История
С.Рацевич
Глазами журналиста и актера
(Продолжение, начало в № 3)
Посад-Черный.
Не с большой охотой ехал в столицу Причудья. Пока работал в Логово и Олешницах, наслышался немало нелестного о деятельности Черновского русского просветительного общества, в котором якобы крепко засела местная интеллигенция, диктующая свою волю в направлении деятельности организации. Молодежи в обществе мало, до она особенно и не стремится вступить в него, зная наперед, что проявить инициативу ей не дадут, что когда ставятся спектакли, роли распределяются по знакомству среди тех, кто давно играют на сцене. С желаниями и стремлениями молодежи влиться в труппу здесь особенно не считаются. Так повелось еще до предшественника Ф. Лебедева, некоторое время занимавшего пост инструктора в Причудье, актера М. Т. Любимова, который, ведя только театральную работу, завел особые порядки: в спектаклях он занимал старых, ему хорошо знакомых любителей, предъявлял профессиональные требования в усвоении ролей, заставлял беспрекословно подчиняться всем его режиссерским указаниям, не терпел возражений, многих доводил до слез и не раз выгонял со сцены и отнимал роли. Надо отдать должное Любимову, его спектакли готовились тщательно, оформлялись со вкусом, публика их любила и охотно посещала. Спектакль выливался в торжественную премьеру с вызовами на сцену режиссера Любимова, которому обязательно преподносились цветы и ценные подношения.
Характер работы Любимова противоречил задачам инструктора по внешкольному образования среди деревенской молодежи, обязанного поднимать ее культурный уровень, привлекать к общественной работе, вовлекать ее во все виды просветительной деятельности. Любимова вскоре убрали, признав его деятельность неудовлетворительной.
Поклонники Любимого, а их в Посаде-Черном было немало, естественно подняли шум вокруг решения об его увольнении; странную позицию заняло правление просветительного общества, встав на защиту своего фаворита Любимова, находя, что его замена повлечет ослабление театральной деятельности общества.
фото. Правление Черновского Русского просветительного общества
В такой ненормальной обстановке в Посаде-Черном начинал инструкторскую работу Лебедев. Из солидарности с Любимовым многие старые кружковцы бойкотировали начинания нового инструктора. Лебедеву, и потом мне, это оказалось кстати. Нас такое игнорирование не только не огорчило, а, наоборот, вдохновило переключиться на молодежь, которая охотно пришла заниматься. Через два-три года результаты не замедлили сказаться. Появилась хорошая, здоровая смена, исчезли интриги, не стало «любимчиков», которым в первую очередь отдавались лучшие роли.
Правление просветительного общества забронировало для меня номер в гостинице. Приехал я в субботу, в разгар базарного дня. С трудом возчик проехал через сплошной муравейник торгашей и покупателей. С края базарной площади шла оживленная торговля рогатым скотом, свиньями, домашней птицей. На длинных столах лежали горы рыбацких сапог, из открытых мешков высовывались головы мороженых лещей и окуней, торговцы зазывали купить и них мотки шерсти, домотканое сукно, половики, коврики, дуги, сани, бочонки и прочий товар. Невдалеке от станции стеной выстроились возы с сеном и соломой.
В гостинице стоял не меньший шум. Бесконечным потоком входили и выходили посетители, негде было не только сесть, но даже встать, пришлось отказаться от мысли с дороги выпить стакан горячего чая. Номер мне отвели в мансардном помещении. Маленькая комната окном была обращена в сторону железной дороги.
Весь день ушел на визиты к деятелям просветительного общества, местным учителям, знакомился с посадом и, конечно, заглянул в народный дом, где мне предстояло ставить спектакли.
Ужаснулся, когда вошел в полуподвальное помещение, предназначенное для обслуживания культурных интересов трехтысячного населения столицы Причудья. Непроветриваемое, наглухо закрытое наружными ставнями помещение, производило гнетущее впечатление. Прежде всего, в нос бил терпкий запах плесени. Низкий потолок зала давил грязным верхом, по углам белели плесенью стены, уродовали вид огромные черные печи, пыль покрывала давно выцветшие, висевшие с угла на угол бумажные гирлянды. Размеры сцены не позволяли ставить многоактовые пьесы. Не удовлетворяла и ее высота, отсутствовали карманы. Имелись две небольших гримировочных комнаты. Отсутствовал туалет.
Вечером с моим участием состоялось расширенное заседание правления Черновского просветительного общества совместно с представителями местной общественности. Составили годовой план деятельности просветительного общества, приняли ряд конкретных мер по привлечению молодежи в работе кружков. На ближайшее время наметили молодежный спектакль – пьесу А.Н. Островского «В чужом пиру похмелье», организацию курсов кройки и шитья (руководитель З. И. Шибалова), лекции на общеобразовательные темы, литературный суд. Собрание единогласно признало заслуживающим большого внимания организацию весной 1930 года районного празднования «Дня Русского Просвещения», к участию в котором должны быть привлечены кроме всех русских общественных организаций Посада-Черного деревни Логозо, Раюши, Никита, Тихотка. В празднике будут участвовать школы, школьные и взрослые хоры. Завершающим праздник спектаклем явится историческая боярская пьеса времен Иоанна Грозного авторов А.Н. Островского и Гедеонова «Василиса Мелентьева».
Поздно вечером вернулся в гостиницу, предвкушая как следует отдохнуть после морозного путешествия по озеру и проведенного в хлопотах первого трудового дня в Посаде-Черном.
За тонкой стеной номера происходила гулянка, слышалось пение, играла гармошка. Хотя я очень устал и хотелось спать, уснуть долго не мог. Под утро пьяная компания несколько угомонилась и я заснул. Проснулся от прикосновения чьей то руки к моему лицу, и не мог сразу сообразить, где я и что со мной. Вижу, у кровати стоит незнакомая молодая женщина, от которой исходил сильный запах алкоголя.
- Вы уж простите, что мы вас потревожили, - растягивая слов и покачиваясь, она повернулась в сторону дверей, где стояла, держась за дверной косяк вторая пьяная женщина, - нам очень скучно, пойдемте в нашу компанию!
В первый момент я растерялся, не зная, что ответить. «Как попали сюда эти женщины», - подумал я, и сразу же сообразил, что, по-видимому, забыл закрыть на ключ двери.
- Сейчас же освободите номер, никуда я с вами не пойду! – довольно резко ответил я.
Незнакомки даже не пошевелились. Соскочив с постели в одном белье, я подлетел к стоявшей у двери и вытолкал ее в коридор. Со второй справиться было сложнее, она ни за что не хотела уходить одна, все уговаривала примкнуть к их кампании. Наконец и она ушла. Заперев на ключ дверь, я снова улегся в постель и сразу же уснул.
О ночном происшествии я рассказал днем администратору гостиницы. Она с удивлением выслушала мой рассказ, приняв его за шутку.
Во второй половине февраля 1930 года подготовил пьесу А.Н. Островского «В чужом пиру похмелье», в которой из десяти участников спектакля семь человек были новичками на сцене. Черновская интеллигенция бойкотировала спектакль. Для них, привыкших к салонным и фарсовым спектаклям, в постановке Любимого, подобная пьеса шокировала их «утонченные» вкусы. Я умышленно для первого своего спектакля выбрал подобную пьесу, зная, что в Причудье, в особенности в Посаде-Черном, еще сильны дореформенные семейные устои, что здесь еще не перевелись Титы Титычи. Зал заполнили черновская молодежь, были ученики старших классов русской и эстонской школ, благодаря дешевым билетам собралась беднота.
