29 марта 2024  13:29 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 13 июнь 2008 г.


История


С.Рацевич

Глазами журналиста и актера



Продолжение, начало в № 3



Принаровье.

Такое наименование этот край с русским населением в 25 тысяч человек получил по своему географическому положению. Деревни разбросаны по обе стороны реки Наровы. 20 больших и малых деревень в непосредственной близости от реки, 15 отступили вглубь на 6-10 километров.
Три района составляет Принаровский край. Верхненаровье - от Сыренца (Васкнарва) до Омута, второй район называется Средненаровье - от Омута до Усть-Жердянки и, наконец, Нижненаровье, охватывающее селения ниже водопада вплоть до впадения реки в Финский залив.
Население, в основном, занято земледелием. Исключение составляют малоземельные и безземельные, главным образом жители Верненаровских деревень Сыренца, Скамьи, Ям, вынужденные заниматься отхожим промыслом: шить сапоги, ловить рыбу, уходить в города на строительные работы и, как промыслом, заниматься огородничеством.
Бедны принаровские земли. Из-за обилия песчаных почв они никогда не отличались плодородием и потому всегда требовали тщательного ухода, большого труда. В тридцатых годах правительство буржуазной Эстонии предложило принаровским крестьянам перейти на хуторское хозяйство. Компания успеха не имела. Слишком велика тяга у русского крестьянина жить в деревне. Не в характере русского человека, общительного, привыкшего жить на людях, следовать примеру замкнутого, предпочитающего одиночество эстонца.
Заблуждались те, кто по внешнему виду русских деревень, - добротные жилые дома, крытые лучиной, толью и даже железом, - приличные дворовые постройки, - определяли достатком русского крестьянства. Нужды было немало. Никому не хватало на весь год своего хлеба. По окончании сельскохозяйственного сезона население устремлялось на заработки: на лесозаготовки в прилегающие к деревням леса, в сланцевый бассейн, на строительство и ранней весной, как только открывалась навигация, на сплавные работы, на погрузку лесом и дровами барж.
Росло население деревень. Очень небольшой процент молодёжи задерживался в городах, большинство, получая родительское наследие, навсегда связывало свою судьбу с землёй, крестьянским хозяйством, вступало в брак.
Кооперация нашла благоприятную почву для своего развития в Принаровье. В каждой деревне открывали кооперативные торговли, успешно конкурировавшие с частниками. Кооперация взяла в свои руки скупку клюквы, брусники, другой лесной ягоды, которую собирало женское население.
Не приходится говорить, сколь огромную пользу принесло населению открывшееся в Скарятине Верхнепринаровское сельскохозяйственное общество, снабжавшее крестьян сельскохозяйственными машинами, удобрениями, семенами. Общество приобрело земельный участок площадью в 13 гектаров, на котором под руководством агронома Николая Петровича Епифанова производились опыты по испытанию и выращиванию яровых культур, культурных трав, овощей, плодовых деревьев.
Близость города и возможность без особого труда сбывать на рынке сельскохозяйственную продукцию заставляло принаровцев обращать серьезное внимание на увеличение и качество молочного скота. Нелегко было конкурировать с эстонскими хуторянами, доставлявшими на городской рынок отличного качества молочные продукты.
- Сверчу масло дома... Продать его не трудно... Город всё съест, - так рассуждали незадачливые принаровские хозяева, которые в скором времени на собственном опыте убедились, говоря, что «плоховато пошло на рынке масло, то оно прогорклое, то пересолено, то ещё что-нибудь...»
За своё некачественное масло принаровец с трудом получал 220 центов за килограмм, в то время, как стоимость заводского масла держалась в пределах 275-320 центов. Зачесали свои затылки принаровские крестьяне и пришли к выводу, что дальше торговать маслом нужно только высокосортным и решили миром, что нужно в Скарятине строить Верхненаровское молочное товарищество с маслоделательным заводом.
Деятельность молочного товарищества приняло широкий размах. Крестьяне охотно возили на ферму молоко, его было достаточно для переработки в масло, качество его было значительно лучше доморощенного, оно выдерживало конкуренцию с продукцией эстонских молочных товариществ.
Стремление принаровцев учить своих детей грамоте в школе оставляло желать лучшего. По данным переписи населения Эстонии за 1934 год по всему государству 7,4 % ребят старше десятилетнего возраста не посещало школу.
В Принаровье таких, не посещающих школу, было 39 %. Цифра огромная, вызывавшая серьезную тревогу и наводившая на печальные размышления. В средних и высших учебных заведениях училось менее 3 % принаровской молодёжи.
Многие крестьяне, по причине материальных затруднений, не имели возможность давать своим детям среднее и, тем более, высшее образование из-за расходов на оплату обучения (квартира, питание). Но не может быть оправданий тому, что родители забирали детей из 4-5 классов и направляли их в пастухи, требовали помощи в крестьянской работе, отдавали в сапожники.
Моё назначение на должность инструктора по внеклассному образованию в Принаровье состоялось осенью 1932 года. Разговоры о переводе из Причудья возникали ещё в 1931 году. Правление Русских просветительных обществ высказывало недовольство поведением тогдашнего инструктора Принаровья Ф. Т. Лебедева, злоупотреблявшего спиртными напитками, участвовавшего в попойках с деревенской молодёжью. Увольнение Лебедева не прошло незамеченным и безболезненным. Например, в Скорятине и Сыренце у него было немало друзей, которые категорически возражали по поводу его отстранения.
