ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 4 март 2006 г.
История
С. В. Рацевич
Глазами журналиста и актера
(Из виденного и пережитого)
Нарва принимает гостей
Наш город во все времена привлекал внимание государственных деятелей, представителей науки, искусства, литературы. Нарва буквально очаровывала стариной, крепостями, живописной рекой и водопадами, узкими, закованными в холодный камень древними улицами, готикой, порталами, барельефами, романтикой легенд...
Нарва принимала Великого князя всея Руси царя Ивана IV Васильевича Грозного. Частым гостем после победы над шведами под Нарвой здесь бывал преобразователь России Петр Великий. С ним приезжала его вторая жена, императрица Екатерина I-я и их дочь Елизавета Петровна.
Проездом останавливался император Александр III. За происходившими в районе Нарвы в августе 1890 года большими манёврами наблюдал германский император Вильгельм II. Приезжали представители шведской королевской династии: шведский король Густав II Адольф (основатель Юрьевского-Дерптского-Тартуского университета), потерпевший поражение в Полтавском бою король Карл XII. В период буржуазной Эстонии из Швеции в Таллинн и Нарву приезжали престолонаследник Густав Адольф (1932г.) и спустя четыре года его сын Густав.
Дом, в котором останавливался и жил Гаврила Романович Державин
Из-за осеннего бездорожья в ожидании заморозков и первопутки в Нарве на неделю задержался в 1784 году ехавший на перекладных из Петербурга в Белоруссию поэт Гаврила Романович Державин. В центре города на Гельзингерской улице он снял небольшую комнату у старушки-немки. Каждое утро поэт уходил из дома и возвращался вечером, наслаждаясь красотами старинного города, знакомился с его достопримечательностями, особенно интересовался экспонатами музея Петра Великого. Несколько раз выезжал на места сражений русских со шведами. Допоздна занимался литературной работой. В Нарве поэт написал «Видение музы» и закончил оду «Бог».
В 1817 году городские власти получили из Петербурга депешу, что Нарву проедет прославленный русский полководец, генералиссимус, Михаил Илларионович Голенищев - Кутузов. Героя Бородинского сражения император Александр 1 направлял за границу для ликвидации остатков наполеоновских войск в Европе. Известие всполошило Нарвский городской совет. Бургомистр зачитал документ, предложив подчиненным высказаться, как встретить генералиссимуса. Все усложнялось тем обстоятельством, что именитый сановник не собирался быть в городе, а должен был проследовать через город, не останавливаясь. В указанный день вблизи городских ворот, где проходил тракт, собрались официальные лица. Бургомистр повторял текст приветствия. Моросил осенний дождь. Встречавшие промокли, но старались не пропустить карету Кутузова, внимательно следя за каждой проезжавшей мимо повозкой. Проехало несколько телег, груженых сеном. К вечеру тихой рысцой пробежала запряженная в простую телегу пегая лошадка. Сидели возница и какая-то укутанная в темный плед фигура. На них никто не обратил внимания. До ночи простояли у ворот встречавшие. Больше всех злился бургомистр. Ему, как немцу, так трудно было выучить на память приветственную речь на русском языке. Через несколько дней из Петербурга поступила новая депеша, в которой интересовались, когда и при каких обстоятельствах Нарву миновал Кутузов. Тут-то и выяснилось, что пегая лошаденка везла закутанного в плед царского посланника.
Николай Михайлович Карамзин
Направляясь в мае 1789 года в заграничное путешествие, на короткое время в Нарве задержался писатель-историк, придворный историограф Александра I, Николай Михайлович Карамзин. О Нарве он, между прочим, писал:
«...немецкая часть Нарвы, или, собственно, так называемая Нарва, состоит по большей части из каменных домов... Другая, отделенная рекою, называется Ивангород. В первой все на немецкую стать, в другой все на русскую. Тут была прежде наша граница - о Петр, Петр!..»
Даже такая богатейшая история Нарвы с её архитектурными памятниками не имела бы такого очарования и прелести, отними от нее реку Нарову. Беря свое начало от Чудского озера, иначе именуемого Пейпус, она на протяжении 75 км. до впадения в Финский залив много раз меняет свой облик.
У истоков, где расположены крупные села Сыренец и Скамья, река плывет широко и плавно. В весеннюю пору разливается по обоим низменным берегам. Через 12 км. картина меняется. Правый берег становится выше и круче, ускоряется течение реки, на её поверхности появляются огромные валуны ледникового периода.
Начинаются Скарятинские пороги. Суживаясь в поворотах, река устремляется вниз по каменистому скату. Далеко по окрестностям разносится неумолчный шум бурных потоков воды. Бурлящая поверхность воды дышит постоянно стелющимися парами...
Окончилась у деревни Омут пятикилометровая гряда порогов. Река спокойно вступает снова на широкий путь. Припал к реке низкий левый берег. На правом высоком берегу к реке вышел лес.
В пригороде Нарвы, ниже Кулги, река расчленялась на два русла, образовав два водопада. Между ними вклинился небольшой остров, в шведское время получивший название Гренхольм, позднее названный Кренгольм.
Петр Великий обратил внимание на огромное значение водопадов: «Здесь место удобное работать водой. Оно выгодно и полезно будет нашему государству!». Лишь спустя сто с лишним лет идея Петра была воплощена в жизнь.
В начале 1800 года купец Момм, используя даровую силу воды правобережного водопада построил Суконную фабрику. Вслед за ним барон Штиглиц соорудил льнопрядильную фабрику. В 1875 году водяные колеса левобережного водопада привели в действие станки крупнейшего в то время в России текстильного предприятия - Кренгольмской мануфактуры. В 1868 году примитивные водяные колеса заменили мощными турбинами.
Сверкавшие ослепительными каскадами водяных брызг водопады во все времена служили темой поэтов. Поэт П.А. Вяземский, посетивший в 1825 году Нарву, посвятил водопаду следующие строки:
Несись с неукротимым гневом,
Мятежной влаги властелин!
Над тишиной окрестной ревом
Господствуй буйный исполин!
Жемчужиной, кипящей лавой,
За валом низвергая вал,
Сердитый, дикий, величавый
Перебегай ступени скал!
Но как вокруг все безмятежно,
И, утомленные тобой,
Как чувства отдыхают нежно,
Любуясь сельской тишиной.
Твой ясный берег чужд смятенью,
На нем цветет весны краса...
И вместе миру и волненью
Светлеют те же небеса!
Обилие храмов и церковные смуты.
Попадая впервые в Нарву каждого поражало обилие в городе церквей и храмов, разных по их принадлежности к различным вероисповеданиям.
Обратимся к статистическим данным, относящимся к 1924 году. Население Нарвы составляло 25 936 человек; из них:
эстонцы 16980
русские 442
немцы 301
евреи 214
поляки 525
другие национальности 7474
У почти семнадцати тысячного эстонского населения три церкви: две лютеранских кирхи - Александровская в Иоахимстале и Петровская на углу Вестервальской улицы и одна православная Никольская церковь* на Ивангородской стороне рядом со Знаменской церковью. Наибольшее количество храмов приходилось на русское население. Десять на семь с половиной тысяч человек. В центре города на Вышгородской улице Спасо-Преображенский собор и соседствующая с ним, находящаяся в одной церковной ограде, Никольская церковь. На Вестервальской улице церковь Владимирского братства. Около железной дороги Кренгольмская Воскресенская церковь. Два храма в Ивангородской крепости Успенская и Никольская церкви. На Ивангородском форштадте Знаменская церковь, храм Иверской женской трудовой обители, кладбищенская церковь Петра и Павла. В парке Льнопрядильной мануфактуры Штиглицкая Троицкая церковь...
Немцы молились в огромной кирхе на Кирпичной ул. Отдельные храмы имели поляки (костел на Военном поле), шведы и финны на Широкой ул. У евреев имелась синагога на Гельзингерской ул., рядом с ратушей.
Итого, в городе было построено 17 храмов. Кроме того, в Нарве имелось несколько молитвенных домов баптистов и адвентистов. Говоря о церквях, не могу не вспомнить о церковных неурядицах в конце двадцатых, начале тридцатых годов на почве совершения богослужений по старому и новому стилям. До тридцатых годов Эстонская православная церковь, возглавляемая Митрополитом Таллиннским и всея Эстонии Александром, подчиняла себе все без исключения православные русские приходы Таллинна, Нарвы, Тарту и других городов, а также русские деревенские приходы Печерского края, Принаровья и Причудья. Церковная власть сперва относилась безразлично к тому, по какому стилю совершаются богослужения в православных храмах. Но когда споры старостильников и новостильников перешли всякие границы, перейдя в ярко выраженную смуту, угрожая спокойствию и миру прихожан, Митрополит Александр в самой категорической форме потребовал, чтобы православные русские приходы отправляли богослужения только по новому стилю, ссылаясь на то, что в Эстонии государственные праздники отмечаются по новому стилю.
