ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 6 сентябрь 2006 г.

История

С. Рацевич

Глазами журналиста и актера

(Продолжение, начало в № 3)

ДЕЯТЕЛИ ИСКУССТВА В ГУНГЕРБУРГЕ – КОМПОЗИТОРЫ, ПЕВЦЫ, МУЗЫКАНТЫ, АКТЕРЫ.

НАПРАВНИК Эдуард Францевич (1839 – 1916)

Автор известных опер «Дубровский», «Франческо да Римини», написанных в Гунгербурге, в течение многих лет дирижёр Мариинской оперы в Петербурге, чех по национальности, Эдуард Францевич Направник не представлял себе летнего отдыха вне Гунгербурга. Как только закрывался сезон в Мариинке, Направник сразу же приезжал в числе первых дачников на берег Финского залива. Жил он в собственной даче на Садовой улице. У гостеприимного Направника часто устраивались домашние концерты, гости, - в их числе певцы Ершов, Мельников, Палечек, скрипач Ауэр, виолончелист Вежбилович и др. отдыхающие в курорте выступали в гостиной композитора, сыновья которого аккомпанировали участникам концерта.
Постоянным гостем Направника был также выходец из Чехии бас Мариинской оперы Иосиф Палечек, снимавший дачу на Юрьевской улице в районе пристани. В России Палечек сделал блестящую карьеру. Вскоре он стал оперным режиссером Мариинской оперы и вёл педагогическую работу по классу пения в Петербургской консерватории.
В Гунгербурге жил и выступал в зале курзала с собственными концертами драматический тенор Мариинской оперы в Петербурге Иван Васильевич Ершов, голос которого отличался редкой силой и широтой диапазона. Ершов считался в Росси лучшим исполнителем опер Вагнера - «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Тристан и Изольда», занимался педагогической деятельностью в Петербургской консерватории.
В двадцатых годах в период существования буржуазной Эстонии из Советского Союза приехал бас Мариинского театра Иван Филиппович Филиппов, впервые появившийся на этой сцене в 1912г. Пел он в очередь с Шаляпиным в классических операх русских и иностранных композиторов. Особенно прославился в роли Мефистофеля в опере «Фауст», благодаря отличным вокальным данным и выигрышной внешности, - высокий рост, стройная, молодцеватая фигура. Выступая в русской опере в Таллинне, давал собственные концерты, участвовал на благотворительных вечерах. Каждое лето гостил в Усть-Нарве, выступал в концертах в курзале. С годами голос Филиппова поблек. Певец сменил сцену на подмостки ресторанов и кафе, опустился настолько, что петь больше не мог.
Популярность курорта, во время первой мировой войны переименованного в Усть-Нарву и ещё позже при буржуазной Эстонии в Нарва-Йыэсуу, что в переводе с эстонского означает Усть-Нарва, с каждым годом росла и крепла.
Появились дачники - иностранцы из Финляндии, Швеции, Германии, Англии, Бельгии, Голландии, отдыхавшие на вилле Капричио, ставшей пансионом для иностранных туристов. Эстонские коммерсанты окружали их особым вниманием за иностранную валюту и в целях пропаганды курорта за границей.

Пауль Пинна

В концертном зале курзала выступали лучшие певцы и актёры театра Эстония - Альфред Сяллик, Карл Отс, Александр Ардер, Бенно Ганзен, Агафон Людиг, Пауль Пинна. Дачная публика любила бывать на концертах скрипачей Альфреда Пампель, Артура Инглисмана, пианистов, профессоров Таллиннской консерватории - братьев Артура и Теодора Лемба.
Летний (деревянный) театр рядом с курзалом обычно открывался с наступлением тёмных вечеров во второй половине лета. До революции на его сцене вместе с местными любителями выступали профессиональные актеры Александринского театра в Петербурге. Профессионализмом отличались спектакли в летнем театре в период 1923 – 38 гг. с участием выдающихся деятелей русской сцены Е. Жихаревой, Е. Плевицкой, Е. Грановской, И. Певцова, С. Сабурова, Н. Литвинова и многих других, выступавших вместе с актёрами Нарвского русского театра. Но не все курортные спектакли ставились на высоком художественном уровне, в особенности, когда за их организацию брались антрепренёры халтурщики типа Зейлера, Владимирова-Кундышева, Лойко.
Рассказывая о постоянно выступавшем на пляже и в летнем парке духовом оркестре 1-ой дивизии, нельзя обойти молчанием его бессменного дирижёра, нарвитянина Эдуарда Кнуде.
Окончив Петербургскую консерваторию со званием капельмейстера духового оркестра, Эдуард Кнуде посвятил всю свою жизнь любимой работе не только среди военных музыкантов. Он организовал и руководил духовым оркестром, составленным из учеников Нарвской гимназии. Готовил духовые оркестры для выступления на певческих праздниках в Таллинне.
Признательная дачная публика курорта по заслугам оценила творческую работу бессменного дирижёра оркестра, в котором насчитывалось более тридцати опытных, квалифицированных музыкантов. Э. Кнуде умело, со вкусом подбирал репертуар концертов, в программу которых включал популярные произведения классической и развлекательной музыки, знакомил с творчеством Бетховена, Чайковского, Моцарта, Грига, Сибелиуса, Штрауса, Кальмана.
Умер Эдуард Кнуде в возрасте 62 лет незадолго до начала Отечественной войны и похоронен на кладбище в Сиверсгаузене.

Три раза в кургаузе устраивались кабаре с участием русских и эстонских актёров эстрады. Чтобы привлечь больше дачников, хозяин кургауза изощрялся в изобретении таких вечеров, как «Выборы мисс Гунгербург», «Конкурс на лучший загар», «Выборы мистера Гунгербург», «Лучшие исполнители вальса, танго, мазурки» и т.д. В целях рекламы таллиннские торговые фирмы награждали призёров сувенирами.
Конферировали обычно двое, - на эстонском языке Пауль Пинна, на русском языке - Владимир Герин. Оба отличались остроумием и находчивостью, конферанс строился на местном материале, поэтому в зале царило большое оживление, не было недостатка в веселье и хорошем настроении.

Годы войны, революций, моей учебы в гимназии.

