ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 4 март 2006 г.

Поэзия

Раиса Вдовина

До моего отъезда мы несколько лет были друзьями. Потом я ничего о Рае не слышал. Потом в Париже в 88 году купил её толстую книгу стихов «Высокая вода» (Избранное за 20 лет...) И так и не знал, где она, и что делает. После этой книги больше ничего, вроде бы , не появилось.
Только теперь в 2005 году и стихи Вдовиной и она сама выплыли как из небытия. ( Спасибо Анатолию Домашеву! нашёл ее телефон в Питере!) И оказалось, что если и пишет, то в наше время, когда за книгу не автору платят, а с него дерут издатели чаще всего, издаться не так просто. Уж лучше, по её мнению, тратить деньги на десяток собак и кошек, которыми она и занимается ныне...
Она, как мне кажется, в поэзии - одна из самых петербургских. Не темами, не соблюдением каких-то никем не сформулированных традиций, (или хотя бы нарушением их) а по тому духу стихов, что формулировке не поддаётся. Смутно ощутимый пунктир от самого Державина, и до начала ХХ1 века…
А в ХХ веке – разветвившаяся молния высветила петербургскую поэтику короткой вспышкой истинного «акмэ» русской поэзии – за все два с половиной века, что существует стих по-русски. Эта молния невообразима без гранита, без белых колонн и охристых стен Питера. После акмеистов не осталось школы-продолжения. Но нет ни одного значительного поэта, который не пробовал бы мир по-акмеистски, на ощупь и на вкус. (Всякий абсурд и полуабсурд, да и всякая, вторично за Хлебниковым идущая, корявая имитация поэзии тут не в счёт: сколько бы к ней ни обращались, это всегда в лучшем случае лабораторная работа, а то и вовсе платье голого короля).
Раиса Вдовина одна из тех, кто продолжает «петербургскую поэтику, дотянувшуюся не только до шестидесятых годов, но и и доныне. Ведь прежде всего благодаря Мандельштаму» (В. Вейдле 1978 г.).
Субъективные, как утверждение Мандельштама, что снег пахнет яблоком, её стихи успевают вызвать удивление, но не успевают вызвать возражений:

Кто этой ночью бедовал,
Тот стоил трав и скал,
А кто со мною враждовал –
Тот навсегда проспал…

Стихи Вдовиной, ни одним словом о Мандельштаме не напоминающие, более близки к нему, чем у поэтов, почти цитирующих его: вот у А. Вознесенского есть строка «Пахнет яблоком снежок». У Галича – « и снег опять запахнет яблоком»… (Но обе эти строки неорганичны: ведь образ чем субъективнее, тем более запретен для повторений). А у Вдовиной тут происходит то же, что в переводе: дальше от буквы – ближе к духу. Вот «Петергофские фонтаны»: (для точного разговора их надо привести тут полностью).

Ты знаешь, как фонтаны умирают
В последний час ночного мотовства?
Горят огни, и музыка играет,
И дождь идёт… И в парке пустота.

Не будет безобразного распада,
Всё медленно угаснет до конца –
И золото тяжёлого каскада,
И золото воздушного дворца.

Затихнет плеск, стечёт вода по шлюзам,
И что-то обнаружится на дне,
И сонный лев с Самсоном неуклюжим
Обнимется, сойдясь наедине.

Тритон вберёт чудовищные щёки
И захрипит остатками воды.
И в гротах обнажатся водостоки
С лоскутьями зелёной бороды.

И всё заволочёт покровом ночи,
Откроет маска ржавчину во рту,
И выберется шут и захохочет,
На голую уставясь наготу.

Но ты не жди последнего момента,
Когда остынет смуглота богинь,
Плотней закройся от дождя и ветра,
В глубокий сумрак отступи. И сгинь.