Брожение умов русских верующих не только не утихло, а наоборот, разгорелось с новой силой. Старостильники требовали следовать указаниям Московской Патриархии. Неловко чувствовал себя возглавлявший русские православные приходы, проживающий в Нарве архиепископ Нарвский и Изборский Евсевий, который действовал по указаниям Митрополита Александра и потому совершал богослужения в Спасо-Преображенском соборе по новому стилю. Евсевий вел осторожную политику, стараясь не прекословить высшей церковной власти и вместе с тем быть в хороших отношениях со старостильниками. Не секрет, что в душе сам он был противником нового стиля в церкви.
Ортодоксальные православные в Нарве, никак не соглашавшиеся признать новый стиль, обратились к Митрополиту Александру с петицией, под которой подписалась не одна сотня верующих, с просьбой предоставить в её распоряжение один из храмов в городе, для отправления служб по старому стилю. Церковные власти пошли на уступку и передали старостильникам Никольский храм в ограде Спасо-Преображенского собора. Дело доходило до курьезов. Когда архиепископ Евсевий совершал по новому стилю пасхальную заутреню и под веселый перезвон колоколов пели «Христос Воскрес», тут же по соседству, буквально в двух шагах, в Никольской церкви, священник, облаченный в черную ризу, проводил великопостную службу. Не один раз по ошибке молящиеся попадали не в тот храм и не на ту службу.
Антагонизм на почве стилей продолжался. Чтобы его прекратить, правительство, за подписью главы государства К. Пятса и министра внутренних дел и юстиции Андеркоппа, опубликовало 18 марта 1933 года следующее распоряжение:
«По всей Республике действует новый, т.е. грегорианский календарь. Поэтому все официальные и частные учреждения, организации и общества и их союзы, равно граждане во всех своих делах обязаны руководствоваться только этим календарем».
Это решение правительства не только не внесло умиротворения, но еще больше озлобило старостильников, которые открыто выступили против духовенства, вынужденного подчиниться директивам сверху.
В июне 1933 года Эстонское правительство возглавлял премьер-министр, профессор Тартуского университета Яан Тыниссон. К нему на прием явилась делегация русских православных деятелей, вручившая заявление с просьбой вмешаться в церковную неразбериху. К заявлению прилагались протоколы, свидетельские показания и другие документы, свидетельствовавшие о нарушениях порядка во время богослужений в православных церквях. Священники вынуждены были неоднократно прекращать службы. Приводился такой пример. В мае 1933 года, во время престольного праздника в Георгиевской церкви деревни Сенно, Печорского края - служба проходила по новому стилю. Молящихся было сравнительно не много. Неожиданно в храм ворвалась группа хулиганствующих старостильников и учинила грандиозный скандал. Во время чтения акафиста в адрес притча раздавались непристойные выкрики. Хор отказался петь. Проповедь настоятеля Соковенина неоднократно прерывалась бранью. А когда священник предложил прихожанам для следования с крестным ходом взять иконы и хоругви, раздались голоса: «Не берите икон! Не ходите! Пусть идет один!»
- Правительство, - сказал внимательно выслушавший делегацию Я. Тыниссон, - не намерено вмешиваться во внутренние дела церкви. Отменять изданный декрет о новом грегорианском календаре невозможно, так как это нарушило бы общий порядок в нашем государстве.
Безрезультатным оказался визит делегации к Митрополиту Александру. Глава Эстонской православной церкви сказал, что «новый стиль эстонская православная церковь приняла с благословения Патриарха Московского и всея Руси Тихона в 1920 году, о чем это решение повторил Поместный Собор в 1932 году.
Ни под каким видом не приняло новый стиль старообрядчество Причудья. В праздники по новому стилю, рыбаки, огородники, мастеровые старообрядческих деревень работали, зато в старостильные церковные праздники никто из них не трудился, утром и вечером их молельни были переполнены.
Об этом стало известно в правительственных кругах. Соответствующие указания на местах получила полиция. Без стеснения констебли являлись во время служб в старообрядческие храмы и в административном порядке взыскивали со старообрядческого наставника штраф.
Подобные меры не приводили к положительным результатам, а наоборот, озлобляли население, вызывали всеобщее недовольство. Штрафы не помогали, население тут же собирало деньги и отдавало наставнику.
С жалобой на действия полиции старообрядческие приходы делегировали к главе правительства в Таллин видного общественного деятеля Мустве г-на Гужова, который заявил, что старообрядцы ни при каких обстоятельствах не откажутся от своих древних традиций. Гужов разговаривал с Теннисоном в чрезвычайно резкой форме, не стесняясь в выражениях, допуская бестактности.
Напрасно Тыниссон пытался убедить Гужова быть лояльным к решениям правительства и не противодействовать им. Невоздержанный, острый на язык Гужов, бросил такую фразу: «Нас, старообрядцев, не сломал Петр Великий, неужели вы справитесь с нами? Ничего не выйдет!».
Гужов не вернулся в Мустве. Распоряжением министра внутренних дел ему было запрещено проживание в Причудье.
Постепенно вопрос о стиле сошел с повестки дня. Русская православная церковь подчинилась правительственному решению. Старообрядцев оставили в покое, предоставив им полную свободу совершать богослужения по старому стилю.
___________________
* Часть эстонцев исповедовала православие
В Нарвской мужской классической гимназии.
Преподаватели и попечительский совет Нарвской мужской классической гимназии. 1928 г.
Первый ряд: Городской Голова Герман, Е.Н. Антропова, К.Е. Пшеницын, К.М. Антропов, А.И. Давиденков и его супруга, П.Добронравин (священник), Э.В. Белова (врач), Л. Давиденкова.
Второй ряд: Н.А. Викторов, И.И. Тульчиев, К. Троицкий, Э.Э. Маак, В.Давиденкова, Кресла, Д.А.Образцова, Л.И.Викторова, Лаврова, М.И. Беляевская, М.Ф. Пантелеев, О.Т. Дымковская, К.И. Дымковский, В.В. Белявский.
Третий ряд: Е.К. Антропов, Тульчиева, З.Н. Блумберг, М. Давиденкова, Вильгельмсон, Кресла, А.А.Образцов, М. Троицкая, Ф.И. Дульцев, В.Г. Радлов.
В августе 1913 года я переступил порог Нарвской классической мужской гимназии. На стыке трёх улиц: Ровяной, Широкой и Богаделинской в конце восемнадцатого века было построено двухэтажное каменное здание, которое в 1847 году от барона Велио приобрело министерство народного просвещения, открыв в нём высшее уездное училище. Через тридцать лет, в 1877 году здание отдали под помещение классической, сначала четырёхклассной, потом шестиклассной прогимназии, а в 1881 году преобразовали в полную (восьмилетнюю) гимназию. Здание настолько обветшало и было неудобно для занятий учеников гимназии, что потребовался капитальный ремонт. Его произвели на средства почетного попечителя гимназии, народного головы Адольфа Фёдоровича Гана, носившего в ту пору чин статского советника. На эту цель он пожертвовал 12300 рублей.
Одно из двух зданий русской гимназии
Гимназия называлась мужской потому, что в ней учились только мальчики. Преподавание латинского и древнегреческого языка объясняло, почему мужская гимназия ещё называлась классической. По соседству на Ровяной улице находилась женская гимназия.
Экзаменоваться здесь было значительно легче, чем в Москве. Оценки получил не ниже четверок. В гимназии на занятия я пришел в полной гимназической форме. На мне была светло - синяя шинель с блестящими, под серебро, пуговицами, на голове синяя фуражка с белым кантом и металлическим значком над козырьком, сплетённые две дубовые ветки и буквы Н и Г (Нарвская гимназия). Костюм выглядел простым и строгим. Чёрные брюки, куртка из чёрного сукна, ремень с металлической пряжкой, с врезанными в неё буквами Н и Г. Прическу имели право носить только ученики старших классов. Малыши обязаны были стричь волосы наголо. У старшеклассников имелись ещё привилегия - они могли носить усы.
Серьёзное внимание обращалось на изучение иностранных языков. Со второго класса велось преподавание латинского и французского языков, а с третьего - немецкого. За год до моего поступления в гимназию преподавание древне - греческого языка было отменено. Обязательным предметом для учащихся всех вероисповеданий был предмет - Закон Божий. Занятия проводили ксендз, пастор, раввин и православный священник. Требования к познанию Закона Божьего было ничуть не меньше, чем скажем, к математическим наукам. Неуспевающие по Закону Божьему получали переэкзаменовки. Помню, как в 1915 году священник Кочуров оставил на второй год плохо занимавшегося по этому предмету моего товарища по классу Лебедева.
Учились все вместе: русские, эстонцы, немцы, евреи, поляки, татары, причем, что характерно, среди ребят никогда не возникало национальной вражды.
До 1906 года директором Нарвской мужской гимназии был Константин Алексеевич Иванов, одновременно преподававший историю. Не лишенный поэтического дарования, он писал стихи, печатался в газетах и журналах. Его я не застал, но случайно мне попало в руки его стихотворение, посвященное Нарве:
Ты Нарва, мне мила преданьями живыми,
В туманах времени давно угасших дней,
Стенами старыми и башнями над ними,
И всем, что говорит о древности твоей.
Ты, Нарва, мне мила и внешностью красивой,
Любуюсь я красой твоих холмов, долин
И мощною рекой суровой, торопливой,
Несущейся вперёд - во мглу морских пучин.