До зрителей, внимательно следивших за ходом спектакля, дошла основная тема спектакля: бесправное положение и тяжелая доля старого учителя Ивана Ксенофонтыча и его дочери Лизы, терпящих унижение со стороны всесильного богатого купца Брускова и, одновременно, какое пагубное влияние имеют деньги в руках таких самодуров – купцов, как Тит Титыч. Когда великий русский критик Добролюбов прочитал эту пьесу, он воскликнул: «…Отчего целое общество терпит в своих нравах такое множество самодуров, мешающих развитию всякого порядка и правды?!»
На читку предназначенной для предстоящего районного «Дня Русского Просвещения» пьесы «Василиса Мелентьева» собралась вся черновская общественность. Сказал несколько слов о том, что пьесу А.Н. Островской писал совместно с директором императорских театров Гедеоновым и что известный поэт-революционер Плещеев, восхищаясь языком драмы, писал о ней: «Не часто приходится видеть на нашей сцене пьесы, столь богатые поэтическими красотами, написанные таким поистине мастерским языком… Желательно, чтобы противники г. А.Н. Островского указали нам, у кого из современных наших писателей, воспроизводящих наш исторический быт, можно найти стих более поэтический, оборот речи более русский…»
Фото. Пишутся декорации для пьесы «Василиса Мелентьева»
В центре С.В. Рацевич, справа З.И. Шибалова
А.Н. А.Н. Островский любил «Василису Мелентьеву» в числе тех своих пьес, которые, как он выразился, «должны быть непременно в репертуаре всякого русского театра, если он хочет быть русским».
Роли распределили так: царь Иоанн Грозный – П. С. Логусов, Василиса Мелентьева – Л. А. Якобсон, царица Анна – З. И. Шибалова, Василий Колычев – С. А. Кедринский, Малюта Скуратов – П. М. Лансберг, мамка – Е. М. Титова.
После нескольких застольных занятий договорился с участниками, что за время моего отсутствия они выучат роли и с середины апреля, когда я снова приеду в Посад-Черный, начнутся ежедневные занятия и репетиции.
Декорации писали сами кружковцы по эскизам художника Коровайкова. Боярские костюмы прислали из Нарвы.
Увлеченно, с большим интересом, закипела большая творческая работа. Репетировали с 6 до 11 часов вечера. По воскресным и праздничным дням кроме репетиций происходили индивидуальные занятия. Роли хорошо выучили, задержки с текстом не было, мое внимание, как режиссера спектакля, сосредотачивалось на выявлении характеров, взаимоотношении героев, правильном понимании исторических образов.
Труднее всего приходилось исполнительнице роли Василисы – учительнице Тихотской школы Лидии Александровне Якобсон, которая каждый вечер совершала 6-ти километровый путь (в одну сторону) пешком или на велосипеде, в зависимости от погоды, чтобы попасть на репетицию в Посад-Черный. Никогда она не жаловалась на усталость после учебных занятий в школе, всегда появлялась на репетицию без опоздания в отличном настроении, шутила, других подбадривала, не раз говорила, что «искусство требует жертв».
Подготовку объединенного хора Посада-Черного и окрестных деревень вел преподаватель пения Черновской школы Калистрат Антонович Малышев. Жил он в трех километрах от Черного в деревне Кикита, куда возвращался ежедневно после занятий домой. Для него не составляло большого труда второй раз являться на спевку в Посад-Черный.
В одно из воскресений К. А. Малышев пригласил меня к себе на обед. Он занимал половину одноэтажного деревянного дома в центре деревни Кикита против старообрядческой молельни. С ней соседствовала баптистская молельня.
Сам старообрядец, К. А. Малышев, происходил из ортодоксальной старообрядческой семьи, был глубоко верующим человеком, конечно, не курил, принимал активное участие в общественно-церковной жизни местного старообрядческого населения. Стоило мне переступить порог его дома, как я сразу же почувствовал в его невысоких, уютных комнатах молитвенную тишину, свойственную зажиточным старообрядческим домам отрешенность от внешнего мира, благообразное спокойствие. Правые углы обеих комнат, где я был, занимали большие и малые иконы, которых было так много, что мне трудно было их сосчитать. Комнаты утопали в цветах. Горшки с геранью, кактусами, китайскими розами заполняли подоконники. На полу стояли пальмы, лимонные деревья. Какие-то мне незнакомые вечнозеленые растения спускали свои длинные ветви с большого стола, покрытого ослепительно белой полотняной скатертью. На середине стола лежала огромная библия.
К моему приходу на столе кипел ярко начищенный медной самовар, издававший какие-то неуловимо тонкие звуки, приятно тонувшие в этой уютной обстановке.
Хозяйка быстро вносила в комнату пироги, ватрушки, булочки, какие то печенья, подала несколько сортов варенья. Приятный запах сдобы щекотал нос, все выглядело очень аппетитно, единственно, что меня несколько озадачивало, почему был сервирован чайный стол, ведь меня пригласили на обед. Вероятно Калистрат Антонович, - подумал я, - ошибся в характере угощения. Все было очень вкусно, поэтому я особенно не досадовал, с удовольствием выпил два стакана чаю и безотказно всего попробовал и не отказывался дополнительно угощаться.
Каково же было мое удивление, когда хлебосольная хозяйка, убрав чайную посуду и все, что прилагалось к чаю, внесла миску с ароматичным куриным бульоном, жареного леща с гречневой кашей и клюквенный мусс со сбитыми сливками. Есть мне не хотелось, я уже был сыт. Вероятно на моем лице выражалась растерянность и то состояние, которое испытал герой басни Крылова «Демьянова уха».
В Логозо и Олешницах, где я жил среди православных и не вращался среди старообрядцев, не имел понятия, что у старообрядцев существует обычай: завтрак, обед и ужин обязательно начинать с чая. В бедных семьях желудки прополаскиваются пустым чаем, у зажиточного хозяина к чаю подаются кондитерские изделия.
Фото. «День Русского просвещения» 28 мая 1930 года.
Гимнастические упражнения учащихся района
Солнечным весенним днем 28 мая яркими сарафанами и вышитыми мужскими косоворотками засверкали по-воскресному прибранные улицы Посада-Черного. Теплым легким ветерком с озера погода улыбнулась Первому районному в Причудье «Дня Русского Просвещения». Легкими ласточками праздника разлетелись по посаду девушки в русских национальных костюмах, продававшие на больших щитах значки с портретом основоположника русской литературы А. С. Пушкина. Переполнен молящимися старинный Никольский храм. По окончании литургии настоятель Петр Антонов разъясняет значение «Дня Русского Просвещения», рассказывает о первом русском просветителе князе Владимире.
На переполненной народом площади перед русской школой дети выступают с гимнастическими упражнениями. Поют хоры. Гармонисты сопровождают хороводы, пляски. Веселье продолжается до вечера.
В народном доме, как говорится, «яблоку негде упасть». Огромный интерес вызвала историческая пьеса времен Грозного «Василиса Мелентьева». Черновские зрители, никогда не видевшие на свой сцене боярских пьес, были поражены яркими декорациями русского терема, написанными по эскизам художника Коровайкова, стильными боярскими костюмами, соответствующим гримом.
Захватывающая фабула спектакля – трагическая судьба пятой жены Грозного, Анны Васильчиковой, заинтриговала всех, зал с напряженным вниманием следил за всеми перипетиями сложной пьесы с ее историческими героями Грозным, Василисой, царицей Анной, Малютой Скуратовым, Колычевым, Бомелием и другими персонажами.
Фото. Участники спектакля «Василиса Мелентьева» во главе
с режиссером-постановшиком С.В. Рацевичем
С 1930 года вошло в традицию ежегодно летом в Посаде-Черном проводить районный «День Русского Просвещения», объединяющий деревни среднего Причудья, с постановкой лучших пьес русского классического репертуара. За время пребывания инструктором в Причудье мне удалось осуществить постановку двух пьес А.Н. Островского «Гроза» и «Бесприданница», драмы Найденова «Дети Ванюшина».