Войну познал я во второй раз. Первую, русско-японскую, я, конечно, помнить не мог. О ней иногда очень неохотно рассказывала мать. Слишком тяжелы были воспоминания о муже, моем отце, безвестно погибшем при осаде Порт-Артура.
В ущерб занятиям и подготовки уроков зачитывался описаниями военных действий на суше и на море. На столе, рядом с учебниками обязательно лежала газета. Стоило матери отвлечься по хозяйству, как учебник отодвигался в сторону и в руках оказывалась газета. Не один раз мать вырывала её из моих рук, но не помогало, эти истории повторялись постоянно.
Осмыслить весь ужас войны, страдания и скорбь миллионов людей, в ту пору я конечно не мог. Ожесточенные сражения, отвага и мужество противников, воздушные и морские бои, - вот что меня интересовало, увлекало, заставляло учащенно биться и замирать сердце. В газетах я искал подробности налетов цеппелинов на города Англии, внимательно следил за действиями флота. В классе любил рассказывать ребятам о том, что было прочитано накануне. Ни одно сражение Первой мировой войны так не потрясло меня, как описание грандиозной морской битвы в июне 1916 года между английским и немецким флотами в Северном море, вошедшей в историю под именем Ютландского сражения. Об этом сражении, в котором участвовало 150 английских и 114 немецких дредноутов, броненосцев, крейсеров, эсминцев и еще десятков наименований видов кораблей, я знал все подробности, захлебываясь рассказывал о них на уроках, на переменах. Ребята слушали разинув рты и удивлялись, откуда такая осведомленность.
На войну из Нарвы отправился расквартированный в городе 92-й Печерский пехотный полк. Среди офицерского состава было немало окончивших Нарвскую гимназию, в том числе двоюродный брат моей первой жены Константин Троицкий. Он оказался в числе первых жертв войны и погиб в Восточной Пруссии, в армии генерала Самсонова, целиком уничтоженной немцами из-за предательства полковника Мясоедова. Тело подпоручика Троицкого привезли в Нарву. На его похоронах присутствовала почти вся Нарвская гимназия.
Война наложила свой специфический отпечаток на жизнь города. Ощущалась нехватка предметов первой необходимости. Все чаще на улицах можно было увидеть военных. Устраивались благотворительные вечера в пользу раненных, семейств погибших, на фронтовые подарки. Раз в неделю, по вечерам, мы собирались в гимназии приготовлять для фронта посылки с теплым бельем, махоркой, гостинцами и письменными принадлежностями. Средства на подарки ученики старших классов добывали сами, организуя в стенах гимназии благотворительные вечера.
Фронт приближался к Прибалтике. Все острее ощущалось убийственное дыхание войны. В Нарву прибывали раненые. В общественных зданиях и школах открывалась лазареты. Летом 1916 года всё здание гимназии отвели под госпиталь. Предполагалось, что осенью, к началу учебного года, здание будет освобождено, но так не получилось. Два месяца гимназия не занималась и только после перевода госпиталя в Везенберг, занятия возобновились.
Из-за нехватки продуктов питания, жить становилась всё труднее. Перед магазинами появились длинные очереди. Из продажи исчезли мука, сахар, соль, мыло. Их можно было достать втридорога у спекулянтов. Близость фронта и неудачи на нем русской армии, все время отступавшей под натиском немцев, вселяли неуверенность в завтрашнем дне, деморализовало тылы и вносило панику в обывательские души и умы.
Наступал революционный 1917 год. Из Петрограда поступали тревожные сведения о беспорядках, забастовках, стычках рабочих с войсками.
Февральская революция не внесла существенных изменений в жизнь нашей гимназии. Руководство и педагоги оставались на своих местах и продолжали трудиться, пытаясь, вопреки ускоряющемуся ходу истории, передать нам хоть малую часть своих знаний. Но столь сладкое слово «свобода» начало кружить головы гимназистов. По инициативе старшеклассников, в первых числах марта 1917 года, состоялось общее собрание учеников старших классов гимназии для того, чтобы определить отношение к событиям февральской революции и передать руководству гимназии ряд требований по изменению порядка внутри гимназии, в частности, иметь от учеников своих представителей в педагогическом совете и в родительском комитете. Собрание получилось бурным, многоречивым. Выступали ученики старших классов, «златоусты» Клионский, Жуков, Чугунов, Шмоткин, говорившие о «проклятом царском режиме» и о наступлении новой эры, обещавшей всем народам долгожданную свободу.
Неспокойно было в рабочей среде на Кренгольме, Суконной и Льнопрядильной мануфактурах. Рабочие высказывались за расширение своих прав, требовали увольнения неугодных им мастеров, увеличение заработной платы и т.д. в первых числах марта в Нарву приехал представитель Временного правительства кадет Родзевич, призвавший рабочих поддержать правительство Керенского.
1 мая 1917 года. Рабочие Кренгольма организовали первомайское шествие к могилам революционеров, похороненных в Сиверсгаузене. День, вопреки прогнозам, выдался теплый, солнечный. Я сидел дома, готовил уроки, когда услышал пение революционных песен. По нашей, Кузнечной улице, шла огромная толпа кренгольмских рабочих с красными флагами, революционными лозунгами в сторону кладбища. У могилы Амалии Крейсберг состоялся митинг. Было много речей, в которых подчеркивались заслуги Крейсберг, которая, выступая в защиту рабочих, погибла в тюрьме.
Подошла осень. А с ней и Октябрьская революция. Сторонники Временного правительства ничем себя не проявляли, зато усиленно митинговали рабочие трех мануфактур, активно поддерживая прошедший переворот. Эсеровская газета «Голос народа» была закрыта. Её сменили «Известия Нарвского совета рабочих и солдатских депутатов».
В гимназии часто проходили собрания учеников и преподавателей, обсуждавшие текущие события. На одном из таких собраний мне удалось присутствовать. Выступал молодой литератор, преподаватель русского языка Константин Владимирович Левин, энтузиаст, с восторгом принявший Октябрьскую революцию. Он говорил о Ленине, о Троцком, которые стояли во главе прошедшего переворота, и о тех, кто явились предшественниками революционного движения в России - о Герцене, Чернышевском, Плеханове. Вслед за Левиным выступали ученики – Анатолий Миронов, Лев Шмоткин, Евгений Косцыло, Карл Нелус.
И в нашем классе прошло собрание. О значении Октябрьской революции говорили сыновья кренгольмских рабочих, учившихся со мной – Круг и Юргенсон.
