
Не улыбалось... Хором: «Напрямик!»—
Вскричали все. «Конечно, целиною!»
Сошли с тропы. Вожак, подобно Ною,
Уверен был. Тропинка за спиною
Вильнула и исчезла в тот же миг.

Деревья словно сдвинулись. От их ли
Молчанья как-то сразу мы притихли?
От шороха ль сухих иголок, рыхло
Прикрывших тьму невидимой земли?
Пошли подъемы, спуски, перепады,
Кривым был путь прямой! Молчим — не рады.
Какое-то подобие преграды
Обзор перечеркнуло нам вдали.

Мы подошли. Уложенные ровно,
Лесной просвет загородили бревна,
Вернее — тени бревен. Кто-то, словно
"Завороженный, тронул каблуком —
И оболочка сразу проломилась,
Как скорлупа. Внутри уже не гнилость,
А пустота была. Как будто снилось:
Отборный лес, истлевший целиком!

От черноты, в массив готовой слиться, -
К вожатому мы обратили лица.
«Да...— он сказал,— могли бы с курса сбиться:
Мне часто лесниковские жильцы
Пророчили: «Узнаешь каждым нервом —
Там кто-то взял участок, в сорок первом,
Под крышу б до зимы довел, наверно...
Но даже не успел начать венцы...»

Простой ответ. Войны знакомый почерк
И в сей глуши оставил жирный прочерк,
И эту глушь статистика проскочит,
Не присчитав к народу никого.
Лес, мастерской рукою покоренный,
Лес вынянченный, ровный, окоренный,
Когда-то свежей стружкой озаренный —
Ждал столько, сколько мог. И нет его.

И помню, вот что показалось странным:
Зеленый мир – всегда, по свежим ранам.
Крапивным или ягодным бурьяном
Готовый зарастить любой просвет—
Не тронул место будущего дома,
Не просигналил войску травяному,
Как будто слышал звук шагов знакомых,
Мол, стало б веселей с тобой, сосед...

Забытые лесины! Не давите
На сердце! Где ж остался тот строитель,
Теперь уже совсем нездешний житель,
Успел ли он хоть вспомнить-то о вас?
Успел ли, хоть в последнее мгновенье,
Сквозь жаркую завесу отчужденья
Увидеть завершенное строенье
И за окном — зарницы детских глаз?

...По нам ударил залп видений всяких:
Не бревна — плот в жестокой той атаке,
Среди реки исчезнувший во мраке
За первой вспышкой встречного огня.
Не лес, что окорен был для работы,—
Вязанки шестиствольных минометов
Искали затаившуюся роту,
От страха и от ярости звеня.

...И снова предзакатным лесом темным
Торопимся. Молчим о том огромном,
Что, встретившись с маршрутом нашим скромным,
Оставило на нем свою печать.
Деревья – как зенитные орудья,
И нас уже не радует безлюдье,
И хочется, вдохнувши полной грудью.
Кому-то громко «Здравствуйте!» кричать.

В воображенье стыли перекрестки,
Асфальта гладь взломал кустарник жесткий,
Трава в подъезды лезла. По известке
Шли трещины – то вкривь, то прямиком.
Подземным глянцевитым переходом
Переползали змеи и у входа
На солнышке лежали. Дом, где мода
Блистала, – зарастал зеленым мхом.

Вот гастроном и с ним театр в обнимку –
Хотя бы человека-невидимку
Услышать! Хоть бензиновую дымку
Прибавить к этой ясности сквозной!
Витрину занавесила плющина,
Через афишу вылезла хвощина...
Я огляделся: что за чертовщина
Творится этим вечером со мной?

Лес расступался. Перед нашим взором,
Приветственно взмахнув нам семафором,
Мир станции открылся. «Полный кворум!
Вскричал вожатый.— Мы здесь не одни!»
Из зала ожидания туристы
Вдруг высыпали. Если и не триста,
Так тридцать – точно. Верещал транзистор
И нас не злил. И тут зажглись огни.