Фото. Зоя Ивановна Шибалова, в роли Катерины.
Пьеса А.Н. Островского «Гроза».
Постановка спектаклей в деревне всегда осложнялась отсутствием костюмов. Народные дома собственных костюмов не имели, в лучшем случае в из распоряжении находились лесная декорация и комплект сценических сукон. Одежду доставали сами в собственных семьях и по знакомству из дедовских сундуков. В старообрядческих деревнях старики ни под каким видом не соглашались отдавать костюмы на сцену, считая ее местом «бесовских игрищ», приходилось их утаскивать тайком. Старинные платья, длиннополые сюртуки одевались в молельню только в большие праздники и, конечно, разрешать «поганить» одежду на сцене старообрядцы ни под каким видом не соглашались.
С костюмами для «Бесприданницы» осложнений не возникло, их я привез из театральной мастерской Тарту. В период подготовки «Грозы» Черновское просветительное общество переживало финансовый кризис и не в состоянии было взять на прокат костюмы, поэтому нам пришлось искать их на месте. Каждый доставал, что мог найти и спросить у знакомых. На генеральной репетиции я убедился, что если найденные участниками спектакля костюмы соответствовали времени, то в них все же не хватало красоты покроя и отделки, платки и шали выглядели скромными по рисунку. Не хватало богатства, нарядности.
Игравший Дикого молодой старообрядец Павел Матвеевич Лансберг, любивший сцену, на этой почве враждовавший в семье, доверительно мне сообщил, что всякими правдами и неправдами достанет у своей бабушки из сундука хранящиеся в нем старинные платья и платки и принесет их на спектакль. «Ключ от сундука, - шепнул мне Лансберг, - хранится за божницей. Как только бабка уснет, достану костюмы. Только об этом не слова, узнают, меня выгонят из дома!..»
За два часа до начала спектакля все кроме Лансберга были на месте. Решили одеть прежние платья. Гримируя актеров, я услышал несшиеся со сцены радостные возгласы: «Молодец Павлуша! Сдержал слово!»
Запыхавшийся, мокрый сидел на сцене Лансберг. Перед ним на полу лежал огромный тюк. В одно мгновение женщины, участницы спектакля, его развязали. В нем были аккуратно сложены десять стильных купеческих платьев сшитых по моде того времени, с яркой цветастой отделкой, с рюшками, воланами, ручной работы кружевами. Нельзя было не залюбоваться тяжелыми парчовыми и шелковыми платками со старинными русскими рисунками, игравшими красками на вышитых цветах и орнаментах.
И все-таки в доме Лансберга узнали о проделке с костюмами. Прежде чем уложить обратно в сундук костюмы, их снесли в молельню, окропили святой водой, сняв с них «бесовскую погань».
Всей просветительной работой в деревне руководило учительство. Оно возглавляло просветительное общество, вело хор и оркестр, ставило спектакли, заведовало библиотеками. Постепенно из среды деревенской молодежи стали появляться активисты, становившиеся помощниками учителей, но их познания в области просветительной деятельности оказывались весьма скудными и ограниченными. Возникла необходимость подучить эту молодежь, дать ей более основательные познания в области руководства народным домом, делопроизводством, кружками. Наконец встал вопрос о необходимости постепенно заменять учителей на тех участках общественной деятельности, где после соответствующей подготовки смогут встать молодые деревенские деятели. Для этой цели правление Союза Русских просветительных обществ Эстонии организовало в ряде крупных районов Принаровья, Причудья и Печерского края двухнедельные курсы по подготовке деятелей деревенских народных домов с расчетом, что их будут посещать молодые деятели – общественники из соседних деревень.
Зимой 1932 года такие курсы открылись в Посаде-Черном. Их посещали 30 слушателей из Посада-Черного и окрестных деревень Логозо, Раюши, Кикита, Тихотка, ежедневно с 7 до 11 часов вечера. Бесплатными лекторами были местные общественные деятели и учителя. Занятия по делопроизводству вел бухгалтер по профессии А. И. Ланзберг. По всем видам работы литературного кружка занималась учительница З. И. Логусова-Шибалова. Библиотечное дело вел учитель Ф. И. Титов. По театральному искусству занимались врач С. А. Кедринский и я.
Фото. Участники двухнедельных общеобразовательных курсов для молодежи. 1932 г.
Многие из посещавших эти курсы позднее возглавили просветительную работу Ф. Суворова и С. Топкин в Посаде-Черном, Михаил Гусев в Логозо, Иван Залекешин в Раюшах, Мария Домнина в Тихотке.
Своими впечатлениями о курсах поделилась на страницах «Вестника Союза Русских просветительных обществ в Эстонии» одна из руководительниц З. И. Логусова-Шибалова:
«Устроенные в Мустве курсы для работников просвещения оказались своевременными, интересными для деревенской молодежи и необходимыми для нее. За это говорят цифры посещаемости курсов, за это говорит и горение молодежи, живой отклик на призывы руководителей, оживленные беседы и споры на уроках, неоднократно высказываемые молодежью пожелания, чтобы подобные занятия продолжались дольше и устраивались чаще. Девушки, после дневного физического труда приходящие из Тихотка за 6 километров и вечерами с интересом работающие; парни, проведшие день в лесу за пилкой дров или на озере за ловлей рыбы, а вечерами оживленно проделывающие всю работу на курсах; будущие портнихи, в настоящем ученицы, в обеденный перерыв готовящие задание к вечеру, - разве все это не доказательства, что курсы пришлись ко времени и нужны деревне. За две недели работы посетители курсов слились в дружную семью. Не трудно подметить и искорки талантов, то к рассказыванию, то к выразительному чтению, то к игре на сцене, к ведению собрания; есть лица и с судейскими наклонностями. А робкий вопрос одной девушки – «Что сделать, чтобы стихи были напечатаны в газете?», - указывает на склонность к поэзии. Непосильную задачу взяли бы на себя руководители, задавшись целью за две недели подготовить кадр готовых общественных работников. Их задача скромнее: указать молодежи пути, по которым надо идти к просвещению. Вот знают теперь посещавшие курсы, как ведется работа в каждом просветительном обществе с технической стороны, получили указания, что и как читать, какие пьесы ставить и как играть. Знают сами и другим расскажут кое-что из усвоенного. А если усвоили все, что предлагалось им на курсах, то не останутся с этими знаниями, а пойдут дальше. Вехи намечены. В дорогу пойдут сами…»
В конце Петроградской улицы на берегу Чудского озера в небольшом одноэтажном деревянном домике жили две учительские семьи. Они были замечательны тем, что стремились жить для людей, для пользы общества. С их бескорыстной помощью росла и крепла культура Посада-Черного.
Фото. Черновские рукодельницы под руководством
З.И. Шибаловой (стоит слева)
В этом ничем непримечательном с внешней стороны доме, разделенном на две равные половины, квартировали учителя Черновской русской школы – супруги Елизавета Максимовна и Федор Иванович Титовы и на другой стороне – супруги Зоя Ивановна и Павел Степанович Логусовы.
Всегда приятно было здесь бывать. И не только потому, что хозяева обеих половин отличались русским хлебосольством, приветливо и радушно встречали гостей, но еще и потому, что под его крышей рождались и осуществлялись большие общественные дела. Все полезные и нужные для русского населения начинания культурно-просветительного характера не могли миновать этот дом. Он, словно семафор, открывал зеленую улицу мероприятиям Черновского русского просветительного общества.
