История № 49
Поскольку Российская империя подвергала дискриминации проживающие на своей территории национальные меньшинства, в 1910 году народы Балтии организовали в Париже Национальную лигу. Стал издаваться журнал „Les annals des nationalites”, ставивший себе целью распространение нейтральной информации о национальных меньшинствах России, а также оказание поддержки межнациональному сотрудничеству. Планировалось также создание своеобразного дворца и музея народов. Одной из важных форм деятельности организации стали межнациональные конференции. Крупнейшей заслугой, однако, надо признать то, что проблема национальностей стала звучать и на международном уровне, так, например, в 1916 году было отправлено обращение президенту США В. Вильсону с просьбой о поддержке национальных меньшинств России.
Когда США вмешались в Первую мировую войну, президент Вильсон нуждался в позитивной программе. Еще перед выборами 1916 года он обещал не вступать в военные действия, теперь для оправдания своей политики он должен был найти решение, каким образом прекратить войну и гарантировать мир на земле. Тем самым, в конце 1917 – начале 1918 годов принцип самоопределения народов был провозглашен всеобщим средством решения европейских проблем. Будущий мировой порядок и мир должны были и в дальнейшем сохраняться благодаря установлению права на самоопределение – основного требования всех наций. Вероятно, Вильсон искренне верил, что все нации будут заинтересованы в сотрудничестве, возможности к которому им предоставит специальная международная организация – Лига наций.
По мнению историка Ээро Медияйнена, самоопределение Прибалтийских республик можно считать, в итоге, и последними плодами вильсонского идеализма в Европе. Возможно, не особенно желанными плодами, но созревшими в последний момент, образно говоря, на острие ножа. Даже гневное обращение большевика Виктора Кингисеппа к эстонскому пролетариату и крестьянам с воззванием не принимать экономической помощи Вильсона во время Освободительной войны не смогло опровергнуть идеализма свободы. Конституция только что родившейся Эстонской Республики, принятая в 1920 году и декларирующая права национальных меньшинств и гарантию их культурной автономии, в этом плане была единственной в своем роде.
По данному закону, право на культурную автономию было предоставлено русским, немцам, шведам, евреям и всем другим национальным меньшинствам, число членов которых в зарегистрированных национальных сообществах было не менее 3000 человек. Осенью 1925 появилась Немецкая культурная автономия, в 1926 году – Еврейская. Русские и шведы не настолько стремились к образованию своей культурной автономии, так как их локальное расселение давало возможность решать свои проблемы через местные самоуправления.
Еврейский национальный фонд (Jewish National Fund) вручил эстонскому правительству благодарственное письмо – Colden Book Certificate за культурное признание еврейского меньшинства «впервые в истории еврейского народа». В 1933 году при Тартуском университете была открыта кафедра иудаистики, заведующим которой был избран гражданин Германии, бывший профессор Лейпцигского университета Лазарь Гулкович.
Среди преподавателей Тартуского университета были ученые из Швеции, Финляндии, Венгрии, Чехии, Польши, Англии, Швейцарии и др. стран. Кроме евреев, национальные гимназии имелись у немцев, шведов и русских. Начальное образование на родном языке могли получать и финны. Государство поддерживало создание библиотек при национальных школах.
Национальные меньшинства начали издавать журналы и газеты на своем языке. К концу 1920-х годов в Эстонии издавалось на немецком языке 10 журналов, на русском – 3 и на шведском – 2, а также по одному журналу на финском и английском языках. В 1927 году издавалось 8 русскоязычных газет, 5 – немецкоязычных и по одной газете на еврейском и шведском языках. Ряд библиотек и солидных кафе считали нужным предоставить своим посетителям возможность для чтения важнейших изданий из Англии, Германии, Франции, Швеции, Финляндии, а также Советского Союза. Иностранное влияние сказывалось во многом. Хейно Ноор вспоминает, что «Капитал» Карла Маркса, вышедший в конце 1930-х годов и на эстонском языке, изучали и в Хаапсалуской гимназии, где он учился. Хейно Ноор был настолько воодушевлен этой книгой, что целую неделю носил красную рубашку, пока учитель не заявил: «Наш Хейно теперь полон протеста».
В Эстонии создавались общества национальных меньшинств, например, Грузинское и Латвийское общества, для поддержки международных связей были созданы Эстонско-Шведское общество, Эстонско-Польское, Эстонско-Венгерское, Эстонско-Датское и т.п. Одним из крупнейших достижений периода Эстонской Республики было создание инфраструктуры учреждений культуры по всей стране. К концу своей республики (1940) в Эстонии было 728 общественных библиотек и более 500 народных домов, при которых действовали различные общества. Всего в государстве было 1385 обществ, действовавших в области духовной культуры, 572 национальных и религиозных объединения, 229 женских обществ, 152 объединения учителей, 152 студенческих общества и корпорации, а также 92 объединения свободных профессий.
Такой была Эстонская Республика, в которой родились в 1930 году моя мать Айно и ее сестра-близняшка. Мой отец родился спустя три года, в 1933 году, в том же году, что и Матти Пятс – внук президента Эстонии Константина Пятса, к истории которого мы еще вернемся.
V
Период Эстонской Республики был временем детства моих родителей, и воспоминания о нем не являются политическими, а связаны с чувствами, находящимися в противоречии с теми, что принес с собой будущий террор. Восстанавливая услышанные в детстве от матери намеки на период независимости, можно сказать, что для ее семьи это время сопоставимо с понятием дома и его безопасностью. Ребенок там был защищенным. Ее отец Готтлиб в рассказах матери предстает как образ из далекой красивой сказки: он приходит домой после работы в лесу, в руках туесок с лесной земляникой, он садится на крылечко и берет детей на колени, угощает их ягодами и затягивает песню или рассказывает сказку. Отрывок другой истории, врезавшийся в мою детскую память, – это рассказ матери о том, какие пироги пекли ее старшие сестры. В эти пироги добавлялись специи и приправы, которых в Советской Эстонии невозможно было свободно купить в магазинах. Однако моей маме и в советское время удавалось доставать их по знакомству, тогда я всегда думала, что у пирога или торта вкус времен Эстонской Республики – вкус булки или пирога времен детства моей матери.
Под влиянием рассказов матери я ходила с бабушкой Хелене смотреть лесную просеку, очищенную в эстонское время дедом Готтлибом. Тогда лес принадлежал еще родителям моей матери. В советское время его отобрали у семьи «в социалистическую собственность». Бабушка сказала, смотри, как добротно выполняли работу в эстонское время, даже сегодня приятно смотреть. На просеке росла земляника, от которой распространялся запах сладости.
Тяжелая болезнь, перенесенная в годы Первой мировой войны, подорвала здоровье Готтлиба, он умер, когда сестрам-двойняшкам было пять лет. Даже история смерти, рассказанная тогда детям, по-моему, связана с чем-то успокаивающим – небом и ангелами. Ангелы были из Библии, а библейские рассказы всегда интересовали меня. В советское время запрещалось говорить о них вслух. У моей бабушки Хелене имелась Библия времен Эстонской Республики. Это была единственная книга, которую не удалось отобрать у нее советским органам безопасности во время ареста в 1949 году. Эта Библия прошла через Сибирь. По вечерам бабушка читала молитвы за своих детей, выживших в лагерях и на войне, а также за погибших близких. В советское время об ангелах не говорили, однако мое представление о них было настолько живое, что, когда в первом классе мне читали рассказы о детстве Ленина, а в учебниках были фотографии маленького Володи с золотыми кудряшками на голове, бежавшего на фоне летнего пейзажа, я представляла себе, что маленький Володя мог быть ангелом. Поэтому я очень хотела стать октябренком, членом советской детской организации, созданной в честь Октябрьской революции. Я не понимала, что была счастливым «дитем пропаганды» советской системы, рожденным вместе с мифами об Октябрьской революции. В один прекрасный день я была торжественно принята в эту детскую организацию, и на мою грудь, на черный атласный школьный фартук, прикрепили красную звездочку, в центре которой сияла золотая головка маленького Володи. Отец пришел встречать меня в школу, и я с гордостью показала значок и сказала, что теперь я октябренок. Это значит, дитя Ленина, а Ленин и есть ангел. На следующий день, когда я пришла домой после школы, отец спросил: «Чего тебе сегодня наврали?» Мать на это сказала, что в эстонское время такого не было, чтобы обманывали. Я сохранила свою фотографию с красной звездочкой на груди, но после слов родителей, от стыда, я ее скомкала.
В школе в первом классе я получила красную звездочку с головкой белокурого мальчика в центре. Это был маленький Володя. Я думала, что это и есть ангел, так как он был с золотыми кудряшками
Годы детства моей матери были наполнены любовью и заботой. Так я поняла из ее рассказов. В воспоминаниях матери их дом был полон запахов леса, луг покрыт цветами. (Позднее, когда она была сослана в советский лагерь, она потеряла чувство обоняния.) Слушаю также рассказы о том, что мамина мама и моя бабушка Хелене успела посадить до войны новый яблоневый сад. Счастливые воспоминания моей мамы всегда были связаны с независимой Эстонией. Вместе с семьей отмечали Рождество и Пасху, и сказки, которые рассказывала детям бабушка, всегда кончались победой добра над злом.
Этические ценности, забота, помощь слабым, чему учили в школе, становились частью детского самосознания. «Не делай другим того, чего не желаешь для себя! Не предавай своих ближних! Так нас учили в школе и дома», – не раз говорила мне мама, когда я была еще ребенком. Эти этические коды сидели глубоко в их сознании и тогда, когда начался советский террор. Отличие между ранее усвоенными ценностями и советским брутальным гонением на людей было слишком велико. Когда духовная жизнь ребенка находится в опасности, когда его включают в систему насилия и ужаса, он не успевает усвоить мудрость сказок и позитивное представление о людях. Сестра моей матери, тетя Вайке, сказала, что опыт ужаса смерти она получила в 1941 году, когда Советская Россия оккупировала Эстонию и солдаты, пришедшие из Советского Союза, убили семью, живущую недалеко от их дома.
Эта история побудила меня к размышлениям. Что происходит тогда, когда общественное насилие похоже на семейное, когда не вырабатываются такие черты, как эмпатия, умение учитывать мнение других, мораль, доверие, терпимость и решительность. При проявлении насилия человек находится как бы между двух сторон – темной и светлой, между ними – пропасть. Человек должен сделать выбор, на какой он останется, или упадет в пропасть.
Айно (слева) и Вайке на могиле своего отца Готтлиба
Я нахожусь вне переживаний прошлых поколений, но одновременно и внутри них. Собирая воедино мгновения и отрывки прошлого, символически нахожусь в пустой комнате, где когда-то стояла мебель и на стенах висели картины, где воспитывали детей, ели-пили и любили друг друга. Читая свои дневники и заметки, я замечаю как бы сквозь стекло микроскопа, как мое бессознательное и моя идентичность связаны с опытом моих родственников. С ними связаны самооценка, предпочтения и опыт любви. Собирая документы для фильма или литературного произведения, изучая опыт предшествующих поколений, я как бы получаю средство для обозрения прошлого: получаю подзорную трубу, через которую могу детально рассмотреть все, если только захочу. Чувство такого видения рождается в момент, когда карандаш касается бумаги, когда я начинаю писать или просматриваю кинокадры. Пропуская через себя испытанные моими родителями мгновения счастья и их смерть, я получаю возможность запечатлеть что-то новое, что находится за пределами мести и гнета, нечто такое, что рождает чувство духовного равновесия, что ты осмелился высказаться, пусть даже теперь, когда за это уже не наказывают.
* * *
После Освободительной войны в стране началось восстановление государства, но одновременно и время траура. Люди воздвигали обелиски и облагораживали могилы близких. В 1940 году, когда Советский Союз оккупировал Эстонию, нарушив условия Тартуского мирного договора, эти обелиски в основном были разрушены. В годы советской власти ни Освободительная война, ни независимая Эстония не входили в учебную программу, и если даже говорилось об этом, то только со стыдом. Вместе с учащимися Тартуской музыкальной школы и студентами Тартуского университета, на основе специального разрешения, в 1980 году я была на экскурсии на острове Вормси, охраняемом советскими пограничниками. Остров выглядел экзотически, до войны здесь в основном жили шведы. До этого я ни разу не бывала в заброшенных деревнях эстонских шведов. В страхе перед советской оккупацией местные жители в годы немецкой оккупации бежали в Швецию. Эти безлюдные деревни на острове были как музеи: брошенные дома, кое-где комнаты с оборванными обоями на стенах, из-под которых выступают газеты на шведском языке. Среди кустов сирени нашли мемориальный камень в честь эстонских шведов, павших в Освободительной войне. Этот камень был символом того, что здесь когда-то соблюдали траур, сопереживали, что в этой деревне до войны текла жизнь. И кто-то, борясь за свободу, отдал за нее свою жизнь. Кто-то был кому-то дорог, но ушёл из жизни. Власти не заметили в кустах сирени этот камень, и он остался неразрушенным.