Сама достоверность и даже единственность той «репетиции умиранья» которая так биологически точна у Мандельштама (Ну хотя бы начало стихотворения «Я вернулся в мой город») тут ощущается помимо мысли, помимо эстетики – кожей. А каков её духовный смысл? Когда вслед за угасающим и сам уходишь, не дожидаясь, чтобы мир исчез раньше тебя? Вот тут-то и зарыт катарсис!
Только совсем глухие люди сочли эти стихи воспеванием смерти. Наоборот! Катарсис, в прямом, аристотелевском смысле приносимый античной трагедией, звучит в глубине этих стихов. А символически и композиционно – это параллельно иконе Воскресенья, которое ведь всегда условно изображается в виде «сошествия во ад»: путь вверх идёт через самый низ, и, не пройдя ада, не достичь неба. Да ведь и Феникс не из трупа птичьего возрождается, а из пепла. То есть из полного ничто.
Всё это не придумано. У Вдовиной вообще ничего придуманного нет. Всё возникает. Процесс созидания непосредственен в самом прямом смысле этого слова.

Не доверяй глазам и языку,
Ни кротости, ни красноречью музы,
Пусть ток по пальцам перейдёт в строку,
Таинственно, как наполняют шлюзы.
Река и речь – похожие слова…

Чем конкретнее увиденная, услышанная деталь, тем она символичнее. Тем более длинна цепочка непроизвольных читательских ассоциаций. Несвязанные меж собой понятия – стоит их лишь в стихе произнести – становятся достоверными, словно всегда вот так и существовали. Мгновенное привыкание к непривычному:

Чем пахнет Херсонес? Морскою тиной,
Ракушками, мечтой невозвратимой,
И жизнью той, которой больше нет….
………………………………………………..
Чем пахнет Херсонес? Солёным зюйдом,
Морским нагретым воздухом, мазутом…
Вроде бы мысль поворачивает к сегодняшнему – ан, нет: неуловимый, как запахи, зигзаг стиха, и –
Чем пахнет Херсонес? Бездомьем? Страхом?
Судьбой людей. Их обнажённым прахом…

Ощущение истории: запах мазута от вовсе не исторических катеров сливается с прожорливостью времени, и в этом слиянии возникает процесс улавливания мира. не разбитого на времена, а существующего «одновременно», в разных, порой соседних, ячейках. Этого всего нет в словах стиха – это возникает от читательского сотворчества. От того, что помимо слов.
Чем более вещна деталь, тем меньше видна иерархия и последовательность времени. Миг и век теряют соотносимость. Вот «Петропавловская крепость» которая «подобно шкуре»

Дубеет, лапы распластав,
И чтоб у врат её вороны
Дрались за лакомый кусок,
И тело от её короны
Канал отсёк наискосок.

Точно - как на чертеже. И мрачная тревога от этого сухого рисунка становится уже не историей, а нынешней тревогой:

И к стенке каменной припёрт,

Кричи на город с бастиона:
Зачем тебя построил Пётр
В жилище вечного циклона?

Крик этот подобен отчаянью Евгения из «Медного всадника». А следующая же строка опрокидывает крик в сегодня:
И ангел на штыке подъят…
И так оказавшись не то чтобы вне времён, а скорее сразу во всех временах – ячейках, органично воспринимаешь и гранитность недвижного, и вытекающее из недвижности бунтарство: оно – дух города, а гранит тело его. И естественно возникают и слова о тех, кто
Здесь за свободу казнены,
И ты их тайный соучастник.
Василий Бетаки

Стихи Раисы Вдовиной

Как мамонты, поэты вымирают,
Как мраморы, что небо подпирают.
Когда ж уйти приходит им пора-
На небе образуется дыра,
Которую никто не залатает.
Без них земля лишается высот.
Так воздуха сегодня не хватает;
Так нестерпимо давит небосвод!

***
Не обрывали телефонов,
Не вили шелковых петель,
Не рассыпали миллионов,
Не вызывали на дуэль.

Борзые тройки не катили
Вдоль по дороге столбовой,
Но и меня не обходили
Лихие страсти стороной.

Мы были молоды и рьяны,
Красавцы? Гении? Глупцы?
Не принцы, не князья. Не паны,
Но удалые молодцы.

Не полыхал огонь в камине,
А у костра был наш уют,
И счетов не было в помине,
Как ни продаж и ни простуд.

И пропивались до полушки,
И приходилось голодать…
Рюкзак, плечо взамен подушки,
Воздушных замков благодать.

***
Одна из самых подлых краж-
Присвоить гения злодею.
И он идет на абордаж,
Пытаясь взять саму идею.

И ногу ставит точно в след,
Стараясь стать его портретом,
И называется «поэт»,
И хорошо живет при этом.