Большой специалист библиотечного дела Федор Иванович Титов много лет заведовал местной русской библиотекой. Его ученики по школе были помощниками по библиотечным делам, помогали выдавать книги, их ремонтировали, заполняли картотеку, приучались к самостоятельной библиотечной работе. Любил Федор Иванович сцену, выступал как актер, режиссировал несложные спектакли.
Непременным участником всех любительских спектаклей в Посаде-Черном являлась Елизавета Максимовна. Пройдя любительскую театральную школу, она свой опыт передавала детям – ученикам школы, режиссируя детские спектакли.
Педантичный, порой флегматичный, учитель Павел Степанович Логусов свободное от школьных занятие время посвящал охоте и рыбной ловле. Но это не значило, что ему чужды были духовные запросы. Страстный любитель музыки, он организовал в школе оркестр народных инструментов и в Черновском русском просветительном обществе смешанный хор, который слаженностью исполнения, хорошо подобранными голосами и большим, разнообразным репертуаром славился по всему Причудью. Хор выступал на Русском певческом празднике в 1937 году в Нарве.
Но на этом не остановилась мятежная душа влюбленного в искусство Логусова, который находил еще время участвовать в спектаклях. Бесспорным достижением на театральном поприще он вправе был считать профессиональное исполнение двух сложных драматических ролей – царя Иоанна Грозного в пьесе А.Н. Островского «Василиса Мелентьева» и Константина в пьесе Найденова «Дети Ванюшина».
Фото. Черновской смешанный хор под руководством П.С. Логусова.
О Зое Ивановне Шибаловой, жене Павла Степановича, моей соученице по 39 выпуску в 1921 году Нарвской русской гимназии следует сказать особо.
На гимназической парте и в университетской аудитории Зоя Ивановна обнаруживала не только крепкие знания и хорошую успеваемость, но, что особенно бросалось в глаза, - в ней ярким светом горел огонь общественного служения. Во всех гимназических и студенческих мероприятиях она было застрельщиком, инициатором материальной помощи неимущей молодежи. Стремление быть передовой во всех русских общественных делах не останавливало ее ни перед какими трудностями, наоборот, они возбуждали у нее еще больше желания трудиться на общественном поприще и в работе преодолевать препятствия.
Этот настойчивый, устремленный на служение ближнему благородный характер Зои Ивановны выработали безрадостное детство в дерене Ремник (Причудье), где она родилась и получила в Олешницах начальное образование, нужда кругом, серость и беспросветность окружающей деревенской жизни, нежелание родителей дать ей среднее и высшее образование.
Не это ли золотое сердце Зои Ивановны Шибаловой является причиной ее душевной молодости?!..
Какое благородство более пятидесяти лет жить мечтою о том, чтобы приносить пользу окружающим людям, служить интересам простого народа, лучшие годы своей жизни отдать воспитанию детей крестьян и рыбаков, - это ли не залог человеческого счастья и радости, причина долголетия, эликсир жизни…
Чем занималась Зоя Ивановна Шибалова по окончании школьных занятий, как проводила часы досуга, положенного после работы отдыха?
Играла в оркестре народных инструментов, была солисткой в смешанном хоре, принимала участие во всех спектаклях, которые ставились в Посаде-Черном, состояла долголетним членом Черновского правления просветительного общества, была руководительницей курсов рукоделия и художественной вышивки, читала лекции на общеобразовательные темы и еще умудрялась поздно вечером приглашать к себе домой на консультацию девушек из рукодельного кружка.
Не слишком ли велика общественная нагрузка для одного человека, - вправе задать каждый из нас такой вопрос, а когда же отдых, личная жизнь?
Их заменяли сознание Зои Ивановны, что она жила для народа, что в русской деревне поднимались обильные, орошенные радостью и счастье всходы просвещения и культуры.
Тихотка.
Шестикилометровый путь от Посада-Черного до Тихотки проходит по краю озера через деревни Раюши и Кикита по низкой береговой дороге, не раз затапливаемой разбушевавшейся водной стихией.
Правление Тихотского просветительного общества «Улей» прислало за мной запряженную в сани старенькую лошаденку. Не моложе ее была возница, закутанная в овечью шубу. Пользуясь хорошей погодой, в этот день играло солнце, отсутствовал ветер, я отказался ехать в санях, сдал вознице вещи и велел ей ехать без меня, сказав, что дойду пешком, мне хотелось познакомиться с деревнями, увидеть зимнее озеро, людей, старообрядческие молельни.
За центром Посада-Черного начинался «Голодай», о котором я уже упоминал. Узкая дорога с маленькими домами, построенными впритык по ее обеим сторонам. Почему-то сразу подумал: а если вдруг пожар, костром вспыхнет «Голодай». В нескольких шагах берег озера. Ледяной покров сливается с береговой полосой под снегом. За «Голодаем» начинается пустырь без домов и деревьев. С правой стороны вдали красной полосой вырисовывается кирпичная стена старообрядческого кладбища.
По такой же береговой дороге начинается деревня Раюши. Улица широкая, вытянулась на полтора километра. Между деревянными домами стали попадаться кирпичные строения на положенном друг от друга расстоянии. За деревянными частоколами небольшие огороды.
В окружении запорошенных снегом высоких деревьев одиноко стоит окрашенная в желтую краску Раюшская старообрядческая молельня, в которой молятся поморы, старообрядцы строгих религиозных традиций и порядков.
Их священник, именуемый наставником, в обиходе батька, ведет аскетический образ жизни. Ну, например, не имеет права вступить в брак.
.
.
Фото. Тихотская школа, в которой работало просветительное общество «Улей»
Убогое впечатление производит Раюшская школа. Небольшое одноэтажное кирпичное здание давно не ремонтировано, оконные рамы заделаны осколками стекол, не в порядке двери. На противоположной стороне дороги дом пожарного общества. На него страшно смотреть. Из-под обшивки, давно не видевшей краски, торчат гнилые бревна. Здание покосилось, впечатление такое, что не сегодня–завтра оно рухнет. В первом этаже депо. Наверху помещение для вечеров. Есть сцена. За отсутствием в Раюшах просветительного общества культурными мероприятиями ведает пожарное общество, которое кроме танцев ничего не устраивает. Попытки местных учителей организовать культурно-просветительное общество встречали противодействие тех же пожарных, опасавшихся конкуренции
За Раюшами деревня Кикита. Трудно понять, где кончается Раюши и начинается Кикита. В одну непрерывную линию слились дома двух деревень. Соседствуют два молитвенных дома: молельня старообрядцев-федосеевцев и добротный дом баптистов, выстроенный на средства, полученные из Швеции и Америки. Баптисты развернули кипучую «миссионерскую деятельность», пользуюсь тем, что причудская беднота падка на подачки и легко поддается на уговоры ретивых баптистов переходить в новую веру. В конце Кикита два старообрядческих кладбища. Справа от дороги места захоронения XIX века. Ближе к озеру новое кладбище.
За деревянным мостом начинается деревня Тихотка. Всего одна улица с домами по обеим сторонам, длиной около километра,. Чтобы попасть в школу, куда отвезли мои вещи, нужно пройти всю деревню. Школа, как и Раюшская построена из кирпича. Но выгодно отличается от нее внешней привлекательностью, чувствуется хозяйский глаз
Меня давно поджидал заведующий Тихотской школы Дмитрий Иванович Рунин, один из старейших причудских учителей, бессменно учительствующий в Тихотке с 1917 года. В этой деревне живет с 1899 года. Выше среднего роста неполный мужчина с выразительными глазами, Рунин с первого знакомства производит приятное впечатление. Его уважают и любят, как большого общительного деятеля, отлично знающего эстонский язык. Он принимает непосредственное участие во всех русских и эстонских общественных организациях, является основателем Тихотского русского культурно-просветительного общества «Улей» и пожарного общества. К нему приходят за советом, с просьбой написать заявление, ходатайствовать о выдаче ссуды, пособия, выделения земельного участка эстонские и русские крестьяне и рыбаки всей Казапельской волости, в которую входит деревня Тихотка. Членами общества «Улей» состоят все его ученики, относящиеся к нему с искренней любовью и благодарностью, как не только к хорошему учителю, но и к отличному воспитателю. В этом я убедился, занимаясь с ними по внешкольной работе. Тихотская молодежь дисциплинирована, воспитана. Характерно, что в деревне не бывает безудержного пьянства и драк, как в Раюшах и Кикита, деревня оправдывает свое наименование и в этом немалая заслуга Дмитрия Ивановича, трезвенника и примерного семьянина.