Политические события отражались на нашей учебе. Занятия часто подменялись собраниями. Занятые общественными делами, отвлекались от прямых обязанностей педагоги. Часто пропускали уроки и мы, ученики. Тяжелая домашняя обстановка – отсутствие хлеба, мяса, жиров заставляло думать о том, чтобы достать чего поесть, а уж занятия оставались на втором плане. Ни за какие деньги не представлялось возможным достать дрова для обогрева жилья. Даже в гимназии их не было, неделями сидели в холодных классах. Не отапливались многие квартиры. Мать предложила мне взять с собой сани и направиться на поиски валежника в Сутгофский парк и на Маленький остров. Тогда уже по собственной инициативе, когда чуть стемнело, спилил на острове несколько деревьев и обеспечил топливом нашу маленькую квартиру, состоявшую из комнаты и кухни. Из продажи исчез керосин. Его заменил бензол – смесь керосина с низкосортным бензином. Жечь его в обыкновенной керосиновой лампе не рекомендовалось, мог произойти взрыв, поэтому бензол наливали в маленькую бутылочку с пробкой, сквозь которую проходила стеклянная или металлическая трубка с фитилем. Свет такой, с позволения сказать, лампочки напоминал горящую лампаду.
Революционные вихри внесли полную сумятицу в широкие массы населения города. Частыми стали нарушения трудовой и общественной дисциплины. Людям казалось. Что если произошла революция и свергли царя, можно поступать, как заблагорассудится каждому. Свобода истолковывалась превратно: «Что хочу, то и делаю!»
На поверхность всплыли преступные элементы. Распоясались настолько, что, не боясь ответственности в открытую занимались воровством, грабежами и насилием, уверовав в то, что, занятые разрешением политических проблем, власти не станут заниматься борьбой с нарушителями общественного порядка. С ликвидацией полиции, власть перешла в руки народной милиции. В затемненном городе фонари на улицах не горели, люди по вечерам боялись выходить из дома.
Хотя продажа алкогольных напитков была запрещена, их доставали из-под полы по баснословным ценам. Наряду со спиртом и денатуратом шла бойкая тайная торговля самогоном, эфиром, одеколоном и другими спиртосодержащими изделиями.
Военно-революционный комитет Нарвы объявил решительную войну самогонщикам и всем, занимающимся продажей алгольных напитков. В газете «Известия Нарвского совета рабочих и солдатских депутатов» от 14 ноября 1917 года было опубликовано такое распоряжение:
«Строго воспрещается торговля всякого рода спиртными напитками и их суррогатами. Виновные будут подвергаться денежному штрафу, тюремному заключению и высылке».
Но пьянство нисколько не уменьшалось. 30 января 1918 года в Ревельской газете «Утро правды» за подписями видных большевистских деятелей Эстонии Анвельта, Кингисеппа, Кясперта, Пегельмана и Соколова появилось распоряжение Исполнительного комитета Эстляндского рабочего и воинского совета, по которому для урегулирования потребности в спирте, эфире и продуктов из них изготавливаемых, фармацевтическое отделение выдает спирт лишь учреждениям и врачам для врачебных кабинетов по предъявлении этими учреждениями и врачами надлежащих разрешений. Учреждения и лица, употребившие полученный спирт для пьянства и таким образом нарушившие настоящее постановление, привлекаются трибуналом к строжайшей ответственности.
После Октябрьской революции в Нарве действовал временный суд, который много времени уделял разбору дел тайных продавцов алкогольных напитков и строго карал появившихся в нетрезвом виде, нарушавших общественный порядок. К примеру, некий гражданин Карл Лаускан за появление в нетрезвом виде в театре «Выйтлея» был приговорен в двум месяцам тюремного заключения.
Газета «Известия Нарвского совета рабочих и солдатских депутатов» 16 декабря 1917 года опубликовала любопытную статью под заглавием «Краткий обзор деятельности Временного суда в Нарве», в который перечислялись судебные дела, заслушанные за период с 15 марта по 20 октября 1917 года, преимущественно о тайной продаже обыкновенного и денатурированного спирта, о выгонке и продаже самогона. Таких дел набралось 1040. Приведу несколько примеров судебных решений.
За продажу спирта привлекался к ответственности крупный домовладелец на Павловской улице (ныне ул. Тулевику) Ганс Остер, отчим издателя газеты «Старый Нарвский листок» О. Нилендера. До первой Мировой войны в его домах находились «комнаты свиданий» и естественно как было обойтись без горячительных напитков. Суд назначил Остеру полтора года тюрьмы или штраф в размере 10 тысяч рублей. Виновный, конечно, внес деньги.
Владелец ресторана на Сенной площади Ефим Захаров, имевший в городе прозвище «Захарка», попался на продаже спирта и был приговорен к 8 месячному заключению или к штрафу в 7 тысяч рублей. Захаров предпочел заплатить штраф. А вот у другого спекулянта, коммерсанта Гринберга, попавшегося на продаже самогона, не нашлось 10 тысяч для оплаты штрафа и он на полтора года угодил в тюрьму.
Невольными свидетелями безобразной пьяной оргии на Сенной площади 28 декабря 1917 года стали многие нарвитяне. По соседству с темным садом находился бездействовавший в то время пивоваренный завод, превращенный в склад, в котором хранились запасы питьевого и денатурированного спирта об этом прослышали деморализованные солдаты расквартированного в городе 285 пехотного полка. Вооруженные винтовками и готовые в любую минуту открыть стрельбу по любому попытавшемуся встать им поперек пути, они вскрыли склад, выкатили на площадь бочки со спиртом и предались пьяному разгулу. Спирт из вскрытых бочек черпали шапками, жестяными банками, осколками стеклянной тары, а некоторые, наклоняя бочки, пили прямо из них и тут же, опившись, падали замертво в снег. Напрасно благоразумные люди пытались уговорить солдат вернуться в казармы. Пьяные открывали стрельбу в воздух, грозя разнести все и вся. Пьянка продолжалась до позднего вечера, пока все не перепились до бесчувствия.
В местной эстоноязычной газете «Uusleht» по этому поводу появилась заметка, автор которой причину погрома объяснял так:
«Красноармейцы регулярно получали вино, в то время как солдаты 285 пехотного полка были этого права лишены и поэтому сами решили распорядиться бесхозными запасами спирта».
С таким утверждением газеты «Uusleht» не согласилась газета «Известия Нарвского совета рабочих и солдатских депутатов», в номере 1 за 5 января 1918 года поместившая опровержение: «… В карточках, выданных каждому красногвардейцу, - писала газета, - имеется такая строка: «Долой пьянство!» штаб Красной гвардии никогда своим солдатам не выдавал вина, потому что пьяный красногвардеец не имеет права оставаться в рядах гвардии…»