И другой обелиск остался целым в годы советской власти. Он расположен в Ида-Вирумаа, в местечке Мяэтагузе, на этом обелиске запечатлены имена девяти прибалтийских немцев, боровшихся на эстонской стороне: Ханс Браше (1901–1918), Георг Ражеборинский (1898–1919), Зигурд Франдсен (1891–1919), Рольф барон Унгерн-Штернберг (1898–1919), Вольфганг фон Линген (1896–1919), Фридрих Бек (1893–1919), Йоханнес Мыттус (1898–1919), Вольфганг Шау (1890–1919) и Фридрих барон Шульц фон Ашераден (1895–1919).
В Балтийском полку за эстонскую свободу воевало 1350 человек, из них 920 остзейских немцев, 270 русских и 160 эстонцев.
Я должна рассказать об этих открытиях, в этих камнях запечат-лена Освободительная война и то, что борьба за свободу не была безымянной. Сегодня эти имена, несомненно, уже включены и в какие-то книги или статьи, но еще не в наше сознание.
Об обелиске в честь Освободительной войны у меня есть и третья история. Недалеко от моей школы находился небольшой парк. Там не было никаких обелисков, только небольшая камен-ная лесенка. До советской оккупации там стоял памятник погиб-шим в Освободительной войне, но новая власть разрушила его. Осенью, когда мы пошли в школу, учительница сказала нам, что мы возьмем грабли и пойдем к обелиску сгребать листву. Так, теперь у нас был один невидимый монумент, перед которым мы не скло-няли голову, но мне нравилось ходить туда осенью под большие деревья сгребать листья. Только теперь я поняла, что и это было своего рода сохранение памяти.
После того, как в 1991 году Эстония восстановила свою независимость, были восстановлены и обелиски. В дни праздников и траура вместе с семьями возлагают к ним цветы, играет оркестр и произносятся речи.
Жизнь близких нам людей в созданных нами нарративах должна сделать естественной родство бывших поколений. Нарратив связан с теми, с кем вместе что-то делал, к словам и мнению которых как-то прислушивался. Эти ценности управляют человеком в его действиях и дают окраску всему сказанному.
VI
В детстве мне вместе с Лейдой (старшей сестрой матери) приходилось бывать на руинах одного хутора на опушке леса. В годы Эстонской Республики здесь стоял дом моей тети, и это место называлось «домом Лейды». У тети были больные легкие, она была очень худая и постоянно подкашливала и отхаркивала. Хотя среди родственников о здоровье Лейды особо не говорили, все знали, что советский лагерь превратил ее в развалину. А от ее дома остался только фундамент, тетя вязала в лесу березовые веники и продавала их государству. Несмотря на то, что в лагере она выполняла тяжелую работу, пенсию ей в советское время не платили.
Мы сидели на месте бывшего жилища, где теперь росли лесные цветы. Ранней весной расцветала ветреница, поздней весной – купальница, а потом незабудки. Светило солнце, вокруг шумел лес, мне нравилось это время, проведенное с тетей, и я представляла себе, как жили здесь раньше. Только в 2005 году мама рассказала мне, что дом тети Лейды разрушила советская власть в 1949 году (я всегда думала, что он сгорел во время войны). Перед ее возвращением из лагеря (1956) колхоз бульдозером сровнял с землей и плодоносный фруктовый сад.
Мое поколение с детства привыкло к ландшафту, где вместо жилых строений виднеются руины. Лишь позднее я осознала, что на этом месте находились дома людей, репрессированных и сосланных в советские лагеря, умерших там или расстрелянных.
Там, на останках разрушенного родного очага, тетя никогда не говорила о боли утраты, она чаще вспоминала о красивой мебели, стоявшей в комнатах во времена независимой Эстонии. Рассказывала об одном резном комоде, сделанном белогвардейцем, который сбежал в 1918 году из Советской России от Октябрьской революции. (В 1930-х годах этот «белогвардеец» поменял свое имя на эстонское, а в 1940 году, когда Советский Союз оккупировал Эстонию, он стал здесь влиятельным чиновником. Выяснилось, что он был советским агентом.) В ящиках комода тетя хранила постельное белье, на простынях и на наволочках имелись вышитые ею шелковой нитью монограммы. Таких красивых ниток для вышивки в советское время невозможно было достать. Все хорошее доставалось по знакомству. Рассказ тети был настолько образным, что я мысленно видела перед глазами окружающие ее красивые вещи и любимых людей, как будто бы они были живыми. В моих представлениях вокруг дома бегали дети – моя мама и ее сестренка-близняшка.
Но тогда я еще не осознавала трагизма ее рассказов. История, рассказанная тетей о своей молодости, была слишком красивой, там было слишком много теплоты и любви. Муж тети Оскар после работы обычно играл на аккордеоне, гармошке или другом инструменте. Когда приходили в гости младшие сестренки Лейды, то вместе пели многоголосием.
Об аресте Оскара тетя не проронила ни слова. В 1944 году, когда Советский Союз вновь оккупировал Эстонию, НКВД арестовал Оскара и его сослали в лагерь. В детстве я знала, что муж Лейды просто умер от старости. Я не понимала слез, туманивших глаза тети. Мы сидели с ней на фундаменте дома, она затихала и закуривала сигарету. В будни тетя носила не женскую, а мужскую рабочую одежду. Тех платьев и обуви эстонского времени, которые носила Лейда, будучи женой Оскара, и которые всегда были в тон, уже не было. Когда речь заходила об Оскаре, моя тетя пыталась сменить тему. Например, рассказывала о том, как большинство женщин в годы Эстонской Республики участвовали в работе женских обществ (в начале советской оккупации все общества были объявлены фашистскими и их деятельность прекращена, и потому тетя запретила мне рассказывать кому-либо об общественной работе). При таких обществах были организованы разные курсы. На курсах кулинарии женщины повязывали белые фартуки, окаймленные белым кружевом, так как приготовление еды требовало эстетики и гигиены. В эстонское время многие женщины и мужчины принимали участие в деятельности той или иной организации или общества, всестороннее самосовершенствование было в духе времени. Работа в обществе объединяла людей и для каждого уважающего себя человека считалась делом чести. Всему тому, чему моя тетя научилась в женском обществе, она обучала и своих младших сестер. По крайней мере, моя мама умеет прекрасно гладить, чего не умею я. Это она делает так, как ее учила в эстонское время сестра Лейда.
В эстонское время были в почете разносторонне развитые люди. Иногда в детстве я слышала, как про моего отца говорили, что у него широкий кругозор, но он не подходит советскому времени, так как не умеет пользоваться своим служебным положением, то есть не умеет «комбинировать». В советское время «комбинировали» все. Советская власть держалась благодаря коррупции, кумовству и страху. Это стало естественной частью нашей жизни. Сопутствующая «комбинированию» безнравственность уже не порицалась, надо было просто уметь справляться с ней. Каждый человек должен был думать только о себе, с другими считались только тогда, когда это могло принести пользу. Конечно, не все люди были такие, но подобное поведение было вполне нормальным.
Когда «комбинировать» становилось слишком тяжело, начинали пить. И алкоголь стал частью советской системы, он эмоционально помогал приспосабливаться к этой системе. Моя бабушка по отцу, Эльвира, вспоминала, как в эстонское время по улицам Тарту расхаживали веселые продавцы мороженого с подвесными лотками. В годы советской оккупации с этих лотков стали продавать водку «Московская особая», прозванную в народе «Московской осой».04 В советское время игра слов и анекдоты стали одним из способов общения. Народ шутил, что из коммунизма перешли на высшую ступень развития общества – алкоголизм.
Иногда, особенно рассказывая о Готтлибе, бабушка Хелене с гордостью утверждала, что в период Эстонской Республики многие люди принимали участие в работе Обществ трезвости. На здоровье человека обращали большое внимание. Дедушка Готтлиб практически не употреблял спиртного, позволял себе выпить лишь немного по праздникам. Женская организация «Найскодукайтсе», созданная в 1927 году по примеру финской женской организации «Лота Свярд», в частности пропагандировала богатые витаминами и маложирные продукты питания. Мать Хейно, Сальме Ноор, одна из руководителей «Найскодукайтсе», с энтузиазмом рассказывала о витаминах в своем родном городе Хаапсалу. (После оккупации Эстонии советская власть расстреляла руководителя «фашистской» организации.)
Значение университетского города Тарту как важнейшего центра духовной жизни в годы независимости стало еще весомее, так как государственным языком и языком преподования стал эстонский язык. Раньше таковыми были, прежде всего, русский и немецкий языки. В этом городе в начале эстонского времени проживала семья матери моего отца (Мартинсоны). Сразу после Освободительной войны началось тяжелое время, так как рубль перестал действовать, а многие рабочие места времен империи были ликвидированы. Дедушка моего отца Хендрик Мартинсон в XIX веке служил в Польше унтер-офицером царской армии, в начале 1900 года он вернулся домой и работал полицейским в Тарту. После Освободительной войны семья решила переехать в деревню Сювалепа под Паламузе недалеко от Тарту, где у них был небольшой хутор, доставшийся в наследство от тети. Моей бабушке было грустно расставаться с красивым парком и Домским собором на холме Тоомемяги (где сейчас располагается Музей истории Тартуского университета). На Тоомемяги они гуляли по воскресеньям вместе с семьей. Жалко было расставаться с рекой Эмайыги и отказываться от весенних романтических катаний на лодке. Во время весенних паводков река выходила из берегов, под водой оставались большие участки. Парк Тяхтвере особенно красивым был весной, когда деревья покрывались листвой, и осенью, когда листья играли множеством красок. В парке гуляли гимназисты и студенты, там же прогуливались со своими одноклассниками тетя моего отца Лаура и его дядя Леонард.
После Освободительной войны многие люди почему-то начали писать стихи, писала стихи и моя бабушка. Война была позади, и дух литературного объединения «Ноор Ээсти» царил в обществе. Лаура, старшая сестра бабушки, которая училась в Тартуском университете, приносила домой полные чувств и страсти, очень смелые для своего времени, стихи Марие Ундер.
Зимой на пруду Ботанического сада заливался каток, где играл духовой оркестр, целыми семьями катались на коньках. У всех детей были коньки, изготовленные их отцом Хендриком. И теперь в деревне около нового дома зимой тоже заливался каток. Дядя Леонард, едва достигший двадцати лет и успевший повоевать в Освободительную войну, с удовольствием переехал в сельскую местность. Он получил хорошее экономическое образование в коммерческой гимназии и теперь хотел заниматься сельским хозяйством. В Тарту осталась только Лаура.
У моего дедушки по отцу, Эльмара, вернувшегося с Освободительной войны, было два брата, одного из них, Йоханнеса, из деревни Эриквере под Паламузе, отправили учиться в Тарту в гимназию Треффнера. Второй, Аугуст, получил экономическое образование и вскоре стал одним из первых банковских руководителей независимой Эстонской Республики – он заведовал банком в небольшом городке Тюри. Эльмар должен был оставаться хозяином хутора, хотя тоже хотел учиться в Тарту. У родителей Эльмара на селе все шло хорошо. Хозяйство, в котором производилось молоко, мясо и зерно, было выкуплено у немецкого помещика барона фон Эттингена в середине XIX века за 600 золотых рублей. Помещик потребовал, чтобы семья поменяла свою польскую фамилию, таким образом, из Вольски она стала Паю. Новая фамилия была взята по названию хутора. Одна линия рода все-таки оставила за собой фамилию Вольски (Вольска). Родившийся в Паламузе писатель Оскар Лутс в 1912 году написал роман «Весна», рассказывающий о школьной жизни в конце XIX века. Прототипом Визака, одного из персонажей романа, является Густав Вольска, интеллигентный и любопытный мальчишка.
