ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 13 июнь 2008 г.

Новые имена

Вадим Михайлов

Я родился в городе Невеле, где-то между озёрами Большой и Малый Иван в тридцать первом году. Первые воспоминания – похороны отца, цветы у гроба. Голод. Горький гриб в лесу. Обида. Траурные знамена в день убийства Кирова. Фантики от конфет с изображением Мери Пикфорд. Фисгармония, оставшаяся от предков. Брэм. Энциклопедия Гранат. Пушкин. Байрон. Миклуха Маклай. Вита нова Данте, Хаджи Мурат и много других замечательных книг… Первые аресты соседей. Горы… Отчим был командиром горно-стрелкового полка. Довоенный Ленинград. Аулы Дагестана. И, наконец, целая эпоха – Отечественная война война и Грузия, которую люблю и которой благодарен до сих пор. В Тифлисе прожил двадцать лет. Окончил филфак ТГУ. Затем аспирантуру. Переводил грузинских писателей и поэтов. Ходил с грузинами на классные восхождения. Печатал рассказы и стихи в местной периодике. Преподавал на кафедре русской литературы, но диссертацию не защитил, рвался в Россию. И уехал в Москву на Высшие сценарные курсы. Мне посчастливилось быть учеником Е.И. Габриловича, которого до сих пор почитаю и люблю. Он передал меня и Ю. Клепикова в руки Г.Козинцева, И.Хейфеца и Ф. Эрмлера. Общение с этими выдающимися людьми трудно переоценить – это была революция взглядов. Мы стали режиссерами Ленфильма, где я снял пять полнометражных картин, как режиссер-постановщик. Знаковым событием в моей жизни было знакомство с поэтом Альбиной Шульгиной, с которой мы неразлучны уже сорок пять лет. Мы написали с ней много, очень много, не перечесть, сценариев, которые воплотились в фильмы, отмеченные зрителем и фестивалями. И сейчас мы пишем для кино и телевидения. А когда случаются свободные дни, Альбина пишет стихи, а я прозу. У нас есть дочь – Анастасия. Она художница, но тоже пишет стихи, которые находят отклик в сердцах молодёжи.

Вадим Михайлов

Отрывки из романа «Осень маргинала»

Семейка бультерьеров мирно паслась на лужайке у паркового фонтана. Буль-отец пытался откусить нужную ему травинку. От усердия его верхняя губа тяжело приподнималась, и казалось, будто он улыбается. Его трёхмесячный сын норовил взвалить на спину ветку тополя, вырванного из земли ночным ураганом. Белобрысая сука той же свиноподобной породы не спускала с малыша внимательных мрачных глаз.
У входа в метро независимый и свободный, огненно-рыжий кот терпеливо ждал, когда чайки выберут из мусорного бака лакомую для них пищу. Он опасался приближаться к ним, прежде чем между ними не вспыхнет ссора. Он не хотел потерять второй глаз. Это означало бы медленную мучительную смерть, потому что милосердие в этом мире давно умерло.
На Аллее Героев рыдал баран. Он отгонял ворон от трупа хозяина, который лежал на кирпичной крошке с простреленной головой. Лица не было видно, но лысина с наколкой в виде двух летящих журавлей не оставляла сомнений — здесь, в парке Победы, окончил свои дни Ч. Ж. Дракон.
Кровь была темнее кирпича и казалась почти чёрной.
Степан знал его еще по Кавказу. Ч. Ж. был тогда нервным болезненным мальчиком из интеллигентной семьи и мечтал стать священником… Он рассчитывал в конце жизни стать патриархом, но ему намекнули, что этого никогда не будет.
Здесь, в Петербурге, его все боялись и платили ему дань детьми — мальчиками и девочками, часть которых он продавал бездетным американцам, а других использовал для изготовления порнофильмов. Он любил жизнь и власть. Но больше всего он любил своего барана, которого звали Тофик. Теперь от этой любви остался только розовый бант на свалявшейся шерсти.
«Везде можно откупиться, — с тоской подумал Степан. — Везде послабления для щедро дающих».
Но он знал, что между «купить» и «искупить» непроходимый ров, пропасть. Он верил этому с радостью. И предпочёл бы за свои грехи вечно гореть в адском огне, лишь бы закон возмездия был всегда и для всех основным законом жизни.
Баран плакал человечьими слезами — теперь никто не избавит его от участи всех баранов — плахи на мясокомбинате.
Его хозяин разлагался на глазах, превращаясь в грязь, а ведь такие надежды возлагали на него многочисленные сородичи.
Рядом стоял покрытый шотландским пледом шезлонг, и телевизор еще работал на десертном столике.
Тучный, мучимый одышкой Президент, хмуро перебирал листы обращения к народу.
—Конец, что ли? — спросил он.
Чья-то рука на мгновение влезла в экран и исчезла.
Страна, затаив дыхание, ждала…

Степан чувствовал, что в этом сне не хватает чего-то. Кого-то не хватало во сне. Может быть, Жирафа или Льва? Возможно, Львицы. Но их там не было. Как не было Козерожика и Существа.
Полчища крыс копошились в траве, создавая иллюзию свежего ветерка…
«Такое уж было когда-то,» — подумал Степан, не просыпаясь.
…Степан увернулся от толчка. Мужчина прошел мимо и оглянулся. Он ждал реакции Степана, чтобы кинуться на него.
Это был довольно молодой самец из породы хомо эректус. Лицо гладкое, румяное. В других обстоятельствах оно могло бы показаться даже красивым благодаря правильности черт. Но скука и неподвижность владели им. Он будто засыпал на ходу и, чтобы проснуться, ему необходимо было кого-нибудь унизить или ударить.
Ему было душно без ссор… Глаза застили тяжёлые тучи обид… Он жаждал грозовых разрядов… Озона жаждала его душа… Бунта… Адреналина…
…Степан бежал. Скользил. Падал. Поднимался. И снова бежал… Мимо проносились вагоны трамваев, электричек. Вагоны метро. Степан видел их одновременно снаружи и изнутри. Сотни лиц. Тысячи… Застывшие маски, хранившие след личности. Иногда — оживлённые живым чувством, но маски — гримасы равнодушия, страха, голода, угрозы, похоти…
— Душа! — тихо позвал Степан, но не удержался, не заметил, как повысил голос. — Где ты, душа?! Где твоё прибежище?! Где засада твоя?.. В этих людях?.. В этих бездумных глазах?! — Он заметил, что люди прислушиваются, и заговорил тише, так что сам едва слышал свой голос внутри себя. — Прости меня, душа… Скажи мне только, где ты теперь? В страдании? В сострадании? В непрестанной молитве?.. Может и нет тебя, душа?! Или ты спишь и видишь красивые сны о нас, покинутых тобой?.. А если спишь, то где? В каком оазисе? В какой пустыне? В какой звезде?.. Проснёшься?.. Вернёшься ли? Оживишь эти лица — красивые, уродливые, пьяные, не нужные даже себе… Вернись, оживи нас, душа. Скажи мне, что ты? Магнитное силовое поле? Шаровая молния? Или ты мелодия? Скажи мне душа, ты ведь мелодия, да? А может быть, и то, и другое, и третье? …
Степан прислушался. Но пространство наполняли только механические звуки — перестуки колёс и скрежет металла. И ничего более.
Он включил плеер и отключил обоняние, чтобы не чувствовать смрада чужих тел.
Он расслабился. Сквознячки людских тревог и страстей теперь беспрепятственно пролетали сквозь него, не оставляя следа, под солнечную мелодию Моцарта.
НА УРОВНЕ ЕГО ГЛАЗ ТЕСНИЛИСЬ РУКИ. МНОЖЕСТВО РУК. ОНИ СЖИМАЛИ ТЁПЛЫЙ МЕТАЛЛ — БЛЕСТЯЩУЮ ТРУБКУ, ТАЯВШУЮ В ГЛУБИНЕ ВАГОНА.
Степан любил рассматривать руки. Красноватые… жёлтые… чёрные… бледные, с голубоватыми начертаниями несуществующих рек… Грубые… Волосатые… Лапы… Щупальца… Нежные, почти бесплотные, с длинными пальцами, будто созданными Эль Греко… Толстые короткие клешни…
— Неужели мы все — животные одного вида? — думал Степан, озираясь.
Лица могли рассказать ему не меньше — о предках, о вчерашней ночи. Разрез глаз. Форма губ. Кожа лба… щёк… шеи… Они притягивали возможностью прочесть династические тайны, парадоксальные слияния звериных образов, воплотившихся в людях. Собаки… волки… коты и тигры… Черепахи… Рыбы… Иногда чудился верблюд и очень, очень редко — благородная лошадь, без примеси ослиной крови… И совсем редко — человек.
Но Степан знал, что рассматривание чужого лица неприлично даже в этом северном городе и означает вызов.
Он понимал, что внимание к рукам здесь, в метро, могло быть расценено как нездоровый интерес к часам, кольцам или браслетам.
Беспокойство и неловкость овладевали им, он не хотел понапрасну тревожить людей, но не мог отказаться от своего любимого развлечения. Правда и то, что тот, кто видел его доверчивые, беззащитные глаза, терял бдительность и, покидая вагон, уносил в себе отпечаток его лица.
ВНЕДРЯЯСЬ В ЭТИХ ЛЮДЕЙ И ОДНОВРЕМЕННО ВПИТЫВАЯ ИХ В СВОЁ СОЗНАНИЕ, СТЕПАН ОЩУЩАЛ СЕБЯ ЧАСТИЦЕЙ КАКОГО-ТО ГРОМАДНОГО СУЩЕСТВА, УМИРАЮЩЕГО В ПРОСТРАНСТВЕ ЗЕМЛИ ОТ КАРПАТ ДО САХАЛИНА, НО ВСЁ ЕЩЁ ЖИВУЩЕГО ПО СВОИМ НЕДОСТУПНЫМ ЕГО ПОНИМАНИЮ ЗАКОНАМ. ОДНОВРЕМЕННО С ЭТИМ ОН ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ИСКРОЙ РИТУАЛЬНОГО КОСТРА, В КОТОРОМ СГОРАЛИ ПЛЕМЕНА И НАРОДЫ, НО, ПО ПРИХОТИ СУДЬБЫ, ИЗ ОГНЯ НЕОПАЛИМЫМИ ВЫХОДИЛИ ПРЕКРАСНЫЕ ОТРОКИ И ДЕВЫ, И РОЖДАЛИСЬ НОВЫЕ ЯЗЫКИ, ЗАРЯЖЕННЫЕ ЯРОСТНЫМ ЖЕЛАНИЕМ СДЕЛАТЬ МИР СПРАВЕДЛИВЫМ…
ЛЮДИ, СТОЯЩИЕ РЯДОМ СО СТЕПАНОМ, БЫЛИ ПОХОЖИ НА ЖИТЕЛЕЙ ЕВРОПЫ, НО В ОТЛИЧИЕ ОТ НАСТОЯЩИХ ЕВРОПЕЙЦЕВ, НЕ БОЯЛИСЬ НАСИЛИЯ И СМЕРТИ, — ЭТО БЫЛ ИХ КАЖДОДНЕВНЫЙ БЫТ. ОНИ БОГОТВОРИЛИ СПРАВЕДЛИВОСТЬ И ГОТОВЫ БЫЛИ УМЕРЕТЬ ЗА НЕЁ, НО ПРИ ТОМ ПО-РАЗНОМУ ПОНИМАЛИ СМЫСЛ ЭТОГО СЛОВА И ПОТОМУ ДРАЛИСЬ МЕЖ СОБОЙ ВЕКАМИ. ОНИ ЛЮБИЛИ СВОИХ ВРАГОВ, БРАЛИ В ЖЁНЫ ИХ ДОЧЕРЕЙ, А В ОБЩЕЙ БЕДЕ ПРИНИМАЛИ ПОД СВОЙ КРОВ ЧУЖИХ ПО КРОВИ ДЕТЕЙ. И ПОТОМУ ТЕПЕРЬ ВДРУГ В ГЛАЗНИЦАХ ЧЕРЕПА СЕГОДНЯШНЕГО ЧЕЛОВЕКА НЕТ-НЕТ, ДА И СВЕРКНЁТ ВДРУГ ЗРАК ИНОГО ВРЕМЕНИ И ИНЫХ ПЛЕМЁН — ОН ЖАДНО ВПИТЫВАЕТ КАРТИНКИ НАШЕЙ ЖИЗНИ, СЛОВНО ЭТО И НЕ ЖИЗНЬ ВОВСЕ, А СОН ИЛИ МНОГОСЕРИЙНЫЙ ТРИЛЛЕР.