Первая оккупация немцами Нарвы.

Рано утром 4 марта 1918 года по запорошенным снегом улицам еще не успевшей проснуться Нарвы со стороны Ревельского шоссе появились немецкие разведчики-велосипедисты. Вслед за ними следовали кавалерийские части и артиллерия.
Город был захвачен без сопротивления частей Красной гвардии, ночью отступивших в сторону Ямбурга.
Начались преследования, аресты и заключения в тюрьмы большевиков, деятелей рабочего движения, тех, кто открыто выказывал недовольство появлением немцев. По городу был объявлен комендантский час. Из учреждений, где делопроизводство частично перешло на немецкий язык, увольнялись нелояльно настроенные эстонцы и русские.
Городское население буквально голодало. Прекратилось снабжение продуктами первой необходимости. Крестьяне ничего не доставляли на базар, так как везти было нечего, - немцы реквизировали по деревням скот, хлеб, сельскохозяйственные продукты. Нарвские мануфактуры прекратили продажу своих изделий. Производственные станки целиком вывозились в Германию. Многие семьи с детьми оказались на улице. Их выселяли, чтобы предоставить жилище немецким офицерам и солдатам.
В Нарвскую гимназию поступило распоряжение, по которому ученикам под угрозой исключения запрещалось ношение фирменных фуражек с кокардой – две дубовые ветки с буквами – НГ. Учащиеся ответили на это своеобразной демонстрацией протеста. На Вышгородской улице собралась большая толпа гимназистов во главе с учеником гимназии Валентином Рединым, на голове которого вместо гимназической фуражки красовался цилиндр (род шляпы с высоким цилиндрическим верхом и узкими полями), найденный в гардеробе отца.
Вспомнив популярного в то время французского киноактера Макса Линдона, выступавшего всегда в цилиндре, молодежь шла по улице и скандировала:
«Мы все, как Макс Линдон, станем носить цилиндры!»
Так они дошли до гимназии, где их встретил разгневанный инспектор гимназии Карл Карлович Галлер. Цилиндр с головы Редина полетел на мостовую и был раздавлен. В дневнике появилась двойка по поведению, родители вызваны в гимназию.
Благодаря урокам немецкого языка, которые давала моя мать, наше материальное положение значительно улучшилось. На объявление, вывешенное мною в центре города, пришло несколько учеников солидного возраста, которым требовалось знание немецкого языка на работе и, что самое удивительное, в качестве учеников, пожелавших изучать русский язык, пришли два немецких фельдфебеля… Mать договорилась с ними, что вместо денег они будут приносить хлеб, маргарин, мармелад. Занимались они старательно, с большим усердием, уроки не пропусками и с благодарностью приносили иногда кусочек колбасы или сыра, а один раз захватили с собой бидон с керосином, так что мы имели возможность зажигать по вечерам керосиновую лампу.
В середине ноября 1918 года по городу пошли слухи о предстоящем отступлении немцев. За рекой всё чаще слышалась артиллерийская стрельба. Немецкие фельдфебели продолжали аккуратно ходить на уроки. На вопрос мамы, правда ли, что немцы собираются покинуть Нарву, они не говорили ни да, ни нет. Обычно веселые и жизнерадостные, наши ученики преобразились. Исчезло хорошее настроение, которое сменилось молчаливой сосредоточенностью. В один из учебных дней они на занятия не пришли и мы их больше не видели.
После 20 ноября на запад, в сторону Ревеля, обычно в ночную пору, по булыжной мостовой постоянно гремели колеса повозок отступающих немцев.

Эстляндская трудовая коммуна.

27 ноября сильные взрывы потрясли Нарву. Отступающие немцы уничтожили железнодорожный мост и подорвали средний пролет деревянного моста через Нарову.
В эту ночь паническое бегство немцев достигло своего апогея. И, тем не менее, оккупанты успели нагрузить подводы награбленным имуществом не только отдельных граждан. Много ценных вещей немцы вывезли из музея им. Лаврецовых, из Виллы Каприччио в Усть-Нарве, а также машины и оборудование нарвских текстильных фабрик.
28 ноября со стороны Ямбурга, Криуш, Усть-Луги в Нарву стали входить части Красной Армии.
29 ноября в день провозглашения Эстляндской трудовой коммуны над зданием ратуши был поднят красный флаг. Было объявлено об образовании Совета народных комиссаров, в состав которого вошли: Анвельт – председатель совета комиссаров и военный комиссар, Пегельман – комиссар народного хозяйства, Мяги – комиссар иностранных дел, Вельнер – комиссар народного просвещения, Кясперт – управляющий делами Совета. О составе организованного Совета было сразу же сообщено Петроградскому Совету, который за подписью Зиновьева прислал ответную телеграмму следующего содержания:
«Нарва. Председателю Совета народных комиссаров Эстонской республики тов. Анвельту. От имени Петроградского Совета и Совета народных комиссаров Союза коммун Северной области шлю горячий привет рабочему классу Эстонии, приобретшему первую великую победу. Пролетариат всей России со вниманием относится к вашей героической борьбе. Рабочие Петрограда считают долгом своей чести идти вместе с эстонскими рабочими против диктатуры буржуазии. Да здравствует Советская Эстония! Да здравствует всемирная революция. Зиновьев».
В огромной эстонской лютеранской церкви в Иоахимстале состоялся многолюдный митинг, посвященный освобождению Нарвы от немецких оккупантов, во власти которых город пребывал в течение 270 дней.
Из жизни Нарвы быстро вытравливался немецкий дух. Эстонцы с немецкими фамилиями умалчивали о своем немецком происхождении и теперь уверяли, что они чистокровные эсты. Переустраивались внутренние порядки в гимназии, исключались немецкие тенденции, первым иностранным языком вновь стал французский.
Для укрепления власти и нормализации жизни Эстляндской трудовой коммуны, её Совет принял ряд декретов.
В декрете от 15 декабря 1918 года говорилось, что для поддержания порядка в границах Эстляндской трудовой коммуны организовывается полк революционной охраны.
Декретом от 27 декабря национализировались, находящиеся в пределах Эстляндской трудовой коммуны промышленные предприятия, усадьбы, дома, лавки и т.п., собственники которых бежали за рубеж. За подписью заведующего административным отделом Совета Виисака было опубликовано распоряжение, по которому грабители, воры, и лица, занимающиеся распространением ложных слухов, будут расстреливаются на месте.

При взятии Нарвы, в бою около Кулги, погибло около 80 красноармейцев, которых решено было похоронить в братской могиле в Темном саду против оркестровой раковины.
Тела убитых в красных гробах несли в Темный сад рабочие Кренгольма. Похоронную процессию сопровождала огромная толпа. У братской могилы состоялся митинг.