Программа выполнялась без изъяна:
Минуты две до поезда! Как пьяный —
Без рюкзака. Небритый и румяный.
...Подумать, подышать на холодке;
С внезапным ощущеньем переклички
Заметить в ожиданье электрички,
Что ты без шапки, снятой по привычке
Еще тогда, а шапка — вот, в руке.

* * *
Сплав ненависти и любви,
Все страсти слиты по две...
На что их зов тебя подвиг,
На подлость иль на подвиг?

Кто испытал одну лишь страсть,
Одну лишь сласть без соли?
...Свобода воли — только часть
Большой свободы боли.

* * *
Известно, что ложь умирает
(«А правда не меркнет века!»),
Что ложь на глазах выгорает.
Но так же и жизнь коротка.

И станет безмерно обидно,
Когда наглядишься на свет,
Что правда не так очевидна.
Как думал в четырнадцать лет.

Пречистую правду копают
Да по миру ходят с сумой.
А ложь немоту покупает
И кажется правдой самой.

Вот так и уйдешь, беспокоясь.
Наследнику: правды держись!
И молча: как мало на поиск
Дается — всего только жизнь

* * *
Не от любви, не от тоски,
Не от закатных роз —
От суеты беги в пески
Надолго и всерьез.

Такой плывет над миром век,
Такой блестит клинок,
Что ты не полный человек,
Пока не одинок.

Ты сам затмил всевышних свет,
Умерил высших власть —
За это должен весь ответ
Тебе на плечи пасть

Уже не спрятаться в нору,
Не скрыться за толпой
Ты сам ломился в ту игру!
Так пой же, светик, пой.

Ожоги помни и цени,
Фильтруй поток вестей,
Не то те6я растащат дни
На тысячу частей.

И чтоб не стать рабом тому,
Кто злобен да умен,—
Необходимо самому
Постигнуть связь времен

МОЛОДЫЕ – ВЕТЕРАНАМ

В словах солдат, вернувшихся с войны,
Есть магия. Ей трудно не поддаться:
Хватили бед на поприще солдатском,
До костяка души обожжены.

Но день за днем, и вслед за годом — год…
И на земле, вскормившей нас сурово,
Существованье некоторых льгот
Несправедливо к новобранцам слова.

Война — но не тюрьма и не сума —
Сердца седых солдат ночами гложет.
Да, кто-то на войне сошел с ума —
Но кто-то в мире в ум войти не может.

Да, эту память рано сдать в музей.
Да, кровью сердца пишут эти были.
Да, кто-то пережил своих друзей.
Но, боже мой — какое счастье — были!

...Смиритесь же, солдаты давних лет,
С нелегкой славой новых поколений,
С их знаками и бедствий, и побед,
С их мужеством скрываемых ранений.

За правду, за свободу, за любовь
Недужный мир безумной бьет ценою,
Но лишь когда открыто льется кровь,
Мы начинаем это звать войною!

ЯМБЫ

Как все — и смертен я, и тленен,
И так же прав, как и не прав;
Набор случайных впечатлений
Зову единственной из правд.


Мне голос догмы ненавистен.
Я нашим дням хочу служить.
А для познанья вечных истин,
Пожалуй, вечно надо жить!

Зато, пока я жив, повсюду
Со мной мой самый главный дар.
Его единственность — как чудо.
Его мгновенность — как удар.

И, чем иную жизнь ни меряй,
Как в объективность ни играй,
Своя — единственный критерий.
В несчастье — ад.
А в счастье — рай.

Пускай выделывает петли
Моей тревожной жизни нить,
Но эту жизнь —
прекрасна, нет ли —
Ни с чем на свете не сравнить!

Ни с тем, что в дальнем завтра будет,
Ни с тем, чего давно уж нет.
Ни с топом кремниевых чудищ
В азотной мгле других планет.

У мыслей там иные лики,
В живой среде — иной обмен
И есть ли там любовь —
великий,
Объявший Землю феномен?