На квартиру меня устроили в дом местного иконописца, конечно, старообрядца Пимена Максимовича Сафронова. Его брат Владимир Максимович, член правления общества «Улей» принял живейшее участие в устроении меня в отдельной комнате в мезонине деревянного дома, превращенной в мастерскую иконописца. В день моего приезда Пимен Максимович находился в Тарту, его приезд домой ожидался со дня на день. Его брат успокоил меня, заверив, что никаких возражений по поводу моего вселения не будет, наоборот, брат обрадуется видеть у себя гостя.
Необычной оказалась комната. Меблировка самая простая, спартанская. Железная кровать с соломенным матрацем, стол, несколько табуреток. Зато стены украшали иконы древнего письма работы Сафронова. Не все иконы были закончены. Словоохотливый Владимир вкратце рассказал биографию брата, который всего лишь учился три года в начальной школе и 12-летним мальчиком поступил в ученики к известному старообрядческому иконописцу Гавриле Ефимовичу Фролову, выходцу из Витебской губернии, открывшего в деревне Раюши собственную иконописную мастерскую.
Меня в первую очередь предупредили, чтобы я не курил (в то время я был заядлым курильщиком), поставили на стол комплект мирской посуды. Старообрядцы не разрешают инаковерующим пользоваться их посудой.
Через два дня приехал из Тарту Пимен Максимович. Он меня обворожил приятным обхождением, теплотой мягкого разговора. За все время пребывания своего в Тихотке я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос, вышел из равновесия, сказал про кого-нибудь плохое, обидное слово. Обращала внимание ласковость обращения, какая-то одухотворенность светилась в его светлых лучезарных глазах. Не приходится, конечно, говорить, что он был глубоко верующим человеком, всякое дело начинал с молитвы, обязательно молился по окончании работы. Характером и поведением он напоминал Алешу Карамазова.
Фото. Иконописец Пимен Максимович Софронов.
Закончив писать иконы, брался за книги. Читал вечерами и в ночную пору классическую русскую литературу. Книги религиозно-философского содержания, стремился пополнить свои скудные познания, полученные за короткий срок пребывания в школе.
О Пимене Максимовиче Сафронове, как художнике-иконописце появились статьи в газетах и журналах. О нем заговорили заграницей. В начале тридцатых годов югославский король Александр пригласил художника реставрировать старинные храмы и монастыри Югославии. Несколько лет Сафронов руководил иконописной школой во Франции, позднее переехал в Соединенные Штаты Америки.
Приглядываясь к творчеству этого большого мастера письма старинной иконы, я смог воочию убедится, насколько простота и строгость композиции отличали художника, который выразительностью красок и теней писал возвышенно-прекрасные образы святых и события на религиозную тему.
За отсутствием в Тихотке народного дома занятия с молодежью проводились в школе. Сюда собиралась вся деревня послушать чтение произведений Льва Толстого, Пушкина, Тургенева. Народу нравилось, когда чтение сопровождалось показом световых (туманных) картин. С тихотской молодежью я поставил два спектакля: драму Софьи Белой «Безработные» и комедию Сомова «Счастливый билет». Пьесы игрались в пожарке в Раюшах, в грязном, нетопленном помещении, на сцене, которая будучи укрепленной всякими подпорками, казалось, в любую минуту могла рухнуть.
О тихотской молодежи, как пчелки трудившихся в обществе «Улей», я сохранил наилучшие воспоминания. Работать с ней доставляло большое удовольствие. Трудно забыть простых и сердечных Ольгу Домину, братьев Ивана и Бориса Кравченко, Александра Мухина, Матвея Рукина, Ивана Залекешина и многих других, кто рука об руку со своим бессменным руководителем Дмитрием Ивановичем Руниным поднимали культуру деревни, воспитывали молодежь на хорошие, благие дела.
фото. Смешанный хор общества «Улей» под руководством К.А. Малышева.
Красные Горы (Калласте).
Фото. Проводы во время отъезда в Красные горы.
За Тихоткой, к югу, береговая полоса Чудского озера преображается. Низменность переходит в холмистую местность и, что самое основное, люди уже не те, старообрядца не увидишь, население, живущее в маленьких деревнях и, главным образом, на хуторах, составляют эстонцы. Занимаются земледелием, имеют порядочные участки пахоты, покосов, выгонов для скота, лесные наделы, при случае, если хозяйства близки к озеру, рыбной ловлей. Если старообрядец на своем крохотном клочке земли вынужден заниматься огородничеством, то для эстонца с его богатыми земельными угодьями имелись иные возможности. Огородничество и рыбная ловля являлись подспорьем.
Ближе к Красным горам берег становится выше и круче. Словно маяк вырисовывается на крутом берегу в Кодавере эстонская кирка. Двадцать пять километров отделяют Посад-Черный от Красных гор, а как непохож ландшафт этих двух крупных населенных районов Причудья.
Фото. Словно маяк вырисовывается на крутом берегу в Кодавере эстонская кирка.
Название Красные горы точно и не вызывает сомнения. Селение раскинулось на высоком, красном берегу. Спрессованный красный песок отчетливо выделяется, если смотреть со стороны озера.
И вот что удивляет. Большинство из полутора тысячного населения Красных гор составляют старообрядцы, православных почти нет, около десяти процентов эстонцы.
Красногорцы – отличные рыбаки, славящиеся не только смелостью и отвагой, но уменьем круглый год не взирая ни на какую погоду ловить рыбу.
Выезжая летом на парусных судах, красногорские рыбаки добираются до Псковского озера, а в северном направлении ловят рыбу под Сыренцом. Зимой занимаются подледным ловом. Собираются артелями на лошадях, выводят маленькие домики-балки с припасами за 10-15 километров от берега и в течение надели остаются в озере. Красногорцам не страшны вьюги, бураны и даже весенняя пора, когда на льду образуются полыньи, то и дело проваливаются лошади, люди. «Пока ворон сидит на льду, - рассуждают они, - можно быть на озере!»
Зимними вечерами любил я выходить на отвесный берег и любовался картиной возвращения с озера кавалькады рыбаков на 10-15 лошадях. Рыбацкий поезд освещали многочисленные фонари на каждой подводе, создававшие впечатления иллюминации, доносились веселые песни, играли гармони.
На берегу рыбаков поджидали скупщики рыбы. Сделки совершались на ходу. Не заезжая домой, рыбаки отгружали огромных пузатых лещей, сверкавших серебряной чешуей остроголовых судаков и красноперых окуней на автомашины, стоявшие около домов скупщиков, сразу же отправлявшиеся в Тарту.
Передовые рыбаки пытались организовать рыболовецкий кооператив. Ничего не получилось. Скупщики оказались сильнее, они успешно конкурировали, в некоторых случаях терпели убытки, платили за рыбу больше, чем кооператив, как только кооператив прекратил свое существование, цены были моментально снижены.
