ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 14 сентябрь 2008
Новые имена
Александр Маслов
Маслов Александр Владимирович родился 20 ноября 1967 года в городе Оренбурге. В семь лет с родителями переехал в Набережные Челны, где отец участвовал в пуске "первой очереди" завода КАМАЗ. Стихи начал писать с пятого класса. В 1979 году семья перебирается на Кубань в город Апшеронск. Александр печатается в районной газете "Апшеронский рабочий" с 1985г. – служба в армии – в пограничных войсках. По возвращении из армии Александр едет в Ленинград поступать в театральный институт. Поступить удалось только в 1990 году. Вскоре он разочаровывается в профессии и в 1993 году оставляет институт. Тем временем он пытается опубликоваться в журнале «Аврора», однако получает отказ. Остался недоволен и посещениями лито «Молодой Петербург». Духовные искания приводят молодого автора в храм преп. Серафима Саровского, что в посёлке Песочное близ Петербурга. Там судьба вознаграждает его, там встретив свою любовь, он создаёт семью и перебирается в Петербург. Однажды на одном из поэтических вечеров, я обратила внимание на необычайно глубокого содержания, своеобразные, стихи молодого поэта (Это был Саша Маслов) и, являясь литературным редактором альманаха «Остров», предложила напечататься в нашем альманахе в разделе «Время молодых» в качестве кандидата на 25-ю конференции молодых писателей Северо-Запада. Такую конференцию проводит каждые два года Союз писателей России, выявляя молодые таланты. Позднее он опубликуется в альманахе «День русской поэзии». По итогам конференции в 2003 году Александр Маслов был принят в Союз Писателей России. Известно также, что, будучи профессиональным плотником, Саша «срубил» храм «во славу Божию!»
Стихи
* * *
Я всегда найду себе покой,
Онемев над новою строкой.
В той, что ежедневно хмурит бровь,
Я всегда найду себе любовь.
В сыне, озорство его любя,
Я всегда узнаю сам себя.
В Родине, которою горжусь,
Я всегда найду Святую Русь.
* * *
Это было давно,
Говорят, Это было всегда,
Сквозь заката вино
Облаков проплывала слюда.
И шагал человек по дороге.
Дорога длинна...
Он шагал через век,
Не имея покоя и сна.
А вокруг целый мир
Рассыпал перед ним чудеса.
Но шагал человек
И с надеждой смотрел в небеса.
Пройден лет перевал,
Грешной жизни печальный пустырь.
Человек ликовал.
Человек уходил в монастырь.
ШВЕЙЦАРИЯ
1
Какое высокое небо.
Как близок сегодня Господь!
Краюхой насущного хлеба,
Луны желтобокий ломоть,
Вплывает в молочную чашу
Туманной долины Вале.
И, кажется, не было краше
Мгновенья на этой земле.
2
Словно в простёртые руки
В распадок въезжая,
Радуюсь редкой теперь
тишине и покою...
Здравствуй, Швейцария.
Добрая ты, но чужая.
Как ты прекрасна!
Вовек оставайся такою!
3
Вот опять зажигаются здесь огоньки.
Как созвездия - каждый посёлок в горах.
Я живу на созвездье Святого Луки
Всё мне кажется сказкой на первых порах.
* * *
То вперёд по дороге, (откуда взялись!)
Пробегут горностаи и юркнут в кусты.
То, внезапно, испуганный дымчатый лис
Прошмыгнет за дома, под покров темноты.
То красавцы олени, в тумане по грудь,
Проплывают в пространстве зелёных лугов.
То, кружась и юзжа, преграждает мне путь
Озорная игра молодых барсуков.
То, такая обрушится вдруг тишина,
Что ни мыслей, ни слов, и стоишь как шальной...
И, прости мне Россия, коль есть в том вина –
На мгновенье Швейцария станет родной.
* * *
Чем дальше идешь,
Тем труднее назад оглянуться.
Печальные мысли
Веселой надежды коснутся,
И вздрогнет душа,
И печально кивнешь головою.
Заката клинок
Полыхнет над печальной Невою,
И пламенный свет
Побежит по его кровостокам…
А день упадет
И погаснет в раненье жестоком.
Печальное время
В печальном полете сгорает,
И ветер угрюмый
Горстями печаль собирает.