На южной окраине города за фабричными корпусами Кренгольма находится Кулгинская пристань (выше водопада). Здесь в период навигации бурлит жизнь. Идёт разгрузка барж с дровами. С верховьев Наровы приезжают крестьяне с сельско-хозяйственной продукцией, кожаные изделия везут из Сыренца и Ям, едут по делам в Нарву пассажиры. Это по утрам, когда прибывают пароходы. После обеда иная картина. Для принаровских кооперативов и частных торговель грузят мешки с сахаром и солью, бочки с сельдью и керосином, мануфактуру. С огромными тюками за плечами шагают на пристань возвращающиеся домой крестьяне. И такая картина ежедневно. У пристани Кулгу в ожидании пассажиров конкурирующие между собой колёсный пароход «Заря» и моторная лодка «Хелью». Оба судна выходят в рейс одновременно. Разница между ними большая. «Хелью» меньшая по величине, обладающая маневренностью и скоростью значительно большими, чем неповоротливая и тихоходная «Заря», раньше достигает конечной цели плавания. Зато «Заря» вместительна, может принять на борт не одну сотню пудов товаров и много пассажиров.
Цена за проезд на обоих судах одна и та же. В целях конкуренции команда имеет указание делать всевозможные поблажки пассажирам. Для плоскодонной «Зари» не составляет труда причалить к любому берегу, высадить, взять нового пассажира, не взирая на то, что здесь нет пристани. На «Хелью» буфета нет, зато он имеется на «Заре». Сразу же за кулгинским каналом проворная «Хелью» вырывается вперёд, значительно опережая широкую, словно распластанную на воде «Зарю». Тяжело хлопают её колёса, осыпая брызгами воды спускающиеся с берега густые ветви кустарника... Позади Нарва. В яркой синеве летнего знойного дня виднеется Герман, купола церквей и красные башни фабрик Кренгольма... На пятьдесят километров тянется речной путь до Чудского озера...
Зимнее сообщение у принаровцев более сложное, беспокойное и, конечно, продолжительное. Тремя путями сообщаются принаровцы с Нарвой. По льду реки с остановками на хуторе Барыгина под Криушами, второе место отдыха и кормёжки лошадей недалеко от Омута на постоялом дворе у тётки Дионисии, деревенские запросто называют это место «хутор Дивонисихи», а далее без остановки до места назначения.
Второй путь кружной, самый дальний, занимающий наибольшее время. На поезде до Извоза, а далее через Пюхтицы и Овсово на лошадях в направлении Ям и Сыренеца.
И, наконец, третий путь для любителей острых ощущений, желающих испытать крепость нервов, - вдоль эстонско-советской границы. По этой дороге сообщаются жители залесских деревень - Кондуш, Загривья, Радовели, Мокреди и близь лежащих к ним хуторов. Дважды мне пришлось совершать такой путь на лошади и один раз на велосипеде, каждый раз в январе месяце для проведения 19 января крещенского спектакля в деревне Кондуши.
Небольшого роста, бойкая лошадёнка кондушского мясника Бреганова, весело бежит по Гдовскому тракту. Незадолго до первой мировой войны рядом с дорогой шёл рельсовый путь, соединявший Нарву со Гдовом и Псковом. В пору существования Эстонского буржуазного правительства железную дорогу разобрали. О ней напоминает кое-где сохранившаяся песчаная насыпь.
Пересекаем замерзшую Плюссу. Дорога скучная, однообразная. По обеим сторонам редкий кустарник, а дальше, куда ни посмотри, обширные болота с одинокими полуразвалившимися сараями.
Проехали небольшую деревню Низы. За ней в стороне чуть виднеются крыши домов Усть-Черно. Через несколько километров сворачиваем вправо в сторону леса. Едем по бездорожью, по кочкам и рытвинам, лавируем среди кустарника и одиноких деревьев, тем самым сокращая дорогу до пограничной полосы.
- Смотри, Степан Владимирович, - говорит Бреганов, - вот здесь с левой стороны начинается граница между Эстонией и СССР.
Пытаюсь разглядеть и найти в сгущающихся сумерках пограничные столбы или какие-нибудь знаки, обозначающие, что здесь кончается буржуазный мир и начинается мир социалистический.
Высказываю по этому поводу своё удивление. Бреганов смеётся:
- Не ищите столбы! Их заменяют ёлочки, кустики, а то просто знаки лесных просек... Где-нибудь за деревом за нами подглядывают советские пограничники, а нам кажется, что никого нет...
Мне становится не по себе. Ёжась, ближе придвигаюсь к вознице, как бы ища у него защиты. Бреганов понимает моё состояние.
- Да вы не бойтесь, ничего не случится. Мы постоянные гости на границе, иногда даже поговорим с ребятами, они хорошие, ведь такие же люди, как и мы...
- А эстонские пограничники тут проходят, - показываю на лес с правой стороны.
- Сколько раз проезжал, никогда не видел. Зато звери любят перебегать эту дорогу - лоси, зайцы, лисицы. Попадались и волки-одиночки, но нападений не было.
Вдруг слева от нас на довольно близком расстоянии раздался оглушительный лай. Это меня ещё больше насторожило и, не скрою, привело в беспокойство.
- Советские пограничники совершают свой очередной обход леса, - сказал Бреганов и торопливо подогнал коня, - маленько потерпите, скоро кончится лес, свернём направо, дорога пойдет открытым местом по пашням, а там и до Кондуш рукой подать...
Быстро стемнело. Повалил густой снег. Напрасно я пытался разглядеть место, где кончается лес и начинается открытое поле. Ничего не было видно. Сплошная тьма окутывала заснеженную дорогу. Мне показалось, что ей нет конца. Я молчал и ждал, больше ни о чём не спрашивал, ушёл в думы о сторонних делах, заглушая в себе боязнь каких-то могущих произойти событий на границе.
Стало чуть светлее. Мы выехали из лесной чащи и оказались на повороте на Кондуши...
Следующий раз я ехал вдоль границы с другими чувствами. Ничего меня больше не волновало, не беспокоило. Теперь меня всё до мелочей интересовало. Мечтал увидеть пограничников, решил, если кого увижу, с ним поговорю. Но встреча не состоялась.
Была бесснежная зима. Решил ехать в Кондуши на велосипеде. До поворота в лес ехал без приключений. А дальше вдруг пошёл снег, да такой пушистый, крупными хлопьями, что передвигаться на велосипеде не стало никакой возможности и пришлось его волочить волоком до самых Кондуш.