Мой прадед Хендрик хорошо знал жившего в Тарту писателя Лутса, в своих произведениях Лутс упоминает и полицейского Мартинсона. В среде литературных критиков Лутс сначала не был популярным, ибо он описывал только жизнь эстонцев. Роман «Весна», изданный писателем за свой счет и на банковский кредит, стал очень популярным народным романом. Брат моего дедушки Йоханнес Паю, ученик гимназии Треффнера, избранный председателем ученического совета, стал одним из организаторов школьной театральной жизни. Лутс был первым писателем, спектакли которого вошли в репертуар школьного театра. Показывали их и в Паламузе. Позднее, в советское время, Йоханнес вел переписку с другим прототипом романа, с живущей в Австралии Адеэле Пяртельпоэг. Тогда же, в 1950-х годах, Йоханнес стал заниматься вопросом создания в Паламузе школьного музея, в противном случае здание школы, где происходят события романа «Весна», было бы разрушено. В советское время не было принято, чтобы простой гражданин проявлял инициативу, тогда все делалось по партийным и чиновничьим указаниям. Йоханнес, выросший и получивший образование в другое время, базируясь на ценностях свободного человека, верил, что при желании человек и в одиночку может совершить большое дело, и написал письмо в Центральный Комитет Коммунистической партии, в котором объяснял партийным чиновникам важность создания музея.
Сам он не был членом Коммунистической партии, наоборот, после войны он скрывался и несколько раз менял место жительства, чтобы его не сослали вместе с женой и дочерью в Сибирь. Хорошо помню те дни, когда Йоханнес приезжал из Тарту к нам в деревню и они вместе с моим отцом обсуждали вопросы создания музея. Язык, используемый братом моего отца, отличался от того, который был принят в советское время. Музей, по его словам, должен был стать местом воспитания национальной гордости. Музей был создан, и все собранные Йоханнесом исторические документы и материалы со временем стали экспонатами музея. Коммунистическая партия некоторое время преследовала брата моего отца, чтоб он не думал много о себе, и поставила во главе музея подходящего руководителя. Благодаря музею Паламузе превратился в важный культурный центр. Йоханнес же стал писать письма на киностудию «Таллинфильм» о том, что надо бы сделать по роману «Весна» и фильм. Такие письма он посылал неоднакратно, у него имелся и сценарий фильма, написанный Оскаром Лутсом. Теодор Лутс, брат Оскара, в эстонское время был известным кинорежиссером, но в советское время он жил за границей. Наконец, «Таллинфильм» очнулся, кинорежиссером фильма стал Арво Крууземент, взявший Йоханнеса консультантом. Таким образом, было воссоздано время, названное кинокритиком Яаном Руусом «светлым детством эстонского народа». «Весна» остается одним из самых популярных фильмов в Эстонии. Происходящее на экране совершенно отличалось от советской жизни, там было рождество, церковный звонарь, добрый школьный учитель и злой пастор, требующий порядка. В этом фильме люди еще держались друг за друга. Появление такого фильма в период строгой цензуры и русификации было большим чудом.
Помню, как Йоханнес повторял моему отцу, что если мы хотим сохранить эстонский дух, то должны уметь помнить. Поведение брата моего отца в советское время было каким-то особенно исключительным. Он был «интеллигентом эстонского периода», как у нас говорили в семье.
04 В эстонском варианте „Moskva eriline” (Московская особая) произносилось как „Moskva herilane” (herilane по-эстонски «оса»).
VII
Эстонская независимость для меня – это мой дядя, брат отца Йоханнес Паю, который в советское время работал бухгалтером и в свободное время занимался краеведением. Своей интеллигентностью он вызывал у меня восхищение. Тем самым, на меня оказали влияние не только кошмары матери о трудовых лагерях, но и намеки на то, что было до террора. Когда я теперь еду в Паламузе и посещаю школьный музей, один из популярнейших в мире, – чувствую, что это и частица моей личной истории, так же, как и фильм «Весна». С этими двумя событиями связаны чувства – тем самым, и самочувствие.
На стене музея висит фотография духового оркестра, на заднем плане стоит мой дедушка Эльмар. По чистой случайности этот снимок сохранился в советское время. Дедушка обучал игре на инструментах многих местных молодых людей. То, что в деревне имелся духовой оркестр, говорило о том, что деревня зажиточная, что люди могли приобрести дорогие инструменты. Люди не были апатичными, советская система еще не успела их наказать. На фоне ландшафта еще не было руин зданий, разрушенных домов, проходя мимо которых люди отводили взор в другую сторону, и на вопрос, чей это дом, цинично усмехались. Такая ситуация мне запомнилась на одной школьной экскурсии.
Все то, что я когда-то слышала о своем прадеде (по отцу) Хендрике Мартинсоне (например, о катании на коньках и на лодке на реке Эмайыги), рассказывала мне моя бабушка. Из ее уст узнала и о том, что один из его предков прибыл в Эстонию вместе со шведским королем Карлом XII, воевавшим с российским императором Петром I. Некоторые раненые шведские солдаты и служащие, бывшие вместе с королем, после поражения остались в Эстонии.
К сожалению, у меня не было времени, чтобы подробно изучить историю своей родословной. В советское время делать это было невозможно, так как в архивы мог попасть только лояльный системе человек, работник КГБ или член коммунистической партии и только по специальным пропускам.
Шведский период (1561–1721) был по душе эстонцам, так как король Густав II Адольф основал в 1630 году в Тарту гимназию, где в числе прочих изучался эстонский язык и куда принимались дети крестьян. В следующем году такая же школа была открыта в Таллинне. По постановлению Густава II Адольфа, в 1632 году Тартуская гимназия была преобразована в университет. Юридическая система стала считаться и с правами крестьян. Помощь можно было получить от местных государственных служащих, суда и даже от короля.
Историк Ээро Медияйнен пишет, что когда 7 сентября (25 августа) 1917 года в Таллинне впервые стали обсуждать перспективы внешней политики, вопросы ориентации независимой Эстонии, то самой реальной (или скорее самой желанной) казалась тогда федерация со скандинавскими странами. С одной стороны, в основе этой идеи стояло интенсивное сближение финской и эстонской политической и духовной элит на рубеже XIX-XX вв. и уверенность в том, что в ближайшее время Финляндия обязательно достигнет независимости. С другой стороны, это была и память «о добром шведском времени». Вместе с формированием национального исторического сознания, история все больше стала влиять и на политику. В-третьих, свое воздействие оказывали и те идеи, которые обсуждали прибалтийские политики в военные годы в Стокгольме и других европейских странах. Претворение идеи, однако, казалось еще далеким. Гораздо актуальнее были будущие отношения Эстонии с Россией и Германией.
* * *
В один из дней 2004 года мой отец сообщил, что у него теперь чувство, будто вернулось эстонское время. Воспоминания о прошлом были обусловлены знакомой когда-то ситуацией, когда мой сын, с учебником в руках, изучал французский язык. Французская речь из уст близкого человека – это он слышал в детстве, когда бывал в гостях у деда Хендрика. Зимой, когда на хуторе было мало работы, дед брал с полки книги на французском языке (в основном связанные с естествознанием) и пытался пробудить в детях интерес к происходящему в мире. Это были приятные моменты, это был зимний ритуал. Летний ритуал был связан с заготовкой сена. Закончив уборку сена, дедушка играл на каннеле или губной гармонике, благословляя тем самым конец сенокоса. За зиму успевали прочитать много книг, а за лето завершить много работ. Через моего сына отец нашел одну потерянную социальную связь – свое детство и своего деда.
Мой прадед Хендрик и его жена Юлие были репрессированы в марте 1948 года, и в том же году в канун Рождества прадед умер на чужбине от болезни, вызванной голодом. Моя слепая прабабушка умерла, когда ее затолкали в грузовик или запихнули в вагон для скота. Ее тело охранники бросили в один из ручьев рядом с дорогой где-то в России. Эта история, связанная с жестокой смертью, до сих пор была запретной темой для моего отца. Говорить о ближних было слишком больно.
Французский историк морали Франсуа Досс (François Dosse) пишет: «Это предоставляемое памятью маленькое чудо узнавания, наступающее в какой-то момент, к сожалению, недостижимо для историка. Знания историка всегда опосредованны и основываются на документах, и потому он не может констатировать, что якобы смог достичь того «маленького счастья». Вследствие этого историческое исследование остается вечно открытым и безграничным, и цель его – постижение того, чего уже нет».
СВОЯ ПРАВДА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ
Период Эстонской Республики (1918–1940) отражается во многих проявлениях современности – как через толстое потускневшее стекло. Эстония была уничтоженным государством. Сегодня, будучи вновь самостоятельной, она должна срочно проанализировать все свои исторические фазы.
Память, связанную с независимостью Эстонии, советская пропаганда пыталась сформировать согласно своим представлениям. Теми же методами, как это делалось в 1938 году в Советской России, когда впервые была издана «История Коммунистической партии». Хороший обзор методов советской пропаганды имеется в книге бывшего высшего должностного лица и дипломата Виктора Кравченко «Я избрал свободу». Кравченко попросил в США политического убежища, но КГБ нашел его и уничтожил. Кравченко свидетельствует в своей книге, что компартия создала новую историю, состоящую из сфабрикованных документов, которые вряд ли где-то опубликованы. Без стыда и безо всякого оправдания была заново переписана позднейшая полувековая история России. При этом фальсифицировались не только отдельные факты, но получали новое объяснение и некоторые события. История была сознательно перевернута с ног на голову, были вычеркнуты события и придуманы новые факты. Ближайшее прошлое – свежее еще в памяти миллионов людей – было искажено таким образом, чтобы оно подходило к кровавым судебным процессам и сопровождавшей их пропаганде. Это была наглая, циничная и сознательная ложь. Искажалась или полностью вычеркивалась деятельность выдающихся личностей. Для других сочинялись новые главы. Лев Троцкий, стоявший у истоков Красной армии, был представлен как агент капиталистов, предавший свою родину. В этих сочинениях Сталин оказался единственным вождем России до революции и позднее единственным соратником Ленина. Все книги, статьи и документы, противоречащие этой красивой фантазии, были уничтожены по всей России. Мало того – были устранены и ненужные свидетели.
Один из создателей новой истории, заведующий Институтом Маркса – Энгельса – Ленина, профессор Зорин попал в опалу, когда он осмелился писать, что выражение «диктатура пролетариата» совпадает с выражением «диктатура партии». Он ретиво занимался поиском нужных цитат и документов, а также подделывал их, чтобы поддерживать сталинское политическое направление. Но, наконец, пришел момент, когда профессор, обычно такой уступчивый, отказался от сотрудничества. И тогда в один из зимних ночей перед шикарной квартирой Зорина остановилась машина НКВД и увезла профессора. Были выброшены с квартиры его жена и дети, они остались на улице. НКВД забрал все книги, документы, рукописи и заметки профессора. Были устранены и другие сотрудники института, хорошо знавшие «Краткий курс истории ВКП(б)» и действительный ход событий. Был арестован заведующий агитпропотделом ЦК ВКП(б) Стецкий. Были устранены тысячи историков и литераторов. Тем самым был открыт путь для безграничной фальсификации. Новая история стала возможной.
Кравченко пишет, что для того чтобы еще больше унизить людей, которые верили в идею коммунизма, изучение нового, фальсифицированного «Краткого курса истории ВКП(б)» стало принудительным. Лекции читались тогда регулярно каждый вечер, и лекторы приезжали даже из Свердловска. «Большинство из нас кипело от ненависти. Нас унижали». Но и большая ложь может обрести корни, если ее все время повторять.
ВЛИЯНИЕ ПРОПАГАНДИСТОВ КГБ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
История в Советском Союзе всегда была искаженной. Благодаря лжи гарантировалось пребывание у власти, ибо – если довольно долго обманывать, то ложь превращается в правду. Это было девизом советской пропаганды. Целью изменения нарратива было заставить людей сомневаться в себе и признать себя виновными.
Потому особая ответственность лежит на тех, кто должен упорядочить прошлое Эстонии. Память является объектом социальной истории: изучается то, чего уже нет, но влияние которого по-прежнему ощущается. Особое внимание следует обращать на белые пятна, оставшиеся в рассказах, и на умышленно-ложную интерпретацию. В ходе начавшейся в1940 году оккупации картина мира эстонцев была разрушена, поэтому в качестве специалистов мы выдвигаем иногда тех людей, чья умышленная ложь свидетельствует об их некомпетентности.
В 1990 году, за год до восстановления независимости Эстонии, один из видных деятелей КГБ Андрус Роолахт, который в 1930-х годах работал также в отделе пропаганды правительства Эстонской Республики, опубликовал книгу «Так это было … Хроника одной эпохи, преданной забвению». Порой и сегодня иной местный или зарубежный историк цитирует эту книгу, считая Роолахта исследователем религии и литературы, хорошо знающим период независимости Эстонии.