И пеплом незримым
Ложатся на сердце мгновенья.
Над пеплом витает
Печаль моего вдохновенья.
ФРАНЦУЗСКИЕ ЗАМЕТКИ
Часы на ратуше показывают десять
Минут одиннадцатого. И если взвесить
Вчерашний день, то выйдет невозможность
Существованья нынешнего. Ложность
Такого вывода я ощущаю вкусом
Вина во рту. Еще врожденным флюсом
На заднице, что не дает сидеть
И нудит шляпу странника надеть.
И я в Тулузе,
Словно шарик в лузе,
Сыр в масле,
Масло в каше,
Каша в чаше.
Еще точнее
В мышеловке палец,
Скиталец я,
Почти неандерталец.
Устать от Франции…Что может быть печальней?
Душа, чем дальше, тем пирамидальней.
Но не подъехать ни к кому с предлогом
Ночь преломить. С пространным монологом
О птичках, о цветах, «эт сетера...»,
В конце концов, о том, что спать пора...
1
Трудным было это озаренье.
Я писал свой стих бензопилою.
И теперь в моем стихотворенье
Батюшка подходит к аналою.
И теперь в мое стихотворенье
Люд приходит с горем и слезами,
Или в добродушном настроенье
Помолиться перед образами.
Вот и состоялось освященье.
Вот и зазвучала литургия.
Лучшее мое стихотворенье,
Перед ним бледнеют все другие.
* * *
Снова полдень вылетит из пушки,
Шевельнув зеленые макушки.
Стаю шустрых воробьев разгонит,
Майского жука с сосны уронит,
Испугает девицу-голубку,
Шелковую подхлестнув ей юбку,
И помчится быстрый, словно сокол,
Звякнув эхом эрмитажных стекол,
Юркнет за фасады, был – и нету!
Для кого-то просто канет в лету.
Для меня же в трепете мгновенном
Отзовется словом вдохновенным.
СТО ВОСЕМНАДЦАТЬ
Памяти станицы Апшеронской
Лужи – месили ног
Сто восемнадцать пар.
Падали, кто не мог
Но поднимал удар.
Гнали их по шести
Связанных по рукам,
Босыми по пути
Крестному к облакам.
Ангелы в темноте,
Белое их белье
Тихо шагали те,
Те, кто не продал свое.
Это – одно на всех –
Родина, Вера, Царь.
Тихо срывалось: «Эх...»
Тихо... Распят звонарь.
Колокол занемог,
Вырван его язык.
Первым шагает Бог.
Каждому в спину штык.
Словно в немом кино,
Медленно вдоль реки...
Все они за одно
Все они казаки.
Вывели на откос,
В небе клинок завис...
Первым шагнул Христос,
Первым скатился вниз.
Следом пошли, пошли –
Деды, отцы, братки...
Вечное - от земли,
Тленное - на куски.
Вслед за Христом. Туда
Где не померкнет свет.
Прочее - ерунда,
Прочего просто нет.
На острие клинка,
Сто восемнадцать раз.
Распяли казака.
Кровью омыт Кавказ.
Сто восемнадцать здесь,
Сто восемнадцать там,
Тысячи тысяч их
Распяты по местам.
Русь, как Рахиль, ревет,
Скорбный свершая путь,
По именам зовет
Всех, но они «не суть
зде…»
Вот она - соль земли,
Не обуяла кровь.
Там где они легли,
Произрастет любовь.
Вера произрастает,
Близится этот час.
Русский возопиет:
«Боже, помилуй нас!»
Сбросит ярмо тогда,
Сабельку обнажив,
Разом и навсегда.
С нами Господь. Он жив!
СМЕРТЬ ПОЭТА
То вперёд по дороге, (откуда взялись!)
Пробегут горностаи и юркнут в кусты.
То, внезапно, испуганный дымчатый лис
Прошмыгнет за дома, под покров темноты.
То красавцы олени, в тумане по грудь,
Проплывают в пространстве зелёных лугов.
То, кружась и юзжа, преграждает мне путь
Озорная игра молодых барсуков.
То, такая обрушится вдруг тишина,
Что ни мыслей, ни слов, и стоишь как шальной...