Памятники старины Принаровья.

Приближаясь к Сыренцу, независимо с какой стороны, по реке Нарове или со стороны Чудского озера, сразу же обращаешь внимание на развалины древней крепости, находящейся в истоках реки.
Сыренецкая крепость Нейшлосс, по шведски - Нишлот, была построена ливонским орденмейстером Госвин фон Нериксом в 1349 году, т.е. в тот период, когда ливонские рыцари в 1345 году получили от датчан Нарвский Вышгород, превратив его в мощное береговое укрепление.
Размеры крепости были невелики: 25 метров в длину, 15 метров в ширину и 12 метров в высоту при толщине стен в три с половиной метра. Крепости сразу же по окончании строительства пришлось испытать силу русского оружия. Русская армия разрушила крепость в 1349 году. Восстанавливали крепость таллиннские мастера целое столетие.
В мае 1558 года, когда ивангородские воеводы Григорий Куракин и Иван Бутурлин захватили Нарву, было решено овладеть крепостью Сыренец.
Князь Курбский в своей истории пишет, что после взятия Нарвы «...взят град другой, немецкий, Сыренск глаголемый, иже стоит на реке Нарове, идеже она исходит из великого озера Чюцкого...»
По словам Курбского русские стреляли по Сыренецкому замку три дня, после чего ливонские рыцари сдали его на милость победителей 7 июля 1558 года. В продолжении 23 лет крепостью владел московский царь, а в 1581 году её вместе с Нарвой отобрал полководец шведской армии Понтус де Лагарди. Владычество шведов над Сыренецкой крепостью продолжалось более 100 лет до 1704 года с небольшим перерывом в пять лет, когда ею овладел царь Алексей Михайлович, вынужденный в 1661 году вернуть крепость шведам.
В законодательных актах Российской империи дважды встречается название селения на берегу Чудского озера - Сыренца и один раз находящаяся в 8 километрах от Сыренца деревня Ямы.
В договоре о перемирии, заключенном полномочными российскими и шведскими послами в «Валиесаре между Ругодива и Сыренска на Нарове реке» указывается, «чтоб его Царским Величеством были Сыренск со своей рыбной ловлей, да деревнею Ям, по сей стороне Сыренска на реке Нарове с рыболовными деревнями, которые по другую сторону стоят Сыренска, по берегу Чудского озера меж Сыренска и Лаюского уезду...»
Так с 1704 года Сыренец окончательно перешёл к России. Печальна оказалась судьба крепости-замка. Частью его разрушила война. Частью он горел. С тех пор до наших дней стоит Нейшлосс в развалинах, разрушаемых временем исторический памятник владычества ливонских рыцарей, шведских поработителей, героизма и славы русского оружия.
Указом Петра I Сыренец был объявлен уездным городом Ингерманландской губернии с припиской к Шлиссельбургскому воеводству. Как город, Сыренец просуществовал до 1780 года, когда Екатерина II провела новое деление Российской империи по губерниям и Сыренец лишился городских прав, став селом.
Каким же образом древнее название Сыренск-Сыренец получило в наше время наименование Васкнарва. Сперва разберёмся с названием Сыренец. Оно не случайно. Местность, где находится село, окружено водой: Чудское озеро, реки Нарова, Ямская Струга и обширные болота кругом. Село расположено в низине - сырость ощущается постоянно.
По исследованиям эстонских историков Сыренец в старину назывался Вастне-Нарва, что означало против, на другом конце. Позднее слово «vastne» исказилось до «vasa» и в конце концов зазвучало с Нарвой как «Vasknarva».