Мне голос догмы ненавистен.
Я остановок не терплю.
Я в непрерывной смене истин.
Но неизменно —
я люблю!

НОВЫЕ ДОМА В СТАРОМ ГОРОДЕ

Страсть перестроек — не пустячный зуд:
«Окраинами время не насытишь...»
На дно души уходит новый Китеж,
Взрывчатку вдоль по улицам везут.

А ныне город вырастил детей,
Умом и удальством не хуже предков,—
Их трудно спорной мудростью запретов
От богатырских уводить затей.

И ни простое рубленое «Да!»,
Ни каменное «Нет!» — не объясняют,
Каким очарованием пленяют
Слои времен, слагая города.

...Идут, стирая мел на рукаве,
Дворами, и без песен залихватских,
Подрывники — поди узнай их в штатском!
И авторы проектов во главе.

Они громят «доходные дома»,
Но кое-где — бесценную старинку,
Где стены помнят Пушкина и Глинку,
Где в окна билось «Горе от ума».

И в городе уже сложился фронт:
Сражаются общественные мненья,
Рождая очаги сопротивленья
В стремленье трезвом: сократить урон.

Дом отстояли, а соседний — нет.
Храм защитили, потеряв ограду.
Отбили в контратаке колоннаду,
Под натиском отдали лазарет.

Здесь так навеки переплетено
Невечное с неоценимым вечным,
Что никаким терпеньем бесконечным
Их разделить без боли не дано.

Украсившая два материка
Земля отцов, бесценное наследство,
Как ни одна другая велика,—
Мы все запоминаем это с детства.

И, слава богу, места вдоволь есть,
Куда бетоном вписывать эпохи,
Не зарясь на веков прошедших крохи.
О первооткрывательская честь,

От островков застроенной земли
Ты первозданным замани простором!
Да сохранится мрачный дом, в котором
Виденья Достоевского прошли!


ПОЛДЕНЬ

Каймой предгорных домиков и дач,
По камню, раскалившемуся зверски,
Вдоль линии электропередач
Я шел на голубеющую церковь.

А город был, по сути, очень мал,
Хотя имел он громкое названье,
И храм своей оградой .обнимал
Всю многоликость сосуществованья.

Землею упокоены навек,
Пройдя круги своих многометаний,
Лежали рядом славянин и грек,
Безбожник, иудей, магометанин.

Вставали за колючками куста,
В одних и тех же грозах перемыты,
И крест, и полумесяц, и звезда,
Похожие венчая пирамиды.

И я взошел ступенями во храм,
И было чудо веющей прохлады,
Светилось небо Ильменей и Ладог
В высоких полукружьях узких рам.

Пылинку восходящий нес поток,
И колоколом сердце билось в ребра.
Вошла старуха, темная, как образ,
И снежно-белый тронула платок.

И, в темноту алтарную уйдя,
Был серебра тяжелый отблеск вкраплен,
Как вечером осинник в темных каплях
Неслышно моросящего дождя.
Здесь родина смотрела на меня,
Здесь все ко мне имело отношенье
И ясно предвещало возвращенье,
Всей памятью земною осеня.

* * *
Поэтическое начало
В человеке озорничало,
Омывал его солнца свет,
Взор его голубел зенитом,
А по бледным его ланитам
Распускался пунцовый цвет.

И ни с чем не сравнимым даром
Под полуденным солнцем ярым
Человеку была земля.
Нет, не всяческий облик тверди —
Только эта; до самой смерти
От начального дня — своя.

Та, с которой все ломти хлеба,
Та, с которой все старты в небо,
По которой любовь боса,
Та, которая в кровь и в кожу,
Та, в которую и положат,
И сладчайшей слезой — роса!

САМЫЕ ПРОСТЫЕ ГИМНЫ

Огонь очага
Веселит наши недра,
Огонь очага
Обещает блага,
Огонь очага
Себя дарит так щедро,—
Да будет прославлен Огонь очага!

