29 марта 2024  08:52 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 68 март 2022 г.

Поэты сайта Изба-Читальня (Стихи.ру)

Александр Шведов

 

Я бы назвала Александра Владимировича Шведова королем четвертого измерения. Для него как поэта время не делится на прошлое, настоящее и будущее. На своей «плёнке времени» он проявляется, легко и рельефно проступает в любой точке любой эпохи. Тасует культурные пласты с удивительной иронией и самоиронией, с эротическим хулиганством и энциклопедичностью. Реальность и миф в самом широком понимании этого слова для него едины, все существует здесь и сейчас – вот такая «обычная застывшая Психея, собравшаяся утром в бакалею». Этот поэт не просто подключается к любому фрагменту истории – он уводит за собой и меня как читателя, и я – нет, не теряюсь в параллельных мирах, я вслед за ним бесстрашно кочую по шкале времени. Не зря же написано Шведовым: «Мир не вокруг, а в нас, такой огромный, ты можешь его сделать бесконечным».

Полина Орынянская, поэт, редактор, журналист

 

СТИХИ

 

Рыжие ботинки

Я вдруг представил, сидя на привале,
что вырос возле мюнхенских пивных,
и вот меня обрили и призвали
строчить по нашим с ихней стороны.
Ну, то есть те – теперь как будто наши,
а наши, значит, злейшие враги,
и Фритцем звали моего папашу,
и у меня немецкие мозги.
Фельдфебель выдал рыжие ботинки,
и сам он рыж, как прусский таракан,
и здоровущий, прямо как с картинки
(сержант наш, впрочем, тоже великан).
А мы воюем при любой погоде
под Прагой, под Берлином, под Москвой,
уже не помню, только будто вроде
сражаюсь я с дивизией родной
от взвода своего неподалёку.
С боекомплектом полный нормалёк.
И я скосил из шмайссера Серегу,
как будто бы косой его подсёк.
Ну что ж, один убит, по крайней мере.
А не вставайте на моем пути!
Но понимаю – его маме Вере
я похоронку должен принести.
А вот и сам в себя затем стреляю,
и кто кого убил – я не пойму,
своих-чужих уже не разделяю,
и чужд уже себе я самому...

Года пройдут-проглотятся, как слёзы,
и я, старик, в последний выходной,
хоть и c утра, немного не тверёзый,
опохмеляясь на углу в пивной
и собирая память по крупинке
(вокруг берлинцы или москвичи?),
вдруг вспомню эти рыжие ботинки.
Да нет, на мне же были кирзачи.

 

***

 

…Отказалась от сына, как скинув хомут:
«Нет, представьте, мой сын – лилипут!?»
А он рос (в нашем смысле – чуть-чуть),
постигая горчащую суть.
Выжил – видно, судьбе так угодно,
в цирке встретил себе он подобных,
но любил  номера гулливеров.
И  жила в нем могучая вера,
нет, не вера, скорее, мечта:
там – под куполом, где высота! –
он с партнершей летает легко!
 
– Мам, тебя с ней потом познако...

 

После войны

 
На кухне было суетно и тесно,
по радио играл бравурный марш,
а бабушка раскатывала тесто,
а мама заправляла луком фарш
и по привычке заправляла нами
( мы  - это я и две мои сестры)...
Соседка подтянулась с дочерями
и грушевой настойкой от хандры.
Потом все женщины вокруг стола стояли,
стаканами дырявя кругляши.
А дед в углу чинил свои сандали,
на всю семью единственный мужик.
Слепили споро штук пятьсот пельменей.
Эх, заглотить зараз бы эдак сто!
А  Альма втихаря загрызла веник
и съела б все,  пусти её на стол.
А  папа нам с портрета улыбался.
А дед качал устало головой,
курил «Казбек» и будто удивлялся,
что он еще маленечко живой.
 

На Прачечном мосту

 
На трехпролётном Прачечном мосту,
веками прополощенном дождями,
доверчиво знакомимся губами,
пока июльский ливень превращает
твое тугое платье в невидимку,
но нам до этого и дела вовсе нет.
Для нас ничто сейчас не существует,
помимо губ...
                А мост к таким, как мы,
давно привык. Его нам не смутить.
Ведь он живёт масштабами столетий.
Его с утра заботит непогода.
Но ты не можешь не влюблять в себя мосты...
 
Когда смягчится каменное сердце
и чувственность войдет в его проемы,
тогда люкарн фасетные глаза
чудесно нас с тобой запечатлеют
на пленке времени, которую затем
проявят – и за хвостик на прищепку
гирляндою подвесят для просушки…
Вот так и будем сохнуть друг по дружке
на этой плёнке до скончания времен!
 

Как мы зачали дочку

 
В те времена, когда одной шестой
хватало, чтоб не ездить за границу,
а мать гордилась польскою софой,
впорхнула ты в ненастную столицу,
похожая на юную весну.
И я, как окунь, заглотил блесну.
 
В тебя влюблялось сходу всё подряд.
В улыбку, в голос, в простенький наряд.
Прохожий.
Дворник.
Лестница.
Квартира
(где ожидалось сотворенье мира).
 
Сервант в углу косил под итальянца,
паркет по волшебству покрылся глянцем,
а зеркала смущенные – румянцем,
пока плыла ты в спальню стилем ню
по коридору, как по авеню.
 