Поэтической романтикой глубокой русской старины овеяна в центре Принаровья местность, именуемая Скарятина гора. На её вершине раскинулся Кресто-Ольгинский погост.
В наше время слово «погост» чаще всего ассоциируется с кладбищем. Но в старину оно обозначало довольно большую административно-территориальную единицу, состоявшую из нескольких волостей, с множеством сёл и деревень. Погостом называлось и самое значительное поселение этого района, служившее его административным центром. Здесь жили представители светской и церковной власти, проходили народные сходы, ярмарки, религиозные и другие празднества. Крестьяне из окрестных деревень съезжались сюда на лодках, толпились у трапезных церквей и под крыльцами, шумели в лавках и питейных заведениях. Здесь были приказы, суды, лавки и ремесленные мастерские, амбары и склады, школы и церкви - одним словом на погосте сосредотачивалась вся духовная, культурная, хозяйственная и политическая жизнь округа.
Далеко виднеется белокаменная твердыня - Кресто-Ольгинский храм. Он царственно величав. Ему, расположенному на горе, хорошо слышен никогда не умолкающий рокот бурных Скарятинских порогов, по которым в стремительном беге мчится Нарова...
Напевным широким голосом звучит большой колокол Кресто-Ольгинской церкви. Его хорошо слышно в Скарятине и Омуте, через реку в Верхнем и Князь-селе, в тихую безветренную погоду к нему прислушиваются, собираясь на богослужение, крестьяне Загривья и Переволока. Впритык к Ольгинскому храму сохранилась выстроенная в 1237 году маленькая по размерам Никольская церковь, которая была свидетелем больших потрясений, горя и радости государства Российского. Своды купола храма поддерживают массивные каменные колонны в обхват четырёх взрослых людей. Церковь Николы хранила изумительные шедевры древней иконописи. Более пятисот лет насчитывали иконы Девы Марии, Спасителя и Иосифа. Четырехсотлетнюю давность имел образ Петра и Павла. Обращали на себя внимание иконы старинного письма неизвестных крепостных художников - «Моление о чаше», «Никола-Чудотворец». Помещику пришлось не по вкусу изображение «Всевидящего ока» под куполом храма и он велел его замазать. Колокольня Никольской церкви выстроена значительно позже: в 1821 году. Храм с трудом вмещал более 100 молящихся. В 1887 году было закончено строительство большого храма в честь княгини Ольги.
С именем Ольги связано немало событий и не меньше легенд. Несколько сот лет тому назад берега реки Наровы в этом месте были мало обитаемы. Непроходимые ласа скрывали множество диких зверей, живших в таком изобилии, что местность между Ольгиным Крестом и деревней Степановщина получила название Зверинец и сохранило его до сих пор.
Киевская княжна Ольга, жена князя Игоря, стоявшая во главе древнерусского государства в годы малолетства её сына Святослава Игоревича, совершая поездки по Руси, часто бывала в Новгороде и Пскове, ибо её родная деревня Выдро-Ольжино (Ольженец) находилась вблизи погоста Выбуты в 12 верстах от Пскова. Поэтому неудивительны её частые приезды охотиться на берега Наровы, на остров, носящий по сиё время название Ольгин остров. Переплавляясь через реку, Ольга едва не утонула на порогах. Чёлн, на котором она плыла, опрокинулся, сопровождавший княжну дружинник Илья утонул и был похоронен на высоком холме около Степановщины. Холм до сих пор называется «Ильина гора». Спасшись от смерти, княгиня Ольга долго молилась перед каменным крестом, стоявшим недалеко от того места, где позднее построили Никольскую церковь. Много лет позднее крест был вделан в стену Кресто-Ольгинской церкви. Нишу с крестом застеклили и снабдили надписью: «Сей каменный крест по местному преданию личный дар святой Ольги».
Много лет на территории погоста, на окружающих его холмах, близлежащих оврагах археологическими экспедициями, частными лицами, любителями старины из числа местного крестьянства производились раскопки.
При рытье окопов в 1915 году во время первой мировой войны из траншей было извлечено большое количество скелетов. Груды нагроможденных камней по дороге от погоста в сторону деревни Степановщины свидетельствуют о существовании древних сооружений. Тут же находили кольца и старинные монеты, в том числе монету с квадратным отверстием в середине и китайскими письменами, бронзовый перстень с изображением крылатого коня. На расстоянии километра от Ольгина-Креста в сторону деревни Омут сохранился небольшой холмик с водруженным на нём с незапамятных времён грубо высеченным каменным крестом, со следами истёртой надписи. В 1937 году крест исчез. Его использовал под фундамент перестраиваемого дома житель деревни Степановщины. Летом 1938 года сюда приезжала группа студентов археологического кабинета Тартуского университета и во время раскопок древнего кургана обнаружила старинное кладбище со множеством человеческих скелетов. Тут же находили бронзовые браслеты и броши, относящиеся к XII столетию
Следы мест с историческим находками вели на значительное расстояние от Кресто-Ольгинского погоста. В 8 км. в деревне Кондуши извлекли из земли монеты времён князя Владимира (988г.).

Cыренец.