СРЕДИ ПАССАЖИРОВ ПОДЗЕМКИ СТЕПАН ВДРУГ ОБНАРУЖИВАЛ ЛИЦА, ПОХОЖИЕ НА ИКОНЫ И ФАЮМСКИЕ «ФЕЙСЫ», ПЕРСИДСКИЕ МИНИАТЮРЫ, И ПЕРСОНАЖИ БОСХА, И НЕДОСТУПНЫЕ ЕГО ПОНИМАНИЮ ЛИКИ ЛЮДЕЙ БУДУЩЕГО.
НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ СВЕТИЛИСЬ. ДРУГИЕ КАЗАЛИСЬ ТЁМНЫМИ, ХОТЯ И ПРИНАДЛЕЖАЛИ ЛЮДЯМ БЕЛОЙ РАСЫ. ЭТО БЫЛИ НЕ ЛЮДИ, А НЕБОЛЬШИЕ ЧЕРНЫЕ ДЫРКИ В ТОЛПЕ… ВОРОНКИ… ОНИ НЕ ИНТЕРЕСОВАЛИ СТЕПАНА, А ОН ПОКА, ДО ПОРЫ ДО ВРЕМЕНИ, НЕ ИНТЕРЕСОВАЛ ИХ.
НО СЕГОДНЯ ДЕНЬ БЫЛ НЕВЫРАЗИТЕЛЬНЫЙ И СЕРЫЙ, И ЛИЦА ПАССАЖИРОВ, НЕСМОТРЯ НА РАЗЛИЧИЕ НОСОВ, ГЛАЗ И ГУБ, МАЛО ОТЛИЧАЛИСЬ ДРУГ ОТ ДРУГА. ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ ОН НАДЕЯЛСЯ ВСТРЕТИТЬ ПОД ЗЕМЛЁЙ, НЕ БЫЛО ВИДНО.
ПРАВДА, НА «ТЕХНОЛОЖКЕ» ОН ПОЧУВСТВОВАЛ ИСТОЧНИК ТЕПЛА И РАДОСТИ СПРАВА ОТ СЕБЯ. ОГЛЯНУВШИСЬ, ОН УВИДЕЛ НЕВЗРАЧНУЮ ДЕВИЦУ, СМОТРЕВШУЮ НА СВОЁ ОТРАЖЕНИЕ В СТЕКЛЕ. РЯДОМ С ЕЁ ОТРАЖЕНИЕМ СТЕПАН ОБНАРУЖИЛ СВОЁ — МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК С ПРАВИЛЬНЫМИ ЧЕРТАМИ ЛИЦА, ЕДВА ПРОБИВАЮЩАЯСЯ РУСАЯ БОРОДКА. СТЕПАНА ЗАБАВЛЯЛА ЭТА КАРТИНКА — В СТЕКЛЕ ОН ВЫГЛЯДЕЛ БОЛЕЕ ЗНАЧИТЕЛЬНЫМ И СТИЛИЗОВАННЫМ, ЧЕМ В ЗЕРКАЛЕ И, НАВЕРНОЕ, В ЖИЗНИ.
РЯДОМ С НИМ СТОЯЛА ДЕВУШКА, ИСТОЧАВШАЯ ТЕПЛО И РАДОСТЬ. В НЕЙ НЕ БЫЛО НИЧЕГО, ЧТО МОГЛО БЫ ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ СТЕПАНА, НО ТЕПЛО ЕЁ БЫЛО ДОБРЫМ, И СТЕПАН БЛАГОДАРИЛ ЕЁ СВОИМ ТЕПЛОМ.
КОМУ-ТО ОНА ПРИНЕСЁТ СЧАСТЬЕ, ПОДУМАЛ ОН. ДАЙ ЖЕ БОГ!
ОНА ВЫШЛА НА ВЛАДИМИРСКОЙ.
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ В СТРАННЫХ ПОЗАХ ПРОДОЛЖАЛИ СВОЙ ПОЛЁТ ГЛУБОКО ПОД ЗЕМЛЕЙ, ПОД ПРОСПЕКТАМИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА, ТЕРЯЛИ И ЗАБЫВАЛИ ЭТО ТЕПЛО, КАК ЗАБЫВАЕМ МЫ ЗАПАХ СНЕГА С ПРИХОДОМ ВЕСЕННЕЙ СЛЯКОТИ.
НО СТЕПАН ПОМНИЛ. ОН ЗНАЛ, ЧТО САМ ЖИВЁТ ЭТИМ ТЕПЛОМ, И ПОДДЕРЖИВАЕТ ДРУГИХ, А ОНИ, ДАЖЕ НЕ ЗНАЯ ЕГО, ПОМОГАЮТ ЕМУ ВЫЖИТЬ И НЕ ОДИЧАТЬ В ЛИХОЛЕТЬЕ… И, МОЖЕТ БЫТЬ, ТО ГОСУДАРСТВО, КОТОРОЕ ОНИ ХРАНИЛИ В СВОЕЙ ДУШЕ, ВЫЖИВЕТ ИМЕННО БЛАГОДАРЯ ЭТОМУ ТЕПЛУ... ОТ ЧЕЛОВЕКА К ЧЕЛОВЕКУ… ОТ СТАРОГО К МАЛОМУ… НЕЗАВИСИМО ОТ РОДА-ПЛЕМЕНИ И БОГАТСТВА. ОН ЭТО С ДЕТСТВА ЧУВСТВОВАЛ, ЗНАЛ, ЧТО ОТ ОДНИХ ЛЮДЕЙ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ МОЛЧАТ И НЕ СМОТРЯТ НА ТЕБЯ, ИСХОДИТ ТЕПЛО, СВЕТ И БЛАГО, А ОТ ДРУГИХ — ХОЛОД И МРАК, И СМЕРТЬ.
ПОЧЕМУ?
У НЕГО НЕ БЫЛО ЭТОМУ ДОСТАТОЧНЫХ ОБЪЯСНЕНИЙ, НО ОН ИЗБЕГАЛ ХОЛОДНЫХ ЛЮДЕЙ. ВПРОЧЕМ, И СЛИШКОМ ГОРЯЧИХ ТОЖЕ.
Степан поднял глаза, чтобы узнать время, и не смог найти свою руку среди других рук. Он старался, он силился увидеть её, но руки не было.
Он вспомнил, что вчера пытался забить гвоздь в бетонную стену и ударил молотком по пальцу, но это ведь не повод, чтобы лишиться руки... Его бабушка, умершая тридцать лет тому в возрасте девяноста пяти лет, очень смеялась, это было её любимым развлечением — видеть, как внук вместо гвоздя ударял молотком по пальцу…
И Степан понял, что это сон.
До рассвета оставалось еще достаточно времени, и ему захотелось переждать, прожить это время во сне, хотя можно было бы встать, сделать зарядку, облиться холодной водой и попробовать написать финал пьесы, которую никто, впрочем, не ждал.
Он предпочёл остаться в нереальном мире.
Там всё было, как наяву.
Горожане терпеливо ждали конца маршрута. Иные спали, иные читали, иные заполняли клеточки кроссвордов.
ТЕПЕРЬ ОН ЗАМЕТИЛ СТАРИКА. СТЕПАН СМОТРЕЛ НА НЕГО СВЕРХУ И ВИДЕЛ ТОЛЬКО ВЫТЕРТУЮ ВЯЗАНУЮ ШАПОЧКУ И СЕДЫЕ БРОВИ.
СТАРИК ПЫТАЛСЯ ЧТО-ТО ПИСАТЬ НА ОБЕРТОЧНОЙ БУМАГЕ, ПОЛОЖИВ ПОД НЕЁ КНИГУ В ЯРКОЙ ГЛЯНЦЕВОЙ ОБЛОЖКЕ, НА КОТОРОЙ КРАСИВЫЙ КРУТОЙ МАЛЫЙ ЦЕЛИЛСЯ В СТЕПАНА. ПИСТОЛЕТ БЫЛ С ГЛУШИТЕЛЕМ.
НАВЕРНОЕ, ДЕТЕКТИВ, ПОДУМАЛ СТЕПАН.
ЕГО МАНИЛИ КАРАКУЛИ, КОТОРЫЕ ПЫТАЛСЯ УПОРЯДОЧИТЬ СТАРИК.
СТЕПАН ПОНИМАЛ, ЧТО НЕХОРОШО ЧИТАТЬ ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ НЕ ТЕБЕ, НО НЕ МОГ ПРЕОДОЛЕТЬ ИСКУШЕНИЯ.
«… ЖИЗНЬ ПОДХОДИТ К ФИНИШУ. НУ И Х… С НЕЙ! ИЛИ НА ТО НЕ НАША ВОЛЯ?! БЕДНЫЕ МОИ, ЛЮБИМЫЕ! ПРОШУ ВАС СЖЕЧЬ ВСЕ МОИ ПИСЬМА И ФОТОГРАФИИ И ПЕПЛОМ ПОСЫПАТЬ МОЙ ПРАХ… РАЗВЕЯТЬ ВСЮ ЭТУ МЕРЗОСТЬ НАД ВОДОЙ КРЮКОВА КАНАЛА… ПРОШУ, ПОКА ВЫ ЖИВЁТЕ НА ЗЕМЛЕ, НЕ ЗАБЫВАТЬ ВСЕГО ПЛОХОГО И ОБИДНОГО, ЧТО Я ПРИНЁС В ВАШУ ЖИЗНЬ. НА ПОМИНКАХ, ЕСЛИ ДРУЗЬЯ СКИНУТСЯ — ВАМ ОДНИМ НЕ ПОТЯНУТЬ, — СМЕЙТЕСЬ, РАССКАЗЫВАЙТЕ АНЕКДОТЫ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ. ЭТО БЫЛА ПЁСТРАЯ И НЕЛЕПАЯ ЖИЗНЬ. ПУСТЬ КТО-НИБУДЬ ЗАПИШЕТ НАИБОЛЕЕ ИНТЕРЕСНЫЕ ЭПИЗОДЫ И ВСТАВИТ В СВОИ РОМАНЫ И ПЬЕСЫ — НЕ ПРОПАДАТЬ ЖЕ ДОБРУ! ОНИ ДЕЛАЛИ ЭТО РАНЬШЕ, ПУСТЬ ВСПОМНЯТ ОБО МНЕ И СЕЙЧАС… ВПРОЧЕМ, РУГАЙТЕ МЕНЯ И В ДУШЕ И ВСЛУХ … Я …Я БЫЛ ГОРАЗДО ХУЖЕ, ЧЕМ МОГ БЫТЬ».