-------------------------------------------------------------------"""------------------------------------------------------------

Нужда вошла в наш дом. Никому не нужны были уроки музыки и иностранного языка. Жить нам стало не на что и мать предложила мне устроиться учеником на Кренгольмскую фабрику. Тем более что я занимался в гимназии во вторую смену и утром был свободен. Прельщало ещё и то, что кроме заработной платы, рабочие Кренгольма получали паек, состоящий из хлеба, крупы, сельди, сахара, иногда жиров.

Устроили меня работать задним на мюль-машинах. Рабочая смена начиналась в 5 утра и заканчивалась в 12. Вставать приходилось в 4 часа утра, чтобы пешком дойти с Кузнечной, где мы жили, до Кренгольма. Возвращался около часу дня и к половине второго приходил на занятия в гимназию. Уроки делал вечером.
Работа и учение в гимназии стали плохо сказываться на успеваемости и здоровье. Часто не выполнял домашние задания. По возвращении из гимназии, валился с ног от усталости, за книгой засыпал. Постоянное недоедание вызывало головокружение, я похудел, ослаб настолько, что мне уже не хотелось есть. Бесконечно тянуло в сон.
На работе, во время присучения ниток на мюль-машине у меня случилось столь сильное головокружение, что я упал и во время падения локоть левой руки попал между станком и двигающимся корпусом машины. К счастью, поммастер вовремя это заметил и выключил станок. Перелома кости не было, но руку сильно помяло. Полторы недели я находился на больничном листе и за это время паек не получал на том основании, что комиссия признала, что несчастный случай произошел по моей вине.
Продвижение частей Красной Армии в сторону Ревеля было остановлено упорным сопротивлением добровольческих соединений эстонских белогвардейцев, действовавших по указанию сформированного в Ревеле Эстонского правительства.

Анвельт, Ян Янович

Военный комиссар Эстляндской трудовой коммуны Ян Анвельт обратился к эстонским рабочим, безземельным крестьянам и к батракам со следующим воззванием, опубликованным в Юрьевской газете «Молот»:
«Свобода приближается к вам со стороны Нарвы, - гласило воззвание,- эстонские рабочие и Красная Армия, которые вынуждены были отступить перед штыками германского империализма, возвращается сейчас на родину под знаменами красных коммунистических полков. Манифест, изданный Советом Эстляндской трудовой коммуны, гласит, что ранее изданные декреты и постановления Советов, снова вступили в силу. Снова следует считать имения, фабрики, заводы, дома, железные дороги и т.д. собственностью трудового народа. Товарищи! Вы еще стонете под игом Зекендорфа, Пятса, Поски, помогите, чтобы без большого кровопролития очистить Эстонию от белогвардейцев. Буржуазия и бароны вербуют вас в армию, они хотят организовать эстонские полки для защиты помещиков, крупных торговцев, богатых землевладельцев и спекулянтов. Не дайте обмануть себя! Военный Совет Эстляндии обеспечит вам жизнь и свободу. Никакие притязания не распространяются на эстонских солдат, добровольно перешедших на сторону коммунистической армии. Товарищи! Судьба Эстляндии определена. Она станет Советской республикой!»
Новый 1919 год был для Нарвы годом новых испытаний и потрясений. Вечером 18 января выпал снег. По возвращении из гимназии, я принялся за уроки, но делать их был не в состоянии от усталости. Лег в постель и моментально уснул. Не слышал два ночных взрыва, когда в воздух взлетели железнодорожный и деревянный мосты.
В эту ночь прекратила свое существование Эстляндская трудовая коммуна, просуществовавшая 52 дня.

Власть снова переменилась

Шагая быстрыми шагами рано утром 19 января на работу, я не имел представления о переменах, произошедших за эту ночь в Нарве. Поздно вечером части Красной Армии оставили Нарву, взорвав за собой железнодорожный и деревянный мосты. Все это утро город оставался без власти. Преступники об этом видимо не имели представления, иначе бы они показали себя.
Возвращаясь с работы, увидел стоявших на перекрестках улиц вооруженных легкими пулеметами с гранатами на поясах молодых людей, одетых в белые полушубки и такие же белые папахи и валенки, внимательно рассматривавших приходивших мимо граждан. Некоторых они останавливали, что-то расспрашивали и показывали руками, куда идти дальше. Как я потом узнал, это были шведские и финские добровольцы по призыву Эстонского буржуазного правительства, приехавшие вместе с эстонцами свергать Эстляндскую трудовую коммуну и сражаться с Красной Армией. На подходе к Нарве интервенты не встретили сопротивления и вошли в город без боя.
Финны сразу же показали себя настоящими головорезами. Достаточно было кому-либо из них сказать, что такой-то человек коммунист, или даже сочувствующий, как моментально следовала расправа, - расстрел происходил на месте. С помощью шведов и финнов эстонцы наводили «порядок» в городе. Шла основательная чистка на всех предприятиях и в учреждениях. Особенно на фабриках арестовывались деятели рабочих союзов и профсоюзных организаций. Многие коммунисты покинули Нарву вместе с отступившей Красной Армией. Часть из них ушла в подполье.
Затрудняюсь сказать, сколько времени пробыли в Нарве иностранные каратели. Как неожиданно быстро они появились, так таинственно и скоро они исчезли.
Действия буржуазной эстонской власти были направлены не только против коммунистов. Ущемлялись интересы русских. Незнание государственного языка было достаточным поводом для увольнения из казенных учреждений. Шовинизм нашел благоприятную почву в среде неумных и недалеких по своему развитию националистически настроенных эстонцев.