Из написанного Роолахтом создается впечатление, что период первой республики был полон интриг и козней. Эстонская Республика использовала для своей пропаганды манипулирующую массовую психологию, и, вообще, это было неудавшееся общество. К сожалению, Роолахт не пишет о своей работе в советском КГБ, где он получал зарплату за клевету на других людей. Разве можно доверять ему?! Деятельность КГБ, советского органа безопасности, в самостоятельной Эстонии осуждена.
В Национальном архиве Эстонии, где сортировались книги библиотеки КГБ, несколько лет назад я нашла три книги, на которых стояла пометка «секретно» или «совершенно секретно» – в них рассматривалась психология человека. Даже психология в Советском Союзе была превращена в средство манипулирования людьми. Эти учебники предназначались для избранных, которые должны были разоблачать и даже убивать тех, кто имел враждебные мысли против советской власти. Подозревали всех.
В учебниках давалось точное описание того, каким является тип людей, избираемых КГБ для работы, как из них создаются агенты, контролирующие жизнь других. В книгах объяснялось, что человек, который выбирается для работы агентом, должен обладать определенными психологическими чертами. По характеру он должен быть хорошим собеседником и хорошим актером. Если он до этого был неуверенным в себе, то теперь КГБ формировал из него позитивного героя, приступающего к исполнению важных заданий среди врага – потенциальными же врагами являлись все. Агенту дается две роли: открытая и тайная. Когда человек является врачом, то это его открытая роль, которую можно легко подогнать под секретную роль, или роль агента. Если, например, надо было разузнать что-то из биографии человека, то врач вызывал его на медосмотр, и в ходе общения, в числе прочего, он получал от него нужные для КГБ сведения. В одном месте даже прямо писалось, что такая роль требует переформирования психики и что не каждый готов делать такую работу. Каким образом агент маскируется для своей работы? Ему можно даже дать новую идентичность, вплоть до национальности, если он работает за рубежом. Для агента подыскивается новая биография, легенда, а также одежда, вещи, предметы домашнего обихода и т.п., помогающие вжиться в новую роль. Одним словом, КГБ предоставляет человеку новую идентичность.
Книга Роолахта «Так это было …», все еще оказывает влияние на мышление многих людей, берущих слово на тему прошлого Эстонии. Это одно из тех произведений, которые в модернизирующемся и восстанавливающем идентичность обществе провоцируют настроения
суицида, ненависть и другие патологические смысловые конструкции
типа «все политики – подлецы и негодяи», или «не стоит гордиться независимостью Эстонии». Хейно Ноор как-то выразился, что до тех пор, пока не попросит прощения хотя бы один человек, исполнявший эту грязную работу, мы не можем считать общество здоровым.
КТО НАПИШЕТ ПРОШЛОЕ ПО-НОВОМУ?
Согласно исследованию Натали Грант Рэга (Natalie Grant Wraga) (родилась в Таллинне, бежала от большевистской революции и работала позднее в США), исследовавшей механизмы советской системы фальсификации, в дезинформации лживым может быть только одно слово, но его распознавание требует широкого кругозора и эрудиции.
Я бы не стала писать об Андрусе Роолахте, если бы в 2002 году не вышла работа финского историка и тогдашнего заведующего Институтом Финляндии Мартти Туртола (Martti Turtola) о первом президенте Эстонской Республики Константине Пятсе, где в качестве источника он использует книгу Андруса Роолахта «Так это было …». Туртола упоминает, что книга Роолахта является субъективной, но он не объясняет того, кем является автор, не говоря уже о том, что в годы советской оккупации Роолахт исполнял задания КГБ. Работу Роолахта в качестве источника без особой критики использует и защитивший докторскую диссертацию в Финляндии Магнус Ильмъярв, автор книги «Молчаливое подчинение. Формирование внешнеполитической ориентации Эстонии, Латвии и Литвы и потеря независимости. С середины 1920-х годов до аннексии». Частично на труде Ильмъярва основывается и работа Туртола.
Труды Роолахта, искажающие действительное положение вещей, причинили многим боль, в том числе шведской журналистке Маарье Талгре, выходцу из семьи беженцев. В 1944 году, в конце немецкой оккупации, отец Маарьи Лео Талгре (известный деятель сопротивления как против немецкой, так советской оккупаций, борец за восстановление независимости Эстонии) посадил своих жену и приемных родителей на лодку, уходящую из Таллинна в Швецию. В своей книге Маарья пишет: «Я родилась в Швеции, но зачата была в Эстонии».
Лодка, где сидела мать Маарьи, избежала сталинских и гитлеровских бомб и не утонула под тяжестью своего груза, как это случилось со многими лодками беженцев. Отец Маарьи умер в Эстонии, долгое время Маарья о нем ничего не знала. В 1968 году КГБ и газета „Kodumaa” позаботились о том, чтоб создать из отца Маарьи Лео Талгре портрет фашиста, охранника концентрационного лагеря и бабника. Автором статьи был Андрус Роолахт, писавший под разными псевдонимами. КГБ послал эти газеты в Швецию, и они оказали на Маарью настолько глубокое впечатление, что она заболела. В Швеции было много радикалов, попавшихся на удочку московской пропаганды и называвших прибалтов фашистами. Историю своего отца Маарья начала исследовать в конце 1980-х годов, тогда, когда Эстония сделала первые шаги к восстановлению своей независимости. Первой задачей Маарьи было найти человека, писавшего статьи об ее отце. Наконец, когда ей удалось поговорить с Андрусом Роолахтом по телефону, тот безо всяких угрызений совести сказал: «Но тогда так и писали».
Маарья написала две книги: «Лео – сопротивление до смерти» („Leo – vastupanu surmani”, 1992; „Leo, ett estnisk öde”, 1990) и «Дочь Лео» („Leo tütar”, 2004; „Leos totter”, 2003). На самом деле носивший немецкий военный мундир Лео боролся как против нацистской Германии, так и против Советской России. Он рисковал, будучи шпионом в тылу немцев. Лео воспитывали приемные родители, его приемная мать была еврейкой, которая пережила немецкую оккупацию в Таллинне. О бдительности органов КГБ говорит даже то, что фотография Лео Талгре, расстрелянного советскими органами, оказалась подделкой. Подделкой оказалась и запись в архивном документе, утверждающая, что Лео умер 17 декабря 1944 года. Свидетельство же о его смерти выдано только 27 февраля 1945 года – в тот самый день, когда в Сёдерхамнской больнице в Швеции родилась Маарья. Маарья пишет: «НКВД убил моего отца, в том же духе продолжал и КГБ, который пытался убить его честь».
Первая книга Маарьи была очень хорошо принята в Швеции. После издания книги шведы сказали Маарье, что эта книга помогла им понять сложную историю Эстонии. Министерство иностранных дел Швеции распространило книгу «Лео – сопротивление до смерти» среди дипломатов, работающих в Восточной Европе. Ее читали и все министры, так как в течение полувека Эстонии не существовало на карте.
Писательница Вийви Луйк несколько лет назад отправила мне эссе, в котором она писала:
«Пятьдесят лет, эта одна историческая минута оккупации Советским Союзом, сделали из Эстонии чужую, непонятную страну и для ближайших соседей – Финляндии и Швеции. Одна-единственная оккупация исключила Эстонию из числа морских скандинавских стран, вытеснила далеко на восток, куда-то в сторону Белоруссии. Так как Эстония долгое время была вне Европы, всем другим было известно лишь то, что с ней произошло что-то постыдное, что с ней какое-то несчастье. Так же, как и со всеми Прибалтийскими странами, у которых, считают, один язык и одна культура, не зная точно, какой язык это может быть. Кто еще помнит о том, что Таллинн был «родственником» Любека, и что шпиль церкви Олевисте был самым высоким средневековым строением, и что Эстония никогда не принадлежала культурному пространству России, а скорее Германии.
Кто ж еще помнит, что случилось с этими балтийскими республиками! Что-то с русскими! Глядя издалека, эти пятьдесят лет оккупации не имеют никакого значения. Пятьдесят лет, одна историческая минута, стерла из памяти других европейских народов и самого эстонского народа многое, что больше невозможно восстановить. Мы живем в той Европе, которая находится для нас на расстоянии одной минуты от прошлого».
Главной задачей дезинформации в советское время было ослабление позиции противников и уничтожение вымышленных или настоящих врагов, и вообще инакомыслящих, «чуждых элементов» для системы. В Эстонии долгое время не было возможности для гуманного, правового подхода к оценке своей истории, история была ничьей землей. Советский террор разрушил все преграды, стоящие перед насилием и грубостью, сровнял с землей идею государственности. За период новой истории мы еще не успели исследовать свое прошлое с социальной точки зрения и истории морали. И это тоже отторгнутая память.
В Нарва-Йыэсуу летнее кафе построено прямо на пляже
ВСПОМИНАЕТ ЭРИКА НИВАНКА: ПРОБЛЕМЫ И УСПЕХИ СТРОИТЕЛЬСТВА ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА
Меня интересует эстонское общество, в котором родились мои родители. Читая статьи и беседуя с людьми, которые жили в то время и еще живы сейчас, я узнала, что в Эстонской Республике большое внимание уделялось социальной политике. Об этом можно прочитать в составленной на основе домашнего архива и магнитофонных записей книге Эрики Ниванки (в то время Вийрсалу) «На двух берегах Финского залива» („Soome lahe kahel kaldal”, 2002).
Несколько лет назад дочери Эрики, Эви и Леэна, предоставили в мое распоряжение домашний архив своей матери. После окончания Тартуского университета Эрика Ниванка стала первой женщиной диктором Эстонского радио, но потом ее пригласили секретарем по культуре в Государственное управление пропаганды при правительстве Эстонской Республики (сегодня работе этого управления соответствует деятельность имеющихся при правительстве отделов прессы и культуры). Из книги Ниванки можно узнать о совершенно другой деятельности Управления пропаганды, хотя это мнение и представляется субъективным. В Советской Эстонии Ниванка не имела бы возможности высказаться, как, впрочем, и в Финляндии периода холодной войны, когда КГБ и его помощники из финнов следили за всем тем, что писалось об Эстонии. Вскоре после войны из библиотек, магазинов и школ Финляндии были конфискованы сотни «признанных подозрительными» книг. Многие из них были посвящены Прибалтике, часть из них была написана эстонцами. В 2000 году эту тему исследовала Кай Экхольм в своей диссертации «Запрещенные книги. Устранение книг из общественных библиотек в 1944–1946 гг.». Работая в Управлении пропаганды времен Эстонской Республики, Ниванка стояла у истоков создания школ социальной работы, а также преподавала в них. Ее воспоминания – это частица того воодушевления, с которым строили свое государство.
У меня было полно работы. Я входила в Центральный совет женской организации «Найскодукайтсе» и принимала участие в работе правления Союза эстонских женщин (Eesti Naisliit). В 1934 году мы пришли к мысли основать в Эстонии Институт домоводства и социальной работы. Даже послали людей в Германию, чтоб учиться социальной работе. Учебное заведение было создано, в него пришли девушки, закончившие гимназию. /---/ В заведении было два направления: социальная работа и диетика. Позднее оформилось и третье направление – это была работа с молодежью. Желающих поступить было очень много, и выпускники сразу находили себе работу, они были у нас нарасхват. Больницы брали себе диетологов, волости и города – социальных работников. Это означало наличие хороших мест работы для женщин. /---/ Вместе с новым порядком, после русской оккупации, заведение было ликвидировано. Я не знаю, что появилось вместо нее, но нахожу, что она была бы полезной и в будущем. Это были действительно образованные молодые люди, которые после окончания школы могли приступить к работе именно в тех областях, которые важны в повседневной жизни. Кроме того, там учили выступать, произносить речи и вообще внушали чувство уверенности в себе.
Управление пропаганды было создано в тот период, когда в Эстонии начинался период авторитаризма, в целях сглаживания общественных противоречий. Разразившийся в 1929 году мировой экономический кризис и сопутствующий ему рост радикального движения дестабилизировали либеральную политическую систему Эстонии. Политического опыта у Эстонии было еще мало. Эстония, считавшая себя демократической страной, установила либеральный порядок, но создание исполнительной власти оставалось без достаточного внимания. Подчиненный парламенту премьер-министр Эстонии (государственный старейшина) одновременно являлся и гарантом государственного порядка. Президента не было. В нормальные времена такое устройство оправдывало себя вполне, но в условиях, когда весь мир был охвачен экономическим кризисом (в том числе и Эстония, но не в таких масштабах, как того опасались), народ стал требовать сильной исполнительной власти. К власти рвалось новое антипарламентское политическое движение – Эстонский центральный союз участников Освободительной войны, названный в народе «вапсами» (причем руководители этой организации не участвовали в Освободительной войне), – выступающее за усиление центральной власти.