Вода родника
Веселит наши души,
Вода родника
Не иссякнет века...
Главнейшим на свете
Сокровищем суши
Прославлена будь
О вода родника!

Орудья труда
Утвердят и насытят,
Орудьям труда
Уступает беда,—
Века
Свою славную службу
Несите
В руках человека,
Орудья труда!

Без брата и друга
Пустынна округа,
Где друг и где брат —
Ты силен и богат.
Врагам твоим туго
От брата и друга.
Прославим же
Братство и дружбу
Стократ!

Твой собственный дом –
Это право на имя,
Твой собственный дом
Тебе дался с трудом.
Поставленный прочно
Руками твоими,
Да будет прославлен
Твой собственный дом!

Улыбка любимой
Ни с чем не сравнима.
В улыбке любимой —
Забвенье и суть.
Грядущая жизнь —
Из улыбок любимой.
Всей силой и кровью
От горя хранимой,
Все больше любимой,
Любимая, будь!

ОПОЗДАВШАЯ ВЕСНА

Весной не подводят итоги —
Весной открывают миры.
Весной мы особенно строги,
Весной — небывало добры.

Мы все в ее солнечной власти.
Под ясное небо ее
Выходим, искатели счастья,
И каждый находит свое.

А если весна опоздала,
То мы, общипав календарь,
Спешим на перроны вокзалов
К началу апреля, как встарь.

Да, видно, в пути пересадки
Скрипит пассажирский состав...
И мы проклинаем «осадки»
От сырости зябкой устав.

Мы бродим в весенней разведке
По лужам апрельских дорог.
Кому на чернеющей ветке
Не чудился первый листок?

К началу зеленого мая
Чудес не загадывал кто? ...
Как скучно носить, не снимая,
Постылую тяжесть пальто!

Пускай еще ветрами юга
Не сдуло с небес облака —
Мы сердцем теплеем друг к другу
Без всяких признаний пока.

В раскрытые окна и двери
Весенний врывается хруст —
Ломается лед недоверий,
Открыв навигацию чувств.

* * *
В зеленоватом небе этой ночи
Плывут медузы легких облаков,
И лунный свет
по-августовски сочен
Над шелестом тенистых уголков.
Готов стоять у окон без конца я.
Тепло
безлюдно,
тихо во дворе.
И звезды посылают мне, мерцая,
Загадочные точки и тире...

* * *
Я вас люблю чем далее, тем боле,
Не отделяя блеска от руды,
Не отличая радости от боли,
Не отрывая счастья от беды
.
И как во тьме под снегом дышит семя,
Так в черный день любовь моя — жива,
И берег сердца обтекает время,
Как океан обходит острова.

* * *
Я болен лишь тоскою по тебе,
Но врач, не понимающий в судьбе,
Не слышащий твоей тоски оттуда,
Все думает, что этот жар — простуда.

О, если только ты войдешь сюда,—
На белом свете станет все как надо
И на стекле не будет стыть вода,
А в сердце хлынут счастье и прохлада.

* * *
Говорят философские книги,
Что мера всему — человек.
Я добавлю: которого любишь
.
Сиять путеводной звездою
Себе самому — невозможно
. ...Но ценность идей,
силу действий,

Но магию слов и мелодий,
Цветов удивительных прелесть —
Все можно измерить тобою,
И правда — смутна без тебя!

* * *
Я покидаю тебя ежедневно.
Миру прощанье с тобой вострубя,
Долго и ласково, нежно и гневно
Я каждый день покидаю тебя.

Я покидаю тебя ежечасно,
Только бы вовсе исчезла из глаз.
Скоро и зло, леденисто и страстно
Я покидаю тебя каждый час.
Ложь во спасенье
про новые дали.
Тихо и тайно вослед: не забудь!
Я покидаю... кого?
Не себя ли,
Только что сердцем нашедшего суть?