Красные горы не могли похвастаться хорошими домами, благоустроенными улицами, чистотой и порядком. В дождливую погоду глинистая почва расползалась настолько, что по улицам можно было пойти только в высоких сапогах. Все торговля сосредоточена на главной Тартуской улице. Маленькая базарная площадь в субботние дни наполнялась приезжими эстонцами с окрестных хуторов и деревень, продававшими поросят, шерсть, сельскохозяйственные продукты.
Фото. Когда-то каменная корчма на базаре превратилась в народный
дом Красногорского русского просветительного общества.
Когда-то каменная корчма на базаре превратилась в народный дом Красногорского русского просветительного общества. Он копия народного дома в Посаде-Черном, но меньшего размера и с меньшими удобствами, совершенно не благоустроенный, с полуподвальным зрительным залом, низкой без всяких приспособлений сценой. В народном доме библиотека и читальный зал. Они существуют лишь по наименованию. Книг мало, читателей и того меньше, пара столов столь непривлекательного вида, что за ними никто не сидит. За отсутствием средств, библиотека не в состоянии выписывать газеты и журналы. Хорошо, если кто-либо из членов правления принесет из дома прочитанные газеты и журналы, но это бывает редко.
Председателем просветительного общества является местный купец, торгующий мануфактурой, галантерей и …водкой, Иван Федорович Павлов, очень энергичный в торговых делах, но мало заинтересованный в просветительной деятельности. Непонятно, почему его выбрали председателем и что заставило его взяться за просвещение народных масс.
Мой приезд совпал с началом великого поста, особенно чтимого старообрядцами. В эту пору все увеселительные вечера, спектакли, концерты отменены. Ежевечерне я наблюдал, как чинно шествовали в старообрядческую молельню одетые в длинные черные платья с накинутыми на голову черными платками женские фигуры, среди них преобладали пожилые женщины, но были и молодые. У мужчин длиннополые, тоже черные пальто, на ногах высокие сапоги. Постится все без исключения старообрядческое население, не позволяя себе есть мясо и молочные продукты. Последняя седьмая неделя не разрешает употреблять в пищу рыбу. Едят соленые огурцы, кислую капусту, черную редьку, черный хлеб, запивая кипятком без чайной заварки с простым сахаром. И, тем не менее, у старообрядцев не считается зазорным в дни великого поста пить водку и напиваться до бесчувствия.
Комнату я получил в мезонине деревянного дома у зажиточного купца-старообрядца Иосифа Алексеевича Долгашева. Два окна комнаты выходили на главную улицу. Слева виднелась базарная площадь, за ней – народный дом. Хозяйка согласилась меня кормить, но предупредила, что отдельно готовить она не станет и мне придется есть вместе с хозяевами постную пищу. После первого обеда, состоящего из душистого грибного супа, отварного судака с жареным на постном масле картофелем и ароматным вишневым киселем, я убедился, что теперь, наконец-то, стану получать настоящие домашние обеды, а что они постные, не имеет значения. Во всяком случае, с успехом заменят скоромную пищу и осточертевшую мне соленую свинину во всех видах.
Большая квартира Долгашева, состоявшая из прихожей, большой гостиной, столовой и спальни, была уставлена старинной мебелью. Из столовой дверь вела в магазин. Хозяин отлично говорил по-эстонски, поэтому у него главными покупателями были эстонцы с хуторов, закупавшие мешками сахар, соль, москательные товары, мануфактуру. В столовую надо было проходить через гостиную, в которой стояла зеленая плюшевая мебель, по стенам висели поблекшие от времени репродукции картин русских художников, а в правом углу – множество икон, как мне сперва показалось, старого письма. Внимательно всмотревшись, я убедился, что это не так. Все иконы были вышиты шелковыми нитками настолько искусно, что их было трудно отличить от обычных икон, написанных масляными красками. Их вышивала жена Иосифа Долгашева (забыл ее имя, отчество), с юных лет посвятившая свой досуг художественной вышивке. Сперва она занималась как бы совмещая приятное с полезным. Своими проворными руками она создала красивые, полезные вещи. Обычным и двойным крестиком, гладью, прямыми стежками, фестонами, ажурной и редкой гладью, «ришелье», паутинкой вышивались скатерти, занавески, наволочки, полотенца, салфетки и т.д. Но такая работа ее не удовлетворяла. Мечталось способом художественной вышивки запечатлеть лики святых, с помощью цветных шелковых ниток создать древнего письма иконы. Прежде чем приступить к этой работе, она долгое время молилась и, как она мне рассказала, во сне ей явилась Пречистая Дева Мария и благословила на этот путь.
Несколько раз я приходил к Долгашевой в комнату, когда она вышивала икону Божьей Матери. Я не узнавал рукодельницу. Она была непохожей на самое себя. В глазах светилась неземная радость, она буквально священнодействовала. В это время она отрешалась от окружающего мира, бесполезно было с ней разговаривать о посторонних, не относящихся к ее творчеству работе, на мои вопросы она отмахивалась рукой, давая понять, что отвечать не будет.
Глаза Божьей Матери полны чувства, которое в средние века определяли, как радость святой печали. Шелковые нитки в руках Долгашевой ложились на темный фон блестящего материала, как выразительные краски иконописца времен XV века. Приступая к работе и заканчивая ее, Долгашева истово молилась и возносила благодарность за вдохновение и радость работы.
Позднее я узнал, что несколько вышитых икон Долгашева подарила в выстроенную в 1930 году Черновскую старообрядческую молельню, несколько ее икон украшают иконостас Красногорской старообрядческой молельни.
Пользуясь свободным от вечеров временем великого поста, я усиленно занимался с молодежью в библиотечной комнате, проводил громкое чтение художественной литературы, организовал несколько вечеров вопросов и ответов, на который пригласил специалистов –агронома, медицинского и ветеринарного врачей, юриста. Необычайный интерес среди всего населения вызвал литературный суд над произведением Всеволода Гаршина «Сигнал». Судили героя рассказа, железнодорожного рабочего Василия Спиридова, который в отместку за полученное от начальника оскорбление отвернул рельс с целью вызвать крушение поезда.
Литературный суд, устроенный впервые в Красных горах, вызвал, благодаря интересной теме и тому, что он был театрализован, горячее участие непосредственных его участников (председатель суда, прокурор, защитник, присяжные заседатели, свидетели) и в не меньшей степени зрителей, переполнивших до последней возможности зал народного дома.
Мой квартирохозяин Иосиф Алексеевич Долгашев, начитанный, с большим практическим багажом, как обвинитель образно доказывал, какое страшное преступление совершил Василий Спиридов и чем оно грозило ни в чем не повинным пассажирам поезда, среди которых было немало детей и стариков. Не менее горячо защищал подсудимого учитель Д. Л. Горушкин, у которого было немало оправдательных доводов в защиту Василия. Железнодорожная катастрофа не произошла. Неграмотный Василий – жертва самодержавия, получив оскорбление действием, в состоянии невменяемости решил мстить, не думая о том, к чему может привести разрушение железнодорожного пути.
Оправдательный приговор, вынесенный присяжными заседателями, вызвал всеобщее удовлетворение. Литературный суд заставил многих задуматься над судьбой забитых, полуголодных людей, вроде Василия, и над теми, кто используя в личных интересах свою власть, чинят расправу…
Нельзя не залюбоваться в летнюю пору, когда Чудское озеро пребывает в покое, его зеркальной гладью, движением рыбачьих судов под белыми парусами незаметно продвигающихся до самого горизонта.
Прибытие парохода в Красные горы целое событие. На берегу собирается все население от мала до велика, наблюдая, как за 1-2 километра от берега к пароходу причаливает большая ладья, занимающаяся перевозом пассажиров и багажа. Из-за мелководья, пароходу к берегу не пристать. Во время бури на озере, а это часто бывает в осеннюю пору, пароход проходит мимо Красных год, - из-за сильной волны лодке с пассажирами и грузом невозможно к ней пристать.