Умелые демагоги, стоящие на позициях авторитаризма, выражали недовольство Конституцией. Тем самым, на референдуме 1933 года удалось протолкнуть новый законопроект, который по фразеологии был демократическим, но предусматривал возможность тоталитарных изменений. Под влиянием социал-демократических сил, государственный старейшина Константин Пятс использовал свое право, основывающееся на Конституции, и прекратил деятельность руководителей правых радикалов, планирующих захват власти. Пятс объявил в стране чрезвычайное положение. Так начался в Эстонии период тоталитаризма, продолжавшийся четыре года, стабилизировать общество должна была социально-культурная политика.
Организации «вапсов» закрыли, 400 ее руководителей арестовали и предали суду. Все политические собрания и шествия были запрещены. Во главе оппозиции стояли Яан Тыниссон и газета «Постимеэс». Центром оппозиции оставался Тарту.
В 1937 году было вновь созвано Национальное собрание (Rahvuskogu), выработавшее третью Конституцию Эстонской Республики. Новая Конституция вступила в силу 1 января 1938 года. Согласно Конституции, государственным старейшиной становился президент. Рийгикогу (Riigikogu) стало двухпалатным (Государственное представительное собрание – Riigivolikogu из 80 делегатов и Государственный совет – Riiginõukogu из 40 членов). В апреле 1938 году президентом был избран единственный кандидат Константин Пятс. Премьер-министром стал Каарел Ээнпалу. В 1939–1940 гг. премьер-министром был Юри Улуотс.
В годы Эстонской Республики была основана Больничная касса, которая постоянно развивалась. Свою деятельность начали и профсоюзные объединения, характерные для западной демократии. К сожалению, в новой Эстонии не достигла прежнего уровня система профсоюзов. Советское время оставило в наследство свои предрассудки о профсоюзах. В Советском Союзе профсоюзы были удобным рабочим инструментом советской номенклатуры, в настоящее время у людей еще недостаточно опыта для того, чтобы профсоюзы начали бы защищать их права. В годы Эстонской Республики были созданы и многочисленные профессиональные союзы (рабочих, учителей, врачей и т.п.), которые должны были разрешать трудовые споры. Была создана специальная комиссия для предупреждения трудовых конфликтов. В 1930-х годах, когда праворадикальные политические силы стали агрессивно пропагандировать свои взгляды, активизировалась и работа по социальному обеспечению. Народ призвали к гражданскому миру.
В 1930-х годах было основано Тюремное попечительское обще-ство, члены которого посещали заключенных и заботились о том, чтобы после освобождения они нашли себе работу и жилье. Одним из активных деятелей этого Общества была учительница русского языка Лийди Махони.
Ниванка вспоминает, что родственники Лийди иногда были очень недовольны тем, что та устраивала освободившихся заключенных к своим родственникам, и иногда бывшие заключенные забирали все, что попадало под руку, и скрывались. А идея была хорошая. Кроме того, заключенным хотя бы раз в месяц предоставлялась возможность посещать свою семью. Находясь в тюрьме, можно было учиться и сдавать экзамены в Тартуском университете. Например, эту возможность использовали политзаключенные, университет окончили и «вапсы», чья учеба в университете ко времени ареста оставалась незаконченной. Заключенный мог посещать даже театры и концерты, конечно, определенное количество раз и не каждый день, и при нем всегда находился охранник в штатском.
Ниванка пишет, что у такой прогрессивной тюремной политики была и отрицательная сторона, слишком незначительными бывали иногда и наказания. Так, один нотариус, проживавший в районе Нымме, злоупотреблял своими должностными обязанностями и обманул многих людей, выманив большие суммы денег. Его посадили, но в скором времени его заметили в ныммеском поезде – такое «пребывание в отпуске» возмутило многих. Система, существовавшая в 1930-х годах в эстонских тюрьмах и местах заключений, была гуманной и человечной: «Теперь это кажется гротескным мы все знаем, как Сталин трактовал понятие тюрьмы. Это была совершенно другая крайность».
В годы Эстонской Республики в таллиннской Батарейной тюрьме были открыты небольшие мастерские, где работали заключенные. Целью было создание в тюрьме маленькой модели идеального общества, чтобы помочь заключенным вернуться к нормальной жизни. Эстонские коммунисты даже издавали там свою газету.
Управление пропаганды, где начала свою работу Эрика Ниванка, в Эстонии было открытым учреждением, и все знали, что то или иное мероприятие организовано этим Управлением. Оно не было местом тайных интриг и скрываемых должностей, где работали таинственные люди. У Эстонского государственного управления пропаганды была другая цель: через культурную мотивацию способствовать закреплению традиций, тем самым укрепляя гражданское общество.
В отличие от работы на радио, где женщины получали меньшую зарплату, нежели мужчины, в Управлении пропаганды царило равноправие. По воспоминаниям Ниванки, премьер-министр Каарел Ээнпалу и особенно министр пропаганды Антс Ойдерма, некоторое время являвшийся начальником Ниванки, ценили своих мудрых жен, и это отношение передавалась и остальным. Ниванка проработала на Тоомпеа более четырех лет. Она стала инициатором многих начинаний, ее труд ценили и за него платили на тех же принципах, что и мужчинам.
Отдел культуры Управления пропаганды в основном занимался такими мероприятиями, которые охватывали всю страну. Велось сотрудничество с волостными старейшинами и их заместителями, а также с разными обществами и организациями.
Первое поручение, которое мне дали, было проведение Дня матери. Раньше организацией этого дня занимался Женский союз трезвости, его отмечали в основном в школах, да и то не везде. Теперь же хотели, чтоб он превратился во всенародный праздник, и потому в Эстонии все больше делалось для того, чтобы в почете была домохозяйка и понятие дома. /---/ День матери мы провели таким образом, что он стал национальным праздником. /---/ Я отправила докладчиков, распространила также образцы текстов докладов. Вообще, наши отношения с журналистами и обществом были таковы, что Управление пропаганды не было каким-то распорядительным органом, мы могли только просить.
Управление пропаганды и работавший там поэт Хенрик Виснапуу стояли также у истоков проведения Года книги. Начало этой традиции было положено 23 февраля 1935 года, когда исполнилось 400 лет со времени напечатания катехизиса Ванрадта и Коля. В советское время эта традиция прервалась и была восстановлена по инициативе президента Леннарта Мери. В проведении Года книги приняли участие и многие эстонские писатели.05
СВОЕ И ОБЩЕЕ
Работая над документальным фильмом «Непрошенные воспоминания», я много работала в Эстонском киноархиве. Я просмотрела множество фильмов 1939 года, запрещенных в советское время. Кажется, создатели фильмов 1939 года инстинктивно чувствовали, что эстонцам не спастись от войны, что впереди ожидает что-то страшное. Иначе зачем они так тщательно хотели запечатлеть это лето 1939 года. Может быть, для того, чтобы это время перед насилием и террором оставалось в памяти счастливым.
Смотрю кинокадры. Красивые дома, еще не превращенные в руины, семьи занимаются повседневными делами. Они еще не могут предчувствовать, что через пару лет многих ожидает дорога в Сибирь и смерть. Читаю описание Эрики Ниванки.
Была одна кампания, проведенная нашим Управлением пропаганды, акция украшения своих домов. Эта означало, что красились дома, сажались деревья и закладывались сады. Это акция была чем-то символическим, это был как будто знак того, что мы со всеми трудностями справились и теперь украшаем свои дома. Это было последним мероприятием, проведенным нами. После того как парламент собрался вновь Управление пропаганды было закрыто.
После оккупации Эстонии советская пропаганда объявила крестьян кулаками, нацистами и предателями отчизны. Изучаю исторические источники. К 1939 году, последнему году независимости Эстонии, зарплата эстонцев выросла, потребительская способность была высока. Так, в 1939 году за свою зарплату рабочий мог купить на 97% больше товара, чем это было в царской России в 1913 году. Потребительская способность рабочих в Эстонии была на 200% выше, чем в Советском Союзе, и на 20–25% ниже, чем в Швеции.
В Эстонии в это время было 70 000 владельцев хуторов. Земельная реформа создала новые основы для системы сельскохозяйственного производства. Исполнилась давнишняя мечта эстонских крестьян получить землю, стать хозяином хутора. По земельной реформе, принятой Учредительным собранием 10 октября 1919 года, было национализировано 2,346 миллиона га земли у крупных помещиков. Эстонское сельское хозяйство представляло теперь систему малых крестьянских хозяйств. На месте старых помещичьих угодий возникли новые хутора. До земельной реформы в Эстонии было 52 000 хуторов, теперь же их стало еще больше. Успешно развивалось животноводство. В конце 1930-х годов эстонский крестьянин получал около 50% своих доходов от продажи молока. Молоко перерабатывали, производили, прежде всего, масло, которое, как яйца и говядину, экспортировали в основном в Англию и Германию.
Из кинокадров видно, что в период Эстонской Республики быстро росло количество молочных и потребительских кооперативов. К концу периода независимости при Центральном объединении эстонских потребительских обществ имелись табачная фабрика, завод по изготовлению сельскохозяйственных инструментов и машин, а также консервные фабрики.
Просмотрела в Киноархиве кадры о школах домоводства. В период независимости пища была богатой и разнообразной, в это время заметно выросло и потребление всевозможных овощей. Школы домоводства и курсы способствовали распространению кулинарного искусства.
Развивались текстильное и бумажное производства. В Кехра была построена совершенно новая целлюлозно-бумажная фабрика, вокруг которой располагались дома рабочих – гордость республики, которую показывали иностранцам. Вообще, в это время строили много, и именно в деревне, особенно школ и общественных зданий.
До 1939 года в маленькой республике властвовал оптимизм. Почетное место на комодах занимали фотоальбомы, еще не началось сжигание книг, еще не помещали за инакомыслие в психиатрические больницы. Люди еще умели считаться с другими. Они еще не успели испытать на себе безжалостного эгоизма, еще не знали, какой ценой придется платить за жизнь.
ДУХОВНЫЙ БАГАЖ ВЫЖИВШИХ
Советское время установило свои нормы и внедрило новые привычки для оставшихся в живых. Для моей мамы мифы прошлого стали защитной силой, они помогали ей справляться с жизнью. Когда я искала старые кинодокументы для своего фильма, консультант Архива кино- и фотодокументов Пеару Трамберг сказал мне однажды, что кто-то мог бы провести социологическое исследование о том, что содержали чемоданы, взятые с собой эстонскими беженцами в 1944 году, а также о том, какой духовный багаж имели беженцы, когда они стали воссоздавать свои общины в Швеции, Канаде, США и в других странах. До этого я об этом никогда не задумывалась.
В 2000 году я побывала в Торонто на Днях эстонской культуры, организованных беженцами-эстонцами (ESTO). Начало этой традиции было заложено ими еще в годы холодной войны. Я была удивлена работой хорошо организованных архивов, деятельностью культурно-просветительских обществ – издательств, театров, хоров и т.п. Покидая свою родину на небольших лодочках или больших кораблях, порой под градом бомб, эти люди тащили с собой художественную литературу, энциклопедии, личные архивы и т.д. Благодаря беженцам, сохранилось что-то, ибо в советское время было уничтожено в Эстонии 30 миллионов книг.
Я сидела на берегу озера Онтарио в Торонто и вместе с празднующими наблюдала за фейерверком. Потомки беженцев – все хорошо образованные люди. Благодаря активности канадских эстонцев, – они собирали деньги и использовали разные возможности, – в университете в Торонто была открыта кафедра эстонского языка и культуры. Будучи на чужбине, они старались построить свою жизнь по примеру исчезнувшего эстонского общества. В формировании их культурной идентичности свою роль сыграли и разные просветительские организации Эстонии, ибо в 1930-х годах, благодаря деятельности обществ и других культурно-просветительских учреждений, укрепилось и гражданское общество. Национальные меньшинства Эстонии, например, евреи, ратовали за создание кафедры иврита при Тартуском университете, и это им удалось. Эстонцы-беженцы верили, что подобное возможно в любой западной традиционной культуре. Канадские эстонцы сосуществовали с людьми разной национальности. У них даже имелась общая с латышами церковь. По-моему, подобное взаимопроникновение продолжалось бы и в Эстонской Республике, если бы Советский Союз не нарушил в 1940 году договор о ненападении.