Церковно-приходская школа Владимирского братства

Произошли крупные изменения в гимназии. Здание мужской гимназии перешло в руки эстонцев, здесь открылась эстонская гимназия совместного обучения мальчиков и девочек. Такое же совместное обучение предусматривалось для русской гимназии, которой предоставили двухэтажное кирпичное здание на Кузнечной улице, очень неудобное и тесное, некогда в нем занимались учащиеся церковно-приходской начальной школы Владимирского братства. Гимназическое руководство – директор А.И.Давиденков и инспектор К.К. Галлер, а так же все педагоги остались на своих местах.
Межу тем война между Эстонией и Россией продолжалась. Она не носила характера наступательных действий ни с той, ни с другой стороны и на нашем, Нарвском плацдарме, ограничивалась артиллерийскими обстрелами города Нарвы со стороны советских войск, расположенных в районе Дубровка-Сала по шоссейной дороге и в районе реки Пюссы около деревень Низы и Усть-Черной по железнодорожной линии Нарва-Ямбург.
Более интенсивный артиллерийский обстрел происходил с подходивших ближе к Нарве бронированных поездов, обстреливавших город трех и шестидюймовыми снарядами. Эстонские батареи изредка отвечали краткой стрельбой, как бы напоминая о себе, давая понять, что при случае, и они могут поступить так же.
Обстрел города сопровождался человеческими жертвами и материальным уроном. Чаще он вызывал панику. Многие снаряды не взрывались, попадая за черту города. Нарвитяне настолько привыкли к артиллерийской стрельбе и к тому, что над их головами летают снаряды, что во время обстрела продолжали оставаться на улице, шли по намеченному пути и лишь внимательно прислушивались, в какую сторону летит снаряд, в каком направлении. Поняв, что грозит опасность, прятались в подворотни или заходили в каменные дома.
С наступлением весны 1919 года в апреле месяце на безоблачном небе со стороны Ямбурга появился воздушный аэростат. Советский воздушный разведчик явно корректировал стрельбу. Стоило ему подняться в небо, как артиллерийский обстрел усиливался. Так было и утром 25 апреля, когда мы увидели в небе, как называли в Нарве, «колбасу», вслед за появлением, которой начался усиленный артобстрел.

Иоахимсталь после обстрела 25 апреля 1919 года

Этому дню суждено было стать трагическим для многих жителей Иоахимсталя. Советская артиллерия обстреливала город на этот раз зажигательными снарядами. Вслед за попаданием в деревянные дома вокруг эстонской Александровской церкви, вспыхнули пожары. Дома горели на разных улицах и из-за ветреной погоды, огонь распространялся очень быстро. Тушению огня, в котором принимали участие все добровольные пожарные команды города, мешал продолжавшийся обстрел. На месте пожара возникла паника. Погорельцы, успевшие заранее вытащить на улицу вещи, были свидетелями, как их имущество тут же загоралось. Они метались из стороны в сторону, взывали о помощи, как сумасшедшие бегали по улицам с частью спасенного имущества. Сгорело более 200 домов. Убытки исчислялись десятками миллионов марок. Не мало было человеческих жертв. Тяжелые увечья и ранения осколками снарядов получили пожарные.

Зарождение и гибель Северо-Западной Армии.

Весна 1919 года удивила город появлением на улицах людей в необычной военной форме. Встречались военные среднего возраста, молодежь, попадались пожилые в шинелях солдатского сукна разного покроя, - артиллерийские, пехотные, кавалерийские, а так же в светло-синих офицерских шинелях, давно выцветшие, со следами длительных походов, грязные, оборванные, свидетельствующие, что их владельцы пользовались ими во всех случаях жизни...
У многих на левом рукаве выделялись нашитые угольниками ленточки трех цветов русского национального флага (синий-белый-красный) и под ними белые кресты. Это были отличительные знаки борцов за освобождение России от советской власти. На груди некоторых воинов красовались ордена и медали, полученные за боевые заслуги в Первую мировую войну. Золотые погоны выделяли офицерство. На ремнях портупей свешивались кобуры с огнестрельным оружием.
Таков был облик бывших вояк, оказавшихся на положении эмигрантов, которых охотно приютила буржуазная Эстония. Среди них было немало высланных из Советской России, дезертиров Красной Армии и просто не сочувствующих коммунистическому движению, не желавших жить при советском строе. Они нигде не работали, непонятно на что жили. Приехали они в Нарву, узнав, что здесь формируются воинские части для борьбы с советской властью, что идею крестового похода на Советскую Россию поддержали страны Антанты (Англия, Франция, Соединенные Штаты Америки) и, конечно, буржуазная Эстония. Возглавить Северо-Западный корпус Белой Армии для захвата Петрограда было поручено полковнику А.В.Родзянко, брат которого М.В.Родзянко занимал должность председателя 3 и 4 созывов Государственной думы в России.
Учреждения, формирующие в апреле и первой половине мая 1919 года части корпуса концентрировались, главным образом, на Новой линии Ивангородского форштадта. Штаб-квартира Родзянко находилась на Кирочной улице рядом с немецкой церковью.
13 мая 1919 года добровольческий Северо-Западный корпус под командованием полковника Родзянко в составе Талабского, Гдовского, Волынского, Островского и Колыванского полков, артиллерийского дивизиона, кавалерийских частей перешли Эстонскую границу в нескольких направлениях: по Ямбургскому шоссе и железной дороге в сторону Петрограда, по реке Плюссе на юго-восток по шоссейной и железной дороге Нарва-Гдов. Кавалерийские части под командованием полковника Булак-Булаховича, формировавшиеся в районе Печерского уезда, имели задание захватить Гдов, Остров, Псков.
В эту пору Красная Армия сдерживала натиск Белой Армии генерала Деникина и вела ожесточенные бои с наступавшими с востока частями армии адмирала Колчака. Поэтому новому фронту на северо-западе сразу не было уделено достаточного внимания.
15 мая пал Гдов, через два дня был занят Ямбург. 25 мая конница Булак-Булаховича ворвалась в город Псков и учинила страшную расправу над коммунистами и сочувствующими советской власти. По нескольку дней висели на столбах тела повешенных. Напрасно родственники валялись в ногах у Булак-Булаховича, умоляя разрешить снять повешенных. Он был неумолим, заявив: «Будут висеть для устрашения населения!».
Даже те, кто был недоволен советской властью, кто с затаенной надеждой ожидал прихода Белой Армии, быстро разочаровались в освободителях. Занимая города, села, деревни, командование Северо-Западного корпуса сразу же объявляло тотальную мобилизацию всего способного носить оружие населения. У жителей отнимали хлеб, сельскохозяйственные продукты, скот, угоняли лошадей. Крестьянин-извозчик обязан был сопровождать лошадь с телегой, оставляя голодными жену и детей. Росло недовольство новой властью. Население занятых белогвардейцами районов Петроградской и Псковской губерний, чтобы не быть мобилизованными, скрывалось в лесах и дезертировало в Красную Армию. Наиболее черносотенно настроенные офицеры не скрывали своих истинных намерений, провозглашая лозунг «за царя, за помещиков». Сформированные полки из мобилизованного населения тут же рассыпались, ротами переходили на сторону Красной Армии. Северо-Западный корпус держался на офицерских соединениях и добровольцах.
После захвата Волосово нависла серьезная угроза над Петроградом, а когда корпус стал подходить к Гатчине, командование Красной Армии без промедления перебросило на северо-западный фронт пятидесятитысячную 7-ю армию. Наступление было не только приостановлено, но белые вынуждены были обороняться, а на некоторых участках фронта и отступить. Начиная с 22 июня по всему фронту наблюдалось общее отступление. К концу августа вся захваченная территория была очищена от Северо-Западного корпуса, остатки которого в паническом бегстве вернулись в пределы Эстонии и снова осели в Нарве и прилегающих деревнях.