И мы... мы завалились на софу.
Притихла кошка где-то на шкафу,
наверно, размышляя об итоге.
Антон плюс Аня!
Пушки  наготове!
Тестостерон взбивает эстроген.
И мысль запнулась у твоих колен,
но руки обгоняли скорость мысли.
А за окном ноябрь и шорох листьев.
 
Потом смеялись, ели мандарины.
– Махнем к моим на праздник, старина?
А старине – семнадцать (до хрена!).
Забыта однокурсница Марина.
– Куда махнем?
– В Одессу!
– В Украину?
 
Ах, нет, тогда ещё не «в...», а «на...».
2015 год
 

А ты стареешь как-то не спеша

 
А ты стареешь как-то не спеша.
Нет-нет! – «стареешь» здесь неприменимо.
Начну я снова:
марочные вина
ведь ценны не цветастостью наклеек,
а выдержкой и качеством хранения
в дубовых обожженных рейнских бочках,
насыщенным и благородным вкусом,
и, что важнее, долгим послевкусием.
 
Я это утверждаю, несмотря,
верней – разглядывая милые морщинки,
что разбрелись вокруг лазурных глаз.
Твой  сомелье…
 

Он давно проживает с толстушкой

 
Он давно проживает с толстушкой – такой хохотушкой!
Ты скажешь – какой-то смешною простушкой.
Для него же, конечно, красавицей-королевой.
Он за нею не видит даже соседку, что слева
от мусоропровода, рыжую, моложе его лет на тридцать
(слава Богу, он никогда не слышал, как она матерится).
 
У него болит поясница.
И кран протекает на кухне.
Он всё ждет, что припрется сантехник и снимет в прихожей туфли.
И мечтает, что все вдруг станут интеллигентами.
 
А она бахвалится формами и перманентом...и
лечит волосы какой-то дрянью.
Аромат – убийственный...
 
Он все равно называет её своею единственной.
 

Неизвестный сонет Петрарки

 
Пусть этот мир замрёт, как толчея*
без дуновенья ветра.
                Только я
на все имею право.
Скажем, трогать
ту женщину в саду за теплый локоть,
обычную застывшую Психею,
собравшуюся утром в  бакалею
привычною дорогою пешком
за мылом и стиральным порошком,
и точно знать – она пока ничья,
но может стать когда-нибудь моею.
______________________________
*Толчея – небольшая мельница
 

Портрет отца

 
Был май.
               Вблизи Садового кольца
в колонне  без начала и конца
я нес портрет погибшего отца,
отставив дачу.
А рядом шли такие же, как я,
ИХ возвращая из небытия,
и мне казалось, будто мы семья,
идём  и плачем.
 
Вдруг грянул ливень.  Всё равно идём
своим давно намеченным путём,
плотней, ещё плотней,  к плечу плечом.
Промокли кеды.
А иностранцы смотрят-не поймут,
Зачем нам и портреты, и маршрут?
Но мы дойдём – и гитлеру капут
в наш  День Победы!
 
Потом, уже на даче, у крыльца,
дождался я вопроса от юнца:
что толку мне в портрете мертвеца?
 
Мой милый мальчик,
пойми простую вещь ты, наконец,
пока его несу – он не мертвец.
Он Родины солдат. Он мой отец.
И не иначе...
 

Упрятав нос в бесстыжий подорожник

 
Н.Ш.   
               
Упрятав нос в бесстыжий подорожник,
ты отдалась полуденному солнцу.
 
На этом диком подмосковном пляже
ты белым чайкам кажешься русалкой,
небритому, хмельному рыбаку –
костлявою чудачкой городской,
что и смотреть-то не на что. Ну вот
и не смотри... По мне – ты слаще,
чем сочная натурщица с Таити.
 
Забыв про буйство экзотических цветов,
Гоген бы рисовал до исступленья
твои торчащие янтарные соски.
 
Я завожусь от легкого касанья
пропахшей лугом бархатистой кожи.
И я не одинок. Веселый муравей
уже вскарабкался по маленькой ступне.
Мы с ним готовим тайный план захвата.
Жара сегодня нас не остановит.
 
Ленивая излучина реки
лишь повторяет контур твоих бёдер...
 

Какого рода дождь

 
СТИХОТВОРЕНИЕ ИЗ ТОП-100 Чемпионата Балтии по русской поэзии 2017

П.М.
Сорвавшись, он хандрил с позавчера
и тёк, как из дырявого ведра,
мочил, с небес ниспосланный, безбожно,
безпаузно, и как-то безнадежно,
и,  что всего обидней, беспричинно,
по-бабьи, хоть по правилам – мужчина,
но в тучах, как в старушечьем чепце...
 
А я бычок мусолил на крыльце
и всё гадал, затихнет или нет,
и где добыть хоть пару сигарет,
пока вершит сырое баловство
бесполое, как ангел, существо?
 
Нет, все же есть мужское в нем начало! –
вот подтопил сторожку у причала,
одушевил рассохшуюся шлюпку,
склонил к побегу торфяную утку,
послал с прогнозом вдаль Гидрометцентр,
и, закатив раскатистый концерт,
такой исполнил хриплый бэк-вокал!
И, как и я, два дня не просыхал.
 
 
 
Rado Laukar OÜ Solutions