Недавно я спросила у своей тети Хельди, как это возможно, что от нее веет оптимизмом, хотя семья была репрессирована и отправлена в трудовые лагеря, и советская власть конфисковала у них всю собственность и лишила здоровья (моя бабушке при возвращении из ссылки весила 48 кг). Бабушка жила в небольшом домике, перестроенном из бани, где была одна комната и кухня, так как вся их собственность – собственность «бандитской» семьи – была отобрана; и несмотря на то, что бабушка выполняла в России тяжелую работу, она не получала даже пенсию. По бумажкам НКВД она являлась «матерью бандитов». Моя бабушка организовывала у себя во дворе небольшие театральные представления, и все пели. Тетя ответила, что та духовная сила – это наследие мира ценностей времен Эстонской Республики. Что опыт того мирного и счастливого прошлого давал людям силу и после террора. И это было прошлое, о котором приятно вспоминать.
Я воспитывалась в совершенно другом прошлом, в прошлом моей мамы, связанном с трудовыми лагерями, в советском прошлом. В 1939-м же году ничего ужасного еще не успело произойти.
05 В честь Года книги в Эстонии прошло много мероприятий и вышло рекордное количество книг. Была издана новая редакция национального эпоса «Калевипоэг». Вышел сборник «Роль книги в развитии Эстонии» („Raamatu osa Eesti arengus”), посвященный книгоиздательской деятельности. В честь Года книги были присуждены денежные премии 32 писателям, ученым и иллюстраторам.
VIII
В то самое время, когда Эстония создавала свое общество, формировала свою идентичность и Советская Россия – 1 декабря 1924 года планировала покорить Эстонию. К тому времени в СССР стали применяться различные методы насилия.
20 декабря 1917 году в Советской России был создан аппарат безопасности – ЧК, позднее он назывался ГПУ, ОГПУ, НКВД. КГБ. Леонид Млечин, один из популярнейших российских публицистов, в своей книге «КГБ» пишет, что вначале никто в России не смог оценить по достоинству декрет о создании ЧК, но в XX веке эти буквы стали одним из самых знаменитых сокращений. Через 23 года эти буквы повлияли и на судьбу трех Прибалтийских республик, а в 1948 году и на судьбу моей мамы, когда НКВД арестовал ее.
В первые месяцы после революции в России были созданы разные комиссии и комитеты, сеявшие в народе чувство страха. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволю-цией и саботажем, ВЧК (или ЧК) была создана в основном для того, чтоб бороться с чиновниками, которые бойкотировали новую совет-скую власть. Но вскоре по всей стране распространились страшные слухи о «людях в кожаных куртках».
Это были куртки, предназначенные для пилотов, – подарок России от союзников Англии и Франции. Большевики нашли их на военных складах Петрограда. Млечин пишет, что эти кожаные куртки были не совсем удобными, но в них не водилось вшей. Тогда это было важно, так как в России было много вшей, распространявших тиф на фронте и в тылу. Создателем ЧК был Феликс Дзержинский, прозванный русскими по-разному: Палач с козьей бородой в кавалерийской шинели, Кровосос, Садист и др.
Дзержинский провел на каторге 11 лет и лучше других знал, как действует аппарат репрессий, или тогдашняя охранка. Дзержинского считали любителем, но именно он был тем человеком, который стал применять «обработку» арестантов прямо в тюремной камере. Он подсаживал к арестантам агентов, которые допытывались, о чем те промолчали на допросах. Фабрикация политических обвинений основывалась как раз на внедрении агентов и провокаторов в т.н. «вражеские ряды». На самом же деле судебного разбирательства не происходило, для этого не хватало ни времени, ни знаний. Потому от следователей требовались методы, которые гарантировали то, что осужденный признавал себя виновным. По мнению Дзержинского, ЧК не была спецслужбой, или политической милицией. Он считал ее особым органом, имеющим право на уничтожение противника.
СОЗДАНИЕ БЮРО ДЕЗИНФОРМАЦИИ
В январе 1923 года заместитель председателя ГПУ Иосиф Уншлихт сделал предложение организовать специальное бюро дезинформации для осуществления активной разведки. Иосиф Уншлихт был на два года моложе Дзержинского, и его революционная деятельность тоже началась на два года позже. Политбюро одобрило предложение Уншлихта, и по его решению было создано специальное межведомственное бюро дезинформации, в состав которого вошли представители не только ГПУ, но также ЦК РКП(б), Комиссариата иностранных дел, Военно-революционных комитетов и разведуправления штаба Рабоче-крестьянской Красной армии.
Задачей бюро было составление ложных сведений и документов, создающих привлекательную картину внутреннего положения в России. С помощью шпионов эти документы планировалось передавать в руки врагов. Для этого составлялись сообщения и статьи, предлагались разные фиктивные материалы для газет и журналов. Предоставление ложной информации стало частью общей тактики органов безопасности. Агенты насаждались повсеместно, они распространяли ложь и организовывали физическое уничтожение элементов, опасных для советской системы.
В партийных школах коммунистического воспитания преподавали теорию и практику. Интересно проследить, какие предметы входили в учебную программу этих школ. Об этом пишет в своей книге Арво Туоминен «Кремлевские часы. Воспоминания 1933–1939» („Kremlin kellot. Muistelmia vuosilta 1933–1939”). Арво Туоминен являлся номенклатурным финским коммунистом и работал в Москве в Коминтерне.
Коммунистические учебные заведения были разные, но в них изучали в основном одни и те же предметы. Важнейшими школами были Коммунистический университет национальных меньшинств Запада имени Ю. Ю. Мархлевского и Международная ленинская школа. В них преподавали исторический материализм, ленинизм, сталинизм, историю ВКП(б) и профсоюзную деятельность. На практических занятиях изучалась техника проведения собрания и тактика подчинения различных организаций. Туоминен вспоминает, что, наравне с практическим саботированием и подчинением организаций, в качестве основных предметов обучали конспирации и интригам: как вести секретную партийную работу, как вербовать агентов для шпионской работы, как использовать шифры; кроме того, обучали тому, как организовывать забастовки, уличные беспорядки и восстания. Задачей этих школ являлось предоставление знаний о том, как формировать отношения властей, ослаблять руководящие структуры противника и организовывать внутриполитические волнения.
«ПОВЕСИТЬ НЕ МЕНЬШЕ СТА ЗАВЕДОМЫХ КУЛАКОВ»
Тяжко смотреть на отношение Советской России к крестьянам. Мои предки по отцу после Освободительной войны переселились в сельскую местность недалеко от Тарту. Что бы их ожидало, если бы уже в 1918 году Эстония осталась в составе Советской России? Известный профессор-историк из США, выходец из еврейской семьи Ричард Пайпс (Richard Pipes) пишет: «Коммунисты, так же как и марксисты, считали крестьян мелкобуржуазным классом и потому постоянным противником пролетариата. И это несмотря на то, что большая часть рабочих происходила из крестьян. Коммунисты объявили войну крестьянам, чтоб вымогать продукты для Красной армии и городов. Ленин называл кулаком каждого крестьянина, выступавшего против советской власти, кипел от ненависти и призывал к обширным репрессиям».
Пайпс приводит пример из речи Ленина, произнесенной им в августе 1918 года и адресованного служащим Пензенской губернии: «Кулак бешено ненавидит советскую власть и готов передушить, перерезать сотни тысяч рабочих./---/ Кулаки – самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры. /---/ Эти пиявки пили кровь трудящихся, богатея тем больше, чем больше голодал рабочий в городах и на фабриках».
Затем следуют указания Ленина в телеграмме о подавлении кулацкого восстания в Пензенской губернии:
1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц.
2) Опубликовать их имена.
3) Отнять у них весь хлеб.
4) Назначить заложников – согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков.Телеграфируйте получение и исполнение.
Ваш Ленин
P. S. Найдите людей потверже
В 1921 году коммунисты довели до грани голодной смерти 20 российских губерний, всего более миллиона человек. Всего после своего прихода к власти коммунисты уничтожили около 21 миллиона крестьян. В 1932–1933 годах сталинский режим уничтожил в результате искусственно созданного голода 7 млн. украинцев, 2 млн. украинцев было отправлено в лагеря. Красная армия окружила украинские области. У населения были конфискованы все запасы продовольствия и скот. Ежедневно от голода умирало 25 000 украинцев. Каннибализм стал обычным явлением – родители поедали своих детей, или наоборот. Пришедший в неистовство от медленного уничтожения украинских крестьян Лазарь Каганович – Адольф Эйхман Советского Союза – требовал уничтожения 10 000 человек в неделю. Об этом пишет историк Роберт Конквест (Robert Conquest): «Украина представляла собой как бы громадный лагерь смерти, будущий Берген-Бельзен. В этом массовом убийстве было три миллиона детей».
В 1932–1933 гг. в Украине умерло от голода около10 миллионов человек. Установленные советскими властями нормы сдачи зерна оставляли без еды даже детей
Когда Эстония и Советский Союз заключили мирный договор, Ленин выразился, что Россия нуждается в передышке. В 1924 году передышке пришел конец, и нелегальным подразделениям коммунистов, созданным в Эстонии, был дан приказ уничтожить это маленькое демократическое европейское государство.
Из своего школьного учебника истории периода советского времени я читаю, что это уничтожение исходило из реакционной внешней политики, проводимой буржуазным правительством Эстонии против Советской России. По мнению большевиков, враждебным для Советской России был также военный союз, заключенный в 1923 году между Эстонией и Литвой. Нам, школьникам, в 1970-е годы пытались объяснить, что попытка уничтожения эстонского государства была одной из самых решительных и смелых попыток свержения буржуазной власти в Европе того периода; что это «большевистское восстание» вооружило эстонский рабочий класс опытом для дальнейшей борьбы и свержения буржуазной диктатуры. Обещание России не нападать на Эстонию ничего не значило, и об этом нам в школе ничего не говорили.
Почувствовав серьезность и опасность сложившейся обстановки, правительство Эстонской Республики арестовало и предало суду всех коммунистов, принимавших участие в организации деятельности, направленной против государственного строя. К суду было привлечено 149 коммунистов – 46 подсудимых было приговорено к пожизненному тюремному заключению, одного подсудимого, Яана Томпа, окружной военный трибунал приговорил к смерти.
В то же время находившиеся в России члены ЦК КПЭ начали подготовку к вооруженному восстанию в Эстонии. Составителями плана мятежа были член Коминтерна Яан Анвельт и ветеран Гражданской войны в России Карл Римм. Руководство мятежом находилось в ведении эстонской секции Коминтерна в Москве. Исследователь преступлений против человечности и сотрудник КАПО Эстонии Мартин Арпо объясняет эти события следующим образом.
Задачей террористов был захват всех стратегических пунктов эстонского государства и свержение конституционной государственной власти с помощью прибывающих из России спецподразделений, регулярных воинских частей и флота. Террористов готовили, снабжали оружием и из посольства Советской России в Таллинне. Весть о попытке государственного переворота стала шоком для эстонской общественности, ибо именно в этот день готовились торжественно отмечать пятую годовщину эстоноязычного Тартуского университета. Почти столько же лет прошло и после Освободительной войны. Эстония была принята в Лигу Наций, что в то время для обычных людей было таким же усыпляющим волшебным словом, как Европейский союз и НАТО в наши дни. В армию пришло служить новое поколение, с мировоззрением, сложившимся уже в свободном государстве, которое не испытало угроз и имело опыта отражения такой угрозы. Ко всему прочему, с бывшим врагом – Советской Россией – был заключен мирный договор, и до этого отсутствовал исторический опыт, что государство может нарушить свой договор. В лице России видели прежде всего перспективного торгового партнера и страну, которая пытается строить свои отношения с Западом. Коммунисты и террористы всегда умели играть на человеческой наивности. Ведь вполне человечно верить в то, что приятно и удобно. Россия еще в годы Освободительной войны пыталась проводить в эстонской армии т.н. мирную пропаганду: «Направьте ружья против своих белых – это приведет к миру». Мятеж был подавлен. Успех государственного переворота означал бы тогда для эстонцев такие же репрессии и искусственный голод, как это было, например, на Украине.
В результате мятежа 1 декабря 1924 года погибло 9 частных лиц, 11 солдат, 5 полицейских и 1 пограничник. Руководитель мятежа Яан Анвельт спасся бегством и продолжал свою деятельность в Коминтерне.