И, прости мне Россия, коль есть в том вина –
На мгновенье Швейцария станет родной.
* * *
Чем дальше идешь,
Тем труднее назад оглянуться.
Печальные мысли
Веселой надежды коснутся,
И вздрогнет душа,
И печально кивнешь головою.
Заката клинок
Полыхнет над печальной Невою,
И пламенный свет
Побежит по его кровостокам…
А день упадет
И погаснет в раненье жестоком.
Печальное время
В печальном полете сгорает,
И ветер угрюмый
Горстями печаль собирает.
И пеплом незримым
Ложатся на сердце мгновенья.
Над пеплом витает
Печаль моего вдохновенья.
ФРАНЦУЗСКИЕ ЗАМЕТКИ
Часы на ратуше показывают десять
Минут одиннадцатого. И если взвесить
Вчерашний день, то выйдет невозможность
Существованья нынешнего. Ложность
Такого вывода я ощущаю вкусом
Вина во рту. Еще врожденным флюсом
На заднице, что не дает сидеть
И нудит шляпу странника надеть.
И я в Тулузе,
Словно шарик в лузе,
Сыр в масле,
Масло в каше,
Каша в чаше.
Еще точнее
В мышеловке палец,
Скиталец я,
Почти неандерталец.
Устать от Франции…Что может быть печальней?
Душа, чем дальше, тем пирамидальней.
Но не подъехать ни к кому с предлогом
Ночь преломить. С пространным монологом
О птичках, о цветах, «эт сетера...»,
В конце концов, о том, что спать пора...
1
Трудным было это озаренье.
Я писал свой стих бензопилою.
И теперь в моем стихотворенье
Батюшка подходит к аналою.
И теперь в мое стихотворенье
Люд приходит с горем и слезами,
Или в добродушном настроенье
Помолиться перед образами.
Вот и состоялось освященье.
Вот и зазвучала литургия.
Лучшее мое стихотворенье,
Перед ним бледнеют все другие.
* * *
Снова полдень вылетит из пушки,
Шевельнув зеленые макушки.
Стаю шустрых воробьев разгонит,
Майского жука с сосны уронит,
Испугает девицу-голубку,
Шелковую подхлестнув ей юбку,
И помчится быстрый, словно сокол,
Звякнув эхом эрмитажных стекол,
Юркнет за фасады, был – и нету!
Для кого-то просто канет в лету.
Для меня же в трепете мгновенном
Отзовется словом вдохновенным.
СТО ВОСЕМНАДЦАТЬ
Памяти станицы Апшеронской
Лужи – месили ног
Сто восемнадцать пар.
Падали, кто не мог
Но поднимал удар.
Гнали их по шести
Связанных по рукам,
Босыми по пути
Крестному к облакам.
Ангелы в темноте,
Белое их белье
Тихо шагали те,
Те, кто не продал свое.
Это – одно на всех –
Родина, Вера, Царь.
Тихо срывалось: «Эх...»
Тихо... Распят звонарь.
Колокол занемог,
Вырван его язык.
Первым шагает Бог.
Каждому в спину штык.
Словно в немом кино,
Медленно вдоль реки...
Все они за одно
Все они казаки.
Вывели на откос,
В небе клинок завис...
Первым шагнул Христос,
Первым скатился вниз.
Следом пошли, пошли –
Деды, отцы, братки...
Вечное - от земли,
Тленное - на куски.
Вслед за Христом. Туда
Где не померкнет свет.
Прочее - ерунда,
Прочего просто нет.
На острие клинка,
Сто восемнадцать раз.
Распяли казака.
Кровью омыт Кавказ.
Сто восемнадцать здесь,
Сто восемнадцать там,
Тысячи тысяч их
Распяты по местам.
Русь, как Рахиль, ревет,
Скорбный свершая путь,
По именам зовет
Всех, но они «не суть
зде…»
Вот она - соль земли,
Не обуяла кровь.
Там где они легли,
Произрастет любовь.
Вера произрастает,
Близится этот час.
Русский возопиет:
«Боже, помилуй нас!»
Сбросит ярмо тогда,
Сабельку обнажив,
Разом и навсегда.
С нами Господь. Он жив!
СМЕРТЬ ПОЭТА
...Но тайны зарождения стиха
Не вскроют вместе с трупом на столе.