* * *
Досуг или работа —
По дням и по часам
Тебя гнетет забота
Тягчайшая: ты сам.

Ах, как ты мог взлетать бы,
Каким бы мог ты быть,
Коль о себе не знать бы,
Когда б себя забыть!

Но что-то серой молью
Все тратит сердца плоть,
Но что-то входит болью —
На части расколоть.

И что ты крикнешь бодро,
Как станут вдруг тесны
Свои виски и ребра,
Привычки, страхи, сны?

Все просто, словно выдох,—
От млада до седин.
Спастись—один лишь выход:
Когда ты не один!

* * *
Дни — как погода, на нуле,
Но голоса поют,
О том, что где-то на Земле
Тебя не предают.

И ты над безднами уже
Проходишь, невредим,—
Одной-единственной душе
Как жизнь необходим.

* * *
Поэту вечно дальняя нужна.
И если пробудится он однажды,
Уже не ощущая этой жажды,—
То жизнь его исчерпана до дна.

Он может быть истерзан и разбит,
Изборожден суровыми летами,
Но неизменно дальняя витает,
Касаясь молодеющих ланит.

Его дерзанья славу обрели,
И мир его встречает триумфально.
Куда же он тревожно и печально?
О всё за той, мерцающей вдали!

...Когда тобой в венце счастливых дней
Полна моей души любая долька,—
Будь женщиной, женой, судьбой, но только
Останься вечной дальностью моей!

РОЖДЕНИЕ ПОЭТА

Поэт нам открывается не сразу,
Стихи не от рождения творит.
Он первую осмысленную фразу
Обыкновенной прозой говорит.

Он пять и десять лет живет на свете.
Обычные мальчишечьи дела.
И даже мать не знает о поэте,
Не знает, что поэта родила.

Он ждет еще второго дня рожденья,
Когда подходит время брить усы.
Чужие в голове стихотворенья...
И вдруг —
встречает чьи-то две косы!

И сразу — небеса заголубели,
Цветы запахли.
Мир открылся вновь.
...Две женщины стоят у колыбели:
Родная мать
и первая любовь.

* * *
Сто миллионов трепетных сердец
Услышали ответ до этой даты,
Пока я не поверил, наконец,
Что о моем не вспомнишь никогда ты.

Переходя последнюю черту,
Опять узнав забытый вкус свободы,
Не стану лгать, что вот — любил не ту,
И не скажу: «Потерянные годы».

Ты стоила того, чтоб, боль тая,
Я день за днем любил тебя такою.
Какая есть.
И летопись моя
Об этом говорит любой строкою.

Вглядись получше в путаницу строк.
Сумей найти хотя бы слово фальши!
Но долгий
некончающийся срок
Окончен.
Вот и все.
Ни строчки дальше.

* * *
Был солнечен осенний этот день.
Дым поднимался вверх, не отклоняясь,
И уходящим светом осенялись
Оконца луж в недвижимой слюде.
Горели ветви наперегонки
Медовым, смоляным, кровавым светом,
Все золото, накопленное летом,
В минуту разменяв на пятаки.

И легкий шум клубился вдоль дорог,
И легкий пар расслаивал пейзажи.
...И как не улыбнуться, если даже
Печали посещают твой порог.

* * *
Луч солнца — летний, предзакатный —
Пробьется через щели штор,
И ты в волненье непонятном
Воспримешь остро жизнь — как шторм.

В луче трепещут книги, вещи
И пляшет солнечная пыль,
И ты в предчувствии зловещем
Воспримешь остро смерть — как штиль.

* * *
Первый лирик был не тот,
Кто придумал первым лиру
И сказанье, строк в пятьсот,
Подарил впервые миру.

Нет, не автор од и рун,
Первый лирик — это первый,
Кто придумал вместо струн
Натянуть на лире нервы.

* * *
Идешь черновою тетрадью, листая,—
И вдруг ослепляет страница пустая.