Ты, Нарва, мне мила и близостью природы.
Природы голоса здесь более слышны.
В тебе сильней разгул январской непогоды,
Пленительный возврат чарующей весны.
Куда б я не ушёл, как до сих пор, послушный
Грядущих перемен виновнице - судьбе,
Далёкий от тебя, к тебе не равнодушный,
Я буду вспоминать невольно о тебе...
При мне директором гимназии был Алексей Иванович Давиденков, все восемь лет до окончания мною гимназии. Небольшого роста, сухой, чуть сутулый с очками в золотой оправе на горбатом носу, - таков был его внешний облик. До приезда в Нарву А.И. Давиденков состоял директором 2-ой Петербургской гимназии. Революционные вихри 1905 года всколыхнули умы учеников, присоединившихся к требованиям питерских рабочих улучшить их материальное положение. Начальство в поведении Давиденкова усмотрело слабость и нерешительность и он был сразу же переведён в Нарву. Такая, пусть даже недалёкая ссылка из столицы наложила свой отпечаток на его характер и поведение в стенах Нарвской гимназии. За Давиденковым наблюдалась осторожность и осмотрительность в решениях принципиальных вопросов. Ему присущи были замкнутость, немногословие, выдержка и во всех случаях удивительное спокойствие. Он никогда, ни при каких обстоятельствах, не повышал голос. Его внутреннее волнение обнаруживалось только бледностью щёк, которые в таких случаях покрывались чуть розовым цветом, и по дрожавшей нижней губе. В понимании учеников, за глаза называвших директора «макака», он был непреклонным, неуступчивым педантом.
Характерно, что Алексей Иванович Давиденков оставался бессменным директором гимназии в царское время, в период февральской и октябрьской революции, занимал эту должность при немцах, при советской власти и во времена буржуазной Эстонии. Он был не только директор, но и преподавал латинский язык. Своё образование он получил на филологическом факультете Лейпцигского университета.
Когда министерство просвещения буржуазной Эстонии потребовало от русских педагогов незамедлительно изучить эстонский язык, особенно от директоров учебных заведений и заведующих начальными школами, А.И. Давиденков был один из первых, кто в совершенстве познал язык и настолько основательно в теории, что многие эстонцы обращались к нему за советами.
В 1928 году 75 летнего А.И. Давиденкова гимназия торжественно проводила на пенсию, а уже через два года ученики и общественность хоронили его на Ивангородском кладбище.
Инспектор гимназии Карл Карлович Галлер
Полной противоположностью директору был инспектор гимназии, состоявший в этой должности с 1906 года, Карл Карлович Галлер, преподававший, как и директор, латинский язык.
Только один внешний вид Карл Карловича заставлял трепетать сердца учеников. Копна густых, тёмных с сединой, длинных волос, зачёсанных назад, в пылу раздражения инспектора разлеталась в разные стороны. Чёрные брови густо свешивались над тёмными глазами, в минуту гнева сверкали ярче молнии. И если к этому прибавить громоподобный голос, то станет понятным, почему ученики, особенно учащиеся младших классов, так его боялись. Горячий и неуравновешенный «Карла», такое ему дано было прозвище в гимназии, буквально в один момент мог вспыхнуть, загореться и тогда горе было тому, кто вызвал в нём такое состояние. Не стесняясь, он хватал провинившегося за шиворот и награждал подзатыльником.
Нарушителей дисциплины он самолично вышвыривал из класса и тут же ставил в журнал единицу. Отличный знаток своего предмета, он увлекательно и интересно проводил уроки латинского языка, мог заинтересовать любого лентяя. Стоило ученику ответить на вопрос Галлера какую-нибудь глупость или несуразность, он его сразу же сажал на место и ставил единицу. Двойка ставилась, когда Галлер убеждался, что ученик не выполнил домашнего задания, пользуется подсказками и шпаргалками. Галлер гонял по всему курсу чуть ли не половину урока. Единицу исправлять не требовалось. Имея рядом четвёрку можно было быть уверенным в положительной оценке за четверть, а то и даже хорошей отметки.
Уроки латинского языка не обходились без истошных криков Галлера в адрес учеников - дурак, идиотина, негодяй. Нередко книга, вырванная из рук ученика пролетала весь класс. Вывести Галлера из равновесия не составляло большого труда. Тогда он становился просто страшен. Пенсне слетало с его мясистого носа и не падало на пол только потому, что держалось на шнурке, прикреплённым к обшлагу сюртука. Он кричал, топал ногами, но быстро остывал и как ни в чём не бывало спокойно продолжал вести урок.
Однажды в нашем классе произошёл такой случай. Галлер вызвал к доске Павла Исакова, впоследствии учёного агронома, ответственного работника в министерстве сельского хозяйства. Павел не смог просклонять указательное местоимение. Старенький учебник полетел под потолок, листы разлетелись в разные стороны. В журнале появилась жирная единица. Галлер крикнул: «Отправляйся дурак на свое место!» Исаков не пошелохнулся, стоял недвижим. Галлер это чрезвычайно удивило. Обычно ученики в таких случаях быстро ретируются.
- Ты собираешься, Исаков поднять книгу, - спокойно спросил Галлер и тут же водрузил на нос болтавшееся на шнурке пенсне. Павел Исаков по прежнему стоял недвижим и вызывающим взглядом смотрел в глаза Галлера.
- Кому я говорю?! Марш за книгой и на свое место!
- И не подумаю ... Я не бросил, не я и поднимать стану! - невозмутимо ответил Исаков.
Каждый из нас ожидал, что сейчас разыграется грандиозный скандал, что строптивому Павлу не сдобровать. Никакой бури не произошло. Вопреки обыкновению Галлер не вспылил, взял в руки журнал, вызвал к доске другого ученика, а Исаков до конца урока оставался стоять у кафедры.
И все-таки мы все любили Галлера. Прощали ему резкость, вспыльчивость, невоздержанность на язык, потому что знали, что под внешней оболочкой грозного, неуравновешенного инспектора и педагога таится добрая и ласковое сердце, не способное мстить, быть злопамятным, причинять неприятности. В нем отлично умещались гнев и ласка, вспышка и доброта, горячность и человеческое отношение.
Вне стен гимназии Галлер был мягким, участливым, добрым наставником и другом учеников. Встречая на улице своего ученика, обязательно его остановит, спросит, куда идешь и зачем, поинтересуется, как поживают родители, все ли дома благополучно и если узнает про домашнее несчастье обязательно утешит, выразит сочувствие. Немногие знали, что он из своих средств оказывал материальную помощь наиболее нуждающимся ученикам, но делал это потихоньку, незаметно.
Как педагог, опытный с долголетней практикой Карл Карлович Галлер умел привить ученикам любовь к преподаваемому им предмету. Древний латинский язык на его уроках становился омоложенным, красивым, вдохновенным. Он выразительно читал нам стихи Овидия, Надсона, подмечая в них глубокое содержание, музыкальность и изысканность форм, неоднократно напоминал, что латинский язык является основой всех иностранных языков, в особенности французского и итальянского, без него немыслима жизнь культурного человека, специалистов в области медицины, фармакологии, ботаники, зоологии и юриспруденции.
Если я полюбил латинский язык и имел по нему приличные знания, то в этом большая заслуга Карла Карловича Галлера. В седьмом и восьмом классах я имел возможность давать уроки латинского языка учащимся младших классов. Как репетитор, имел приработок и довольно основательный.
Будучи немцем по происхождению, К.К. Галлер считал себя русским и посещал только православную церковь.
До революции в нашей гимназии, как в других среднеучебных заведениях существовал порядок, когда в царские дни ученики обязаны были в организованном порядке являться в храм на торжественное богослужение. За нашей явкой в Спасо-Преображенский собор ревниво следил Галлер. Отсутствие без уважительной причины влекло снижение отметки по поведению и вызов родителей. В царские дни директор гимназии Алексей Иванович Давиденков и инспектор Карл Карлович Галлер являлись в собор в парадной форме. У директора, одетого во фрак с Анненской лентой через плечо, в руках его было треуголка, сбоку висела шпага. Галлер выглядел скромнее в новом сюртуке. Зато медали и шпага украшали и его. Ученики любили наблюдать за поведением на богослужении К.К. Галлера. Выглядел он необычайно привлекательно. Волосы были подстрижены и приглажены, аккуратно подстрижена седенькая, жидкая борода.
К.К. Галлер по-особенному осенял себя крестным знамением, что вызывало среди учеников весёлое оживление. Крестился он слева направо по католическому обряду, а не справа налево, как предусматривает положение православной церкви.
В обычной обстановке, вне стен гимназии К.К. Галлер являлся грозой для учеников старших классов гимназии, которые позволяли себе после десяти часов вечера прогуливаться на бульваре, или устраивать свидания с гимназистками в Тёмном саду. Он мог совершенно неожиданно вынырнуть из темноты и, как говорится, на месте преступления застать влюбленную парочку. В момент голубки разлетались в разные стороны и исчезали по домам. Если только К.К. Галлер узнавал провинившихся, на следующий день учинялась расправа. Вызывались родители, снижалась оценка за поведение. Директриса женской гимназии созывала учениц того класса, в котором училась провинившаяся гимназистка. В присутствии всех происходил разнос и выносилось строгое предупреждение.