ПОЧЕРК, ВНАЧАЛЕ КАЛЛИГРАФИЧЕСКИЙ, ДАЖЕ ИЗЫСКАННЫЙ, СТАНОВИЛСЯ НЕБРЕЖНЕЕ. КИРИЛЛИЦУ СМЕНЯЛА ГЛАГОЛИЦА, ВОЗНИКАЛИ ЕГИПЕТСКИЕ И КИТАЙСКИЕ ИЕРОГЛИФЫ, ШУМЕРСКАЯ КЛИНОПИСЬ, ВЯЗЬ ДРЕВНЕГРУЗИНСКОГО ПИСЬМА. КОРНИ БУКВ ВРАСТАЛИ В НИЖНИЕ СТРОКИ, А СТЕБЛИ ТЯНУЛИСЬ ВВЕРХ, СЛОВНО СТРЕЛКИ ЗЕЛЕНОГО ЛУКА, ПЕРЕПЛЕТАЯСЬ С ТЕМИ, ЧТО БЫЛИ ЗАПЕЧАТЛЕНЫ РАНЕЕ.
ОДНАКО СТЕПАН ПОНИМАЛ НАПИСАННОЕ — НЕ ОТДЕЛЬНЫЕ СЛОВА, НО СМЫСЛ.
«… НЕ СТОИТ ТРАТИТЬСЯ НА РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ — МЫ И ТАК РАЗОРЕНЫ. … Я С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ЛЯГУ В БРАТСКУЮ МОГИЛУ С БЕДОЛАГАМИ, ПОТЕРЯВШИМИ ИМЯ. ЭТО МОИ БРАТЬЯ… ОСТАТКИ ЛЕСА... ЩЕПКИ... НАШ ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ — ГОРЯЩИЕ СВАЛКИ ВОКРУГ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА…
ОБЯЗАТЕЛЬНО РАССЧИТАЙТЕСЬ С МОИМИ ДОЛГАМИ:
ПЕТРУ НОВОГРУДСКОМУ — 150 БАКСОВ,
ГАЛИНЕ СЕРГЕЕВНЕ — 100 РУБЛЕЙ (ЗА МЁД),
АЛЕКСЕЮ АНДРЕЕВИЧУ — 100 РУБЛЕЙ (ОН ДАЛ МНЕ ИХ, ЧТОБЫ Я КУПИЛ ЕМУ ЛЕКАРСТВО. ЕСЛИ ОН УМРЕТ, ПЕРЕДАЙТЕ ДЕНЬГИ ЕГО ДОЧЕРИ, КОГДА ОНА ПРИЕДЕТ ИЗ АМЕРИКИ НА ПОХОРОНЫ)».
ДАЛЕЕ НЕРАЗБОРЧИВО. И СНОВА.
«… МОЙ ПОРОК — ПРИДУМЫВАТЬ ЛЮДЕЙ. ИМЕННО ЭТИМ Я ЗАНИМАЛСЯ ВСЮ ЖИЗНЬ. ЭТО УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ЗАНЯТИЕ НАПОМИНАЕТ ПЕРЕВОД СТИХОВ С МАЛОИЗВЕСТНОГО ЯЗЫКА. ИНОГДА ЛЮДИ СТАНОВЯТСЯ ТАКИМИ, КАКИМИ Я ХОТЕЛ ИХ ВИДЕТЬ. ИНОГДА ПРИТВОРЯЮТСЯ, ЧТОБЫ НЕ ОГОРЧАТЬ МЕНЯ… ИНОГДА СМЕЮТСЯ НАДО МНОЙ. А Я ВСЁ ПРИДУМЫВАЮ, ОЧАРОВЫВАЮСЬ, ВЛЮБЛЯЮСЬ... НЕ МОГУ ИНАЧЕ… СПАСИ МЕНЯ, ГОСПОДИ, ОТ МОИХ МИРАЖЕЙ! НАУЧИ МЕНЯ ТРЕЗВОСТИ! НАУЧИ МЕНЯ ВИДЕТЬ ЛЮДЕЙ ТАКИМИ, КАКИЕ ОНИ ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ, И ПРИ ЭТОМ ЛЮБИТЬ ИХ…»
СТЕПАН ВСПОМНИЛ СВОЕГО ДРУГА ГУРАМА, И ЕМУ СТАЛО НЕЛОВКО И ДАЖЕ СТЫДНО. ГУРАМ ТОЖЕ СТРАДАЛ ОТТОГО, ЧТО ЛЮДИ ОКАЗЫВАЛИСЬ НЕ ТАКИМИ, КАКИМИ ОН ХОТЕЛ ИХ ВИДЕТЬ. НО ОН БЫЛ РЕШИТЕЛЬНЕЕ СТЕПАНА. ОН ХВАТАЛ ЧЕЛОВЕКА ЗА ГРУДКИ И ТРЯС ЕГО.
— ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ТАКОЙ, КАКИМ ТЕБЯ ЗАДУМАЛ БОГ?! ОПОМНИСЬ, ПОКА ЕСТЬ ВРЕМЯ! ВСПОМНИ! ТАМ! ЗА ТВОЕЙ СПИНОЙ! ТЫ! НО ДРУГОЙ — ПРЕКРАСНЫЙ, СИЛЬНЫЙ, СПОСОБНЫЙ НА ВЕЛИКИЕ ДЕЛА! Я ВСТАНУ ПЕРЕД ТОБОЙ НА КОЛЕНИ. БУДЬ ТАКИМ, КАКИМ ТЫ БЫЛ ЗАДУМАН! ИЛИ УМРИ…
ГУРАМ БЫЛ ДРАЧУН И ПЬЯНИЦА, НО ЕМУ ПРОЩАЛИ ДЕРЗКИЕ ПОСТУПКИ И ОБИДНЫЕ СЛОВА, ПОТОМУ ЧТО НЕЛЬЗЯ ОБИЖАТЬСЯ НА ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ ВИДИТ В ТЕБЕ НЕЧТО БОЛЬШЕЕ, ЧЕМ ТЫ САМ ДУМАЕШЬ О СЕБЕ.
Степан вспомнил Гурама, и ему стало стыдно и грустно. И он сказал: «Вах, Гурам!» — потому что того человека давно не было в живых.
Господи, спаси меня от пустых мечтаний. Нет! Спаси меня, если пожелаешь, но оставь мне придуманные мной жизни. Они реальны. Я люблю этих людей. Я помню их, даже если виделся с ними только во сне. Помню ярче и дольше тех, с которыми встречаюсь гораздо чаще в реальной жизни…
Старик поднял на Степана глаза и виновато улыбнулся. Он прикрыл бумагу левой ладонью, и Степан увидел на тыльной её стороне, в точке, где пересекаются линии большого и указательного пальца, свежий след от ожога.
«ГДЕ ЖЕ Я ВИДЕЛ РАНЬШЕ ЭТОТ ОЖОГ, ЭТОТ КРАСНЫЙ ЗНАК НА РУКЕ?» — ПОДУМАЛ СТЕПАН И ВЗГЛЯНУЛ НА СВОЮ РУКУ. НО ЕЁ НЕ БЫЛО ВИДНО — ОНА РАСТВОРЯЛАСЬ В СУМРАКЕ. ОН ОЧЕНЬ ХОТЕЛ УВИДЕТЬ СВОЮ РУКУ, НО НЕ МОГ, КАК НИ СИЛИЛСЯ.
ОН ЗНАЛ — НА ГЛУБИНЕ, ПОД НЕВОЙ, ТЕЧЕТ ДРУГАЯ НЕВА — ЧИСТАЯ И ЧЁРНАЯ ИЗ-ЗА ОТСУТСТВИЯ СВЕТА. МЫ ОЩУЩАЕМ ЕЁ ЛИШЬ, КОГДА ОНА, ПО ПРИХОТИ СВОЕЙ, ЛОМАЕТ ЖЕЛЕЗОБЕТОННЫЕ ПЕРЕКРЫТИЯ МЕТРО И ПРИНИМАЕТ В СВОЁ ЧРЕВО ДОМА И ЦЕЛЫЕ КВАРТАЛЫ. ТАК И СНЫ, КОТОРЫЕ МЫ НЕ МОЖЕМ ВСПОМНИТЬ. МЫ ПРОСЫПАЕМСЯ В ТРЕВОГЕ ОТ БЕССИЛИЯ СПРАВИТЬСЯ СО СВОЕЙ ВНУТРЕННЕЙ РЕКОЙ, КОТОРАЯ УВЛЕКАЕТ НАС В МИР, ВОЗМОЖНО, БОЛЬШИЙ, ЧЕМ ВСЯ ВИДИМАЯ ВСЕЛЕННАЯ, КОТОРЫЙ, МОЖЕТ БЫТЬ, НЕ УМИРАЕТ ВМЕСТЕ С НАШИМИ ТЕЛАМИ И ДУШАМИ.
ЭТА МЫСЛЬ ТАК ПОРАЗИЛА ЕГО, ЧТО ОН ПРОСНУЛСЯ, И СНОВА НЕ МОГ НИЧЕГО ВСПОМНИТЬ — ТОЛЬКО ВОЛНЕНИЕ. СТЕПАН ПОДОШЕЛ К ОКНУ, ВЫПИЛ ВОДЫ ИЗ СТАКАНА, СТОЯВШЕГО НА ПОДОКОННИКЕ, СМОТРЕЛ НА КРАСНОВАТОЕ ПЯТНО ОСВЕЩЕННОГО ФОНАРЁМ АСФАЛЬТА.
ИСТЕРИЧЕСКИ ЗАКРИЧАЛА ИНОМАРКА, ХОТЯ ВНИЗУ, НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД, БЫЛО БЕЗЛЮДНО.
НУ И ДЕЛА. ОКАЗЫВАЕТСЯ, МОЗГ ПРОДОЛЖАЕТ РАБОТАТЬ ДАЖЕ ТОГДА, КОГДА МЫ СПИМ, КОГДА СМОТРИМ СНЫ, КОГДА УМИРАЕМ ОТ МНИМОГО СТРАХА И МНИМОЙ ЛЮБВИ, А МОЗГ ПРОДОЛЖАЕТ ФИКСИРОВАТЬ И РАЗМЫШЛЯТЬ. ОН НЕ МОЖЕТ СПАТЬ, ОН ХОЧЕТ ПОНЯТЬ В КОРОТКИЙ ОТПУЩЕННЫЙ ЕМУ СРОК ЗАГАДКУ.
Зачем? Почему? Куда?..
Может быть, кто-то другой сидит во мне и совершает всю эту работу? Эта мысль, на первый взгляд, кажется безосновательной. Но кто знает?.. Интересно, как это происходит у других людей?..
Ему не впервой было стоять у окна и смотреть вниз с высоты шестого этажа.
ПИТЕРСКИЙ ВОЗДУХ НЕ ПРОПУСКАЛ СВЕТА ЗВЕЗД, НО АККУМУЛИРОВАЛ СВЕТЯЩИЙСЯ СТУДЕНЬ НЕОНОВЫХ ФОНАРЕЙ.
КАЗАЛОСЬ, ЧТО ДАЛЁКИЙ АСФАЛЬТ ЛОГИЧНО И ПРОСТО ЗАВЕРШИТ ЗАПУТАННЫЕ ЖИЗНЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА.