Тебя ослепляет пустая страница,
Былого и будущего граница.
Здесь дышит с е г о д н я. Здесь линия фронта,
Мятеж, канонада, все рго и все contra!

Удержишь? Отступишь? Пробьешься вперед?
Пустая, а оторопь душу берет!

* * *
Искусству нужны союзники.
В раскатах любой любви
Без музы не выйдет музыки,
Как струны в себе ни рви.

Зову ее неустанно я,
И, словно на крыльях мчась,
Приходит, моя желанная,
В неведомый день и час.

Мы с ней досидим до темени
И вместе войдем во тьму.
Сегодня не хватит времени –
Из завтрашнего займу,

Из зрелости и из старости...
Сгорю, изойду на нет,
Чтоб только алел на парусе
Ее незакатный свет.

* * *
Сопротивляйся прозе.
Точи карандаши,
И если можешь не писать, –
Конечно, не пиши.

Но, как в бутоне роза,
Расправит лепестки —
И уж назад не затолкать.
И знаешь: взят в тиски!

* * *
Как порою сквозь снег лиловатый цветок,
Так слова прорастают порой
сквозь молчание.
Пусть едва началось ледяное журчание –
Целый мир перекрасил один лепесток.

Как сквозь тяжесть гриба проникают ростки,
Так стихи прорезаются к свету
сквозь тяготы.
Добываешь свой хлеб
как простой работяга ты,–
Но не вся твоя жизнь ускользает в пески.

Как сквозь старый асфальт прорастают луга, –
Так и время
упорно сквозит сквозь безвременье,
И невзрачная малость упавшего семени
Всей грядущей весны заключает блага.

* * *
Что за прелесть — зимний воздух,
Словно шкуркой наждака
Прошлифованный на звездах
До последнего глотка.

Это сладко, это остро,
Это блещет и поет,
Это царственно и просто
Предвещает Новый год.

Приникая носом к окнам,
Окрыленная страна
Повторяет вслух: «Дай бог нам!» –
Ожидания полна.

Я таю свои желанья,
Что умею — знаю сам.
И летит туман дыханья,
Как надежда, к небесам.


ДВУХТЫСЯЧНЫМ ГОДАМ

О двухтысячные, о чем вы?
В ореоле своих нулей
Не таите ли мрак огромный
Опустевших навек полей?

Двудесятые, по сто в каждом,
Как начнете вы новый круг?
Чем ответите острым жаждам
Новых глоток, и душ, и рук?

Воцарится ли райский сервис,
Или дрогнет земная ось?..
Двадцать первый, о, двадцать первый!
Все безумнее вкривь и вкось.

* * *
Толкователи чудес –
Люди, хуже смертной казни.
Объясняют всякий праздник,
Каждый божий темный лес.

И когда придавит тишь
И в душе усохнет омут –
Толкователю такому
Говорю: за что ты мстишь?

Так ли надо – видеть даль
Всем, от мала до велика,
И с волнующего лика
Навсегда срывать вуаль?

Каждый ищет своего
На прилавках мирозданья.
А насильственное знанье
Не спасало никого!

* * *
Словесной не место кляузе...
Ваше
слово,
товарищ маузер...
В. Маяковский

Не осталось тех, кто помнит времена,
От которых содрогалась вся страна.

Не осталось, не осталось их почти,
Где же будет правду-истину найти?

Из учебников узнать про эти дни –
Да все время исправляются они.

О магические Грифель и Резец,
Ваше время, ваше слово, наконец!

БЛУДНЫЕ ДЕТИ

По насыпям, по рельсам,
По фермчатым мостам
Духовным погорельцем
Идти к родным местам.

Развеялась идея,
Да выжила земля.
Любовью холодея,
Вступить в ее поля.

Не выдержав экзамен
И поубавив спесь,
С закрытыми глазами
Поверить: это здесь!

И нежить в пальцах комья.
И пить березы сласть...
И призраком бездомья
На всё мгновенье — пасть.