В период расцвета своей деятельности – в 1924 году – в Эстонии было около 1600 коммунистов. После мятежа КПЭ была запрещена, и к началу советской оккупации в 1940 году здесь оставалось 113 коммунистов.
Деятельность Яана Анвельта для Эстонии оставалась тайной. В Коминтерне Анвельт был хорошим другом финского коммуниста Арво Туоминена. Туоминен вспоминает, что Анвельт был приятным и одаренным человеком, ему доверялись большие дела, он занимал высокие должности в Ленинградской области, в середине 1930-х годов был в правлении Коминтерна и председателем контрольного комитета Коминтерна, или председателем международного суда. Его можно считать и начальником Государственного политического управления Коминтерна, так как одной из его обязанностей был контроль внутри компартии, нарушения партийной дисциплины и саботаж. По словам Туоминена, Анвельт обладал большой властью, ибо он мог предъявлять такие обвинения, которые могли разоблачить партийное руководство. Он был свидетелем деяний Сталина и его агентов. Тем самым он был довольно опасным человеком, которого пришлось отстранить от власти. Вероятно, потому на совещании президиума Коминтерна в 1938 году решение о его приговоре к смерти прошло как «быстро решенный вопрос». Его обвинили в пособничестве врагам и объявили, что за время своей деятельности, за 20 лет, он уничтожил многих людей. Было также сказано, что эстонская компартия в Москве скомпрометировала себя – были арестованы и расстреляны еще трое эстонских коммунистов. В то же время было закрыто и литовское представительство партии. Помощником Анвельта был руководитель литовских коммунистов еврей Алекса-Агнаретис. Он больше бросался в глаза своей бородой, чем интеллигентностью. Всех литовских коммунистов обвинили в шпионаже в пользу «полуфашистского литовского диктатора Антанаса Сметоны».
Туоминен пишет, что после того, как в результате заключения договора с Гитлером в 1939 году Сталин получил Прибалтику и оккупировал ее, действовавшие в России эстонские коммунисты ожидали, что власть будет передана эстонцам, боровшимся за идеи коммунизма. Но, увы, когда летом 1940 года в Эстонии было создано коммунистическое правительство, подобных Анвельту да и других старых коммунистов там не оказалось, на должности были назначены буржуазные профессора (например, Йоханнес Варес) и социал-демократы (например, Ниголь Андрезен) – это были те люди, кого коммунистическая партия Анвельта обвиняла как агентов президента Пятса.
СТРАХ ПЕРЕД НАЦИСТАМИ
Демократические идеи президента Эстонской Республики Константина Пятса не раз подвергались открытой и суровой критике, так как он запретил деятельность коммунистической партий в Эстонии, ибо коммунисты при поддержке Москвы хотели уничтожить эстонское государство. Но в то же время забывается, что к концу 1933 года в Эстонии стал уголовно наказуем и национал-социализм. Это был тот год, когда в результате демократических выборов в Германии к власти пришел Гитлер, и распространяемая нацистами пропаганда стала достигать и Эстонии.
5 декабря 1933 года в Рийгикогу обсуждались вопросы о распространяемых среди прибалтийских немцев национал-социалистических идеях, в результате этого обсуждения национал-социалистическое движение было объявлено в Эстонии антигосударственным.
6 декабря 1933 года было разогнано правление Немецкого совета по культуре. Еще в ноябре 1933 года был вынужден отказаться от своей должности избранный председателем Немецко-балтийской партии национал-социалист Виктор фон Мюлен (Viktor von Mühlen). В 1933 году было издано несколько номеров национал-социалистического журнала „Valvur”, однако Эльхонен Сакс утверждает, что они были запрещены распоряжением государственного старейшины Константина Пятса как материалы, сеющие рознь. В Эстонии законодательно были запрещены все материалы, унижающие достоинство евреев. За этим следила полиция.
По данным Эльхонена Сакса, еще в 1925 и 1929 гг. предпринимались попытки издания антисемитистских газет, но их никто не покупал, и они прекратили свое существование. Деятельность радикальных политических объединений рассматривалась эстонским законодательством как нарушение мира и подстрекательство к вражде.
Островок толерантности
Перевод Рут Ступель
«Золотой уголок Европы», так называют Эстонию, благодаря её быстрому развитию и низкой стоимости жизни. Каким бы звонким именем не называли эту маленькую живописную страну в связи с её экономическим положением, можно с уверенностью заявить, что отношение к евреям делает ей честь. Эстония – единственное государство в Восточной Европе, где по отношению к евреям нет дискриминации ни на государственном, ни на бытовом уровне. В противоположность другим странам Балтии, культурная автономия, дарованная евреям Эстонии 10 лет назад, имеет полную силу и даёт возможность евреям вести свободный и достойный образ жизни, в соответствии с национальными и культурными принципами.
Еврейская община Эстонии немногочисленна. От общей численности населения, 1 100 000 человек, евреи составляют 0,5%, или 6000 человек. Большая часть, 2000, живёт в столице страны гор. Таллине, остальные в Тарту (Дерпт), Нарве, Валга, Пярну и других городах и посёлках. Первое упоминание о еврейских поселениях на территории Эстонии появилось в начале XIII века. Однако в 1742 году русский царь, под властью которого Эстония находилась в течение многих веков, выселил евреев из страны. Согласно местному историку, в 1828 году 500 мальчиков из еврейских семей в возрасте 10–14 лет были посланы служить в николаевскую армию на территорию Эстонии. Большинство, не выдержав тяжёлых условий, погибло, а оставшимся в живых позволили поселиться в Эстонии по окончании службы. В 1856 году в Таллине, тогда Ревеле, численность еврейской общины составляла 50 человек. Русские препятствовали росту общины, особенно в Ревеле, т.к. здесь находилась одна из их основных оборонительных крепостей.
После войны (в 1918 г. – Прим. перев.), когда Эстония завоевала независимость, евреям были дарованы все права. Согласно конституции страны, все национальные меньшинства получили равные права; национальная община, численность которой превышала 3000 человек, получила возможность создать свою культурную автономию, осуществлять организацию и управление государственными и частными школами, другими учебными заведениями, а также учредить Культурный Совет и Правление Совета по контролю. Немецкая община, численность которой составляла 18 000 человек, немедленно использовала эту возможность и основала Культурный Совет и школы. Евреям понадобилось для этого гораздо больше времени. В 1926 году представители эстонского еврейства, наконец, встретились в Таллине и основали Культурный Совет и Правление (во главе последнего сейчас находится г-н Айзенштадт, видный деятель эстонского еврейства). Правление основало 3 еврейские школы, содержание которых в основном осуществляет государство. Около 500 еврейских детей в Таллине, Тарту и Валга учат наряду с государственным языком также иврит и идиш. Правление состоит из 27 членов, избираемых раз в 3 года. Его деятельность контролируется Министерством просвещения Эстонии. Оно может взимать налоги, которые правительство собирает для него. Каждый еврей считается членом еврейской общины и обязан соблюдать правила Правления. С другой стороны, каждый еврей имеет право покинуть общину, если он этого пожелает. Такое, однако, происходит крайне редко, т.к. эстонские евреи гордятся своей культурной автономией.
О корпоративном духе эстонского еврейства нагляднее всего свидетельствует клуб «Бялик» в Таллине. Это одно из лучших культурных учреждений Восточной Европы с прекрасной библиотекой, просторным читальным залом и театром. 300 000 евреев Варшавы не имеют ничего подобного. Движущей силой, главным организатором и защитником клуба является г-н Н. Гольштейн, состоятельный бизнесмен. Правильное отношение Эстонии к национальным меньшинствам дало местному еврейству ещё одну возможность, уникальную в сегодняшней Европе. В качестве логического итога культурной автономии евреям дали возможность основать отдельную кафедру иудаики в единственном университете страны в г. Тарту после прошения, поданного правительству от еврейского культурного Правления в 1929 году. Правительство сразу сообщило, что кафедра будет открыта в составе философского факультета, с правом студентов заканчивать это отделение. Финансировать кафедру обязано культурное Правление, а общежитие будет предоставлено университетом. Ввиду отсутствия средств, кафедра открылась только в 1934 году. Начало было положено благодаря активной деятельности и особому интересу г-на П. Гудмана, Лондон. Возглавить кафедру предложили д-ру Лазарю Гульковичу, лектору из Лейпцига. Сегодня около 12% от общего числа еврейских студентов Тартуского университета учатся на факультете. Кафедра не только вносит большой вклад в изучение еврейских предметов, но и играет благотворную роль в распостранении еврейской мысли и знаний как внутри, так и за пределами университета. Профессора не евреи приглашаются на лекции, сюда же часто приходят студенты других национальностей.
Отношение Эстонии к евреям, в то время как соседние страны беззастенчиво лишили их человеческих прав, сказалось положительно не только на них, но и на всей стране в целом. Евреи сыграли очень благотворную роль в развитии экспортной торговли, от которой так зависит Эстония. Эстонцы сами с готовностью признают, что евреи в значительной степени способствовали тому, что Эстония смогла преодолеть кризис и не имеет безработицы. Важно отметить, что экономическое возрождение в других странах Балтии, где дискриминация евреев носит общий характер, идёт намного медленнее. Один видный эстонский деятель, с которым я обсуждал несомненную связь, особенно в странах Балтии, между отношением к евреям и экономическим положением, сказал: «Мы предоставили полную свободу евреям, так же как и другим национальным меньшинствам. Евреи воздали сторицей своей промышленностью, преданностью и патриотизмом». Конечно, нацистская пропаганда проникает в Эстонию, как и повсюду. Недавно эстонские националисты, известные как «Вапсы», пытались разжечь антиеврейские чувства. Однако благодаря президенту страны Константину Пятсу эти попытки были уничтожены на корню до того, как смогли повлиять на отношения между евреями и представителями других национальностей.
Эльхонен Сакс не устает повторять, что история должна служить средством создания социальной и коллективной идентичности и не являться средством порождения предрассудков и ненависти. Поэтому ему жалко, что те довоенные факты, касающиеся отношения к антисемитизму в Эстонской Республике, до сих пор остаются неосознанными. Например, хотя бы то, что в конце 1930-х годов в Эстонии очень много писалось о положении евреев в нацистской Германии.
В 1938 году газета «Пяэвалехт» отправила своего специального корреспондента, известного журналиста Эвальда Ялака в Палестину. В течение трех месяцев он подготовил около 50 путевых заметок по проблемам взаимоотношений арабов и евреев, также писал и о том, в каком стесненном положении они оказались теперь в Европе, вынужденные находиться в постоянном страхе за свою жизнь.
Это очень важные факты, поскольку они рассказывают о системе ценностей, разрушенных в 1940-х коммунистическим и нацистским террором.
Интересно проследить, что творилось с еврейским меньшинством в Советской России и Германии, этих двух державах, от которых Эстония смогла освободиться в 1918–1920 гг. В Советской России окончательную власть получили сталинисты. Началась новая волна террора. Под удар попали те люди, которые активно поддерживали революцию. В их числе было много евреев. Был выслан из страны Лев Троцкий (в 1940 году агенты НКВД убили его в Мексике). Были преданы суду и приговорены к смерти Лев Каменев и Григорий Зиновьев, приведшие Сталина к власти после смерти Ленина. Покончил жизнь самоубийством Адольф Иоффе. Было убито и много других политиков меньшего калибра, экономистов, деятелей культуры.
Эльхонен Сакс описывает, как евреи пытались спасти себя полным обрусением и верноподданным служением государству. «По собственному желанию» они прекратили деятельность всех своих школ и культурных учреждений, закрыли синагоги. Многие поменяли свои фамилии на русские. О поддержке сионизма не могло быть и речи. Граница была закрыта, и эмиграция российских евреев в Палестину прекратилась. Даже древнееврейский язык был запрещен, за его изучение сажали в тюрьму.
В Германии пришли к власти национал-социалисты. Экономический кризис, охвативший позднее страну, способствовал распространению антисемитизма. Популярным стал девиз Гитлера „Die Juden sind unser Unglück” («Евреи – наше несчастье»). Начался террор, направленный против евреев. Вначале евреи не осознавали размеров катастрофы. Многие уехали из страны, но не в Палестину. Они остановились во Франции, Голландии, Бельгии, надеясь на то, что нацизм является временным явлением и они вскоре смогут возвратиться на родину. Евреи всего мира были удручены тяжелым положением евреев России и Германии. Взвесив все обстоятельства, они находили, что Гитлер опаснее Сталина. Началась активная кампания в поддержку германских евреев. Нацистское руководство еще не успело решить, как поступать с евреями, чтоб избавиться от них. В отличие от России, Германия первоначально не закрывала своих границ – евреи могли покинуть страну. Разрешали даже вывозить из страны имущество, которое они брали с собой из Германии.