В особо почитаемый местным старообрядческим населением Красных гор праздник Успения (28 августа) договорился вместе с женой посетить молельню. День выдался на редкость безветренным, жарким и душным. Оделись по летнему в легкие одежды: жена одела ситцевое платье без рукавов с открытым воротом, голову покрывал газовый платочек, на мне были светлые брюки и опашка. В молельне своим внешним видом мы сразу же обратили на себя всеобщее внимание. Еще бы, все женщины молодые и старые истово молились, одетые в темные сарафаны с закрытыми кофтами и черных платках на головах, по другую сторону молельни стояли мужчины в длиннополых сюртуках, нечто среднее между поддевкой и летним пальто.
Наша бесцеремонность в отношении туалета не осталась безнаказанной. Подошел какой-то пожилой мужчина, как потом я узнал, член приходского совета, и попросил жену проследовать за собой. Вышли на улицу.
-.Вы разве не знаете, - укоризненно сказал он, - что в таком виде в храм не являются, а вам, господин Рацевич, нашему инструктору просвещения, особенно должно быть стыдно и за себя и за жену. Попрошу больше не ходить к нам в молельню с таком виде!
Село Нос.
Прежде всего, о названии местности. Окрестили ее так не без основания. Оконечность села с белокаменной церковью и маяком вклинилась в озеро, словно длинный нос. Село широким веером распласталось по берегу озера небольшими домиками с приусадебными участками и улицами с жилыми строениями, расположенными перпендикулярно к озеру. В Носу дышится свободно и вольготно благодаря тому, что нет скученности домов, подобно в Красных Горах, Тихотке, Кикита, Раюшах, Мустве. Село Нос удивительно еще составом населения, - оно почти все русское, православное, в то время как рядом в 6-ти километрах к северу сплошь старообрядческое селение Красные Горы и на юг по берегу озера в 4 километрах тоже старообрядческая вотчина Большие и Малые Кольки.
Старожилы рассказали мне, что береговая полоса, ныне занимаемая селом Носом, долгие годы оставалась незаселенной. Бежавшие от царского преследования из центральной России старообрядцы облюбовали для поселения район Посада-Черного, высокий берег Красных Гор и южную часть Причудья от Колек до устья реки Эмбах (Емаиеги) якобы потому, что здесь плохо ловилась рыба и леса находились на порядочном расстоянии от берега.
Первооткрывателями этого района явились несколько семейств из Псковщины, по профессии рыбаки, приезжавшие сюда когда вскрывалось ото льда озеро и в зимнюю пору возвращавшиеся домой. Жили они в наскоро выстроенных сараях. Из года в год улов рыбы увеличивался. Рыбаки решили обосноваться в Носу, приступили к стройке домов, привезли семьи. Так образовалось поселение псковитян-рыбаков, оказавшихся в окружении старообрядческого Причудья.
Ранней весной, как только вскрывается озера (в апреле месяце) и стар и млад в продолжение двух-трех недель с утра до позднего вечера не покидает берега озера. Происходит лов снетка, - мелкой рыбешки, длиной 6-10 см, весом до 12 граммов каждая. Снеток огромными косяками подходит вплотную к берегу и его уже не ловят, а ведрами, ковшами черпают из воды и заполняют бочки, чаны и другую деревянную посуду. Предприимчивые рыбаки на месте производят засол рыбы и везут ее на продажу по хуторам Эстонии. Снеток сушили в каменных сушилках. После революции они оказались разрушенными и напрасно рыбаки ходатайствовали перед эстонским правительством о восстановлении. Просьбу не уважили. Нашлись частные предприниматели, которые на свои средства построили новые сушилки и, конечно, с лихвой быстро вернули затраченные средства. В конце тридцатых годов улов снетка оказался рекордным. Некуда было его сбывать, рыбаки пробовали снетком кормить свиней, но вынуждены были отказаться от этой затеи, так как не представлялось возможным употреблять в пищу пропахшую рыбой свинину. Тогда снеток стали употреблять для удобрения огородов.
Фото. Правление Носовского просветительного общества «Восход»
День просвещения 28.08.1929 года. Крайний слева
председатель общества В.К. Розанов.
В Носу у меня произошла встреча с товарищем по выпуску в Нарвской русской гимназии и соквартирантом по комнате в Тарту в период учебы в Тартуском университете Владимиром Коронатовичем Розановым, заведующим Носовской начальной школой и одновременно педагогом в ней. Он занимался общественной деятельностью, состоял председателем правления Носовского просветительного общества «Восход». В бытность мою инструктором в Причудье мы работали с ним рука-об-руку и следует отдать ему должное: деятельность «Восхода» протекала с задором и огоньком, молодежь охотно участвовала в просветительной работе.
И вновь после Посада-Черного и Красных год я увидел жалкое здание народного дома, переделанного из старой каменной корчмы. Та же архитектура: вросшее в землю неприглядное строение, с огромной под готику черепичной крышей, маленькими окнами, полутемными, сырыми комнатами, мрачным зрительным залом, и, конечно, плохо оборудованной сценой. Носовская молодежь с ее способным активом Иваном Козловым, Ниной Карелиной, братьями Орловыми, сестрами Александрой и Любой Бубновыми любила заниматься драматическим искусством, старалась ставить спектакли собственными силами и в редких случаях прибегала к помощи учителей, в частности к нарвитянке, окончившей нарвскую гимназию, учительнице Носовской школы Надежде Васильевне Григорьевой. Она вела в школе уроки пения и охотно занималась с молодежью в обществе «Восход».
По приезде в Нос познакомился с молодежью, узнал, как ведется просветительная работа и как иногда она принимает нежелательные формы.
Собственными силами без руководителя молодежь играла одноактный фарс «В дамском белье». В пьесе трое действующих лиц: муж, жена и любовник. По ходу действия он оказывается в дамском белье, одетым на голое тело. Узнав о возвращении домой мужа, любовник лезет под железную кровать. Выбирается он из-под нее с большим трудом, пятясь задом на авансцену. Сорочка цепляется за железные прутья кровати, обнажая продолжение спины. В зале поднимается невообразимый шум. Крики, отдельные возгласы перемежаются с гомерическим смехом. Закрыли занавес, фарс остался не доигранным.
Весной 1930 года совместно с правлением просветительного общества «Восход» я разрешил вопрос о проведении в селе Нос, как центра южного Причудья, районного Дня Русского просвещения, намеченного на июнь 1930 г.
Все окрестные селения – Красные горы, Ропшино, Большие и Малые Кольки, Казапель, Воронья согласились принять участие в этом празднике.
Сразу же началась деятельная подготовка. Назначенный хоровым районным инструктором регент Носовсой православной церкви Федор Андреевич О’Коннель готовил русские народные песни в исполнении объединенного хора деревень южного Причудья. Школьники под руководством учительницы Н. А. Григорьевой готовили гимнастические упражнения, хоровые ансамбли. Для праздничного спектакля выбрали пьесу А.Н. Островского «Не так живи, как хочется».
Фото. Организаторы Районного «Дня Русского просвещения» в селе Нос. 1930г.
В середине июня впервые в южном Причудье отметили районный «День Русского просвещения». Все благоприятствовало его проведению. Отличная погода, нарядные толпы причудцев, одетых в русские национальные костюмы, удачно подобранные и исполненные русские народные песни взрослых хоров, радовало выступление детей. Представители общественных организаций в своих речах вспомнили основоположников русской культуры – Пушкина, Глинку, Репина, Павлова, Менделеева, призывали свято хранить родной русский язык, превыше всего беречь свою национальность.