СВЕТ И ТЕНЬ

Нет заблуждению конца,
Что в дальнем будущим сердца
От мук не будут разрываться,

Что люди будут мирно жить,
Свободно мыслить и творить
И беспечально целоваться.

Жизнь — это блеск и чернота.
И только плоская мечта
Совсем не знает темных граней.

Но будет литься лучших кровь,
Из рамок выходить любовь,
Свершаться горе смерти ранней.

Не умещается в умах
Терзаний будущих размах.
Вчерашних идеалов крыши

Нависли и мешают жить.
Конечно, правда выше лжи,
Но есть и правда - правды выше.
* * *
Перенести о самом страшном
Пристойно весть,
Как об известном, о всегдашнем,—
Достойно есть.

Тепло и свет незваным братьям
Спокойно несть
Навстречу карам и проклятьям –
Достойно есть.

Скрывать под маской скомороха
Лицо добра,
Когда неискренна эпоха
И не храбра,

И оплатить по капле кровью
Все, что вкусил.
Но как при этом всем
с любовью?
...О, выше сил!

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ УИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

Торопясь за барышом,
Умолчит эпоха,
Что такое хорошо,
Что такое плохо.

Где мерещится успех –
Там не до сомнений.
...И тогда, один за всех,
Платит кровью гений.

БРОДЯЧИЕ АКТЕРЫ
...За хлеб покупаете руки
И душу берете в наем,
Но всем неизвестно про звуки,
Про музыку в сердце моем.
И годы, и беды, и муки,
Но снова, как солнце, встаем,
И нету со счастьем разлуки.
И -- музыка в сердце моем!

ПИСЬМО, ПОЛУЧЕННОЮ В ТЕАТРЕ «ГЛОБУС»
ОТ НЕИЗВЕСТНОГО ЗРИТЕЛЯ
В ДЕНЬ ПРЕМЬЕРЫ «ГАМЛЕТА»

Не выпадая ни на час
Из колеса земных стремлений,
«Кто правду выскажет о нас?! —
Мы восклицаем.— Где тот гений,

Кто зло сразит своим мечом,
Ему мы честь свою вручаем,
Его бессмертным наречем!»
...А между тем не замечаем,

Что зло, в котором мы живем,
Для нас — любым своим изгибом
Отчасти стало естеством,
Как горечь вод — безгласным рыбам.

И если вдруг великий брат
Твою откроет миру душу —
Ты даже вроде и не рад.
Как рыба, вылетев на сушу.

* * *
Травы легли вправо,
Травы легли влево...
Гений — лишен права,
Он на земле — древо.

Травы летят мимо,
Травы — бегом к смерти.
Гений пройдет зимы,
Гений — творец тверди.
..
Ветви полны дрожи,
Листья полны шума,
Ствол — устоит, сможет,
Он — до небес дума.

Листья, кора, ветви –
Все лишь творца дворня.
Он и ее светлость
Алчная мощь корня!

ОДИН СО СВЕЧОЙ В
ПРОСТРАНСТВЕ ПОКИНУТЫХ СВОДОВ

Душа полна мерцающим простором,
Свеча полупрозрачна, воскова,
Уходит в ночь мгновенье, о котором
Теперь я вечно буду тосковать.

Но что ко мне слетело с этой тишью,
Что занялось от этого огня,
Прошло со мной по этому всевышью—
Уже неотделимо от меня.

Казалось, проступало под руками
Под росписями тлевшее тепло.
Ушедшего переживает камень,
Переживает образ, слово, слог.

Душа полна мерцающим покоем,
Свеча неслышно тает в тишине.
Во мне живет мгновение, о коем
Не позабуду и на Судном дне.

* * *
Тревога.
Тревога!
Тревога!!
Гудит в моем сердце набат,
И тени легли у порога.
И черные трубы трубят.

...Да полно!
Ведь есть же просветы.
И льются лучи без беды,
И веет надеждою лето,
Цветы превращая в плоды.