Все. Пробил час. Душа ушла, тиха.
На побледневшем матовом челе
Не прочитать, откуда и когда
Его стихов явились города...
...И тайны вдохновенной тишины
Не выдадут застывшие глаза,
Ни небеса, что в них отражены,
Ни чистая последняя слеза,
Ничто не объяснит вам, почему
Поэзия доверилась ему...
...И тайну появления строки
Не выдадут, роняя карандаш,
Ни пальцы, ни запястия руки.
Ушла душа, осталась пустота,
Тетрадный лист и стих на пол-листа...
СЛОВО О ФРАНЦУЗСКОМ ПЕРЕВОДЕ
Сказать - «Привет» - вульгарно,
«Здравствуй» - просто,
«Мое почтенье» - слишком мудрено.
Скажу - «День добрый»
Выглянув в окно,
Вас у Аничкова представив моста.
Вот мы одни, Аничков мост звенит,
Как лук тугой, под каждым тарантасом,
Владеете французским Вы, Парнасом
Владею я, поскольку я пиит.
Пойдемте же, волнуется Пегас,
Предчувствуя усиленную ношу,
И думает: «Уж эту-то Я сброшу!»
Вперед в седло, я буду возле Вас!
Убрать седло? Ну, что ж, я уберу,
Но знайте – с непривычки будет больно.
Я поражен! Вы мыслите не школьно –
Вперед! И… возвращаемся к утру.
Я сам, признаться, долго привыкал,
Бывало, и прихрамывал от боли.
Ну а теперь на заднице мозоли –
Запрыгнул, гикнул, свистнул, поскакал.
Таков удел поэта на земле -
С утра, едва успев перекреститься,
Он видит, что летит к нему как птица
Его Пегас. Прыжок! - И он в седле.
«Во славу Божью!» - крикнет и помчится.
«Во славу Божью!
Божью! Божью! Скачет
По белому листу, ему легко.
Пегас расставил крылья широко –
Он точно знает, что все это значит.
Он знает, что сейчас он воспарит,
Из-под копыт его земля уходит...
Поэт пером веселым песнь выводит –
В его душе поэзия царит!
Слова перевиваются струясь,
Приобретая форму, смысл, окраску...
Но впрочем, остановим эту сказку,
Продолжим размышление о Вас.
Я задал Вам французский перевод,
И Ваша мать была мне в том порукой.
Но вижу, обернулось дело мукой –
Бесчисленным количеством зевот.
Теперь, чтобы от дела Вас отвлечь,
Я на Аничков вызвал Вас мечтами,
И много о себе наплел местами,
Простите за «возвышенную» речь.
Не обессудьте, милая девица,
Уж больно я люблю стихи писать.
Могу часами перышко кусать,
Когда б не надлежало и молиться.
Но раз уж я обязан всем Христу,
То и молиться должен непрестанно.
Нелепо, бестолково, стыдно, странно
Молитвы вместо, рыскать по листу.
Но, Боже правый, как порой охота
Разлечься, взяв блокнот, и помечтать.
То, значит, на Пегасе полетать,
То Вас вообразить вполоборота...
Нет, лучше помолиться на заре,
Воспринимайте это как хотите.
Жизнь, уподобив тлеющейся нити,
Лелеять мысли о монастыре.
П.С. Когда случиться, напишите.
П.С., П.С. Как голубь вестовой,
Мое письмо доставит ваша мама.
Самой Вам не дойти, увы, до храма.
Лентяйка Вы, ручаюсь головой.
Последнее: Я дерзок, может быть,
От простоты душевныя, не злитесь!
О дерзком и бестактном помолитесь,
Чтобы ему поэзию забыть.
* * *
Сегодня мой город окутан легчайшей завесой,
Должно быть, Покров Приснодевы из шелковых нитей.
И я под покровом шагаю Веселым повесой,
Да, я - православный, но ветреный я, извините...
То солнце, то дождь ежедневно меняют картины.
Прошел ледоход, и пора приближается птичья.
Но льдины кружат, одинокие серые льдины,
Смешной хоровод из обломков былого величья.
* * *
«Сдохни с голоду, русский!»
Сказал мне один бизнесмен.