Фото. Участники Районного «Дня Русского просвещения» в селе Нос. 1930г.
В пасхальную ночь я присутствовал на богослужении в Носовской церкви. У настоятеля храма протоиерея о. Александра Орнатского накануне умер малолетний сын. В то время, когда мальчик лежал в гробу дома, священник А. Орнатский служил пасхальную заутреню и обедню. Храм был переполнен молящимися все знали о печальном событии в семье священника, искренно сочувствовали его горю. Служить Отцу. А. Орнатскому было чрезвычайно тяжело. Его опухшие от слез глаза ничего не видели вокруг, голос дрожал, то и дело срывался. Во время обедни, когда священник с крестом и трикирием (три зажженных свечи) вышел из амвон и чуть наклонив голову произнес обычный возглас «Христос Воскресе!» произошло непредвиденное событие, грозившие обернуться несчастьем. От горевшей свечи вспыхнула спавшая вперед прядь длинных волос. Стоявшие рядом молящиеся не растерялись и моментально сбили огонь. После нескольких минут замешательства о. А. Орнатский благополучно завершил богослужение.
Незанятым в спектаклях я разрешил присутствовать на репетициях, наблюдать, как они проходят, какие даются режиссерские указания, говорил им, чтобы они все запомнили и, будучи свободными, помогали обставлять сцену, переносить мебель и т.д. Одним из таких моих помощников был 16-летний Миша Трелин, шустрый и разбитной мальчик, старавшийся во всем мне услужить. Понадобилась для репетиции визитка, которая имелась у регента Ф. А. О’Коннеля. За ней я послал Мишу. Прошло около часа, а Миша не возвращался. Меня это обеспокоило, потому что я знал, каким он всегда был аккуратным и исполнительным. Миша вернулся глубоко опечаленным и едва слышно произнес:
- Не нашли! Обыскали весь дом, лазили под шкаф и диван, нигде не могли обыскать!
- А почему под диван и шкаф, - подумал я и удивился, что регент так не бережлив в отношении столь редкой в деревне одежды, какой является визитка.
К концу репетиции в народный дом пришел регент О’Коннель.
- Федор Андреевич, - обратился я к нему, - куда вы подевали свою визитку, которую так долго искали. Даже лазили под диван и шкаф.
Федор Андреевич долго смеялся.
- Миша просил дать ему резинку, поэтому мы так долго её и искали и не нашли. Вероятно ребята её куда-то забросили…
Все рассмеялись и только одному Мише было грустно и не до смеха.
Распри в Кольках.
Как могло случиться, что в одной Причудской деревне, сравнительно небольшой, дворов в восемьдесят, значилось два просветительных общества, да ещё с такими похожими названиями: «Рассвет» и «Луч рассвета». Организация культурно-просветительной работы среди старообрядческого населения всегда представляла чрезвычайные трудности, а тут, приехав в Кольки, я узнал о существовании в деревне двух конкурентов, враждующих между собой просветительных учреждений.
Передо мной сразу же возник сложный, я бы даже сказал неразрешимый, вопрос: каким образом работать. Заниматься одновременно в двух обществах при их антагонизме, вражде и нездоровой конкуренции было нелепо и бессмысленно. Отдельно и поочередно в каждом – озлобило бы их еще больше, потому что появились бы тенденции, что где-то мною уделено больше внимания, использован для работы лучший материал и так далее.
Решил поступить так: все усилия направить на объединение двух просветительных обществ, создать одно сильное, работоспособное деловое общество. Корни раздора гнездились не в молодежи. Она, как потом я узнал, производила приятное впечатление, с удовольствием занималось, была очень активна. Враждовали руководители обществ, учителя Колецкой школы Радион Петрович Баранин и Алексей Данилович Оберпал, которых разъединяли политические убеждения.
Р.П. Баранин, уроженец деревни Кольки, старовер, не отличаясь широтой взглядов, со скромным учительским образованием, в двадцатых годах организовал в Кольках просветительное общество «Рассвет». В арендуемой избе ставились несложные спектакли, изредка читались лекции, в праздничные дни организовывались танцы. Брат Р.П. Баранина, - депутат русской фракции Государственного Собрания Петр Петрович Баранин частенько наведывался в родную деревню, имея политические задания своей фракции, носящие рекламный характер. Особенно часто его можно было видеть в Причудье во время избирательной компании, при голосовании в местные органы власти или в парламент. Правонастроенный П.П. Баранин искал и находил поддержку среди своих односельчан. Вполне естественно, что его правой рукой в предвыборных компаниях и прочих политических мероприятиях являлся родной брат.
Приезд в Кольки молодого учителя, окончившего Тартуский университет А. Д. Оберпала, человека крайне неуравновешенного, вспыльчивого и левых политических убеждений, внес необычайную сумятицу в жизнь деревни. Он окружил себя молодежью, таких же как он левых убеждений, сразу же повел борьбу в школе и в просветительном обществе со своим коллегой Р.П. Бараниным, объявляя его заклятым врагом рыбацкой бедноты. В школе и в обществе они не здоровались, не разговаривали друг с другом. У них появились свои последователи и приверженцы. С каждым днем взаимная вражда между ними углублялась, вовлекая в себя все большее количество жителей деревни. Школьное руководство никаких мер не предпринимало, хотя и знало, сколь пагубно такая неурядица отражается не только на взрослом населении, но и на детях.
А. Д. Оберпала я хорошо помнил по университету. Учился он на химическом отделении физико-математического факультета. Занимался хорошо. Профессурой считался способным, даровитым химиком. Постоянно вращался среди русского студенчества, слыл деятелем партии КВД (Куда Ветер Дует). Когда я с ним познакомился, меня заверяли, что он 100 процентный монархист. Отчасти в этом я убедился на студенческой вечеринке, устроенной группой русских студентов в одном из ресторанов Тарту. Помню, как А. Д. Оберпал, подняв бокал, провозгласил тост за русскую монархическую династию Романовых и неудачно пытался спеть гимн «Боже царя храни»…
Последователи А. Д. Оберпала организовали в Кольках второе просветительное общество, назвав его «Луч рассвета».
Р.П. Баранин и А. Д. Оберпал изощрялись друг перед другом, придумывая все новые и новые формы культурно-просветительной работы. Организовывали спектакли, вечера, диспуты, встречи. При этом снижали цены на входные билеты, с целью привлечения на свои мероприятия большего количества молодежи.
Передо мной, как инструктором, стояла задача наладить единую просветительную работу, соединить воедино два общества, не предрешая вопрос, будет ли оно называться «Рассвет» или «Луч рассвета». И решать это надо было не с молодежью, а с теми, кто внес эту смуту.
Начались трудные переговоры. Первым, с кем я начал говорить, был А. Д. Оберпал. Невоздержанный на язык, Оберпал не шел ни на какие уступки. При одном только упоминании фамилии Баранина, он взрывался, как порох:
- С Бараниным мне и колецкому народу не по пути. Мы не желаем ставленника буржуазии!
- Но ведь в школе, - заметил я, - не взирая на политические разногласия, вы работаете вместе.
- В школе другое дело. Приходится терпеть и ждать, когда наконец его выгонят!..
Р.П. Баранин оказался более покладистым и разумным. Он согласился, что существование двух просветительных обществ в деревне нежелательно и их надо бы объединить, чтобы туда вошли все, желающие работать на пользу деревни.
Так рассуждала и молодежь обоих обществ в деревне. Её я заверил, что как только произойдет объединение, сразу же вернусь в Кольки.
После широкого обсуждения ситуации с обществами в деревне, Р.П. Баранин уступил. Он отошел от общественных дел, предоставив А. Д. Оберпалу свободу действий. Распри в Кольках прекратились.