Но чем оно будет обманней,
Чем дольше стоит его жар,—
Тем вечная участь нежданней,
Тем горше немыслимость кар.

Вот люди — в незнанье счастливом,
В заботах, простых и святых.
Тень тучи, припавшая к нивам,
Еще не домчалась до них.

Ныряя в ручьи и в овраги,
Сжимаясь в невидимый ком,
Грядущие тати и враги
Все ближе, прыжок за прыжком.

И вот уже снова на плахе
Безгласная совесть лежит.
Ползут многоглазые страхи,
Шипят многоротые лжи.

И никнет, осыпавшись, колос.
И каждый твой шаг обречен.
И только томительный голос:
«Кто во поле выйдет еще?»

Мне страшно.
Стоят за плечами
Кресты наших бедственных лет.
И я просыпаюсь ночами:
Не слышится ль дальний ответ?

Молчанье? Ну что же. Как прежде
Шальной головой – в круговерть!
И все-гаки
битва – в надежде
А в страхе – одна только смерть.

Час пробил.
Простимся.
Простимся.
Леса мои, долы, зверье!
Открытых сердец побратимство,
Пресветлое имя твое...
Тревога!
Тревога!!
Тревога!!!
Край неба в разбойном огне.
Срывается в бездну дорога.
Но нет уже страха во мне!

* * *
Кто скажет, разве мы повинны,
Что мы – лишь только половины
Разломленного существа
Из жаждушего вещества?

И каждый терпит против волн
Проникновенья острой боли,
Пока излома не найдет,
С которым точно совпадет.

Так узнаем добро и зло мы,
Пытаясь совместить изломы,
В едином целом слиться вновь...
Смерть – если только не любовь.

* * *
Икона: мать
Бросает сына в ночь.
Все понимать
И ничего не мочь.

В плену чужой
Поруки круговой –
О камень стен
Горячей головой.

О, быть быком,
Не думать ни о ком!
Или шутом,
В заботах не о том.

Взрываться, стыть,
И все цены не знать,
И все не быть...
Но умирая – стать!

* * *
Если скажут, что мне суждено умереть,
Ничего я не стану загадывать впредь.

Только ветром хочу по России промчаться:
В городах, в деревнях — все мои домочадцы.
Греться в ясности лиц
От лесов до столиц
И под каждой скворешней
Земли моей грешной.

Если скажут, что мне умереть суждено,
На прощанье оставлю желанье одно:

Чтобы та, без которой мне солнце немило,
Не узнав ничего, вдруг меня позабыла,
Не вплелись бы седы Волоски от беды,
Не пролились бы ночи
В открытые очи...

* * *
За все заплачено сполна –
За сны и за игру,
За пламень пенного вина
На жизненном пиру,

За упоений звонкий шелк,
Обманов колкий холст,
За то, что в сделки не вошел
И в щёлки не восполз.

Вся жизнь поставлена в заклад
За царственную высь,
И холод высшей из расплат
Сближает кровь и мысль.

ЛИЦО

Коренея в собственных пороках,
Поучать не вздумаю других.
Да и толку что в таких уроках –
Для другого слишком дорогих.

Может, даже большее удастся:
У кого-то выкраду тоску,
Уделю кому-нибудь богатства.
Оброню в мечты по лепестку...

Так, никем в наставники не нанят,
Поднимусь на смертное крыльцо,
И, бог даст, событья отчеканят
Меру долгой памяти — лицо.

* * *
Я сгораю. Пламя сушит кожу,
Мышцы, мысли, сны — воспалены,
И на жизнь, которую итожу,
Замахнулась ночь серпом луны.

Я сгораю. Пламя полнит очи.
Не такой огонь, чтобы зачах!
Час безмолвья. Середина ночи.
Никого на старых каланчах.

Я сгораю. Пламя рвется к окнам.
Пламя лижет бледный неба край.
Сердце, не ответствует ли бог нам?
Но в душе молчат и ад и рай...