«Ты не нужен мне больше,
Пятнадцать киргизов взамен
Я найму для себя
И ещё окажусь в барыше.
И плевать мне на то,
Что лежит у тебя на душе».
И купец мне сказал:
«Подыхай. Я торгую с умом.
Это я завалил вас
Дешёвым китайским дерьмом.
Мне плевать,
Что ты ешь, что ты носишь,
Полнела б мошна.
Ты не нужен мне больше,
И Родина мне не нужна»...
«Сдохни с голоду русский!»
Твердят мне иные попы.
«На строительство храма
Дешевле нанять мусульман.»
Я не верю что эти попы
Беспросветно глупы.
Значит всё это вместе –
Большой сатанинский обман!
Поддались… Мне их жаль.
Но в одном они точно правы:
Я умру от того,
Что я слишком им «ДОРОГ»,
Увы!
* * *
С милою женою коротали вечер.
Легкой тишиною сумрак лег на плечи.
Месяц плыл, следили за судьбы теченьем.
Крохи звездной пыли теплились свеченьем.
Легкой тишиною сумрак лег на плечи.
Меж тобой и мною радость новой встречи,
Радость тихой ласки, поцелуев нежных,
Миг волшебной сказки и надежд безбрежных.
Месяц плыл, следили за судьбы теченьем.
К звездам восходили с милым попеченьем
Протирать их лица от туманной ряби,
Чтоб могли лучиться, озаряя хляби.
Крохи звездной пыли теплились свеченьем.
Мы о них забыли в дней коловерченье...
Немотой хмельною, как единством речи,
С милою женою коротали вечер.
* * *
Простая радость честного труда
Люби её, ищи её всегда.
И даже если ты в седьмом поту –
Люби её. Когда невмоготу
Люби её. Все вынеси. Потом
Умри легко, соединясь с Христом.
* * *
Посреди всеобщего затишья
Над сердцебиеньем родника
Ряд за рядом, как четверостишья,
Радужные плыли облака
Их четыре птицы провожали,
И четыре ангела несли,
Легкие небесные скрижали
Плыли над просторами земли.
Озера задумчивое око
Вчитывалось долго в каждый стих.
В лодке, как зеница, одиноко,
Человек восторженно затих.
Мысли отступили, смолкли звуки.
Дрожь промчалась сладкою волной.
Он сложил крестообразно руки,
Словно причащался тишиной.
Господи! Вздохнул он. - Боже правый!
Красота... И онемел, и сник.
В озера купели величавой
Трепетно дрожал его двойник.
Вдруг рванулся, лодка покачнулась,
Дрогнул ошарашенный покой.
Легкая душа его метнулась
Вслед за уходящею строкой.
Вместе с ней легко взметнулось тело,
Кувырок, мгновение и – вот
В ту строку последнюю влетело,
Рухнув в отраженный небосвод.
* * *
Помню, на неделе мясопустной
Размышлял: - Россия, где она?
Где народ святой, благоискусный?
Всех поперепортил сатана.
И меня, я тоже неумеха.
Господи, помилуй и спаси!
Я при всех потугах – только эхо,
Только эхо той – Святой Руси…
* * *
Помню, на неделе мясопустной
Размышлял: - Россия, где она?
Где народ святой, благоискусный?
Всех поперепортил сатана.
И меня… Я тоже – неумеха.
Господи, помилуй и спаси!
Я при всех потугах – только эхо,
Только эхо той – Святой Руси…
ПИВО
Пройдусь, куплю за несколько грошей
Бутылочку янтарного заката.
И, растянув улыбку до ушей,
Пролью его за горизонт покатый.
И потечет струя под неба свод
И канет в запредельности гортанной,
И вспенит легких мыслей хоровод,
И жизнь опять покажется желанной...
ОДИНОЧЕСТВО
1
Меня никто не провожал. Дрожал,
Согреться силясь, старый проводник.
Я бросил вещи и к окну приник,
Но взгляд мой никого не удержал...
2
Громыхай, громыхай, пересчитывай шпалы,
Перелистывай версты одну за одной.
Все, чем жил я вчера, отошло и пропало,
Только Бог, только ночь, да звезда надо мной.
3
Я лежу недвижим и скольжу по холмам,
Это странно, но поезд несется.