Растет у мира на глазах,
А перед гением трепещет,
И ходит у него в друзьях,
И тайно на него клевещет.

А гений, словно дурачок,
Беспечно с ним идет на ужин,
Чтоб тот и впрямь подумать мог,
Что был никем не обнаружен.

***

Уходит жизнь, и не вернуть уже.
А тишь такая, как в библиотеке.
Я простояла в ней на стеллаже,
Мечтая о любимом человеке.

За годом год в теченье многих лет
Земной невозмутимости великой.
Ни на обед, ни на другой предмет
Нелепо было появляться - книгой!

Все время попадая в переплет,
Страдая от бесчисленных порезов,
И, как всегда, не открывая рот,
Стоять под шквалом книжных интересов.

И вот теперь, как дерево, под спуд,
Когда я вся ушла в свои страницы,
А вдруг меня откроют и прочтут,
И жизнь моя земная состоится.

***

Какой целительный покой,
Души моей отрада!
Когда вечернею порой
Домой приходит стадо.

Река мычащая течет,
Колышущая спину,
Стоят хозяйки у ворот,
Зовя свою скотину.

Та красно-пега, та бела,
А та рыжей пожара,
А наша черная была,
По имени Тамара.

Давно прошло. Но столько лет
Все продолжает длиться.
Лишь ради этого на свет
И стоило б родиться.

***

СЕНТЯБРЬСКИЙ САД

Всего приятнее тебе
Идти по саду в сентябре.
Вот клен листву свою зажег,
Вот петушиный гребешок,
Вот ясень бронзовой листвой
Усыпал землю под собой.
Как Возвратясь из дальних стран,
Пушистым веером каштан
Перед твоим провеял носом
И наградил тебя кокосом!
Вот ветром встрепан, бит дождями,
Дуб сыпет листья с желудями,
Вот липа золотом полна,
Как королевская казна!


***


Поверю тому, кто страдает,
Но смертных не копит обид.
Нас только любовь оправдает
И только любовь сохранит.

Смотри, как пылает геенна,
Все бренное в пепел истлит.
Одно только сердце нетленно
И только оно устоит.

Не зря оно призвано биться,
В нем спрятана суть бытия.
А прочее испепелится,
И власть, и ученость твоя.

***

Пусть говорят, что нет России,
Что умерла она, как Рим.
Она ушла в свои стихии,
К истокам сумрачным своим.
Ушла, зализывая раны,
В свои болота и снега,
Как уходили в партизаны
От иноземного врага.
Стоят забытые деревни,
Навеян вещий сон царевне,
Толпой забиты города,
Где я живу, как сирота.
Что больше нет российской шири,
Её проела моль и ржа.
Но чем-то самым терпким в мире
Жива российская душа!
Не оттого ль горючим счастьем
Бывает жизнь озарена,
Когда нахлынувшим ненастьем
Заговорит с тобой она!
Кто победил её, кто вынес?
Кто хоронил её? Когда?
Не тронута её невинность,
Не считаны её года!
Какой беде, какому свету
Она опорой не была?!
Пусть говорят, России нету,
Я знаю, что она - цела..

***

Англичане любят королеву,
Как не любим мы своих вождей.
Безразлично, праву или леву
Принимает сторону идей.

Любят просто так, а не за что-то,
Честь и гордость Родины своей,
Как люблю я парусного флота
Красоту, неважно мне – он чей.

Добровольно чтут, не раболепно.
И она с короной на челе
Чувствует себя великолепно
И сидит на троне, как в седле.
Любят королеву англичане.
Королева любит лошадей.
Вот бы на Руси, души не чая,
Мы не власть любили, а людей!

***

А лица стали интересной:
Запалость щек, рубцы морщин.
У женщин облик бестелесней,
Острей характер у мужчин.

У толстяков есть что-то бабье:
Округлость, шелковый жирок.
А у толстух есть что-то жабье:
Виски узки, а рот широк.