По населённым пунктам Принаровья совершим путешествие вниз по течению реки. Прибываем сперва в Сыренец, на берегу Чудского озера, у истока Наровы.
Петровский период был началом его крупного заселения на богатую рыбную ловлю в озере и реке устремлялись выходцы Псковской и Новгородской губерний. Здесь скрывались от солдатчины, пользуясь тем, что до 1797 года закон освобождал Принаровский край от рекрутской повинности. В Сыренце находили приют бежавшие от немецких помещиков эстонские батраки. В разношерстной массе населения Сыренца было немало людей с уголовным прошлым, неудачников в жизни, искателей приключений.
В конце ХIХ столетия здесь проживало около 1000 человек. Строились вдоль берега озера и реки по обе стороны как большой улицы. Насчитывалось около 200 домов. Зажиточное население возводило кирпичные дома, беднота ютилась в деревянных домишках, причем те и другие на случай наводнения строили жилища на высоких фундаментах.
Наводнения были частым явлением в Сыренце, особенно весной, во время половодья. В те времена уровень Чудского озера значительно разнился с теперешним. В 1923 году Нарова повсеместно вышла из берегов и затопила многие прибрежные деревни. В тот год в Сыренце жители общались на лодках, скотину заранее эвакуировали на эстонские хутора. Озёрная вода полностью затопила и Сыренецкое кладбище. В ужасе сыренчане наблюдали, как в стремительном беге воды плыли с поломанными крышками гробы с находящимися в них покойниками.
Не меньше горя причиняли Сыренцу частые пожары. В 1832 году сгорело 46 домов. Через тридцать лет произошёл более опустошительный пожар, уничтоживший 64 дома. Из-за пожара в 1901 году лишилось крова более 400 человек, сгорело 82 дома, в том числе построенное в 1864 году здание церковно-приходской школы. Имелись тяжелораненые и обгоревшие. В огне погибло много скотины.
Невольным очевидцем пожара в Сыренце днем 24 мая 1939 года оказался и я. По неосторожности одного домохозяина, обронившего в подвале своего дома горящую спичку, загорелась изба на окраине села. Сильный ветер помогал огню перебрасываться с одного здания на другое. В этот день сгорело 13 домов.
Безземельные сыренчане, имея крохотные приусадебные участки, занимались огородничеством, а в основном работали на отхожих промыслах. Оживленное торговое движение между Псковом, Юрьевом, Нарвой по Чудскому озеру требовало водителей ладей, матросов, грузчиков. Ими были сыренчане. Когда в связи с открытием железной дороги сократились перевозки по воде, сыренчанину пришлось на месте искать новые источники заработков. Он шёл за сапожный верстак. Появились предприниматели, работодатели. Потребовались рабочие на кожевенные заводы, открытые в Сыренце. Производство обуви охватило соседние деревни (Скамья, Ямы). Расслоение населения быстро прогрессировало. С одной стороны зажиточный, буржуазный класс объединял заводчиков, сапожных предпринимателей, скупщиков рыбы, владелец торговель. Составлявшие большинство сапожники, рыбаки, ремесленники жили в сильной нужде, естественно были озлобленны, недовольны своим положением, искали забвения в вине. Процветала торговля алкогольными напитками в казёнке, не менее бойко торговала спиртными изделиями и аптека.
Социально-экономическое неравенство усиливали и углубляли политические противоречия, вражда проникала в общественную жизнь. Например, нигде в Принаровье так остро и болезненно не дебатировался вопрос о старом и новом стиле, как в Сыренце среди прихожан Ильинской церкви. Споры переходили в ругань и драку. Бунтарством в основном занималась буржуазная прослойка, местные богачи Абрамовы, Заутины, Кузьмины, Реньковы во главе с церковным старостой, владельцем кожевенного завода Маховым.
В такой же нездоровой обстановке проходила в Сыренцах культурно-просветительная работа. И здесь царил политический антагонизм. Молодёжь богачей, чиновников занималась в просветительном обществе «Баян», у которого имелся арендованный в центре Сыренца кирпичный дом, переделанный в клуб. Здесь собирались «сливки сыренецкого общества», для которых задачи просвещения отходили на второй план, уступая место всякого рода развлечениям, интимным вечеринкам, банкетам, встречам и проводам в сопровождении пьяного застолья.
Трудовая молодёжь стороной обходила «Баян». Для неё родным домом стал зал сыренецкого пожарного общества рядом с крепостью Нейшлосс., где часто ставились спектакли, читались лекции, работала библиотека. Вид пожарки был непригляден, она напоминала сарай. Деревенские активисты из сапожников и рыбаков - Лябчихин, Райбушкин, Соколов, Заутин и многие другие без руководителей, собственными силами, как могли и умели участвовали в просветительской работе, вели за собой остальную молодежь. Деятели «Баяна» считали для себя унизительным оказывать помощь молодёжи пожарного общества, боялись скомпрометировать себя в глазах власть имущих Сыренца.
О такой ненормальной обстановке в Сыренце мне стало известно в 1932 году, когда я вместо Ф. Лебедева получил назначение на должность инструктора Принаровья. Прежде, чем ехать в Сыренец, я постарался увидеть и лично поговорить с общественными деятелями соседних деревень. Буквально все в один голос утверждали, что обстановка в Сыренцах создалась настолько острая и непримиримая, что о спокойной, деловой работе не могло быть и речи до тех пор, пока в «Баяне» не прекратятся попойки и из его состава не выведут таких смутьянов, как Малахов и компания, агента политической полиции Шмидта и аптекаря-немца фон Бокка, занимавшегося спаиванием молодёжи.
Первая трудность на моём пути заключалась в том, что я, как представитель Союза Русских просветительных обществ, обязан был работать в организации, состоявшей членом Союза. Сыренецкое пожарное общество не входило в Союз. Но с другой стороны, моя обязанность заключалась в объединении на местах всей молодёжи для оказания ей помощи во всех культурно-просветительных мероприятиях. Предстояло вовлечь молодёжь пожарного общества в «Баян». С моей точкой зрения согласилось правление Союза, но с других позиций подошли деятели «Баяна». Их беспокоило, что появление молодёжи пожарного общества вызовет политическую реакцию, а в то время, как известно, в Эстонии царили профашистские настроения. Начались длительные переговоры. Деятели пожарного общества подходили к разрешению наболевшего вопроса трезво и по деловому, стремясь навсегда положить конец сыренецким распрям. Со стороны руководства «Баяна» я не находил поддержки, ибо они считали меня виновником снятия с должности Ф. Лебедева. Опровергать подобные домыслы не было смысла, ибо руководители «Баяна» потеряли постоянного собутыльника.
Старейшей школой в Принаровье была Сыренецкая с шестью классами обучения, построенная в 1905 году. Её долголетним заведующим был Павел Григорьевич Пшеничников, старый, опытный учитель, по праву считавшийся в крае одним из эрудированных педагогов.
П. Г. Пшеничников большое внимание уделял и общественным делам села. С ним консультировались и от него получали советы деятели всех сыренецких организаций. Он ни от кого не скрывал своих прогрессивных взглядов на жизнь, нетерпимо относился к тем, кто обижал бедных, ущемлял интересы трудящихся. С широкими взглядами на современную жизнь П. Г. Пшеничников прозорливо оценивал политическую обстановку, никогда не пресмыкался перед властью, воплощая в себе лучшие качества сеятеля на ниве просвещения. Говорил, что думал, а думал только о благе народа. Не боялся вступать в споры по политическим вопросам со школьным советником, не скрывал своих политических убеждений: жить для народа, добиваться его экономического благополучия, помочь, кому трудно, правильно видеть и оценивать события, происходящие в Советском Союзе. За глаза П. Г. Пшеничникова называли коммунистом.
По стопам отца пошёл его сын Борис Павлович Пшеничников, воспитанник Нарвской гимназии, ставший врачом по окончании Тартуского университета. По своим политическим убеждениям он был ярым противником буржуазного строя в Эстонии, открыто выступал в защиту прав и интересов рабочих и крестьян.