СТЕПАН ПОДНЯЛ ГЛАЗА И УВИДЕЛ, ЧТО В БУРОМ НЕБЕ ВОЗНИКЛО ЧЕРНОЕ ПЯТНО, ДЫРА, С ТУСКЛОЙ, НО ВПОЛНЕ РАЗЛИЧИМОЙ ЗВЕЗДОЙ. СТЕПАН ЗАБЫЛ ЕЁ ИМЯ, НО МОГ БЕЗОШИБОЧНО НАЙТИ ЕЁ НА НЕБОСКЛОНЕ. ИЛИ ЭТО ОНА НАХОДИТ МЕНЯ, КОГДА НУЖНО? — ПОДУМАЛ ОН. КОМУ ЭТО НУЖНО, ОН НЕ ЗНАЛ. МОЖЕТ БЫТЬ, И ЗНАЛ, НО ГДЕ-ТО В ГЛУБИНЕ СВОЕГО СУЩЕСТВА, А ТАК, В СУЕТЕ ЖИТЕЙСКОЙ, НЕ БЫЛ УВЕРЕН.
ОДНАКО ЗВЕЗДА ПРИХОДИЛА ВОВРЕМЯ. И НЕ ОДНАЖДЫ... СПАСАЛА…
…К ВОСЬМИ ГОДАМ СТЕПАН ПРОШТУДИРОВАЛ НЕСКОЛЬКО УЧЕБНИКОВ АСТРОНОМИИ.
У НЕГО БЫЛ МОРСКОЙ ЦЕЙСОВСКИЙ БИНОКЛЬ И БОЛЬШОЙ ГЛОБУС ЗВЁЗДНОГО НЕБА.
РОДИТЕЛИ ОЧЕНЬ ГОРДИЛИСЬ ЕГО ЭРУДИЦИЕЙ. НО В ВОСЕМЬ ЛЕТ, В ТУ ПАМЯТНУЮ ЗИМУ ПОСЛЕ ФИНСКОЙ КАМПАНИИ, ПЕРЕД БОЛЬШОЙ ВОЙНОЙ С НЕМЦАМИ, ОН НЕУДАЧНО УПАЛ, СПУСКАЯСЬ НА НОГАХ С ЛЕДЯНОЙ ГОРЫ.
НЕУДАЧНО УПАЛ, СТУКНУЛСЯ ЗАТЫЛКОМ О ЛЕД И ПОТЕРЯЛ ПАМЯТЬ. ПОСТЕПЕННО ОН СНОВА ОСНОВАТЕЛЬНО «ЗАГРУЗИЛ» СВОЙ МОЗГ, НО ТЕПЕРЬ СТЕПАН ЗНАЛ ТОЛЬКО ИМЕНА ПЛАНЕТ, ЗВЁЗДЫ НЕ ХОТЕЛИ ВОЗВРАЩАТЬСЯ. ОН ЧИТАЛ ИХ НАЗВАНИЯ, НО, КОГДА ПОДНИМАЛ ГЛАЗА К НОЧНОМУ НЕБУ, ЗАБЫВАЛ ИХ ИМЕНА.
ГОЛОВНЫЕ БОЛИ, ВНЕЗАПНАЯ УСТАЛОСТЬ И ЗАИКАНИЕ СТАЛИ СПУТНИКАМИ ЕГО ЖИЗНИ.
ПРАВДА И ТО, ЧТО ЗАИКАНИЕ ЗАЩИЩАЛО ЕГО ОТ ПУСТЫХ РАЗГОВОРОВ.
ОН НАУЧИЛСЯ ГОВОРИТЬ НЕ ОТКРЫВАЯ РТА. САМ С СОБОЙ…С ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ. И ДАЖЕ С ЖИВОТНЫМИ…
ВСКОРЕ ЦЕЙСОВСКИЙ БИНОКЛЬ И ГЛОБУС БЫЛИ ОБМЕНЕНЫ НА ПОЛБУХАНКИ ХЛЕБА. НО ЭТО БЫЛО УЖЕ ДРУГОЕ ВРЕМЯ — ВРЕМЯ БОЛЬШОЙ, ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ...
СТЕПАН ОКАЗАЛСЯ ДАЛЕКО ОТ ЛЕНИНГРАДА. ОН МОГ ВИДЕТЬ ЕГО ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО ВО СНЕ.
ТАК ОН ПОЛЮБИЛ СНЫ.
ВО СНЕ ЛЮДИ ПОНИМАЛИ ЕГО БЕЗ СЛОВ, А ПАМЯТЬ БЫЛА НЕ НУЖНА. ВО СНЕ ОН БЫЛ ТАКОЙ, КАКИМ И ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ, НЕ СЛУЧИСЬ С НИМ ТОГО ПАДЕНИЯ. ВО СНЕ ОН МОГ СНОВА ОКАЗАТЬСЯ НА ЗНАКОМОЙ С ДЕТСТВА УЛИЦЕ ДЕКАБРИСТОВ, БЫВШЕЙ ОФИЦЕРСКОЙ, ГДЕ МОСТОВАЯ, В ЕГО ВОСПОМИНАНИЯХ, ПОХОДИЛА НА ПАРКЕТ В СТАРОЙ ПИТЕРСКОЙ КВАРТИРЕ. СОВСЕМ НЕДАЛЕКО ОТ НИХ ЖИЛ АЛЕКСАНДР БЛОК. ЕГО ПОРТРЕТ, КИСТИ БЕНУА, В ПАДАЮЩИХ ОСЕННИХ ЛИСТЬЯХ, СОХРАНИТСЯ В ПАМЯТИ СТЕПАНА ДОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛИЦА ОТЦА, ОТЧИМА И ДАЖЕ МАТЕРИ, ХОТЯ ОН НИКОГДА НЕ МОГ ВИДЕТЬ ЕГО ВЖИВЕ.
ОН МОГ СНОВА ХОДИТЬ НА УТРЕННИЕ СПЕКТАКЛИ В МАРИИНКУ. БРОДИТЬ ПО ЭРМИТАЖУ… СМОТРЕТЬ НА ТАИНСТВЕННУЮ НОВУЮ ГОЛЛАНДИЮ. В ЕГО СНАХ ГОРОД ДЕФОРМИРОВАЛСЯ, СТАНОВИЛСЯ ТАКИМ, КАКИМ ОН БЫЛ НА САМОМ ДЕЛЕ — ПРИЗРАКОМ…
КОГДА СТЕПАН, УЖЕ ВЗРОСЛЫЙ ЧЕЛОВЕК, ПРИЕХАЛ НАКОНЕЦ В ЛЕНИНГРАД, ОН ПОРАЗИЛСЯ МАЛЫМ РАЗМЕРАМ ЗИМНЕГО ДВОРЦА, И ПРОШЛО ВРЕМЯ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПЕТЕРБУРГ, ЖИВШИЙ В НЁМ, ПРИШЕЛ В СООТВЕТСТВИЕ С РЕАЛЬНЫМ ЛЕНИНГРАДОМ…
ГОРИ, ГОРИ, МОЯ ЗВЕЗДА!
ОН ОЩУТИЛ ДВИЖЕНИЕ НЕБОСВОДА. ЭТО БЫЛА ПЕРВАЯ МОЛИТВА. ДУША РАЗДВАИВАЛАСЬ, ОСТАВАЯСЬ ЦЕЛЬНОЙ, ОНА НЕ ПОКИДАЛА ТЕЛА, НО БЫЛА ДАЛЕКО…
ЧЁРНУЮ ДЫРУ С ЕГО ЗВЕЗДОЙ ЗАВОЛОКЛО СМОГОМ. СТЕПАН ПОСМОТРЕЛ ВНИЗ. ВОЗЛЕ СКУЛИВШЕЙ ОТ СТРАХА ИНОМАРКИ ПОЯВИЛСЯ МУЖЧИНА В ЧЁРНОЙ КОЖАНОЙ КУРТКЕ. ОН ОБОШЕЛ ЕЁ, ЗАГЛЯДЫВАЯ ВНУТРЬ СКВОЗЬ ТОНИРОВАННЫЕ СТЁКЛА, НО ОТКРЫВАТЬ НЕ СТАЛ. ПОСТОЯЛ В РАЗДУМЬЕ И УШЕЛ…
… МАМА СКАЗАЛА, ЧТО ТЕРПИТ ТЕБЯ ТОЛЬКО КАК ПОМОЩНИКА… ЧТОБЫ Я ТОЖЕ ТЕРПЕЛА ТВОЁ ЗАНУДСТВО… ПОТОМУ ЧТО ОНА НЕ СМОЖЕТ ЗАНИМАТЬСЯ СВОИМИ ДЕЛАМИ, ЕСЛИ ТЫ УЙДЁШЬ ОТ НАС…
В РОДУ СТЕПАНА НЕ БЫЛО САМОУБИЙЦ. МУЖЧИН ПРИБИРАЛИ ВОЙНЫ И РЕВОЛЮЦИИ. ЖЕНЩИНЫ ЖИЛИ ДОЛГО И УМИРАЛИ ОТ СТАРОСТИ, УЖЕ ЛИШИВШИСЬ РАССУДКА.
СТЕПАН ВЕРНУЛСЯ НА СВОЮ ТАХТУ, БОРЯСЬ С ИСКУШЕНИЕМ НАРУШИТЬ РОДОВОЕ ТАБУ.
В КОМНАТЕ ЛЬВИЦЫ ГОРЕЛ СВЕТ.
КОРМИТ КОТА, ПРЕДПОЛОЖИЛ СТЕПАН. ИЛИ ЧИТАЕТ МАРИНИНУ.
ИЗ КЕЛЬИ КОЗЕРОЖИКА ДОНОСИЛАСЬ МУЗЫКА. СЛУШАЕТ ЦОЯ.
СТЕПАН ВСПОМНИЛ, НАКОНЕЦ, СОН, КОТОРЫЙ ТОЛЬКО ЧТО ВИДЕЛ. ОЧЕНЬ ОБИДНЫЙ СОН. НО СОВСЕМ НЕ ТОТ, ЧТО ВЗВОЛНОВАЛ ЕГО ВСТРЕЧЕЙ В МЕТРО. ЭТОТ ВЫТАЩЕННЫЙ ИЗ ПОДСОЗНАНИЯ СОН ПРОИСХОДИЛ ВНУТРИ ДРУГОГО, ПОЛУЗАБЫТОГО. СТЕПАН ОДНОВРЕМЕННО ЕХАЛ В МЕТРО И ШЕЛ ПО ТИФЛИССКОЙ УЛИЦЕ ЗА ПОЛСТОЛЕТИЯ ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ.