В должности инспектора гимназии К.К. Галлер проработал 18 лет. Он умер 30 марта 1924 года в возрасте 74 лет.
-----------------------------------------------«»----------------------------------------------------
Тридцать девятый выпуск Нарвской классической мужской гимназии 1921 года, которым завершилось мое среднее образование, тесно связан с именем старейшего нарвского педагога, преподавателя математики и наставника нашего класса Константина Егоровича Пшеницына. Он уроженец Нарвы, среднее образование получил во 2-ой Петербургской гимназии, по окончании которой поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, где кафедрой астрономии руководил известный профессор С.П. Глазенап. По окончании университета К.Е. Пшеницын с 1886 года стал преподавателем математики и физики в Нарвской гимназии.
Егорыч, - так называли его ученики, - внешне ничем примечателен не был. Среднего роста, умеренной полноты, с небольшой остроконечной бородкой и короткими усами, седыми, стриженными под бобрик волосами, спокойного характера, с чуть заметной постоянной улыбкой на лице, - таким он был на уроках. Объясняя предмет или спрашивая ученика, он постоянно держал правой рукой кончик бороды. Ходил в сюртуке, полы которого были вечно испачканы мелом. Жил он на Ивангородской форштадте в собственном кирпичном одноэтажном доме на Госпитальной улице. После смерти жены - Марии Ивановны, переехал в центр города на Кузнечную улицу.
Переходя к описанию душевных качеств Константина Егоровича я должен заметить, что он не отстранялся от учеников, закончив уроки, не прерывал с ними связь, а наоборот, старался приблизить их к себе, интересовался личной жизнью каждого, приглашал к себе на квартиру, где, как бы между прочим заводил беседы на научные темы, пополняя наши знания в области физики, химии, астрономии. Мы собирались небольшими группами по 10 - 12 человек в его уютной тёплой квартире. Получалось нечто вроде внешкольных дополнительных занятий, интересных по содержанию и способствовавших усвоению полученных на уроках знаний.
Константин Егорович Пшеницын
Егорыч был подлинным другом нашего выпуска. С ним можно было быть откровенным, каждого из нас он отлично понимал, деликатно указывал на наши недостатки, стремясь их исправить путем внушения, добрым словом, примерами своего большого жизненного опыта. Не таясь, перед ним открывали свои молодые сердца, спрашивали, советовались, задавали недоуменные вопросы и всегда получали исчерпывающие, полноценные ответы. Беседы получались столь интересными, что не хотелось уходить, но Егорыч напоминал о необходимости возвращаться домой, чтобы у родителей не возникало сомнений и опасений в отношении нас. Егорыч не скрывал перед своими знакомыми и коллегами учителями, что у него постоянно бывают ученики.
- Для меня это самая большая радость в жизни! Ведь я одинок, с кем я могу поделиться своими радостями и печалями? Только с учениками!
Константин Матвеевич Антропов
Каким непохожим на своего предшественника К.К. Галлера был назначенный в 1924 году новый инспектор гимназии Константин Матвеевич Антропов. Этот пост он занял после моего окончания гимназии. Преподавал он математику. Мне не пришлось у него учиться. Лишь в исключительных случаях, когда болел Егорыч, Антропов проводил занятия по математике. Всегда выдержанный и спокойный, требовательный к знаниям и дисциплине Константин Матвеевич отличался педантичностью и как говорили о нём в гимназии «мягко стелил и спуску не давал». Уроки К.М. Андропова хорошо знал по рассказам выпускников гимназии, моих друзей более поздних выпусков.
Спрашивал он тщательно, строго, любил проверять пройденное.
- Не усвоив основательно старого, не познаешь нового, - любил говорить Константин Матвеевич Андропов.
В связи с разрухой, вызванной войной и революциями, большинство учащихся находилось в бедственном материальном положении. Гимназисты приходили в школу полуголодные, плохо одетые, в равной обуви. К.М. Андропов не мог оставаться равнодушным к судьбе учащихся и благодаря его хлопотам перед городским головой Нарвского совета Дауманом удалось добиться получения всеми учащимися гимназии в большую перемену бесплатного сладкого чая с белым хлебом.
Дочь Константина Матвеевича - Евгения Константиновна Антропова, тоже педагог Нарвской мужской гимназии и позднее русской гимназии, пережила всех своих коллег и в 1968 году в Тарту, в кругу своих бывших учеников и друзей отмечала своё 75-летие.
В младших классах она преподавала географию, в старших естествознание и химию. Коренная нарвитянка, Евгения Константиновна окончила с золотой медалью Нарвскую женскую гимназию. Высшее педагогическое образование получила в Петербурге. Возвратясь в Нарву поступила на работу в Нарвскую гимназию, где прослужила 30 лет. В годы немецкой оккупации оставалась в Нарве и подвергалась постоянным преследованиям гестапо. Фашисты пытались узнать, кто из её учеников в 1940 - 41 годы находились в комсомоле, а когда началась война, ушли на фронт или вступили в истребительные батальоны. Никого из своих воспитанников она не выдала. Хотя ей приходилось нелегко. Днем она преподавала в гимназии, а ночью её вызывали в гестапо на бесчисленные допросы. Не единожды ей казалось, что этот вызов последний и за ним последует арест и концентрационный лагерь.
Свою большую, искреннюю любовь к Евгении Константиновне Антроповой ученики пронесли через всю гимназию и спустя много лет по её окончании уже будучи в преклонном возрасте. Она встречалась с бывшими учениками постоянно, была желанной гостьей их в Таллинне, Тарту, Нарве, Пярну, Ленинграде. Ни одна встреча-годовщина того или иного выпуска не проходила без её участия. Выйдя на пенсию, Евгения Константиновна проживала в Тарту, где 25 апреля 1968 года по случаю 75-летия она встречалась со своими бывшими учениками. Кажется никто из её учеников, проживающих в Эстонии, не остался безразличным к этому юбилею. Памятные адреса с многочисленными подписями содержали слова благодарности любимой учительнице и пожелания доброго здоровья. Не обошлось конечно и без подарков.
Я был необычайно счастлив, что мне выпала обязанность лично приветствовать дорогую юбиляршу от имени её бывших учеников, ныне проживающих в Нарве, прочесть множество поздравительных писем и телеграмм, в том числе из-за границы.
С острой болью в сердце ехал я через год снова в Тарту, на этот раз чтобы навсегда проститься с дорогой Евгенией Константиновной. Её хоронили 12 июня 1969 года на православном кладбище в Тарту. В прощальном слове от имени нарвитян я зачитал строки из письма Евгении Константиновны, которое я получил из больницы г. Пярну, написанное за неделю до смерти: «... Срок придет, Господь тебя спросит, был ли ты счастлив в жизни земной? Да, я была счастливой. Прекрасные родители дали мне золотое детство, любимая работа, под старость любовь и внимание бывших учеников»...
Похоронили Евгению Константиновну Антропову рядом с могилой её друга, художника Константина Михайловича Коровайкова.
Уроки рисования давались только в младших классах. Я любил их, с удовольствием рисовал пирамиды, кубы, орнаменты. Наш учитель рисования, старый холостяк Николай Васильевич Семёнов, обратил внимание на моё старание и стал загружать меня больше других всякими работами, от которых я никогда не отказывался. Иногда он приглашал меня к себе домой, в свой собственный двухэтажный дом на Белой улице, в свою художественную мастерскую, помещавшуюся на втором этаже. Я видел много картин, написанных Николаем Васильевичем маслом, карандашом. Окончив петербургское училище рисования имени барона Штиглица, Николай Васильевич Семёнов поступил в 1869 году в Академию художеств. После успешного окончания Академии Николай Васильевич был направлен в Нарвскую гимназию преподавателем рисования, где проучительствовал 35 лет и умер в 1925 году в возрасте 65 лет.
Картины Семёнова пользовались известностью в России и украшали многие выставки. Академия художеств неоднократно премировала его работы золотыми и серебряными медалями. Несколько картин художника хранилось в музее им. Лаврецова, в том числе большое полотно «Видение Пельгусия».
В отличие от других преподавателей у Николая Васильевича не было прозвища. Маленького роста, плешивый, вечно небритый, с непричёсанной небольшой бородкой он производил весьма неопрятное впечатление. Ещё того хуже выглядела одежда. Ходил он в стоптанных, никогда не чищеных ботинках. Сюртук лоснился от жирных пятен пищи и масляной краски. Брюки не имели представления об утюге. Трудно было понять, какого цвета была верхняя рубашка, повязанная скомканным грязным галстуком.
Был он верующим христианином, принимал непосредственное участие в строительстве церкви Иверской женской трудовой обители на Ивангородском форштадте. Им писались иконы, хоругви, иконостас. Свой дом после смерти завещал Иверской обители.
Эдуард Эдуардович Маак
Не могу не вспомнить ещё одного педагога гимназии, преподавателя истории, психологии и логики - Эдуарда Эдуардовича Маака, с которым впоследствии меня связывала общественная работа в Нарве.