Скамья.

Скамью называют воротами Принаровья, - правильнее сказать второй восточной частью ворот Принаровья, поскольку её западной частью является Сыренец. Когда въезжаешь с Чудского озера в реку Нарову, первое, на что обращаешь внимание, что бесспорно украшают оба берега - два белокаменных храма, сверкающая на солнце своими голубыми куполами Скамейская Ильинская церковь и против неё зеленоглазый Сыренецкий собор.
У Скамьи много общего с Сыренцом. Их роднит бедность большинства населения. Безземельники занимаются отхожим промыслом, шьют сапоги, ловят рыбу, выращивают овощи, собирают ягоды. Кооперация отсутствует. Население в цепких руках торговцев Беккера, Любомирова, Любомудрова.
Деревни породнились, родственники на обоих берегах, часто общаются между собой, ездят в гости.
Заинтересовавшись прошлым Скамьи, я узнал, что название это не случайно. В старину процветал здесь ладейный промысел. Десятками из Пскова по озеру плыли крупные парусные и весельные ладьи. В Скамье ладейщики отдыхали, любили сидеть на берегу реки на огромных скамьях, любовались красотой реки, развалинами Сыренецкой крепости...
Впервые попадая в Скамью, сразу видишь разницу, существующую между домами бедняков и зажиточных людей. С края деревни поражаешься красотой двухэтажного дома-терема, построенного в русском стиле с резными украшениями, типичными над окнами наличниками. Рядом с ним несколько более скромный барский дом, но тоже добротный, помещичий. Их владельцы - местные богачи Громовы, которым принадлежали сотни гектаров леса, пашен, покосов, выгонов.
И тут же, буквально в нескольких шагах, лачуги скамейских бедняков, покосившиеся избёнки с подслеповатыми, собранными из кусков разбитого стекла окнами, полуразвалившимися дымовыми трубами и крыльцами, которые грозят в любую минуту развалиться. Дома выстроились вдоль одной береговой улицы у самой реки. Рядом с церковью кирпичный двухэтажный дом для церковного причта. Далее такой же дом купца Любомирова и снова безрадостная картина убогой деревенской постройки, свидетельствующая о бедности их владельцев.