СТЕПАН УВИДЕЛ ЗНАКОМУЮ ДВЕРЬ, УКРАШЕННУЮ ПРИЧУДЛИВОЙ ЧУГУННОЙ ВЯЗЬЮ, ПРИЗВАННОЙ ПОД ВИДОМ КРАСОТЫ МЕТАЛЛИЧЕСКИХ ЦВЕТОВ И ЛИСТЬЕВ СКРЫВАТЬ ИСТИННОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ОБЫЧНОЙ ТЮРЕМНОЙ РЕШЁТКИ — ОГРАДИТЬ, ОГРАЖДАТЬ, НЕ ВПУСКАТЬ И НЕ ВЫПУСКАТЬ ЖЕЛАННЫХ И НЕЖЕЛАННЫХ ПЕРСОН, ЕЖЕЛИ ОНИ НЕ ЯВЛЯЮТСЯ УЧАСТНИКАМИ ЗАДУМАННОГО ДЕЙСТВА…
СТЕПАНУ ПРИШЛОСЬ ПОВТОРИТЬ ЗВОНОК НЕСКОЛЬКО РАЗ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ДВЕРЬ, ВЕДУЩАЯ В ПОКОИ, ОТВОРИЛАСЬ, И НЕЗНАКОМАЯ СТАРУХА В ТЁМНОМ ХЛОПЧАТОБУМАЖНОМ ОДЕЯНИИ, С ЧЁРНЫМ ЖЕ ПЛАТКОМ, ПРИКРЫВАВШИМ ГОЛОВУ И НИЖНЮЮ ЧАСТЬ ЛИЦА, НАЧАЛА ЛЯЗГАТЬ И ГРЕМЕТЬ ЖЕЛЕЗАМИ ЗАТВОРОВ И ЗАМКОВ.
ОН ОЧУТИЛСЯ В ЗНАКОМОЙ ПРИХОЖЕЙ.
ВЫТЕРТЫЙ ПЕРСИДСКИЙ КОВРИК ЗАСТАВИЛ ПРОДЕЛАТЬ ПРИВЫЧНЫЕ РИТУАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ НОГАМИ, ХОТЯ, КАК ОН ПОМНИЛ, НА УЛИЦЕ БЫЛО СУХО И ЧИСТО. СТАРАТЕЛЬНО ПОТОПТАВШИСЬ НА КОВРИКЕ В ОЖИДАНИИ ХОЗЯЕВ, СТЕПАН ЗАМЕТИЛ, ЧТО ОН БОС, НО ЭТО НЕ СМУТИЛО ЕГО И ОН ПРОШЕЛ В ГОСТИНУЮ.
Переступая порог, он оглянулся, чтобы поблагодарить старуху, впустившую его. Что-то знакомое и дорогое пробивалось сквозь чадру морщин, что-то тревожило и бередило сердце.
Кто она? Кто? Из каких времен? Степан всматривался так долго, что забыл начало сна, но старуха, знакомо улыбаясь голубыми глазами, растворялась в столбе солнечного света и наконец совсем исчезла. Присутствие её, однако, ощущалось. Степан слышал её шепот.
— Мы еще встретимся …
— Когда? — спросил Степан. — В будущей жизни. — Может быть?.. — Может быть… По другому невозможно. Но я буду другая, и ты будешь другой… — Кто буду я?..
— Колечком…
— Колечком?..
— Да, колечком, не дорогим, но любимым… — Колечком?… Может быть?.. — Всё может быть… Ещё не решено, но встретимся.
— И кем же я буду?..
— Возможно, моим отцом. Возможно, братом… Я буду другая. А ты будешь щенком… Котёнком… Может быть… Всё может быть…
— И кем же буду я?.. — Медиатором… Может быть, медиумом? — Нет, медиатором моей гитары… Может быть, моей ночной рубашкой… Кристалликом хрусталя… — Уж лучше твоим ослом, чем велосипедом, улыбнулся Степан, вспомнив Апулея. — Кто же буду я?.. — О! Мы встретимся еще. Непременно! — Но я буду другой. И ты будешь другая. И вместо памяти будет только волнение… Как перед казнью — не хочу, но скорее бы свершилось…
СТЕПАН ПЕРЕСТУПИЛ НАКОНЕЦ ПОРОГ.
Окна в гостиной были зашторены. Когда глаза Степана освоились с прохладным сумраком, он увидел девушку, которую любил когда-то.
… Она обнималась с молодым мужчиной. Степан не встречал его здесь прежде, но лицо было знакомо, будило какие-то смутные воспоминания.
... Может быть, у мужчин, обнимающих женщин, и должно быть такое глупое выражение лица, — подумал Степан. — Впрочем, — горько усмехнулся он, — умное выражение было бы еще глупее и неуместнее. Причём тут лицо, когда дело и не в лице вовсе?! У собак и кошек, справляющих нужду, такие умные морды. Ну и что из этого?...
Степана взбесил не сам факт этих чувственных обжиманий, но их неторопливость, замедленность. Будто эти двое пытались удержать время, ускользавшее от них навсегда, будто им было безразлично его присутствие, будто его не было здесь и не могло быть вообще в этом мире.
Степан опустил глаза.
На чистом навощённом полу лежало надкусанное яблоко. Оно превращалось в огрызок, рыжело на глазах, становилось сухофруктом.
Поспешность ласк содержала бы в себе признание вины и греха, подумал Степан, некую попытку извиниться за перемену в отношениях. Но эта медлительная вязкость движений превращала двух разных людей в единое четырёхрукое и четырёхногое существо, выпадавшее из реальности его сна.
Он с трудом отвёл взгляд от этого розового паука, или осьминога, краба, потерявшего свой панцирь, и снова увидел на паркете огрызок яблока. Следы её зубов. Следы его зубов.
«Наследили, однако, — подумал Степан. — Раньше здесь всегда было чисто».
Мужчина, не прерывая поцелуя, взглянул на Степана и показал ему глазами на дверь.
Степан вышел и оказался на кухне коммунальной квартиры пятидесятых годов.
Он понял, что снова в Тифлисе, где прошла его юность.
Пахло керосином и пригоревшими сковородами.
Он взглянул в зеркало, висевшее над медным водопроводным краном, и увидел незнакомого старика, еще более старого, чем он был в реальной жизни.
Теперь он знал, что квартира продана, и там живут другие люди. Он знал также, что продано его жильё и в Петербурге, но здесь, в Тифлисе, осталась какая-то комната, которую нужно обязательно найти, чтобы, наконец, было где преклонить голову и скоротать время до утра…
Сердце его сжалось от тоски, от невозможности соединить времена и дорогих людей, и улицы, и дома, которых уже нет.
СОН ПЛАВНО И ЕСТЕСТВЕННО ПЕРЕШЁЛ В ДРУГОЙ СОН.
СТЕПАН БУДТО БЫ ПРОСНУЛСЯ В СВОЕЙ КОМНАТЕ И ПРИВЫЧНО ПОТЯНУЛСЯ РУКОЙ К ПРИЁМНИКУ, КОТОРЫЙ ПОМОГАЛ ЕМУ КОРОТАТЬ БЕССОННЫЕ ЧАСЫ.
ИЗ НОЧНЫХ ЭФИРНЫХ ГОЛОСОВ ВОЗНИК ХАРАКТЕРНЫЙ ГОЛОС КОММУНОДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ЦАРЯ. ОН ОТРЕКАЛСЯ ОТ ПРЕСТОЛА.
НЕСМОТРЯ НА ПОЗДНЕЕ ВРЕМЯ, НА УЛИЦАХ БЫЛО МНОГОЛЮДНО. У ВСЕХ БЫЛО ПРИПОДНЯТОЕ НАСТРОЕНИЕ, КАКОЕ ОБЫЧНО ОВЛАДЕВАЕТ ЛЮДЬМИ ПРИ ВЫПАДЕНИИ ПЕРВОГО СНЕГА.
ОНИ РАДОВАЛИСЬ, ЧТО КОНЧИЛАСЬ ТЕМЕНЬ И СЛЯКОТЬ, И НЕ ХОТЕЛИ ДУМАТЬ, ЧТО ПРЕДСТОИТ ДОЛГАЯ И СУРОВАЯ ЗИМА, МОЖЕТ БЫТЬ, ДАЖЕ ЛЕДНИКОВЫЙ ПЕРИОД, И НИКТО НЕ ДОЖИВЁТ ДО ВЕСНЫ.
ИМ БЫЛО ВСЁ РАВНО, КУДА ИДТИ, ЛИШЬ БЫ УМИРАТЬ НЕ ДОМА, СРЕДИ НИЩЕТЫ И ГРЯЗИ. ОНИ ЖДАЛИ МОЛОДОГО ВОЖДЯ — МОИСЕЯ, АТТИЛУ, ЧИНГИСХАНА. ВСЁ РАВНО КОГО. ЛИШЬ БЫ ВЫВЕЛ ИХ ИЗ ПУСТЫНИ, В КОТОРУЮ ОНИ ПРЕВРАТИЛИ СВОЮ ЗЕМЛЮ.
ПРАВДА, БЫЛИ И ДРУГИЕ. ЭТИ УЖЕ НЕ ВЕРИЛИ НИКОМУ И МОЛЧА СОБИРАЛИ ГРИБЫ И ЯГОДЫ…
…В ПАРКЕ ПОБЕДЫ ДЕТИ ВОДИЛИ ХОРОВОДЫ ВОКРУГ ЁЛКИ.
ПОДОШЁЛ ЧЕЛОВЕК С ЛЕСТНИЦЕЙ. ОГЛЯНУЛСЯ, ПОДМИГНУЛ СТЕПАНУ. СТАЛ УКРАШАТЬ ЁЛКУ. ВЕШАЛ НА КОЛЮЧИЕ ВЕТКИ ВЫРЕЗАННЫХ ИЗ КАРТОНА ДЕДОВ-МОРОЗОВ И СНЕГУРОЧЕК, ЛИСИЧЕК И МЕДВЕДЕЙ. ОСТАВАЛОСЬ ЕЩЁ МНОГО СВОБОДНЫХ ПЕТЕЛЕК. ОНИ СВЕТИЛИСЬ И ЖДАЛИ.
СТЕПАН СНОВА ВЫШЕЛ ИЗ ДОМУ, НО ЭТО БЫЛ УЖЕ ДРУГОЙ ГОРОД, НЕЗНАКОМЫЙ, ХОТЯ И НАЗЫВАЛСЯ ТИФЛИСОМ. НЕЗНАКОМЫЕ ЛИЦА. НЕЗНАКОМАЯ РЕЧЬ. ЕГО СНОВА ОХВАТИЛА ТОСКА ПО ПЕТЕРБУРГУ…
Он лежал на дощатом помосте, который соорудил себе для борьбы с остеохондрозом, и пытался разобраться в своих сновидениях.
Изредка под окнами проезжали авто, и преломленный свет фар освещал потолок с разводами протечек, похожими на желтые облака.
«Когда же я наконец побелю это отвратительное грязное небо?.. Но ведь сначала надо его помыть с содой… переставить мебель… Нет, это слишком. Тратить на это время?! Его и так осталось с гулькин нос. Нет, лучше не смотреть туда».
Степан перевёл взгляд на пол и увидел огрызок яблока — совсем как в давешнем сне. Степан не ел яблоки по ночам.
Приходила Львица, а я, кретин, спал!
Львица, когда её одолевала бессонница, грызла яблоко в надежде заснуть. В кои веки она, суровая, не склонная к ночным проказам, Львица, пришла сама, сидела на краешке его жёсткого ложа, смотрела на него, спящего, и грызла антоновку. А он даже не проснулся! Возможно, она хотела поговорить с ним или даже лечь рядом, хотя испытывала отвращение к чертёжной доске под спиной.
«Завтра же выкину эту доску», — решил Степан.
Он почувствовал желание немедленно исправить свою оплошность. Он встал и решительно направился к двери. Он остановился, представив себе, как рассердится Львица, увидев его, обнаженного, в своей комнате. Она всегда просыпалась сердитой и неконтактной, особенно если её будили после бессонной ночи. Чашечке черного кофе она улыбалась, и больше никому, пока окончательно не проснётся… Но Степан не решился включать кофейную мельницу, боясь разбудить её рёвом весь дом, а ручная, старинная, осталась в деревне.