Он рассеет людей по гостям, по домам,
По обителям - кто же спасется?
4
Подкатила, подкатила к горлу тишина.
Эк Россиюшку скрутило... И моя вина.
* * *
Ну, здравствуй мой город,
Я к новой прогулке готов.
Ни что не тревожит
В душе поселившихся птиц.
Ни яркие краски
Огромных рекламных щитов.
Ни сальные взгляды
Твоих «незалежных» девиц.
Ты знаешь, мой город,
Я тоже в блокадном кольце.
Осада души
Все томительней день ото дня.
Пусть мчится твой царь
На холёном своём жеребце,
Но кажется мне –
Это ты осаждаешь меня.
И, если б не вера в Христа,
Я бы точно погиб.
Но святости предков
В душе распустились цветы.
Живу как травинка
Меж тяжких базальтовых глыб.
Совсем не касаясь
Бездушной твоей красоты.
* * *
Над Вуоксой ветер,
над Вуоксой стужа,
Над Вуоксой сердце
одиноко кружит.
Кружит сердце, бьется,
в руки не дается...
Что могло случиться, что такое сталось?
Отчего во вьюге сердце заметалось?
Отчего во вьюге нет другого звука,
Кроме завыванья?
Ничего...
Разлу-у-ка.
НАБОКОВ
Он всегда говорил,
Что ему на Россию плевать.
Возвращался домой
И, усталый, валился в кровать.
И вернуться хотел
Всей душой, безнадёжно живой.
Даже если расстрел,
Даже если удар ножевой...
НА СМЕРТЬ АРСЕНИЯ ТАРКОВСКОГО
О, я замешан на его словах,
Цветах, болезнях, птицах, островах,
Сомненьях, вере и беде - на всем,
Что так спокойно умирало в нем.
* * *
Мне редко снятся сны,
А с детства снится
Один и тот же беспрерывный сон:
Зеленый, жесткотравный, дикий склон.
Бегу и не могу остановиться...
А склон все круче, он уже без дна,
И над обрывом - старая сосна,
И я лечу через нее, как птица,
И камнем вниз... Захватывает дух,
И просыпаюсь.
* * *
Любимая, я ждал тебя давно.
Ты разлилась, как терпкое вино,
По жилочкам. Я опьянен тобой.
Любимая, смотрю в твои глаза.
Ты так свежа, как вешняя гроза
И молния. Я поражен тобой...
Любимая, в объятия пленя,
Я знаю, ты молилась за меня
Ко Господу. Я вымолен тобой...
Любимая, в саду твоих бровей
Я свил гнездо. Пою, как соловей
И радуюсь. Я вдохновлен тобой...
Любимая, ты счастья глубина,
И не исчерпать мне тебя до дна,
Не выразить. Я напоен тобой...
Любимая... Но, онемей, постой,
Бессилен ты пред этой красотой,
Пред своей судьбой.
* * *
Когда душа исполнилась покоя,
Я разменял молчанье на слова.
И вот плачу высокою строкою
За право жить, за свежесть мастерства.
За счастье быть России гражданином
За дарованье веры во Христа.
За любованье дочерью и сыном.
За тяжесть ежедневного креста.
За радость быть исполненным любовью,
От вдохновенья быть навеселе.
Мы, русские, всегда платили кровью
За славу - быть поэтом на земле!
* * *
И чайка на льдине стоит,
что твоя черевичка,
А льдина, как жизнь, проплывает
и медленно тает.
Вспорхнула бы к Богу спокойно
душа - невеличка,
Но робкая держится жизни и не улетает...
Сегодня мой город окутан легчайшей
завесой.
Туманы пришли, миновали седые
морозы.
Застыв на мосту, я стою одиноким
повесой,
И слезы ручьями, о Боже, откуда же
слезы?.
ЗАВЕЩАНИЕ
Матери-земле отдайте прах.
Женке шубу на семи ветрах.
Сыну – песенность мою и боль.
Дочери – счастливую юдоль.
Родине – доверие и труд.
Богу душу ангелы снесут.
* * *
Живу – как дом. Есть крыша наверху,
И мысли залетают под стреху
И гнезда вьют, сплетая в стих слова,
И потому кружится голова.
Живу – как дом. Светелка в два окна.