Главнокомандующий Северо-Западной армией генерал Юденич.

Неудача не обескуражила инициаторов похода на Петроград – английское и французское командование, через своих представителей, уполномоченных военных миссий в Ревеле, разрабатывали в тиши кабинетов новые планы похода для захвата цитадели революции. Признав виновником неудачного похода полковника Родзянко, союзники пригласили на пост главнокомандующего Северо-Западной армии генерала Юденича.
Имя Юденича победно звучало во время первой мировой войны, когда он командовал армией на русско-турецком фронте. Его войска штурмом овладели крепостью Эрзерум, за что Юденич был представлен к награждению одной из высших офицерских наград – ордену Георгия Победоносца. По окончании войны Юденич жил в столице Финляндии Гельсингфорсе. Оттуда он прибыл на французском миноносце в Ревель. Обосновался Юденич в Нарве, сняв квартиру в доме наследников Лаврецовых на бульваре.
В опубликованном приказе Верховного главнокомандующего адмирала Колчака генерал Юденич назначался командующим Северо-Западной армией, имея задание с помощью английского флота осенью 1919 года овладеть Петроградом.
В Эстонию десятками плыли огромные транспорты из английских и французских портов с самолетами, танками, орудиями, бронемашинами, снарядами и другим вооружением и боевыми запасами в распоряжение армии Юденича. США через океан отправляли продукты питания: белую муку, консервированное сало, тушенку, сгущенное молоко, какао, крупы и пр.
В Нарве и окрестностях шло переформирование остатков Северо-Западного корпуса и пополнение за счет прибывших из Прибалтийских государств, Польши, русских добровольцев, главным образом офицеров, юнкеров и даже кадетов. В Северо-Западную армию целиком влилась приехавшая из Риги отлично оснащенная, одетая в немецкую форму, офицерская дивизия князя Ливена.
По настоянию союзнических военных миссий в Ревеле и с благословления Эстонского правительства на несуществующей территории было образовано Северо-Западное правительство, которое возглавил в качестве премьер-министра известный нефтепромышленник царской России Лианозов, одновременно занявший пост министра финансов.

При Родзянке, на временно занятой им территории, в обращении были купюры по 20 и 40 рублей, выпущенных Временным правительством Керенского. По существу эта валюта не имела никакой цены, на неё ничего нельзя было купить, тем более что магазины, из-за отсутствия товаров, не работали. Происходила меновая торговля. Солдаты занимались грабежами и мародерством, обменивая награбленное на табак, белье, мыло. Население городов несло последние тряпки в деревни, обменивая их на продукты питания. Сложенные в гармошку и не разрезанные «керенки» измерялись аршинами, ими чаще всего играли дети, никто не считал их за деньги.
Лианозов решил выпустить деньги Северо-Западного правительства в полной уверенности, что они будут высоко котироваться при взятии Петрограда. Их отпечатали в Швеции. Первое время их охотно принимали в Эстонии, обменивали на эстонские кроны и центы, потому что были уверены, что деньги выпущены под гарантии английского и французского казначейств.
Еще до начала второго похода на Петроград – 28 сентября 1919 года Лианозов опубликовал в «Вестнике Северо-Западной армии» № 55 от 27 августа, т.е. за месяц до начала военных действий, чрезвычайно любопытное обращение к русскому населению не занятой северо-западниками территории. Привожу дословный текст: «Деньги обязательны к приему на русской территории. Через три месяца по занятии Петрограда, выпускаемые ныне денежные знаки будут обмениваться Петроградским госбанком без ограничения сумм. Правительство Северо-Западной области дает гарантию, обеспечивающую каждому по предъявлении выпускаемых денежных знаков в Петроградской конторе госбанка в течение четырех месяцев получение денежной стоимости знаков в английской валюте, приравнивая 40 рублей новых знаков одному фунту стерлингов».
Можно по всякому относиться к авантюре Лианозова возглавлять правительство, у которого нет и клочка собственной земли и выпускать деньги, не имеющие никакого обеспечения. Но пророчески предсказывать, что Петроград должен быть взят через три месяца после начала боевых действий и что тогда в Петроградском банке начнется обмен лианозовских денег на фунты стерлинги, мог только человек с явными отклонениями в психике.

Английские танки для армии Юденича в Нарве. 1919г.

Итак, 28 сентября 1919 года, сорокатысячная Северо-Западная армия Юденича, оснащенная первоклассной английской и французской военной техникой, вступила на территорию Советской России. Счастье первоначально как будто улыбнулось Юденичу. За три недели военных действий, к 20 октября, он сумел без особого труда взять Ямбург, Лугу, Гатчино, Красное село. На подступах к Пулковским высотам победный марш Северо-Западной армии был приостановлен упорным сопротивлением частей Красной Армии, переброшенных с других фронтов Гражданской войны.
Удачным маневром возле станции Преображенская на Варшавской железной дороге, Красная Армия сумела добиться перелома в боевых действиях, создав угрозу взять в кольцо армию Юденича и отрезать её от тылов и отступления. Чтобы не оказаться в окружении, Юденичу пришлось срочно отступить.
Газета «Вестник Северо-Западной армии» писала 4 ноября:
«Под давлением противника наши части оставили Лугу. Есть ли отчего приходить в уныние? Военное счастье вообще переменчиво. Наше отступление в одном месте повлечет за собой значительный отход большевиков в другом месте». И дальше газета писала: «Части Северо-Западной армии производят перегруппировку для отражения наступающего на Псковском направлении противника. Мы вынуждены были оставить Гдов. На гатчинском направлении мы отошли на линию станции Вруда...»
А через две недели самоуспокоенность превратилась в открытый цинизм. В «Вестнике Северо-Западной армии» от 16 ноября передовая статья содержала следующие строки: «Мы медленно, шаг за шагом отступаем. Отходим не под давлением противника, - это видно из того, что при отходе мы забираем пленных и пулеметы. Почему мы отходим? Ответ на это, вероятно, в непродолжительном времени мы получим, а пока посмотрим, - есть ли в этом что-нибудь страшное...».

1920 год. Ивангород. Карантинный лагерь. После подписания Тартуского мира ,через Ивангород проследовали десятки тысяч бывших пленных. Где-то в толпе Иосиф Брос Тито и Ярослав Гашек.