***

Восемнадцать рублей! Пропадают таланты.
Чуть хватает на кофе и на пирожки.
Я иду выступать от Бюро пропаганды,
По дороге свои повторяя стишки.
В новогодний канун под Николу Угодника,
Каждый раз для походов таких непогодника.
Лишь вчера был морозный и снежный декабрь,
А сегодня он как затонувший корабль.
Между льдом и водой ставить некуда ногу,
Промокают мои сапоги понемногу.
Приближается к сроку обеденный час
Для прямого общенья культуры и масс.
Лучше б в церковь пойти,
чем на сцену греховную,
Заменяя телесную душу духовною.
От меня все равно, как с козла – молока.
Истончилась душа от скупого пайка.
Ничего. Прочитаю в пространство бесплотное,
Ибо есть у него сторона оборотная:
Пусть мне будет какой-нибудь свыше ответ.
Вдруг в окошке появится солнечный свет,
Иль зимою послышатся грома раскаты.
Что все эти чины, похвалы и зарплаты!
Поприветствует публика жидким хлопком
И в конце поднесет мне гвоздики профком.
Путевые детали былого, недальнего.
Все в глазах еще красный стоит уголок!
Это время уже за пределом реального,
Словно лунная сфера ушла из-под ног.

***

Он выбрал место для успенья,
Как выбирают жребий свой.
Удел высокого горенья
И крутизну тропы земной.

Он родился звездой вселенной
И высоко спокоен прах, -
Живой свечой собор Успенский
Ему поставлен в головах.

***

Мы прошли Лао-Цзы,
А теперь перейдем на Сократа.
До чего мы борзы!
До чего наша память богата!

Не проходят Христа,
В нашей школе наука безбожна.
Без несенья креста
Книгу жизни понять невозможно.

Чтобы слово прочесть,
Нужно все переучивать снова,
Что-то все-таки есть
Посильней притяженья земного.

***

Не различаю проходящих дней,
Что друг на друга кажутся похожи,
А прошлое все ближе и родней
И с каждым днем становится дороже.
Понятно, что бывало не понять,
Разгладились черты, сошли гримасы,
Так моча иногда взирает мать
С улыбкою на детские проказы.
Все ярче выступают колера,
Не поддаваясь вековому хламу,
И, что считалось кистью маляра,
Теперь уже войти достойно в раму.

А это значит – все идет к концу,
Как уверяют мудрые прогнозы,
Подносишь строчки к самому лицу,
То вглядываясь, то скрывая слезы.
И ничего не хочешь повторить:

Игорь Нерцев

Целый город в великом спокойствии спит.
Целый город со звездным молчанием слит.
Только холодом веет от каменных плит…
Открываю окно и вбираю всей кожей
Холодящую мглу, тишины торжество.
Далеко на проспекте последний прохожий, -
Лишь песчинки хрустят под ногами его.

***
Этот час, которого нет тише.
Эта тишь, сводящая с ума!
На граниты плеч надвинув крыши,
Хмуро спят усталые дома.

Сонные автобусы бок о бок,
В зоопарке – мирный храп зверей.
Новый день невинен, юн и робок,
Все еще вздыхает у дверей.

Спит ладонь, остывшая от дела.
Спят любовь, разлука, слава, стыд.
…Кот в витрине винного отдела,
Голову зажавши в лапах, спит.

***

Не бедствиями быть побороту –
Обычностями быть побиту,
Растеряно брести по городу
И переваривать обиду.
Проникнуться ночными звуками,
Замкнуться в хаосе окраин, -
Тоннелями и виадуками,
Невысказан и неприкаян.

Прекрасными, но невозможными
Насытиться в пути мечтами,
Путями железнодорожными,
Бетонными – в струну – мостами,

Под каплями – асфальта глянцами,
Распахнутыми в ночь дворами,
И затянувшимися танцами,
И электропечей кострами.

И у моря, у предпортового
Собачьего складского лая –
Черты решения готового
Найти, улыбку отгоняя.

И, доискавшись смысла в ребусе
И сна предчувствуя истому,
Спешить к своей пустынной крепости –
Окутанному ночью дому.

***

Светлеющих небес полутона,
В земных потемках первые различья.
День вылезает из берлоги сна,
Начесан и дурен до неприличья.

Азарт ночных блестящих эскапад
Сошел с экранов праздного сознанья.
Мотаются деревья невпопад,
И неуклюже выплывают зданья.