Он хотел пойти к ней и приласкать её, суровую, несчастную Львицу, но вспомнил, как оскалилась она хищно и угрожающе месяц назад в подобных же обстоятельствах.
Не Львица ты, а собака, сказал он тогда, не вслух конечно, и решил зря не подставлять ни правую щеку, ни левую.
Степан вспомнил давешний сон, и сердце его замерло от обиды. Он нащупал пульс на запястье левой руки. Пульс был неровный, с перебоями через два удара.
Боязнь болезни рождала неуверенность. Боязнь болезни наполняла душу страхом.
«Интересно», — успел подумать он, — “ложе“ и “ложь” роднит только фонетика, или там более глубокая связь? Обязательно утром посмотрю у Даля. Если не забуду. Нет, не засну, если не узнаю…»
Перебои пульса стали чаще и продолжительнее.
Он тревожился не потому, что боялся умереть. Многие его знакомые время от времени покидали этот свет, будучи мальчиками и молодыми мужчинами, а в последние годы встречи в крематории стали чаще и регулярнее, чем в очереди у ленфильмовской кассы.
ПОСЛЕ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОЙ ЖИЗНИ СКОНЧАЛСЯ ОТ СМЕХА…
Такого исхода Степан боялся до пятидесяти лет, до того дня, когда он понял — многочисленные планы, которые тянулись за ним по жизни, уместно будет сказать — грандиозные планы, потребуют от него еще два-три столетия. А посему однажды он проснулся счастливый и свободный — нет больше планов, нет больше пятилеток. Нет календаря. Он грохнул будильник об пол. Но ручные часы оставил, чтобы слушать иногда, что творится в мире.
ЛЕТ ВОСЕМЬ НАЗАД СТЕПАН ВСТРЕТИЛ НА НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ ИЗВЕСТНОГО КОМПОЗИТОРА, С КОТОРЫМ ДРУЖИЛ И РАБОТАЛ КОГДА-ТО.
«…ЧТО ГРУСТНЫЙ? ЗАБОЛЕЛ?… МАТУШКА ПОМЕРЛА… А-А. А МОЯ ЕЩЁ ЖИВА. ТОЛЬКО ХОДИТ ПОД СЕБЯ… О, ГОРЕ-ТО КАКОЕ!.. НИЧЕГО, ПЕРЕЖИВУ… ДА Я НЕ О ТВОЕЙ МАТЕРИ. МОЯ ПОМЕРЛА… СОБОЛЕЗНУЮ… ОНА БЫЛА ЛУЧШЕ МЕНЯ… МНЕ НИКОГДА ДО НЕЁ…
КОМПОЗИТОР ЗАПЛАКАЛ.
— ОНА БЫЛА ЛУЧШЕ МЕНЯ! МНЕ НИКОГДА…
— СКОРО И НАШЕ ВРЕМЯ ПРИДЁТ, — СКАЗАЛ РАССЕЯННО СТЕПАН.
ОН ЗНАЛ, ЧТО МАТЬ КОМПОЗИТОРА БЫЛА БЕСПУТНА, И МАЛЬЧИК СТРАДАЛ В ДЕТСТВЕ ОТ КОБЕЛЬИХ ЗАПАХОВ В ДОМЕ. ЕГО НЕЩАДНО ПОРОЛИ… ЧТО ТВОРИЛОСЬ ТЕПЕРЬ В ЕГО СЕРДЦЕ?..
«ОН НЕ ТОЛЬКО ВЕЛИКИЙ КОМПОЗИТОР, ОН ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК, — ПОДУМАЛ СТЕПАН. — Я НЕ ТАКОЙ. Я ПЛОХОЙ, Я ЗЛОПАМЯТНЫЙ… Я НЕ ЛЮБИЛ СВОЮ МАТЬ… В ЭТОМ ПРИЧИНА ВСЕХ МОИХ ЖИЗНЕННЫХ НЕУДАЧ…»
…МАТЬ… ПОТЕРЯ МАТЕРИ... НЕ ПОТОМУ, ЧТО УМЕРЛА, А ПОТОМУ, ЧТО НЕ СООТВЕТСТВОВАЛА ОБРАЗУ САМОЙ МАЛОЙ РОДИНЫ, РОДИВШЕЙ ЕГО В МИР.
БОЛЬШАЯ РОДИНА ТОЖЕ НЕ ВМЕЩАЛАСЬ В ТОТ ОБРАЗ, КОТОРЫЙ ВОЗНИК В ЕГО ДУШЕ ИЗ ДЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ И КНИГ, ПРОЧИТАННЫХ НА ЧУЖБИНЕ, БОЛЕЕ ТОГО, ОНА НЕ СООТВЕТСТВОВАЛА ЕМУ. ОНА НИКОГДА НЕ БЫЛА ЛАСКОВА К СТЕПАНУ, НО ПОЧЕМУ-ТО ЛЮБОВЬ К НЕЙ С КАЖДЫМ ГОДОМ РОСЛА, А ЖАЛОСТЬ СТАНОВИЛАСЬ НЕВЫНОСИМОЙ…
«ОНА ЛУЧШЕ МЕНЯ… — ДУМАЛ СТЕПАН. — МНЕ НИКОГДА ДО НЕЁ… ОНА НИКОГДА НЕ ПРИТВОРЯЕТСЯ ДОБРОЙ… У НЕЁ ТАК МНОГО НЕДОСТАТКОВ… НО ОНА ОДНА, И ДРУГОЙ НЕ БУДЕТ…»
…ЛЬВИЦА СПАЛА. ВО СНЕ ЕЁ ЛИЦО НЕ БЫЛО НИ ГРОЗНЫМ, НИ АГРЕССИВНЫМ, БОЛЕЕ ТОГО, ОНО БЫЛО БЕЗЗАЩИТНЫМ.
В ГОЛОВАХ У ЛЬВИЦЫ СИДЕЛ КОТ СЭР И НЕОТРЫВНО, КАК БЫ ДАЖЕ БЕЗУЧАСТНО, НО УПОРНО СМОТРЕЛ НА СТЕПАНА.
НА СТЕНЕ ВИСЕЛ ПОРТРЕТ СИАМСКОЙ КОШКИ БАСИ, КОТОРАЯ ЖИЛА ЗДЕСЬ ДО НЕГО…
КОГДА КОТ СЭР ВПЕРВЫЕ ОЧУТИЛСЯ В ЭТОЙ КВАРТИРЕ, ОН ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОБСЛЕДОВАЛ СВОИ НОВЫЕ ВЛАДЕНИЯ. ОН ОБНАРУЖИЛ, ЧТО ДО НЕГО ЗДЕСЬ ЖИЛА КОШКА. ВЕЩИ И МЕСТА РИТУАЛЬНЫХ МЕТОК ЕЩЁ ХРАНИЛИ ЕЁ ЗАПАХ, НО ДУХ ТЛЕНИЯ ПРЕВРАЩАЛ ЕЁ ОБРАЗ В МЕЧТУ. МЕЖ ТЕМ ЗДОРОВОМУ МОЛОДОМУ КОТУ НЕОБХОДИМА БЫЛА ЖИВАЯ, РЕАЛЬНАЯ КОШКА. ОН ХОДИЛ И ПРИНЮХИВАЛСЯ. ТАК МАЛЬЧИК НАХОДИТ В СТАРОМ АЛЬБОМЕ ФОТОГРАФИЮ ИЛИ ВИДИТ ПОРТРЕТ ПРЕКРАСНОЙ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ ЖИЛА ЗА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ, А МОЖЕТ БЫТЬ, СОТЕН ЛЕТ ДО ЕГО РОЖДЕНИЯ, И ТОСКУЕТ ПО НЕЙ. НО БЕЖИТ УТЕШИТЬСЯ НА ГРУДИ ПЕРВОЙ УВИДЕННОЙ ВООЧИЮ — ТЁПЛОЙ И ЖИВОЙ.
СЭР УВИДЕЛ СИАМКУ, НЕБОЛЬШУЮ И КАПРИЗНУЮ, С УБОЙНЫМ ОБАЯНИЕМ И ЯРКО-ГОЛУБЫМИ БЕССТРАСТНЫМИ ГЛАЗАМИ, В КОТОРЫХ ЗАСТЫЛА ПЕЧАЛЬ ПО ДАЛЁКОЙ РОДИНЕ. ЭТОТ ОБРАЗ ТРЕВОЖИЛ ЕГО, НО БЫЛ НЕДОСТИЖИМ ВО ВРЕМЕНИ.
СЭР БЫЛ МОЛОДОЙ КОТ И ВЕРИЛ, ЧТО В ОСТАВШЕЕСЯ ВРЕМЯ ЖИЗНИ, ЗАВТРА, ПОСЛЕЗАВТРА И ПОСЛЕПОСЛЕЗАВТРА, ЕГО ЖДУТ НЕ МЕНЕЕ ПРЕКРАСНЫЕ КОШКИ, МНОГО-МНОГО ПРЕЛЕСТНЫХ ТВАРЕЙ ЖЕНСКОГО ПОЛУ, КОТОРЫЕ БУДУТ СХОДИТЬ ПО НЕМУ С УМА, А ОН ПО НИМ.
И КОТ БЫЛ ПРАВ — ОНИ РОЖДАЛИСЬ, ВЗРОСЛЕЛИ, ХОРОШЕЛИ, УЖЕ СПОСОБНЫ БЫЛИ ПРИНЯТЬ В СЕБЯ ЕГО СЕМЯ И ЗАСЕЛИТЬ ЗЕМЛЮ ЕГО ДЕТЬМИ. НО ОБРАЗ ТОЙ, ЧТО ЖИЛА ЗДЕСЬ ДО НЕГО, БУДЕТ ВСЕГДА ЖИТЬ В ЕГО МАЛЕНЬКОМ, НО СИЛЬНОМ СЕРДЦЕ, ТО СТИРАЯСЬ И БЛЕДНЕЯ, ТО СНОВА НАБИРАЯ СИЛУ, ТРЕВОЖА НЕУТОЛИМОЙ ТОСКОЙ ПО НЕСБЫТОЧНОМУ, И ОН КРИЧАЛ В ОТЧАЯНИИ: «МИАУ! МИАУ! МИАУ!.. ГДЕ ТЫ?.. АУ…»
ПОЧЕМУ ОН НЕ РОДИЛСЯ ТОГДА?.. ПОЧЕМУ ОНА НЕ РОДИЛАСЬ ТЕПЕРЬ?.. ВЕДЬ И ОНА ЗДЕСЬ СТРАДАЛА БЕЗ НЕГО И ПРИЗЫВАЛА ЕГО СВОИМИ ПАХУЧИМИ МЕТКАМИ И КРИКОМ.
СТЕПАН НАЩУПАЛ НУЖНЫЙ ТОМ ТОЛКОВОГО СЛОВАРЯ ДАЛЯ.
СТЕПАН ПРЕДСТАВИЛ СЕБЕ НЕЛЕПОСТЬ КАРТИНЫ — ОН, ГОЛЫЙ, В ЛЕТУЧЕМ СВЕТЕ ПРОЕЗЖАЮЩИХ ПОД ДОМОМ МАШИН, С ТОЛСТЫМ ТОМОМ ДАЛЯ В РУКАХ… СПЯЩАЯ ЛЬВИЦА… ОГРЫЗОК ЯБЛОКА… СВЕТЯЩИЕСЯ ГЛАЗА ГОЛУБОГО КОТА…
«УЖАСНО, ЕСЛИ ОНА УВИДИТ МЕНЯ В ТАКОМ ВИДЕ. МОЖЕТ БЫТЬ, ОНА НЕ СПИТ И СКВОЗЬ ПОЛУЗАКРЫТЫЕ ГЛАЗА НАБЛЮДАЕТ ЗА МНОЙ?»