На деревенских сходках не раз поднимался вопрос об организации кооперативной торговли и скупке по твёрдым государственным ценам продукции собственного производства. Но скамейские купцы действовали согласованно и не выпускали из своих рук деревенских покупателей, забиравших у них в долг товар по заборным книжкам. Должники ничего не могли предпринять, чтобы вылезти из долгов и раз и навсегда освободиться из-под опёки частных торговцев.
В Скамье имелась молодёжь со средним образованием, дети скамейских купцов, но их социальное положение заставляло больше думать о всякого рода развлечениях и удовольствиях, нежели заботиться об улучшении условий жизни бедноты.
В отличие от Сыренца, здесь не особенно пытались будоражить политическую и общественную жизнь, она протекала в рамках строгой вековой патриархальности, христианского смирения и послушания. Не было вожаков, отсутствовали смельчаки, которые могли бы зажечь массы, увлечь за собой крестьянскую бедноту. Она пребывала в покорности и покое. Трудно было раскачать на это дело педагогов.
В России Скамейская церковно-приходская школа занимала ведущее положение в образовании населения Принаровья. Пополнение её шло за счет учащихся многих деревень. Окончившие её получали право учительствовать в школах начальной грамоты. Теперь она превратилась в обычную начальную шестиклассную школу.
Долгие годы её заведующим был учитель с высоким образованием Николай Георгиевич Гейнрихсен, совсем не похожий на своих коллег из соседних школ, натура экзальтированная, увлекающаяся философией, литературой, театром. Любил шахматы, музыку, старался привить детям интерес к ручному труду, увлекал их историей и географией.
Его постановки со школьниками на крохотной школьной сцене вызывали недоумение и критические замечания. Будучи поклонником драматургии Гоголя, он не побоялся с малолетними артистами сыграть постановки "Тарас Бульба" и "Вий". Мне не пришлось их видеть, но те, кто был на спектаклях, рассказывали, что постановки напоминали пародийное представление "вампуки" в театре "Кривое зеркало".
В народном доме Скамейского просветительского общества "Принаровье" Н. Г. Гейнрихсен со взрослой молодёжью экспериментировать не решался. Когда отсутствовал инструктор, спектакли в Скамье готовил окончивший Нарвскую гимназию Василий Любомиров, способный деревенский выдвиженец с незаурядными сценическими данными, начитанный, большой поклонник театра.
В Скамье любили играть и смотреть спектакли. В Принаровье это была единственная деревня, имевшая в своём драматическом кружке культурный костяк, состоящий из молодёжи со средним образованием. Это Нина и Марина Громовы, Клавдия Любомудрова, Василий Любомиров, сын учителя Гейнрихсена - Леонид Гейнрихсен, все большие поклонники драматического искусства, распределяли между собой главные роли, а второстепенные поручали любителям, которые играли в школьных спектаклях у Н. Г. Гейнрихсена. Это Михаил Ялузин, Александр Бумагин, Анатолий Солинин, Николай Щербаков, Михаил Воронцов, Пётр Леманов не один раз играл в моих спектаклях на сцене народного дома.
В Скамье очень популярен был драматург А.Н. Островский, пьесы которого "На бойком месте", "Не всё коту масленица", "Поздняя любовь", "Без вины виноватые" смотрели селяне и приезжие из других деревень. Помню, как просили меня чаще ставить пьесы из жизни крестьян, о тяжёлой их доле, о любви и страданиях подневольной русской девушки.
Моя квартирная хозяйка в Скамье не раз говорила: "Играй такие спектакли, где вдоволь можно поволноваться и поплакать!". А такие пьесы у меня в репертуаре были: "Московская бывальщина", "Чужое добро впрок не идёт", "Серебряная руда".

Гефсиманский скит.