А страшные события неумолимо и быстро надвигались, как грозовые черные облака, предвещавшие бурю. Трагедию погибающей Северо-Западной армии ощутил, и как крыса с тонущего корабля, пустился наутек, сам командующий армией – генерал Юденич. За три дня до назначенного Лианозовым срока вступления Северо-Западной армии в Петроград, в № 356 газеты «Вестник Северо-Западной армии» появился такой приказ: «Командующий войсками театра военных действий и генерал-губернатор Глазенап производится в генерал-лейтенанта. В виду сложной политической обстановки, требующей частого и продолжительного моего пребывания в городе Ревель, оставляя за собой общее руководство Северо-Западной армией, непосредственное командование ею возлагаю на генерал-лейтенанта Глазенапа».
Стряхнув с себя разбитую, деморализованную армию, Юденич уложил чемоданы и вскоре уплыл из Эстонии во Францию.
Отступление и разложение армии шло своим чередом. Грабежи и мародерства стали обычными явлениями. По-прежнему бесчинствовал «батько» - полковник Булак-Булахович, который самолично, без суда и следствия, вешал и расстреливал коммунистов.
Псковская газета «Заря России» не раз писала хвалебные статьи в адрес этого героя в кавычках. Так в одном из номеров газеты читаем: «22 июля 1919 года в летнем саду Пскова происходило чествование полковника Булак-Булаховича, произведенного в чин генерал-майора. После спектакля его поздравляло местное купечество и преподнесло адрес с надписью: "Кузнец Вакула оседлал черта, а ты, батька-атаман, коммуниста".
Ещё до своего исчезновения за границу, генерал Юденич успел опубликовать приказ, в котором обвиняемый в разбоях, грабежах, вымогательстве, производстве фальшивых бумажных денег Булак-Булахович отстраняется от командования, подвергается аресту и предается суду. Никакого суда над Булак-Булаховичем не было. Нашлись друзья, которые способствовали его освобождению и бегству в Польшу.
В Северо-Западной армии находилось немало вояк, подобных Булак-Булаховичу, отличавшихся тем, что творили «шемякин» суд над солдатами, издевались над ними, били, причем совершенно безнаказанно, не неся за свои безобразия никакой ответственности. Приведу такой пример, о котором пишет газета «Вестник Северо-Западной армии» за № 199. Заметка озаглавлена:

Военный суд.

На днях в зале заседания общего суда Северо-Западной армии слушалось дело бывшего командира Псковского полка, полковника Товарова и его адъютанта прапорщика Архипова. Товарову инкриминировались тяжкие преступления: повешение без суда и следствия полкового каптенармуса за кражу одного пуда муки, избиение плеткой подчиненных. Товаров пускал в ход плетку незадолго до боя, пытаясь воздействовать на тех солдат и офицеров, которые не желали идти в бой. После двухдневного слушания дела суд вынес Товарову оправдательный приговор».

Невозможно без возмущения читать подобную заметку. Трудно вообразить, чтобы призванный воспитывать своих подчиненных, облеченный большими правами и обязанностями командир полка мог пасть до такой низости и в довершение всего за свои явно наказуемые преступления мог быть оправдан судом.
Что же произошло дальше с тысячами солдат и офицеров разгромленной и отступившей в Эстонию армией, брошенной на произвол судьбы убежавшими за границу генералами, правительством, во главе с Лианозовым и инициаторами похода на Петроград, правительствами Англии, Франции и Америки?
Если после первого неудачного похода Северо-Западного корпуса полковника Родзянко, отступившие северозападники, сумели беспрепятственно вернуться в Эстонию и обосноваться в Нарве, то на этот раз события приняли другой оборот.
В эстонских правительственных кругах, убежденных в бесплодности захвата Петрограда, резко изменилось отношение не только к руководству Северо-Западной армии, но и к рядовому составу армии. Это можно было наблюдать по прибытии многочисленных эшелонов с отступающими войсками на станцию Нарва - 2-я.

Станция Нарва 2 с отступающими войсками Юденича

Станция Нарва - 2-я, ныне не существующая, находилась на развилке железнодорожных путей Нарва-Петроград и Нарва-Гдов, у начала шоссе Нарва-Гдов. Небольшие станционные помещения размещались в конце Новой линии, почти у железнодорожного переезда. Здесь составы останавливали пограничники.
Не помогали никакие уговоры пропустить теплушки с солдатами через железнодорожный мост на станцию Нарва. Эстонские власти, серьезно обеспокоенные состоянием здоровья голодных, завшивевших солдат, среди которых имелись случаи заболевания тифом, предлагали их разместить в покинутых домах на Ивангородском форштадте и в пустующих корпусах Суконной и Льнопрядильной фабрик, не пуская за реку в сам город.

Переговоры по размещению и обустройству несчастных людей, остававшихся в холодных товарных вагонах, без горячей пищи, в ужасных антисанитарных условиях, без права покинуть вагоны, продолжались несколько дней. За это время нескольким десяткам солдат удалось покинуть вагоны и проникнуть в город. Среди них, как потом выяснилось, были больные сыпным, возвратным и брюшным тифом.
В конце, концов, больных и немощных разместили по больницам, остальных в опломбированных вагонах повезли в сторону Йыхви, батрачить на хуторах в Иллукскую, Курнаскую, Пагарскую, Изакскую волости.

Братская могила воинов Северо-Западной армии в Нарве, погибших во время эпидемии тифа 1919-1920 г.г.

Судьба их всех была одинакова. Как в Нарве, так и за её пределами северозападники погибли от эпидемии тифа. Никогда не забуду жуткую картину, открывшуюся мне из окна квартиры в доме Кеддера на Кузнечной улице. Один за другим на кладбище в Сиверсгаузен мчались грузовики с голыми скелетами, чуть прикрытыми рваными брезентами, парусами поднимавшимися кверху. Тела были кое-как набросаны в кузова и хоронили их, конечно, без гробов в братскую могилу. Позднее на огромном холме русская общественность города водрузила чугунный крест с надписью: «Братская могила воинов Северо-Западной армии, погибших во время эпидемии тифа в 1919-1920 г.г.».

Сохранилась и другая братская могила северо-западников на Ивангородском кладбище. И здесь, у южной стены, погребена не одна сотня русских страдальцев. На высоком каменном постаменте высится железный крест с надписью: «На сем месте покоятся страдальцы – воины Северо-Западной армии, от ран и тифозного мора скончавшиеся в 1920 г. Имена же их, ты Господи, веси!». Сбоку памятника евангельский текст: «Мы ублажаем тех, которые терпели!».

(Продолжение следует)