Всегда подтянутый, опрятно одетый Эдуард Эдуардович являл собой пример аккуратности, собранности, внешнего лоска, такта настоящего интеллигента, обходительного в обращении с учениками, которые пользуясь слабостями педагога, не умевшего поддерживать в классе дисциплину, превращали уроки истории, психологии и логики в сплошной базар, занимались посторонними делами, громко разговаривали, ходили по классу, не спрашивая разрешения выходили в коридор, - словом не считались с тем, что идет урок, что требуется слушать объяснения преподавателя. Создавалось такое впечатление, будто Э.Э. Мааг не видит происходящих в классе безобразий, или относится к ним индифферентно. Но это было не так. Неожиданно он вскакивал со своего места и, видимо, потеряв терпение, с разъярённым видом наскакивал на одного из нарушителей дисциплиной, кричал на него так, что было слышно в соседнем классе и выгонял в коридор. После этого в классе наступала тишина, но на очень непродолжительное время. Повторялась прежняя картина. А Эдуард Эдуардович, как ни в чём не бывало, продолжал спокойно и невозмутимо вести урок до очередной вспышки.
Все три предмета Э.Э. Маак преподавал интересно, содержательно, обнаруживая большие знания и бесспорную эрудицию. Во время первой мировой войны мы часто просили Эдуарда Эдуардовича во время урока истории рассказывать о событиях на фронтах. Тогда он забывал, что ему предстояло нас спрашивать по курсу, закрывался журнал и все сорок пять минут шло увлекательное повествование о неудачах русских войск в Восточной Пруссии, о наших победах на австро-венгерском фронте и на границах Турции.
---------------------------------------------------«»-----------------------------------------------------
Весной 1914 года я перешёл во второй класс. В переводном свидетельстве значились тройки и четвёрки. Пятёрок не было. Они даже отсутствовали в графах поведение, внимание, прилежание. По этому поводу директор гимназии А.И. Давиденков пригласил мою мать и указал ей на причину столь низких оценок: на уроках разговариваю, постоянно верчусь, невнимателен, не слушаю объяснений учителя, на переменах являюсь зачинателем драк и прочих безобразий. В присутствии матери директор взял с меня слово, что во втором классе я исправлюсь и отпадёт необходимость вызывать в гимназию родительницу.
Летом по приглашению маминой приятельницы Елены Петровны Половцевой, имевшей в Гунгербурге на Горной улице собственную дачу, мы приехали к ней в гости и отлично провели время до конца августа. Лето радовало отличной погодой. Дожди выпадали преимущественно в ночную пору. Днём жаркая погода влекла на купание в реке и в море. Весь день пляж был многолюден, преобладали дачники из Петербурга и Москвы. На пляже, в парках, саду Кургауза царило большое оживление. Днем и вечером играл духовой оркестр. На берегу моря устраивались гуляния с фейверками, бенгальскими огнями, горящими смоляными бочками. Давались спектакли в летнем театре, в концертном зале Кургауза выступали солисты петербургских театров. Пансионы были переполнены и получить комнату не представлялось возможным. В Гунгербурге в тот сезон насчитывалось до 12 тысяч дачников. Ничто, казалось, не предвещало начало первой мировой войны и последующих за ней революционных потрясений, завершившихся февральской и октябрьской революциями.
Как гром среди ясного неба поразило сообщение, что 1 августа 1914 года Германия объявила войну России. У мальчишек - газетчиков «Петербургский листок» и газета «Копейка» брались нарасхват. Царившее на курорте веселье сменилось всеобщей паникой. Распространялись слухи один нелепее другого: будто не сегодня - завтра на Гунгербургском рейде покажется немецкая эскадра и начнётся обстрел курорта. Дачники быстро укладывали вещи и стремились как можно быстрее уехать домой. В длинной очереди стояли за билетами на пароход «Гунгербург» и «Ингерманландия», которые курсировали между Гунгербургом и Петербургом.
Панике поддались и нарвитяне. Буквально в течение одной недели курорт опустел. На местах остались местные жители, которым некуда было податься и наиболее смелые из курортников, в том числе и мы.
На улицах замелькали объявления с предупреждением плотно занавешивать окна по вечерам, уличное освещение отключили. Строжайше запрещалось на пляже разводить огонь, жечь костры, пускать ракеты. Погасли огни гунгербургского маяка.
Осиротел речной рейд обычно оживленный во время погрузки лесом и пиломатериалами иностранных судов. Прекратилось морское торговое сообщение.
Некому стало любоваться поэтическими августовскими ночами. Август выдался сухим, безветренным, тёплым. Один за другим закрывались пансионаты, хотя обычно они прекращали свою деятельность в конце августа и в начале сентября. В магазинах не стало покупателей.
Печальную картину представлял пляж. Ни одной живой души. По существу в разгар лета прекратился купальный сезон. Увезли купальные кабины. Заколотили торговавшие прохладительными напитками ларьки. Владелец морской кофейни Нымтак поспешил её закрыть. Остались лежать на берегу лодки рыбаков, которые днём выезжали не дальше морского рейда на рыбную ловлю.
По вечерам все дачники Елены Петровны Половцевой, - никто из них не поддался панике, - выходили на пляж, чтобы увидеть в сумерках огни вражеской эскадры. Но как мы не напрягали зрение, ничего на горизонте рассмотреть не могли и после непродолжительной прогулки раздосадованные неудачей возвращались домой...
20 августа начинались занятия в гимназии. На пароходе «Павел» мы вернулись в Нарву.
Гунгербург - Усть-Нарва.
Декабрьским утром 1705 года к дому Иоганеса Луде на Набережной улице в г. Нарве подъехала запряжённая парой лошадей кибитка. Из парадного подъезда вышла высокая фигура мужчины, укутанного в шубу. То был русский царь Петр I, направлявшийся на берег Финского залива. Прислонясь к заиндевевшему стеклу кибитки, Петр глубоко задумался. Предстояло разрешить сложный вопрос: от вторжения вражеского флота укрепить береговую полосу устья реки, где возвести редуты, в каком месте установить пушки для защиты подходов к Нарве.
Резво бегут кони по льду замёрзшей реки. По обеим сторонам уснувший в снегу лес. Изредка попадаются отдельные хаты, позади поднимается огненно красный диск восходящего солнца. День обещает быть солнечным, морозным.
Приблизились к устью реки. Впереди лежало море. Оно спокойно, над поверхностью стелется дымка прозрачного пара, - вода теплее воздуха. Выйдя из саней, Петр прошёлся по покрытому плотным золотистым песком берегу, посидел немного на песчаном пригорке под высокой сосной. Прогулка по свежему воздуху возбудила в царе аппетит. Увидев невдалеке соломенную крышу рыбацкой лачуги, Петр направился к ней. От времени и невзгод изба почернела и покосилась. Кругом были развешены рыбацкие сети, тут же лежала полусгнившая ладья. Петр, согнувшись в три погибели, вошёл в низкую горницу. Через маленькое закопчённое окно с трудом пробивался свет, было так сумрачно, что Пётр не сразу заметил сидевшего возле печи старого рыбака. Рыбак чинил сеть. С его плеч свешивался рваный бурнус. На приветствие Петра старик что - то пробормотал, чего царь не расслышал. Беглый осмотр избы убедил его в том, что старик живет один. Ничто не указывало на заботливые женские руки: всюду было грязно, запущено, в углу валялись тряпки, битая глиняная посуда, остатки рыбацких принадлежностей. Полуразвалившаяся печь едва теплилась.
- Как рыбка ловиться?.. Чай много её нынче? - спросил Пётр, усаживаясь на длинную скамью, стоявшую вдоль стены под почерневшей от времени и копоти, неизвестно кого изображавшей икону.
Рыбак неохотно отвечал незнакомому гостю, даже не подозревая, кто пришёл в его избу. Рассказывал не торопясь, не поднимая головы, уткнувшись в свою работу.
- Плохо, барин, вчера ничего не поймал, не знаю, как сегодня, хватит ли мне с котом пообедать.
Петру хотелось есть, сосало под ложечкой, он спросил хлеба. Старик горько усмехнулся и стал жаловаться на своё тяжёлое житьё-бытьё.
- И крохотиночки дома нет, вот поймаю рыбу, продам, куплю муки, тогда и можно спечь чего-нибудь.
Пётр вышел из избы и велел кучеру пройтись по другим избам, найти чего-нибудь съедобного. Но, к сожалению, ни у кого ничего не было. Раздосадованный неудачей, Пётр в сердцах воскликнул: «Быть здесь Гунербургу!»
Голод давал о себе знать и Пётр приказал гнать лошадей на другой берег реки, где в заснеженных дюнах торчали рыбацкие лачуги другой деревни. Но и здесь ничего съестного найдено не было. Крепко выругавшись, Пётр приказал возвращаться в Нарву и на ходу, словно невзначай, обронил фразу: «А эта деревня пусть называется Магербург!» Во время крымской войны (1853–1856 гг.) Гунгербург оказался в сфере военных действий. Англо-французский флот не ограничился наступательными операциями на Чёрном море. Вражеские корабли проникли в Балтийское море и появились у берегов Финского залива. Нависла серьёзная угроза прибрежным городам. В 1854 году Нарву объявили на военном положении. На бастионах Ивангородской крепости установили тяжёлую батарею. Жёрла пушек были обращены в сторону моря. По всей реке сооружались береговые укрепления. Устье реки перегородили бонами и кое-где минами. Состоявшая из девяти пушек батарея была скрыта в лесу Магербурга. На якоре в реке Россони встали русские канонерские лодки. На замаскированном, окрашенном в тёмную краску, Гунгербургском маяке погасли огни.