Из Сыренца, прежде чем попадёшь на дорогу в Ямы, нужно проходить болотными тропами, минуя низкий чахлый кустарник. В двух километрах от Ям сворачиваешь с дороги влево в лес, где под сенью могучих сосен схоронился Гефсиманский скит.
Скит - слово греческое, означает подвижник, аскет. В нашем понимании - скит - место уединения и отшельничества православных христиан и старообрядцев, стремящихся жить вдали от людей, быть в полном одиночестве, пребывая в посте и молитве.
Как могло случиться, что в одном из густонаселённых районов Принаровья между Сыренцом и Ямами оказался вдруг скит, да ещё с таким поэтически-библейским наименованием, как Гефсимания?..
В Пюхтецком женском монастыре оказалось немало монахинь весьма преклонного возраста, которые по состоянию здоровья не могли работать и быть полезными в большом хозяйстве монастыря, куда постоянно поступали новые, более молодые монахини и для них не хватало жилья.
На средства монастыря приобрели возле деревни Ямы лесной участок, расчистили его, возвели постройки, жилой дом с кельями, маленькую церковь и перевезли из Пюхтец немощных монахинь. Так возник Гефсиманский скит, проще сказать богадельня для престарелых, беспомощных монахинь, которые соблюдали здесь монастырский устав и сохраняли все порядки монастырского уклада жизни. Для обслуживания находящихся в скиту из Пюхтецкого монастыря были присланы три монашки среднего возраста. На их обязанности было варить пищу, ухаживать за скотиной и вести всё хозяйство. Для совершения богослужений в скит приезжал настоятель Ямской церкви о. Аркадий Лебедев.
Приятная тишина всегда царила за ветхим частоколом Гефсимании. Сюда редко кто заходил, да и был скит в стороне от дороги.
Всем хозяйством управляла немолодая мать Прасковья, приветливо встречавшая каждого, кто с добрыми намерениями заходил в Гефсиманский скит. Не один раз, работая в Ямах, заходил я сюда и каждый раз ощущал радость пребывания в тишайшем уголке. Могучие сосны с широкими раскидистыми ветвями стояли на страже покоя обители. Неумолчные голоса птиц напоминали, что где-то совсем близко другая жизнь, совсем непохожая на эту с будничными интересами, мирскими беспокойствами, людскими заботами, радостями и печалями...
Когда входишь в скит, первое, что бросается в глаза, отсутствие людей. Словно здесь никто и не живёт, никого нет. Мое удивление прервало появление на лесной тропочке семенившей с ведром в сторону колодца старенькой монашки. На моё приветствие "Доброго здоровья!" ответа не последовало. Мне показалось, что монашка меня не услышала. Быстро набрав воды, она тем же путём вернулась в продолговатый одноэтажный дом с маленькими окошечками. Здесь в кельях пребывали монахини. Пройдя мимо церкви, двери которой были закрыты на большой висячий замок, я увидел высокую женскую фигуру, одетую во всё чёрное и, что меня особенно поразило, лицо, которой было до самых глаз закрыто чёрной кисеёй. Судя по походке это была далеко не старая женщина. Мы поздоровались и разошлись, но первое впечатление не давало мне покоя. В дальнейшем, познакомившись с настоятельницей, я услышал от неё рассказ об этой монашке. "Эта женщина, молодая и красивая. Была замужем, родила дочку и жила вполне счастлива. Неожиданно она заболела и не чем-нибудь, а страшной болезнью - проказой. Долгие годы лечения в лепрозории победили болезнь, но оставили свой страшный след на её красивом когда-то лице. Вернуться домой ей не позволила гордость и она ушла в монастырь.
С позволения настоятельницы я посетил дом и кельи, в которых жили монашки. Кельи как две капли воды походили одна на другую. В каждой из них, размером 6 - 7 метров с одним окном, завешенным ситцевыми занавесками, стояли две железные кровати, между ними маленький столик у окна. На столе белая скатерть с вазочкой и полевыми цветами. В правом углу большая и несколько малых икон с теплящейся лампадкой.
Зайдя в одну из келий, я увидел такую картину. На кроватях, поверх одеял, лежали две монашки. К моему приходу они отнеслись совершенно безразлично. Я даже подумал, что они спят, так как глаза у них были закрыты. Но по шевелению бледных впалых губ я понял, что они не спят, а молятся. Без единой кровинки на лицах их восковые, высохшие лица напоминали полуживых людей, с минуты на минуту ожидавших прихода смерти. Сидеть, а тем более стоять перед иконами они уже не могли и поэтому молились лёжа.
В другой келье на кровати сидела старуха, на вид ей можно было дать не менее восьмидесяти лет. Сгорбившаяся, с трясущимися руками, с лицом в глубоких морщинах, она истово молилась и на мой приход не обратила никакого внимания. Вторая койка была свободна, и я опустился на неё с желанием поговорить со старушкой, спросить, откуда она родом, как попала в монастырь, есть ли у неё родные, близкие. Прошло десять, двадцать, сорок минут, час, старушка всё не переставая, молилась. Отчаявшись дождаться конца её моления, я вышел наружу. Яркое солнце заливало всю лесную поляну, занимаемую скитом. На душе стало радостно при виде живого мира, тех благ, которыми наградила его цветущая природа...
О впечатлениях своего визита в монашеские кельи я, конечно, настоятельнице Прасковье ничего не сказал. Мы говорили о многих других вещах, она интересовалась жизнью молодёжи в деревнях, посещают ли они церковь, просила передать настоятелю Ямской Никольской церкви о. Аркадию пожелание доброго здоровья, и просила не побрезговать, - отведать монастырскую пищу.
Большая комната, служившая одновременно столовой и кухней, приятно ласкала глаз исключительной чистотой. Обедающих уже не было. По словам настоятельницы из монахинь приходит сюда только несколько, остальные настолько немощны, что им приносят пищу в кельи. Около плиты орудовала монашка Паша, ещё не старая, здоровая женщина с широким деревенским лицом, с повязанным на голове белым платком, из-под которого вылезали две косички, заплетённые тонкими ленточками. Паша быстро накрыла на стол. Отрезала от буханки несколько кусков душистого свежевыпечённого хлеба. Из большого котла в миски налила ароматного грибного супа, заправленного подсолнечным маслом.
- Уж извините, без сметаны, - сказала она, -
С удовольствием отведал грибной суп. Мне показалось, что такого я ещё никогда не ел. На второе меня угостили ячневой кашей, обильно сдобренной жареным на постном масле луком. Вместо чая принесли большую (литровую) кружку парного молока.
Раз в году Гефсиманский скит принимает у себя несколько сот молящихся, направляющихся в канун Успенова дня в Пюхтецкий монастырь. Со Скамьи и Сыренца следуют крестные ходы. К ним по дороге присоединяются верующие Средненаровья и большой крестный ход Кресто - Ольгинского прихода из деревень, окружающих Скарятину.


(Продолжение следует)

Rado Laukar OÜ Solutions