Новорожденный, в поисках лица,
Хватается за шпили и за башни,
Пока объединяются сердца
Привычкой, что оставил день вчерашний.

По моде сшит, да не по росту мал,
Пиджак забот оттягивает души.
И звезд ослабевающих накал
Дыханье дня легко, как свечи, тушит.

***

Словами, то протяжными, то краткими,
То сладкими, то горькими во рту,
Мы схватываем жизнь с её повадками,
И запахи её и остроту.

Шумит созвучий пестрая компания,
Глядишь, кому – любовь, кому – отпор,
И нет меж ними сосуществования,
А лишь один естественный отбор.

Сцепленья слов плывут как наваждение,
Но как их связь наружно ни слаба –
За видимой случайностью рождения
Встает неумолимая судьба.

Всеобщее растет из единичности,
И все ясней видны на том пиру
И мир, как капля, отраженный в личности,
И личность, растворенная в миру!

***

Поздно ночью греюсь у огня.
Дремлется. Мерцается. Не спится.
Люди намотались на меня
Как трава болотная на спицы.

Душу исходил ходуном,
Сердце состраданьем обвязали.
Я же не просил их ни о чем,
Почему так много рассказали?

Ложь, любовь, семья, работа. Муж,
Таинство страстей и их последствий –
Это тьма невысказанных душ,
Это глубь невыплаканных бедствий.

Мир на перекрестки всех дорог
Откровенность гроздьями обрушил.
Может быть, за тем и нужен бог,
Чтобы молча слушал, слушал, слушал…

***


Да что там Каины или Варна!
Лишь стоит веки мне смежить –
Увижу белый город Нарву,
Где довелось однажды жить,

Где непривычен окнам глянец
И смотрит матово фасад,
Где вместо пыли - белый сланец
Там тонко пудрит дом и сад.

Нет, тут не Варна и не Ницца,
Тут каждый дом к семи утра
Плывут обветренные лица
В огне рассветного костра…

Как длинно тени стлало солнце!
Норд-ост в оградах пел, упруг,
Названья улиц – Линад, Сонда –
Звучали музыкой вокруг,

И стража башен вековая
Не пробуждала в сердце спесь,
И, о прошедшем уповая,
Душа взрослеть спешила здесь.

***

СЕНТЯБРЬ

Как этот запах нам знаком!
И все пьянее он, все крепче.
Опавший лист о чем-то шепчет
Своим шершавым языком.

А ветер ходит выше крыш,
Пруды застыли без движенья,
И сам себя не отличишь
От своего же отраженья.

И ранним утром встать готов –
Ловить осенний первый иней
В том царстве, где из всех цветов
Остались – золотой и синий.

***

В трудах стирается алмаз,
Любовь горит, сгорает,
Ветшает шелк блиставших фраз,
Но пыль не умирает.

О, если все века могли б
Подать из праха голос!
Пыльца средневековых лип,
Сожженный солнцем колос.

Пылавших писем горький пепл
И пепел метеоров –
Вошли и в кровь, и в плоть, и в хлеб,
Невидимы для взоров.

Слой пыли на твоем столе,
Самум на перекрестке
Вмещают все, что на Земле
Вступило на подмостки.

И, зачерпнув рукою горсть
Дорожной честной пыли,
Услышишь, жизни краткий гость,
Шуршащее: м ы б ы л и!

***

Сплав ненависти и любви,
Все страсти слиты по две…
На что их зов тебя подвиг,
На подлость иль на подвиг?

Кто испытал одну лишь страсть,
Одну лишь сласть, без соли?
…Свобода воли – только часть
Большой свободы боли.

***

Известно, что ложь умирает
(«А правда не меркнет века!»),
Что лож на глазах выгорает.
Но так же и жизнь коротка.

И станет безмерно обидно,
Когда наглядишься на свет,
Что правда не так очевидна,
Как думал в четырнадцать лет.

Пречистую правду копают
Да по миру ходят с сумой.
А ложь немоту покупает
И кажется правдой самой.

Вот так и уйдешь, беспокоясь,
Наследнику: правды держись!
И молча: как мало на поиск
Дается - всего только жизнь.