В ночь на 6 июня 1855 года в Гунгербурге раздались сигналы общей тревоги. На горизонте показались английские военные корабли: два больших крейсера «Бленхейм» и «Эксмут» и канонерские лодки «Пинчер» и «Шнап». Неприятельская эскадра бросила якоря в 3 милях от берега, чтобы выйти из-под обстрела береговой артиллерии. В 4 часа утра эскадра приблизилась к берегу и открыла артиллерийский огнь по берегу. Пушки Магербурга и канонерские лодки ответили тем же. Завязался бой. Погода тем временем стала ухудшаться, поднялся сильный северо-западный ветер. Море заштормило. В довершение всего пошел ливень. Англичане прекратили обстрел и встали на якоря. Переждав непогоду, они с ещё большей энергией и упорством обстреливали береговые позиции из всех свои 180 судов. В нескольких местах на берегу горел лес. Ответный огонь наших батарей отличался методичностью, спокойствием и уверенным попадание в цель. Вскоре обе английские канонерки получили серьезные повреждения. На крейсере «Бленхейм» была сбита мачта и повреждено рулевое управление.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Гунгербург (нем.) - голодный город
Магербург (нем.) - тощий город
Убедившись в невозможности подавить огонь наших батарей, английская эскадра прекратила обстрел и поспешно удалилась на запад в открытое море. Как по совпадению в тот же день в Севастополе защитники Малахова кургана так же успешно отбили атаку французского флота.
Каковы были результаты нападения на Гунгербург непрошеных гостей из Англии? Кроме нескольких сожженных домов и леса русские потеряли убитыми двух артиллеристов: Михаила Хурсова и Алексея Максимова. Тяжёлую контузию получил генерал Даллер, находившийся на артиллерийских позициях и командовавший боем.
Противник недосчитался несколькими десятками убитых и раненых. Огонь береговых батарей был настолько ощутителен, что кораблям англичан пришлось встать на ремонт в районе острова Сескар.
8 июня 1855 года двух погибших артиллеристов с воинскими почестями похоронили на местном кладбище. На скромном железном кресте надпись гласила: "Могила двух храбрых русских артиллеристов Михаила Хурсова и Алексея Максимова, павших во время бомбардирования англичанами Усть-Нарвы 6 июня 1855 года".
* * *
По топографическому состоянию почвы между Нарвой и Гунгербургом можно предположить, что некогда море покрывало эту территорию и только в течение многих столетий мало помалу отступило до настоящей границы. Об этом отчасти напоминают волнообразная дюнная поверхность и встречающиеся далеко от берега находки морских раковин.
В Гунгербурге, на песчаной почве, растет преимущественно сосна, но в садах произрастают другие более благородные деревья. Обширнейший сосновый лес, защищающий местность от западных, северных и северо-восточных ветров, врезается в жилую часть Гунгербурга. Сосновым лесом окаймлен берег залива. Сухая песчаная почва легко пропускает и фильтрует воду, поэтому даже во время ливней здесь нет грязи.
По своему простору и ширине восхитителен берег моря. Ровный широкий пляж, покрытый золотистым песком, омытый и плотно укатанный морской волною, закругленной полосой тянется на несколько километров на запад.
Когда-то на месте теперь благоустроенного курорта были волны сыпучих песков, да на большом пространстве шумел величавый в своей дикой красоте необитаемый сосновый бор. Лишь в устье реки на её берегах были разбросаны рыбачьи хижины. Местность эта входила в состав рыцарского имения Куттеркюль (в 3 км. от Гунгербурга), приписанного в 1646 году к городу Нарве. Ещё в 1845 году Гунгербург представлял из себя расположенный между лесом и рекой небольшой посёлок. Стараниями и заботой тогдашнего нарвского головы Адольфа Фёдоровича Гана зарождение в Гунгербурге курорта началось в 1873 году. Появившиеся значительно раньше дачные местности Шмецке и Меррикюль по мнению А.Ф. Гана не заслуживали того, чтобы вкладывать средства на их расширение. Они находились в заболоченных районах, вдали от железной дороги и речного сообщения.
При помощи своих друзей А.Ф. Ган приобретает в 1872 году пассажирский пароход «Алерт». Между Нарвой и Гунгербургом открывается регулярное пароходное сообщение.
Деревянный курзал
Началось строительство общественных зданий и дач. На строительство булыжной мостовой от пристани до Меррикюля по настоянию городского головы А.Ф. Гана управа отпустила 5000 рублей. Этой суммы было явно недостаточно, поэтому А.Ф. Ган жертвует из собственных средств 1000 рублей. Одновременно приступили к благоустройству и осушению болотистых участков в районе Меррекюльской, Садовой и Луговой улиц. Одним из первых общественных зданий в курорте опять не без непосредственного участия А.Ф. Гана стали строить кургауз. Двухэтажное деревянное здание оригинальной архитектуры, возведённое по голландскому способу из деревянных столбов с проложенными между ними кирпичами, отличалось своеобразием, интересным замыслом. Фасад украшали резные башни, балконы, зубцы, вырезки. Нижний этаж занимали ресторан, столовая, библиотека - читальня, просторный, красивый в два света зрительный зал со сценой. Второй этаж с 50 комфортабельными комнатами был отведён для приезжих.
Сама природа - море, река, озеро, сосновый бор и, конечно, изумительный пляж, - сделали Гунгербург, получивший образное название «Жемчужина финского залива» одним из лучших курортов не только среди России, но и Европы.
------------------------------------------«»-------------------------------------------------------
На узкой Рыцарской улице в Нарве, спускающейся от ратуши к пароходной пристани, между каменными зданиями с черепичными крышами, веет приятной прохладой. Чувствуется близость реки. За городским музеем и домом Петра I начинается крутой спуск между густыми деревьями к реке. Слева громадный бастион Виктория на высоких плечах которого раскинулся Тёмный сад. Он наполнен немолчным хором птиц. Вековые дубы охраняют его покой и безмолвие.
Пристань у бастиона Виктория
У пристани в ожидании пассажиров дымит белоснежный пароход «Павел» владельца А. Кочнева. За пристанью, позади деревянных причалов, склады Кренгольмской мануфактуры. В них хранится индийской хлопок, поставляемый через Гунгербург в Нарву морским путём.
Отплывая от пристани, «Павел» делает разворот, набирает скорость и, делая 15 километров в час, плывет вниз по течению мимо утопающих в зелени небольших домиков Нарвского форштадта. На правом берегу виднеется кирпичный завод, на холме маленькая часовенка, за ней деревня Поповка. Минуем маленький остров, за кронами деревьев которого виднеется Сутгофский парк. Пароход выходит на широкий речной простор. Через 3 километра первая остановка - Сиверсгаузен, названная так по фамилии местного барона, владельца спичечной фабрики, из-за прилегающих к реке его земель. Остановка сделана специально для приезжающих на кладбище. Здесь их несколько: два эстонских (новое и старое), немецкое, еврейское, магометанское.
Героям - предкам
Почти у самого берега огромный холм с черным крестом. Простой и величественный памятник, возвышающийся почти на десять метров, воздвигнут в честь русских войск, мужественно сражавшихся при взятии Нарвы в 1700 году. Холм опоясывает тяжелая якорная цепь, висящая на 12 пушечных стволах, опрокинутых дулами вниз. На чугунной доске надпись: «Героям - предкам, павшим в бою 19.11.1700 Л. Гв. Преображенский Л. Гв. Семёновский полки 1-я батарея Л. Гв. 2-ый артиллерийской бригады 19 ноября 1900 г.»
В стороне от берега за старым эстонским кладбищем братская могила многих сотен северо-западников, погибших в районе Нарвы в 1920 - 1921 г.г. от сыпного тифа.
Проплываем большой остров, памятный событиями при штурме Петром I города Нарвы. Здесь находилась ставка Петра. Нарвитяне в честь 200-летия со дня рождения Петра воздвигли здесь монумент. О его печальной судьбе я уже рассказывал. (Гдов-Петербург-Нарва).
Останавливаемся возле небольшой левобережной деревни Риги. Высадив несколько пассажиров, пересекаем реку, держа направление к противоположному, высокому песчаному берегу. Стройные сосны растут по самому обрыву. Впечатление такое, что они вот-вот обрушатся вниз. Пристань Смолка. Несколько домов на берегу. Дачная местность укрылась в лесу, её не разглядеть, к ней ведёт лесная дорога. Дачники любят Смолку за полный покой. В осеннюю пору сюда часто наезжают нарвитяне за лесными дарами. Грибники корзинами увозят боровики, подосиновики и грибы для засолки.
На палубе становиться свежо. Даёт о себе знать близость моря. Река пенится барашками, гонимыми северо-западным ветром против течения. Воздух напоён приятной прохладой, запахами моря и смолистым дыханием соснового леса...