Внутри свеча зажженная видна,
Распятие – прибежище в беде,
И потому слеза на бороде,
Живу – как дом. В подвале свора крыс,
Фундамент сел, дощатый пол провис.
В былой камин лихой сквозняк свистит,
И потому душа моя грустит.
Как дом, я презентабелен извне.
Кто знает, что поселится во мне?
Щемящая на сердце пустота,
И потому зову в себя Христа.
* * *
Ещё один унылый серый день.
Опять усталость гнёт меня в дугу.
Плетусь домой. Вдруг – белая сирень!
Стою и наглядеться не могу.
И жёлтая синичка на суку,
И аромат пьянящий - за версту.
Я замер как охотник на току,
Боясь спугнуть такую красоту.
* * *
Дорогая, я учил Вас наизусть,
Ваши руки, Ваши губы, Вашу грусть.
Дорогая, я вплетался в Ваши сны,
Я Вас вымолил у Бога и весны.
Дорогая, у рокочущей воды
Я заметил, что потеряны следы.
Водопада стон глушил мои слова.
Дорогая, только б… ты была жива!
Эти молнии в плену твоих ресниц,
Эти руки – пара белых голубиц,
Это тело – виноградная лоза...
Я не в силах ни забыть, ни рассказать.
Дорогая, разреши мою беду,
Отзовись в дали, и я тебя найду...
* * *
Вселенская в мозгу утихла драка,
И мысли остывают не спеша...
У друга умирает сын от рака,
Созрела пятилетняя душа.
Его рука мою сжимает руку.
Он, угасая, тает как свеча.
А я, не веря в скорую разлуку,
Еще шучу не к месту, сгоряча.
Жизнь прожита, окончена дорога.
Плеск вечности... Я дальше не могу,
А он, шагая в брод, дойдет до Бога.
Мне доживать на этом берегу...
Какое горе, на пороге смерти
Стоять и провожать туда дитя!..
И вновь вернуться к этой круговерти
Где все живут, как будто бы шутя
Где всех греховной судорогой сводит
И лишь младенцы, чья душа чиста,
Как будто понимая всё, уходят
Через страданье обретать Христа.
* * *
Время тянется гюрзой,
Скачет заяц от борзой,
В небесах парад планет,
А Христа как будто нет.
Дорожает, в долг берут,
Женятся, рожают, мрут.
Звон бокалов, звон монет,
А Христа как будто нет.
Совесть – в грязь, наркотик в кровь.
В мерзость втоптана любовь.
Интер – бизнес, Интернет,
А Христа как будто нет.
В этом мире, в этом зле
Я едва держусь в седле.
«Отче наш» звучит как СОС.
Се гряди, спасай Христос!
* * *
Весна, Фонтанка сбрасывает кожу,
Она сползает, льдинами шурша.
На черную жемчужину похожа,
Сверкая, обнажается душа.
И град Петра с душою обнаженной
В лучах весны стоит завороженный.
Приятно дать себе свободы
Хоть полчаса.
Встать над Невой, смотреть на воды
И небеса.
... А все, что было до меня,
Но плавно мною становилось,
Осознаю при свете дня
Как Божью милость.
... А все, что было до стихов,
Но порывалось быть стихами,
Осознаю при свете дня
Как боль с грехами.
... А все, что было до весны,
Но вызывались быть весною,
Уже давно погребены
В забвенье мною,
... А ты пришла сама собой,
Стих и весна, и Божья милость.
И навсегда с моей судьбой
Соединилась.
ВЕЧЕРНИЕ ЧТЕНИЯ
Я помню детства полутемный зал,
Друзья собрались, вслух отец читал,
Но звуки все повыцвели давно,
Остались лишь Ростан и Сирано!
Взрыв смеха,
Снова стал отец читать,
И мама уговаривает спать...
Пятнадцать лет прошло, но верь, не верь,
Я и сейчас подглядываю в дверь...
* * *
В моем мозгу, как в давних детских снах
Все шествует таинственный монах.
Гляжу и замираю, не дыша...
Должно быть, он и есть моя душа.
2
Перебирает узелки рука,
А губы шепчут: «Господи помилуй!»
Вот так и до могилы... Над могилой
Перебирает ветер облака.