ИСКЛЮЧЕНО! ЛЬВИЦА НЕ СПОСОБНА НА ПРИТВОРСТВО. ОНА НЕ МОЖЕТ ПРИТВОРЯТЬСЯ СПЯЩЕЙ, НЕ МОЖЕТ ПРИТВОРЯТЬСЯ ЗАИНТЕРЕСОВАННОЙ, ОЖИВЛЁННОЙ, ЛЮБЯЩЕЙ.
В ЭТОМ МИРЕ ОНА ЛЮБИТ, И ЛЮБИЛА, ТОЛЬКО ДВУХ СУЩЕСТВ — СВОЕГО КОТА СЭРА И КОЗЕРОЖИКА, ЕДИНСТВЕННОГО СВОЕГО РЕБЕНКА. КО ВСЕМУ ОСТАЛЬНОМУ ЗАВОЁВАННОМУ И ЕЩЕ НЕ ЗАВОЁВАННОМУ МИРУ ОНА ОТНОСИТСЯ, КАК РИМСКИЙ КОНСУЛ К СВОЕЙ И ЧУЖОЙ ПРОВИНЦИИ.
ОНА ЩЕДРА, СПРАВЕДЛИВА И ТЕРПЕЛИВА. ДО ПОРЫ ДО ВРЕМЕНИ. НО, УПАСИ ГОСПОДИ, ОКАЗАТЬСЯ РЯДОМ С НЕЮ, КОГДА ТЬМА ПЕРЕПОЛНЯЕТ ЕЁ, КАК НЕФТЬ, ГОТОВАЯ ВСПЫХНУТЬ ОТ ИСКРЫ МЕЖДУ ЛАДОНЬЮ И ВОЛОСАМИ.
«Я ВЕДЬ МУЖ. Я ИМЕЮ ПРАВО ПОГЛАДИТЬ СВОЮ ЖЕНУ НЕ ТОЛЬКО ПО ГОЛОВЕ», — ВОЗМУЩАЛСЯ СТЕПАН, ЗАПИРАЯСЬ В СВОЕЙ КОМНАТЕ, КОГДА ЧУВСТВОВАЛ ПРИБЛИЖЕНИЕ ГРОЗЫ.
ПОЧЕМУ-ТО ВДРУГ ВСПОМНИЛАСЬ ЕМУ ПОГРАНИЧНАЯ РЕКА АРАКС. ПЕРСИЯНКИ В ЧАДРАХ НА ИРАНСКОМ БЕРЕГУ. ИХ НЕПРИСТОЙНЫЕ ЖЕСТЫ И ОБНАЖЕНИЕ. СНАЧАЛА ОН ПОДУМАЛ, ЧТО ТАК ОНИ ИЗДЕВАЮТСЯ И ДРАЗНЯТ ГЯУРА, НО ТЕПЕРЬ ОН ПОНЯЛ, ЧТО ОНИ УНИЖАЛИ ВСЮ МУЖСКУЮ ЧАСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, МСТИЛИ МУЖЧИНАМ ЗА ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ РАБСТВА. ИЗБАВЛЯЛИСЬ ОТ СВОЕГО СТРАХА ПЕРЕД МУЖЧИНАМИ. ЛЮДИ НА НАШЕМ БЕРЕГУ НЕ БЫЛИ ДЛЯ НИХ ЛЮДЬМИ. МЫ НЕ МОГЛИ ВМЕШАТЬСЯ В ИХ ЖИЗНЬ, И ПОТОМУ НАС МОЖНО БЫЛО БЕЗНАКАЗАННО УНИЖАТЬ…
…ОНИ С ЛЬВИЦЕЙ НЕ ССОРИЛИСЬ — БИТЬСЯ НАСМЕРТЬ НЕ БЫЛО СИЛ, К ТОМУ ЖЕ КАЖДЫЙ ИЗ НИХ ЗНАЛ, ЧТО ЭТА ИХ ЖИЗНЬ ПРОШЛА, А ВСТРЕЧА В БУДУЩЕЙ МАЛОВЕРОЯТНА.
ЛЬВИЦА ДЫШАЛА РОВНО. ОНА ТАК И ЗАСНУЛА В ОЧКАХ, ЧИТАЯ.
СТЕПАН ПОДНЯЛ С ПОЛА КНИГУ. С ГЛЯНЦЕВИТОЙ ОБЛОЖКИ ЦЕЛИЛСЯ В НЕГО КРУТОЙ МАЛЫЙ. СВОЙ ПИСТОЛЕТ С ГЛУШИТЕЛЕМ ОН ДЕРЖАЛ ДЛЯ ВЕРНОСТИ ДВУМЯ РУКАМИ.
…СТЕПАН ЗНАЛ, КАК РАЗДРАЖАЮТ ЗДОРОВЫХ ЛЮДЕЙ БОЛЬНЫЕ. ОН ЗНАЛ ТАКЖЕ, ЧТО СРЕДИ ЛЮДЕЙ ЕСТЬ СВОЁ ВОРОНЬЁ — САНИТАРЫ, СПОСОБНЫЕ БЕЗОШИБОЧНО УЛАВЛИВАТЬ ЗАПАХ ОБРЕЧЕННОСТИ, ОПРЕДЕЛЯТЬ ЧЕЛОВЕКА ЗА НЕКОЕЙ ЧЕРТОЙ, КОГДА С НИМ МОЖНО ДЕЛАТЬ ВСЁ — ОБМАНУТЬ, ОБСЧИТАТЬ, РАЗДЕТЬ, РАЗМОНТИРОВАТЬ, РАСЧЛЕНИТЬ, ЗАСЫПАТЬ ЗЕМЛЕЙ ИЛИ ОТДАТЬ ЕГО МЯСО СОБАКАМ.
Он знал, что стаи подростков нападают на пожилых людей, едва их походка теряет упругость и лёгкость. Но он-то ещё ходил лёгкой поступью горца, и городские шакалы боялись приблизиться к нему.
Когда-то молодые стажёры в альпинистском лагере отказались принять в свою комнату восьмидесятилетнего Ивана Ивановича Пляшкевича, мотивируя своё нежелание делить с ним кров якобы тем, что от него мерзко пахнет старостью.
Он сам, Степан, тяготился беспомощным состоянием своей престарелой матери, когда она, потеряв рассудок, мочилась под себя.
Он помнил также, что Львица, его благородная и великодушная Львица, брезгливо и враждебно относилась к капризам своей матери, которая также окончила свои годы в безумии.
Степан ждал возмездия — такого же отношения к себе, когда он заболеет, ибо сознавал, что возмездие непреложный закон жизни человека, может быть, основной закон жизни вообще.
Страх болезни, собственно, не был страхом, это была тревога, беспокойство, боязнь быть в тягость близким и любимым людям и чувствовать это.
ОН ЗНАЛ ОДНУ ИСТОРИЮ, КОТОРАЯ ВЫПАДАЛА ИЗ ЭТОЙ СХЕМЫ…
ЛЕТ ТРИДЦАТЬ НАЗАД ПРЕУСПЕВАЮЩИЙ СЦЕНАРИСТ ПОЛЮБИЛ МОЛОДУЮ КРАСИВУЮ АКТРИСУ. ОН ОСТАВИЛ СВОЮ СЕМЬЮ И НАЧАЛ НОВУЮ ЖИЗНЬ. ОН БЫЛ СЧАСТЛИВ. И ВДРУГ, В СОРОК ПЯТЬ — ИНСУЛЬТ, СЛЕДОМ ИНФАРКТ, СНОВА ИНСУЛЬТ И ИНФАРКТ, ПОРАЖЕНИЕ ЦЕНТРОВ, ВЕДАЮЩИХ ВОЛЕЙ И ТВОРЧЕСТВОМ. ЖЕНА УХАЖИВАЛА ЗА НИМ ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ. НО НЕ ВЫДЕРЖАЛА И ТОЖЕ СЛЕГЛА…
ОНИ ЛЕЖАЛИ В СВОЕЙ ДВУХКОМНАТНОЙ КВАРТИРЕ НА ЧЕТЫРНАДЦАТОМ ЭТАЖЕ ВЫСОТНОГО ДОМА НА БЕРЕГУ ФИНСКОГО ЗАЛИВА, ЗАБЫТЫЕ ВСЕМИ.
НА ВТОРОЙ ДЕНЬ БОЛЕЗНИ ОНА В БРЕДУ ПОПРОСИЛА ПИТЬ. ОН ПОПРОБОВАЛ ВСТАТЬ И СВАЛИЛСЯ НА ПОЛ. ПОЛЗКОМ ДОБРАЛСЯ ДО КУХНИ. ПЕРВЫЙ СТАКАН ВОДЫ ОН ВЫПИЛ САМ. ВТОРОЙ РАЗБИЛ ПО ДОРОГЕ К НЕЙ. ТРЕТИЙ ДОНЁС. ПОТОМ ДОПОЛЗ ДО ХОЛОДИЛЬНИКА. СТАЛ ПЕРЕДВИГАТЬСЯ ПО КВАРТИРЕ, ОПИРАЯСЬ НА СТУЛ. ПОТОМ ЗАТЕЯЛ БОЛЬШУЮ СТИРКУ. ПОТОМ, КОГДА КОНЧИЛИСЬ ПРОДУКТЫ, СПУСТИЛСЯ НА ЛИФТЕ ВНИЗ. СЕЛ В СВОЙ РЖАВЫЙ ДЖИП И ПОЕХАЛ В БЛИЖАЙШИЙ УНИВЕРСАМ...
ШЕСТЬ ЛЕТ ОН ОТДАВАЛ СВОЙ ДОЛГ ЖЕНЩИНЕ, КОТОРАЯ УХАЖИВАЛА ЗА НИМ, НЕДВИЖИМЫМ, ПЯТНАДЦАТЬ.
ЭТА ИСТОРИЯ ПРЕКРАСНА И УЖАСНА ОДНОВРЕМЕННО. НЕДАВНО ЕГО ЖЕНА УМЕРЛА… А ОН ОЖИЛ И СНОВА СТАЛ ПИСАТЬ СЦЕНАРИИ…

В ДЕТСТВЕ СТЕПАН РАДОВАЛСЯ, КОГДА ЗАБОЛЕВАЛ И ТЕМПЕРАТУРА ПОДНИМАЛАСЬ ВЫШЕ ТРИДЦАТИ ВОСЬМИ. ОН ЛЕЖАЛ В ПОСТЕЛИ И ЛИСТАЛ ЛЮБИМЫЕ КНИГИ, НЕ ТО ЧТОБЫ ЧИТАЛ, БРОДИЛ ПО ЗНАКОМЫМ СТРАНИЦАМ. СТАВ ВЗРОСЛЫМ, И ДАЖЕ ЧУТЬ ПОСТАРШЕ, ОН НЕ ХОТЕЛ БОЛЕТЬ, ПРЕДПОЧИТАЯ УМЕРЕТЬ СРАЗУ И НАДОЛГО. ТЕПЕРЬ ОН ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ЭТО, НЕВЕДОМОЕ, БЛИЗКО…
СТЕПАН МЕДЛЕННО ОСТЫВАЛ НА СВОЁМ ЖЁСТКОМ ЛОЖЕ, И ДУША ЕГО БАБОЧКОЙ ПОРХАЛА НАД НИМ, ПРОЩАЯСЬ С ТЕЛОМ.