Вырисовываются очертания Гунгербурга. С палубы видны трубы лесопильного завода и спичечной фабрики, пятиглавый храм Св. Владимира, а ещё дальше ближе к морю белоснежный маяк, построенный в 1808 году и переделанный в 1886 году. Состоящий из двух частей маяк возвышается на 70 футов. Его нижняя, более широкая часть, имеет высоту в 50 футов. На обеих частях имеются площадки, обнесённые железными решётками.
Первая остановка у пристани Гунгербург второй. Сходят дачники, живущие на песках. Многим противопоказано жить у самого моря, где часто бывает ветрено и сыро. По предписанию врачей им рекомендуется отдыхать в лесном массиве, в совершенно сухом воздухе, где царит полное безветрие, а в дождливую погоду всегда сухо - песок моментально впитывает в себя влагу.
Не легко подниматься, особенно с вещами, с пристани на высокую гору. По несколько раз приходиться отдыхать. Зато, когда окажешься наверху, не налюбоваться красивой панорамой реки, её правого берега, живописной реки Россонь, впадающей в устье Наровы, романтическим видом мельницы Хитрова у подножия Чёртовой горы невдалеке от деревни Венкуль. День и ночь Нарова живет погрузкой леса и пиломатериалов на морские пароходы. Каких только не увидишь здесь флагов. Круглосуточно стучат паровые лебёдки. Между морскими махинами снуют по сравнению с ними крохотные буксиры «Ундина», «Проворный», подтаскивающие к бортам грузовых пароходов гружёные баржи. В ожидании погрузки на морском рейде в очереди стоят суда.
Последняя остановка - Гунгербург первый. Ничем не примечательная пристань. В крытом помещении буфет. Есть багажный склад и касса по продаже билетов на пассажирские пароходы линии Гунгербург - Петербург. В нескольких шагах другая пристань - яличная. За недорогую плату можно взять напрокат ялик и совершить прогулку по Нарове или удалиться по Россони на Тихое озеро. Для любителей острых ощущений, не боящихся морской качки, устраиваются увеселительные поездки в море на пароходе «Усть-Наровск».
Первые сведения о движении основного населения Гунгербурга и его дачников относятся к 1891 году. Тогда постоянных жителей в курорте было 1200 человек и дачников 2000. Через пять лет, в 1896 году цифры соответственно были: 1900 и 3000. Рекордными годами для Гунгербурга явились 1913 и 1914 годы: на курорте проживало более 3000 человек, а дачное население составляло 12000 человек.
Деловая, торговая часть курорта начинается сразу от пристани. Несколько десятков шагов - почта. За небольшими магазинами, торгующими продуктами, - базарная площадь. В лабазном ряду мясные, колониальные, бакалейные товары.
По соседству с базаром школа, гостиница «Франция», пожарное депо. Ближе к реке сооруженный в 1893 году в византийском стиле храм в честь Равноапостольного князя Владимира. Храм строился три года. На его закладку приезжал царь Александр III и императрица Мария Фёдоровна.
Главная улица - Меррикюльская, протяженностью около восьми километров, начиная от пристани, проходит с востока на запад через весь курорт до Меррикюля. Улица обеими сторонами врезается в центре курорта в светлый и тёмный парки, особенно любимыми дачниками для послеобеденных прогулок. В светлом парке обширный пруд с плавающими белыми и чёрными лебедями. Над прудом большая беседка, в которой размещался духовой оркестр, по праздничным дням в послеобеденную пору выступающий с концертами. Для любителей тенниса в том же светлом парке несколько кортов.
Украшением курорта является белокаменный двухэтажный кургауз, выстроенный по проекту архитектора М.С. Лелевича в 1912 г. на месте сгоревшего в июне 1910 г. деревянного здания.
При его строительстве учитывались все варианты использования его многочисленных помещений с наибольшими удобствами. Кургауз прост и благороден строгой архитектурой. Фасадная сторона здания обращена в сторону моря, которое видно благодаря широкой улице - аллее, ровной как стрела, проложенной до пляжа.
Нижний этаж, его правую сторону занимает библиотека и читальный зал. На левой стороне первого этажа буфет. На втором этаже комнаты для приезжающих.
Большая крытая веранда для обедающих с концертино - танцевальной площадкой выступает в сад. Юго-восточная сторона здания занята высоким, вместительным концертным залом для вечерних концертов, кабаре, танцевальных вечеров.
Сад кургауза используется для концертов симфонического оркестра, выступающего в вечернюю пору в садовой раковине. Рядом с каменным кургаузом находился деревянный летний театр на 300 мест, в котором давались драматические спектакли, оперетты, творческие концерты поэтов.
Месторасположение кургауза таково, что он просматривается отовсюду, так как улицы сходятся к нему как в Петербурге улицы сходятся к Адмиралтейству.
Привлекает внимание к себе и ещё одно здание, находящееся на улице Гана недалеко от моря. Это вилла Каприччио, которую иначе не назовёшь, как маленький дворец.
Построенная в стиле барокко вилла прекрасна не только внешними архитектурными особенностями. Сочетание переработанных классических архитектурных форм в современность придали зданию пышность и великолепие. Рассказывали, что владелец виллы А.Ф. Ган строил её по образцу виденной им виллы на острове Капри, откуда и пошло её название.
Через большие двухстворчатые стеклянные двери попадаешь в просторный холл с расписным потолком и подвешенной к нему хрустальной люстрой. Дальше анфилада комнат, одна краше другой, каждая в своём стиле с соответствующей обстановкой и украшением на стенах и потолке. Впечатление такое, будто оказываешься в музее. По стенам большое количество зеркал в причудливых, узорчатых рамах, редкие картины известных художников, фарфор, мебель красного дерева, персидские ковры и многое другое, что привлекало внимание и вызывало восхищение каждого, впервые попавшего сюда. Виллу окружал огромный сад - парк с редкими экземплярами декоративных деревьев. Благоухающий аромат китайских роз разносится по всему парку, в центре которого действующий фонтан.
По другую сторону улицы аляповатое деревянное здание, окрашенное в тёмный цвет, напоминающее сарай - морская кофейня и кинематограф, владельцем которого был нарвский купец А. Нымтак. Ближе к пляжу на холме высится беседка, получившая название «Беседка Чайковского» на том основании, что в ней якобы отдыхал во время своего пребывания в Гунгербурге прославленный композитор. Документально установлено, что Чайковский никогда не был в Гунгербурге. В 1867 году он вместе с братом Анатолием отдыхал в Гапсале и год спустя прожил две недели в Силламяги, в 18 км. от Гунгербурга.
А вот и пляж, краса и гордость Гунгербурга, без которого трудно вообразить курорт, потому что убери его и пропадёт вся прелесть дачной местности. Взглянешь налево, повернёшься направо - бесконечной широкой полосой простирается пляж, покрытый чистым, золотистым песком, пляж, которому нет равного на всём побережье Балтийского моря.
Залив, словно в большом ковше, полукругом образовал так называемую Нарвскую бухту, охраняемую с трёх сторон синевой сплошного хвойного леса. Говорить о неповторимой красоте гунгербургского пляжа - значит повторять то, что о нём бесконечно много писали поэты, писатели, композиторы.
Жизнь пляжа не ограничивается определённым временем. Здесь всегда дачники. Их можно встретить рано утром за физической зарядкой и купанием, не взирая на температуру воды и воздуха. Купающиеся бывают и в поздние часы. Но, конечно, основная масса отдыхающих прибывает на пляж в утренние часы и после обеда, чтобы загорать на солнце, валяться на песке и купаться. Есть любители купаться без костюмов, желающие без стеснения раздеваться и лежать на песке.
Для них пляж разделён на женский и мужской районы, на которые указывают столбы с соответствующими надписями. Центр пляжа - около вилы Каприччио и морской кофейни занимает общий район. В нем все без различия пола обязаны быть только в купальных костюмах.
Чтобы добраться до глубокого места в море, где можно плавать требуется пройти от берега по воде порядочное расстояние. К услугам пловцов и ныряльщиков на берегу имеются выездные крытые кабины на колёсах, отвозимые лошадьми до глубокого места.
Любители загорать на воде и одновременно развивать мышцы рук и всего тела пользуются отдаваемыми на прокат байдарками. Не забыты интересы спортсменов на берегу. К их услугам спортивные снаряды, сетки для волейбола.
Многочисленные ларьки на пляже обеспечивают отдыхающих прохладительными напитками, пирожками, булочками, сластями. По всему пляжу отчётливо слышаться голоса мороженщиков: «Покупайте сливочное мороженное! Крем-брюле! Клубничное!»
В утреннюю пору с одиннадцати часов до часу дня духовой военный оркестр услаждает слух исполнением вальсов, отрывков из оперетт, танцевальных мелодий.
На какое то время в обеденную пору пляж заметно пустеет. В Гунгербурге никогда не существовало проблемы вкусно и сытно пообедать. В кургаузе, многочисленных пансионах обеды отпускаются в неограниченно для всех желающих. В зависимости от ранга пансионата цены на обеды разные.
Мода на всё французское, существовавшая в дореволюционной России, не миновала Гунгербурга. Французскую речь можно было услышать повсюду. Говорили по французски гувернантки с детьми, пожилые дамы с отставными генералами, молоденькие офицеры с воспитанницами женских институтов.
Владельцы пансионатов не отставали от моды. Пестрели такие названия, как «Mon repo», «Bo mond», «Iren», «Fridau», «Mon plesir» и другие. Даже на фронтоне сомнительного качества гостиницы на базаре придумали название «Франция».
Пляж к вечеру преображался. Его заполняют нарядно одетая дачная публика, дефилирующая по краю берега мимо сидящих в шезлонгах и на скамейках. Опять играет духовой оркестр. Теперь репертуар другой. Исполняется популярная классическая музыка, увертюры и отрывки из опер, произведения русских и иностранных композиторов. По праздничным дням пляж превращался в место больших гуляний. Играют два оркестра. Берег иллюминирован. В небо над морем взлетают ракеты, горят бенгальские огни. Организуются игры, танцы, спортивные состязания. Веселье продолжается, если вечер конечно тёплый и безветренный, до поздней ночи.
С пляжа дачная публика направляется в кургауз. Любители серьезной музыки заполняют сад при кургаузе, слушают выступление симфонического оркестра. А в самом кургаузе, в его большом зале веселится молодежь. Во время кабаре выступают эстрадные певцы, актёры, происходят соревнования на лучшее исполнение вальса, мазурки, танго, выбирают красивейшую девушку - «Мисс Гунгербург».
Поклонники природы, тишины и покоя в лесу уединяются, направляясь на 2 километра вглубь леса под сень лесной кофейни. Нё незамысловатая постройка из досок возведена под вековыми соснами. Столики тоже под деревьями. Кофейня славится ароматным кофе, сдобными венскими булочками и клубникой со взбитыми сливками.
Манит романтикой живописных берегов небольшая река Россонь, которую отлично видно с высокого гунгербургского берега. Мелководная Россонь берёт начало из реки Луга и очень медленно среди песчаных, узких берегов направляет свои спокойные воды в реку Нарову. Весной во время половодья Россонь несёт огромное количество песка и засоряет гунгербургский фарватер.
В 1845 году она настолько разлилась, что размыла правобережную песчаную гору, на которой находилось кладбище. Позднее, при раскопках, здесь находили кубышки со старинными монетами, доспехи, древнее оружие и предметы, относящиеся к историческому прошлому края.
Любят гунгербургские дачники совершать увеселительные прогулки на яликах по Россони, достигая конечной цели поездки - Тихое озеро. По пути у левого берега реки дается продолжительная остановка около деревни Венкуль. Береговая тропа ведёт к живописному уголку - на мельницу Хитрова, славящуюся ароматным мёдом, душистым деревенским хлебом и вкусным парным молоком. Миновать мельницу Хитрова никак нельзя, иначе рассказ о поездке по Россони будет неполным.
До Тихого озера, как говорится, рукой подать, от Гунгербурга всего лишь шесть километров. Озеро имеет в длину около 3 километров и километр в ширину. Оно узким протоком вливается в Россонь. За густым лесом в нескольких десятках метров за озером плещется Финский залив. Когда-то озеро соединялось с морем небольшой речкой, русло которой оставило здесь заметный след.
В полном безмолвном спокойствии пребывает озеро. Ему недоступны никакие ветра. Им не проникнуть за плотную стену окружающего озеро леса. Невозмутимую тишину нарушают немолчные голоса птиц, да сквозь лесную чащу иногда пробиваются всплески морского прибоя.
Ещё до первой мировой войны предпринимались попытки превратить уютные берега Тихого озера в дачную местность. Инициатором этого коммерческого предприятия стал нарвский делец, еврей Давид Михайловский, в первую очередь выстроивший на берегу озера ресторан. Расчёт его был прост: дачники из Гунгербурга, приезжая сюда на короткое время, станут свидетелями природных красот и загорятся желанием здесь постоянно отдыхать в летнюю пору. Для удобства приезжающих Михайловский приобрёл небольшой буксир и баржу и открыл регулярное сообщение Гунгербург - Тихое озеро. Одновременно с этой затеей предприимчивый Михайловский приобрёл земли береговой полосы озера, задумав их разбить на участки и выгодно продать для строительство дач. В Нарве, Гунгербурге, на страницах газеты «Нарвский листок» появились объявления, предлагавшие по сходной цене земельные участки на берегу Тихого озера. Не приходиться говорить, как расхваливал Михайловский свою затею, по его мнению сулившую выгодный гешефт.
Планы Михайловского рухнули. Дачники предпочитали жить в Гунгербурге, а на Тихое озеро приезжать от случая к случаю. Прогоревший Михайловский за бесценок продал земли окрестным крестьянам, ликвидировал ресторан, буксир и баржу, а по поводу неудачи коммерческого мероприятия сострил: «Река Россонь обмелела от моих денег».
--------------------------------------------------«»-----------------------------------------------------
Продолжением Гунгербурга на запад является дачное местечко Шмецке, получившее такое название от первого поселенца - кузнеца Шмецке, приехавшего сюда в 1832 году из Бреславля и выстроившего здесь первую дачу. В то время Гунгербург существовал как рыбацкий посёлок и никто не предполагал, что в нём будет один из прославленных прибалтийских курортов.
Ещё дальше за Шмецке, так же вдоль береговой полосы Финского залива в прибрежном лесу схоронились дачные участки Меррикюля.
В Шмецке и Меррикюль без заезда в Нарву, дачники поездом приезжали на станцию Корф (ныне Аувере), откуда на лошадях добирались до цели поездки.
За Меррикюля берег моря становился неузнаваемым. Пляжа с золотистым песком больше нет. Резко изменился береговой ландшафт. Каменистая поверхность становится всё выше и выше. По крутому, скалистому глинту густо разрослись деревья, кустарники.
Поблизости от дороги под сенью высоких сосен вырисовывается маленькая бревенчатая православная церковь, построенная при старосте Константине Борман в 1887 году.
Дачную местность Меррикюль сменяет ещё один живописный уголок на берегу Финского залива - привлекательный Удриас. С интересом и удовольствием любители дальних пеших прогулок забираются на его высокие, отвесные скалы, откуда открывается чудесный вид на море, справа просматривается берег Гунгербурга, слева - рыбацкий посёлок и дачный уголок Силламяги.
Среди немногочисленных дач Удриаса примечательна лёгкостью архитектурных форм, красивыми башнями вилла Кочнева. Между спадающими к морю крутыми отвесными скалами в огромной расщелине раскинулся уютный сад и за ним тенистый парк.
Гости Удриаса считают своим долгом обязательно посетить носящую романтическое наименование «Скалу любви». Обнаженная, без следа зелени и растительности, она вплотную подходит к морю и сверкает на солнце белизной известняка. Природа Удриаса поражает суровостью и величественностью и поэтому так привлекательна. Удриас - последняя дачная местность в Гунгербургском курортном ансамбле.
На значительном расстоянии от моря следуют посёлки Монплезир, Перьятс, Каннука, скорее маленькие деревушки с эстонским населением, которые тоже считаются дачными местностями.
Славен Гунгербург с его окрестностями не только природными богатствами, спокойствием проживания в нём, возможностями дальних прогулок, освежающим купанием, рыбной ловлей, собиранием грибов, но что не менее важно, он ещё климатически оздоровительный курорт, в котором получают облегчение, излечиваются страдающие сердечной недостаточностью, ревматизмом, расстройством нервной системы, обменом веществ.
Напоённый благоухающими запахами соснового леса и морской воды благодатный воздух оказывает чрезвычайно благотворное влияние на психику, на общее состояние человека, особенно с ослабленной стрессами и невзгодами нервной системой.
В отличие от южных курортов, где морская вода настолько тепла, что купание в ней не вызывает сильных эмоций, купаться в Гунгербурге при средней температуре воды в июне 15 градусов, в июле 17-18, а в августе опять 15, доставляет не только большое удовольствие, но и укрепляет организм, успокаивает нервы, вызывает хороший аппетит и крепкий, здоровый сон.
Гостивший в Гунгербурге поэт Саша Чёрный писал:
«...По тихой веранде гуляет лишь ветер да пара щенят,
Закатные волны вскипают, шипят и любовно звенят.
Весь запад в пунцовых пионах, и тени играют с песком,
А воздух вливается в ноздри тягучим парным молоком.
- Михайлович, дай папироску! - Прекрасно сидеть в темноте,
Не думать и чувствовать тихо, как краски растут в высоте.
О, море верней валерьяны врачует от скорби и зла.
Фонарщик зажег уже звезды, и грузная дама ушла.
Над самой водою далеко, как сонный усталый глазок,
Садится в шипящее море цветной, огневой ободок.
До трех просчитать не успели, он вздрогнул и тихо нырнул,
А с моря уже доносился ночной нарастающий гул.»
За своё почти столетнее существование Гунгербурга, Шмецке, Меррикюль видели у себя не только обычную дачную публику. Здесь отдыхали видные учёные, прославленные поэты и писатели, художники с мировым именами, художники с мировыми именами, выдающиеся дирижёры, музыканты, певцы, актёры, передовые общественные деятели...