ОН УВИДЕЛ СЕБЯ СВЕРХУ — СТАРИК С МОРЩИНИСТОЙ ХУДОЙ ШЕЕЙ. БОРОДА ДАВНО НЕ СТРИЖЕНА. РУКИ СЛОЖЕНЫ НА ГРУДИ. ЕМУ НЕ БЫЛО СТРАШНО. НАКОНЕЦ. СУЕТА КОНЧАЕТСЯ. КОНЧАЕТСЯ КАНИТЕЛЬ.
ГРЕШНЫЙ, ИЗМЕНЧИВЫЙ, ОН НАХОДИЛ В СЕБЕ ОСКОЛКИ ЗАДУМАННОГО БОГОМ ОБРАЗА, ПЫТАЛСЯ ИХ СЛОЖИТЬ, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ, КТО ОН И ДЛЯ ЧЕГО РОДИЛСЯ В ЭТОТ МИР. ВНУТРИ ЕГО СОЗНАНИЯ ВОЗНИКАЛИ КАКИЕ-ТО ЯРКИЕ КАРТИНЫ, НО ТУТ ЖЕ РАСПАДАЛИСЬ, СЛОВНО В ТРУБКЕ КАЛЕЙДОСКОПА, СМЕНЯЯСЬ ДРУГИМИ, НЕ МЕНЕЕ ЯРКИМИ. НЕ ХВАТАЛО ФРАГМЕНТОВ, НЕ ХВАТАЛО ЛОГИКИ, А ГЛАВНОЕ — ОН НИКАК НЕ МОГ ОБРЕСТИ СТАБИЛЬНОСТЬ.
СТЕПАН УСТАЛ И ПЕРЕСТАЛ ДУМАТЬ. ПРОСТО ЛЕЖАЛ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ.
«ДЛЯ ЧЕГО Я РОДИЛСЯ? ДЛЯ ЧЕГО Я БЫЛ НА ЗЕМЛЕ? ДЛЯ ЧЕГО ЕЛ, ПИЛ… ЛЮБИЛ… НЕНАВИДЕЛ… МОЛИЛСЯ… ЛГАЛ… ГОВОРИЛ ПРАВДУ?.. ДЛЯ ЧЕГО ОДНИ ЛЮДИ МЕНЯ ЛЮБИЛИ, А ДРУГИЕ НЕНАВИДЕЛИ?»
ПОЧЕМУ-ТО ВСПОМНИЛОСЬ ВДРУГ, КАК ОДНАЖДЫ НА СЪЕМКАХ АКТРИСА ОТВЕЛА ЕГО В СТОРОНУ И СКАЗАЛА, СТРАШНО СТЕСНЯЯСЬ:
— Я ПРОШУ ВАС, НЕ ГОВОРИТЕ СО МНОЙ ТАК…
— КАК?!
— ЛАСКОВО… Я НЕ МОГУ ИГРАТЬ… Я ПРИВЫКЛА, ЧТО МЕНЯ ТОПЧУТ, УНИЖАЮТ…
«ЭТО ИСКУШЕНИЕ, — ПОДУМАЛ СТЕПАН. — КАКОЙ ФИЛЬМ СТОИТ УНИЖЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА?!»
А ЕСЛИ ЭТО НЕ УНИЖЕНИЕ? ЕСЛИ ЭТО ЕСТЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЛЮДЕЙ? ВЕДЬ БЫЛО В СТАРИНУ ТАКОЕ — ПРИ НАЗНАЧЕНИИ НА ОТВЕТСТВЕННУЮ РАБОТУ ЧЕЛОВЕКА ПРОВЕРЯЛИ НА ПРОЧНОСТЬ — СИЛЬНО БИЛИ ПО ГОЛОВЕ. СМОТРЕЛИ, УСТОИТ ИЛИ УПАДЁТ. ЕСЛИ ПАДАЛ, ПРОГОНЯЛИ…
... ОНИ ВСЕ УМЕРЛИ… — ПОДУМАЛ СТЕПАН. — А ТЕ, КТО ЕЩЕ ЖИВ, УМРУТ СКОРО… СО СВОЕЙ НЕНАВИСТЬЮ… И ЛЮБОВЬЮ. СО СВОИМИ ПРИХОТЯМИ И СТРАННОСТЯМИ… ИХ ВСЁ БОЛЬШЕ ИНТЕРЕСУЕТ ВКУСНАЯ ЕДА, ОНИ ВСЁ БОЛЬШЕ ДОРОЖАТ УДОВОЛЬСТВИЯМИ. ЛЮБВИ НЕТ, И НЕНАВИСТИ ТОЖЕ НЕТ — ТОЛЬКО ЖЕЛАНИЕ ПРОДЛИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ… ТОЛЬКО ЖЕЛАНИЕ ИЗБЕЖАТЬ СТРАДАНИЙ И ПРОДЛИТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ… НО ЗАЧЕМ ЦЕПЛЯТЬСЯ ЗА НЕЁ, ПРОКЛЯТУЮ, ЕСЛИ НЕ ЗНАЕШЬ, ДЛЯ ЧЕГО ТЫ РОДИЛСЯ, КАКУЮ ЦЕЛЬ СТАВИЛА ПРИРОДА, ВЫБИРАЯ ТЕБЯ ИЗ МИЛЛИОНОВ ДРУГИХ ЗАРОДЫШЕЙ, СЖИГАЯ ЛЕСА, ЧТОБЫ ТЕБЕ БЫЛО ТЕПЛО, УБИВАЯ ЗВЕРЕЙ, ПТИЦ И РЫБ, ЧТОБЫ ПОДДЕРЖАТЬ ТВОЁ СУЩЕСТВОВАНИЕ?! УСТРАНЯЯ ТВОИХ ВРАГОВ И СОПЕРНИКОВ… ЛИШАЯ ДОРОГИХ СЕРДЦУ ДРУЗЕЙ…
ВОПРОС ЭТОТ ТРЕВОЖИЛ ЕГО ВО СНЕ, КАК НЕУТОЛИМАЯ ЖАЖДА. СТЕПАН С НАДЕЖДОЙ ВГЛЯДЫВАЛСЯ В КОЛОДЕЦ, ОБНАРУЖЕННЫЙ ИМ ВНУТРИ СЕБЯ, ГДЕ-ТО ПОБЛИЗОСТИ ОТ СЕРДЦА, И ВЕДРО УЖЕ СВЕТИЛОСЬ ВО МРАКЕ СРЕДИ ЗВЁЗД ЧИСТОЙ ВОДОЙ, ИСПИТЬ КОТОРУЮ ЕМУ, ВИДИМО, НЕ ДАНО.
... ПОЧЕМУ Я ДУМАЮ ОБ ЭТОМ? НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЛЮДИ, КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК, ДУМАЕТ ОБ ЭТОМ, КОГДА НУЖНО СПАТЬ ИЛИ ХОТЯ БЫ ПРИДУМЫВАТЬ, КАК И ГДЕ ЗАРАБОТАТЬ, ЧТОБЫ ПРОДЛИТЬ СУЩЕСТВОВАНИЕ?..
ОН СТАЛ ОСТОРОЖНО ВЫСПРАШИВАТЬ ЛЮДЕЙ ОБ ИХ НОЧНЫХ МЫСЛЯХ, И ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ВСЕХ, ДАЖЕ С ВИДУ САМЫХ ГРУБЫХ И ПРИМИТИВНЫХ, БЕСПОКОЯТ ОДНИ И ТЕ ЖЕ ВОПРОСЫ. НО ИНЫЕ ЗАБЫВАЮТ ИХ ПОУТРУ. ИЛИ СТЕСНЯЮТСЯ ЭТИХ МЫСЛЕЙ…
ДЕЛА ЛЮДСКИЕ ВООБЩЕ БЕССМЫСЛЕННЫ И ЖЕСТОКИ. ЕДИНСТВЕННАЯ ЦЕЛЬ — ВЫЖИТЬ. НО ДЛЯ ЧЕГО?..
СПАСИСЬ САМ, СКАЗАЛ ЕМУ СВЯЩЕННИК НА ИСПОВЕДИ, И ТЫСЯЧИ СПАСУТСЯ ВОКРУГ ТЕБЯ.
НО СТЕПАН НЕ ЗНАЛ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ, КАК РАСШИФРОВАТЬ ЭТИ СЛОВА ОБЫКНОВЕННОМУ ЧЕЛОВЕКУ…

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД СТЕПАН УВИДЕЛ СОН, ПОТРЯСШИЙ ЕГО. ПРОСНУВШИСЬ, ОН НЕ УСПЕЛ ЗАПИСАТЬ ЕГО, И ПОТОМУ ЗАБЫЛ СЮЖЕТ, ИСТОРИЮ, ЗАБЫЛ ОН И ПРИЗРАЧНЫХ ЛЮДЕЙ, С КОТОРЫМИ ОБЩАЛСЯ В ТУ НОЧЬ. НО ДО СИХ ПОР ПОМНИТ ГЛАВНЫЙ СМЫСЛ СНА: ОН, СТЕПАН, БЫЛ ДРУГИМ — СПОКОЙНЫМ, СИЛЬНЫМ, И САМОЕ ГЛАВНОЕ — СТАБИЛЬНЫМ, НЕ ЗАВИСЯЩИМ ОТ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ И ПОГОДЫ, НЕ ЗАВИСЯЩИМ ДАЖЕ ОТ МОЩНЫХ ВСПЫШЕК НА СОЛНЦЕ, ОТ ТОГО, С КАКИМ ЛИЦОМ ПОЗДОРОВАЕТСЯ С НИМ УТРОМ ЖЕНА…
СТЕПАН ПРОСНУЛСЯ ПОД ВПЕЧАТЛЕНИЕМ ЭТОГО СНА. ОН ДАЖЕ ПОДУМАЛ, ЧТО НАСТУПИЛА НОВАЯ ПОРА ЕГО ЖИЗНИ.
ПРОСУЩЕСТВОВАВ СОВСЕМ НЕБОЛЬШОЕ ВРЕМЯ СНА — МИНУТЫ, А МОЖЕТ БЫТЬ, ДАЖЕ И СЕКУНДЫ, ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ — ЦЕЛЬНЫМ И СТАБИЛЬНЫМ, — ОН ЗАТОСКОВАЛ И ПОЧТИ ПОВЕРИЛ, ЧТО ЗАДУМАН БЫЛ ГОСПОДОМ ИМЕННО ТАКИМ, НО НЕ ЗНАЛ, НЕ МОГ ВЕРНУТЬСЯ К ТОМУ СВОЕМУ ПЕРВООБРАЗУ. ЗЛОПАМЯТНОСТЬ И СУЕТА — ТО, ЧТО ОН БОЛЬШЕ ВСЕГО НЕНАВИДЕЛ В СЕБЕ, БЫЛИ, КАК КРАСНЫЕ РОДИМЫЕ ПЯТНА НА ТЕЛЕ. НАВЕРНОЕ, ИМЕННО ЭТО ИЛИ НЕЧТО БЛИЗКОЕ ИНДУСЫ НАЗЫВАЮТ КАРМОЙ.

Однажды в гости к Степану пришел его дальний родственник. Мужчина лет сорока с ухватками обрусевшего шляхтича (что может быть отвратительнее?!), довольно приятной внешности. Через полчаса разговора с н