IX
Поздней осенью 1939 года в столице Советского Союза в Москве произошло нечто невиданное. Был заключен договор о ненападении и сотрудничестве между национал-социалистической Германией, которая считалась врагом коммунистов, и Советским Союзом, до сего дня вызывающего ненависть национал-социалистов. Глава Германии Гитлер надеялся тем самым обеспечить себе тыл в случае, если разразится война между Францией и Англией. Вождь Советского Союза Сталин считал, что это «вода на его мельницу» этот мир ослабит европейские страны и обеспечит рост влияния Советского Союза. По дополнительному секретному протоколу этого договора, оставшемуся на некоторое время неизвестным для остального мира, была определена и судьба Эстонии. Согласно этому протоколу такие небольшие европейские государства, как Финляндия, Эстония, Латвия и Польша (восточная часть), входили в сферу интересов Советского Союза, Германия согласилась, что эти территории оккупирует Советский Союз. Советский Союз, в свою очередь, дал Германии свободу в отношении Литвы и Западной Польши. В конце декабря новым секретным дополнительным протоколом этот договор был изменен таким образом, что в сферу интересов Советского Союза вошла и Литва, а Советский Союз уступил Германии часть Польши, находящейся в сфере его интересов.
Германия еще раньше потребовала у Польши часть территории, но Польша отклонила ее требования. Теперь, после заключения договора о ненападении и сотрудничестве с Советским Союзом, Гитлер сделал решительный шаг и 1 сентября 1939 года напал на Польшу. Союзники Польши – Англия и Франция – 3 сентября объявили войну Германии. Началась Вторая мировая война.
Коллективная память Запада по-прежнему отмечает 1 сентября 1939 года как начало этой страшной войны. Но в историческом сознании России ни этот день, ни 17 сентября 1939 года, когда советские войска вступили на территорию Восточной Польши, не являются такими драматическими, как 22 июня 1941 года – день, когда Гитлер начал операцию «Барбаросса», неожиданное нападение на своего союзника – Советский Союз. Но об этих событиях расскажем позже. Сначала было братство диктаторов.
Польскую армию немцы разбили за пару недель. Теперь на территорию Польши вторгся и Советский Союз, и страна оказалась поделенной между двумя агрессорами.
ГОД 1939: В МОСКВЕ РАЗВЕВАЮТСЯ ФЛАЖКИ СО СВАСТИКОЙ
Монтируя документальный фильм «Отвергнутые воспоминания», я просмотрела исторические кадры о подписании этого секретного договора. Когда министр иностранных дел Германии Риббентроп ступил с трапа самолета, в столице Советского Союза развевались флажки со свастикой. Моей маме и ее сестре-близняшке было тогда 9 лет. Поймала себя на мысли, что именно в тот момент движение руки одного политика, одна подпись предопределили судьбу маленького человека, судьбу ребенка.
27 сентября 1939 года Риббентроп вновь приехал в Москву для ведения переговоров о дополнительных протоколах, являвшихся секретными и наличие которых Молотов отрицал еще и спустя тридцать лет. Обстановку, царившую во время переговоров между Риббентропом и Молотовым в Кремле за зеленым столом, очень выразительно описывает английский историк Саймон Себаг Монтефиоре (Simon Sebag Montefiore) в своей книге «Сталин. Двор Красного монарха».
Был вечер. Сталин потребовал себе, кроме Эстонии, также Латвию и Литву. Риббентроп отправил телеграмму Гитлеру с вопросом о Литве. Так как ответ пришел не сразу, совещание перенесли на другой день. Риббентроп хотел обсудить со Сталиным некоторые географические детали. В тот же вечер, когда Сталин организовал торжественный банкет в честь немцев, русские встретились с несчастным министром иностранных дел Эстонии Карлом Селтером, чтоб принудить его к размещению военных баз у себя в стране, что стало бы первым шагом к оккупации. В то же самое время через ворота Большого Кремлевского дворца и невзрачный Дворец Съездов немцев провожали в сверкающий золотом зал приемов. Сталин вел себя просто и скромно, отечески улыбался, но становился жестко-суровым, когда хриплым голосом отдавал приказы. Русские вели себя настолько вульгарно, что Риббентроп сказал, что чувствует себя как в обществе старых партийных товарищей. К концу приема Сталин и Молотов покинули зал, сославшись на неотложные дела. Гостей же повели в Большой театр на балет «Лебединое озеро». «Нам надо выиграть время», – прошептал Сталин Кагановичу. Затем они с Молотовым поднялись на второй этаж, где их в страхе ждал министр иностранных дел Эстонии Карл Селтер. Что собирается делать Сталин с его маленькой страной? Молотов требовал, чтобы в Эстонии разместили 35 000 советских солдат – больше, чем вся армия Эстонии. «Слушайте, Молотов, вы слишком строги с нашими друзьями», – перебил его Сталин и предложил разместить 25 000 солдат. «Проглотив» маленькую Эстонию во время первого акта «Лебединого озера», в полночь Сталин вновь приступил к переговорам с немцами. Во время этой встречи Гитлер сообщил о согласии пойти на уступки в отношении Литвы.
Подписание акта Молотова – Риббентропа. Москва. 23 августа 1939 года
Итак, сразу, как только был подписан пакт Молотова – Риббентропа, Россия проглотила Эстонию, Латвию и Литву. У Кремля не было сочувствия к тем, кто нарушили 200-летнюю преемственность царской власти. Премьер-министров трех Балтийских стран пригласили подписать «договор о взаимной обороне и помощи», который разрешал Советскому Союзу размещать на их территориях военные базы, чтобы гарантировать независимость государств. Так как другой возможностью была война, все три государства не по своей воле пошли на уступки, надеясь, что позднее найдут выход.
В Эстонии русские создали свои базы на западе и севере страны на островах Сааремаа и Хийумаа, в Палдиски, Куузику и др. Таллиннский порт тоже стал местом размещения советского военно-морского флота. Позднее Советский Союз объявил войну Финляндии и в ходе Зимней войны занял юго-восточную часть Финляндии.
Во время Зимней войны (1939) Эрика Ниванка, вышедшая замуж за финского ученого и переехавшая в Хельсинки, приехала в Таллинн (граница была еще открыта) и встретила на улице министра Антса Ойдерма. Министерство иностранных дел Финляндии отправило Министерству иностранных дел Эстонии ноту протеста, в котором сообщалось, что самолеты, бомбившие Финляндию, взлетали с размещенных в Эстонии военных баз. Это было шоком для всех эстонцев. В то же самое время 17-летний Хейно Ноор, находясь в 200 километрах от Финляндии, в городе Хаапсалу, давал финнам сигналы азбукой Морзе о поднимающихся советских бомбардировщиках. Мать Хейно Ноора, Сальме Ноор, являвшаяся руководителем хаапсалуской женской организации самообороны «Найскодукайтсе», организовала эстонских женщин вязать носки и варежки для финских солдат – мужчин и женщин. В Хаапсалу командование Красной армии пыталось успокоить людей: мы уничтожаем только белых «финских мясников».
К моменту встречи с Ниванкой министр Ойдерма успел заметно постареть и казался озабоченным, он интуитивно чувствовал, что Эстонию ждут впереди еще большие ужасы, так как великое агрессивное соседнее государство вступило на территорию Эстонии. Ниванка вспоминает: «Он сказал, приходи, мол, на Тоомпеа, поговорим. Я пошла. Он был очень серьезен, не было и следа от того жизнерадостного Ойдерма. И он пытался объяснить мне, почему Эстония подписала этот договор с Советским Союзом. Он начал с того, что сказал: «Думаю, вы останетесь в этом мире дольше, чем я. И потому я хочу, чтоб вы знали и, может быть, вы объясните заключение этого договора, когда понадобится». В Финляндии, собственно, Эстонию обвиняли в том, что она подписала договор о базах. Ойдерма подтвердил, что никакой другой возможности не было. «Оставалось 24 часа, и русская армия стояла у границы». Еще он добавил: «Я всегда старался относиться к жизни с юмором, но теперь мне кажется, что каждое утро я начинаю свой путь в Каноссу. Что мы хотели предотвратить, так это то, чтобы Эстония, эта страна, где живет сейчас эстонский народ, не превратилась в кровавую лужу, чтобы народ хотя бы физически оставался в живых». Именно так он сказал и добавил: «Пожертвовать придется еще большим! А что с нами будет, кто в правительстве, это совершенно другое дело».[52] Ойдерма еще рассказывал, что Гитлер, в свою очередь, требовал от эстонского государства 100 млн. крон за достояние тех немцев, которых по договоренности Гитлера и Сталина «позвали» из Эстонии домой. Вскоре после оккупации Эстонии НКВД арестовал министра Ойдерма и отправил в лагерь, где его ожидала мучительная смерть.
Профессор английской филологии Тартуского университета Антс Орас пишет: «Когда Финляндия, уставшая от войны в одиночку, наконец, проиграла ее, Эстонию охватило чувство подавленности. То же самое было и в случае с Польшей. Снова победило грубое насилие, и не было никакой надежды на восстановление справедливости. Казалось, будто пробил час для нашей страны».
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ДО РОКОВОГО 1939 ГОДА
Историк Ээро Медияйнен напоминает, что в своей внешней политике эстонцы искренне надеялись, что в мире утвердятся принципы либеральной демократии. Верили, что основным орудием новой демократической дипломатии станет разрешение проблем мирным путем, через переговоры на международном уровне. Реальную поддержку ожидали получить от Лиги Наций, особенно по тем пунктам, которые обязывали членов Лиги поддерживать друг друга в военном плане.
Перспективы Балтийских стран не были лучезарными. Великие соседи не были довольны своим положением, и их целью было изменить после войны условия Версальского мирного договора. Вскоре Россия и Германия нашли общий язык, и после заключенного в 1922 году Раппальского договора между ними начало развиваться тесное сотрудничество во всех областях, в том числе и военное сотрудничество. Это порождало в странах Балтии тревогу, но, к счастью, нестабильная внутреннеполитическая ситуация в обеих державах не способствовала эффективной внешней политике.
Положение Балтийских стран стало угрожающим в начале 1930-х годов. Как в Германии, так и в Советском Союзе властвовал основанный на диктатуре одной партии и одного человека милитаристский режим, что одновременно означало и активизацию внешней политики этих стран.
Для стран, выигравших Первую мировую войну, становилось все труднее сохранять свои позиции. Никакой новой системы вместо старой создать не удалось. Единой Европы, которую эстонцы идеализировали в начале столетия, уже не существовало. Европа, в которой существовала независимая Эстония, была экономически, политически и особенно идеологически раздроблена. В стремлении эстонцев к Европе и идентификации себя европейцами наступил кризис. Это была уже не та Европа, в которую стремились молодые эстонцы. Оказалось, что Европа еще не была готова к демократии. Или скорее наоборот – демократическая Эстония уже не годилась Европе. Все отчетливей представлялась опасность государственной безопасности.
КАК ОТРЕАГИРОВАЛИ НА ДОГОВОР ГИТЛЕРА И СТАЛИНА В СОВЕСКОЙ РОССИИ
Виктор Кравченко пишет, что не мог поверить в договор, развязавший Гитлеру руки для начала войны с Польшей и остальной Европой. Как и многие, Кравченко был уверен, что это какое-то недоразумение. Ведь о ненависти к нацистам говорилось годами.
Кравченко описывает, что он был свидетелем расстрела многих российских армейских генералов, в том числе и Михаила Тухачевского, обвиненного в сотрудничестве с гитлеровским Reichwehr’ом. Процессы над изменниками, уничтожившие близких соратников Ленина, были построены на предположении, что нацистская Германия и другие государства – Италия и Япония – готовят нападение на Советский Союз. Эти страны были ударными подразделениями заговора мировой капиталистической коалиции, целью которой было уничтожение «нашей социалистической родины». Насилие и великие чистки оправдывались опасностью, исходящей от нацизма.
Советские дети играли в фашистов и коммунистов, фашисты, которым давали немецкие имена, всегда получали трепку, и победившие товарищи заканчивали игру девизом пионеров «Всегда готов!». Мишенью в тирах частенько служили вырезанные из картона изображения нацистов в коричневых рубашках и с флажками со свастикой.
Всего за несколько недель до заключения пакта Молотова – Риббентропа, на одном из партийных собраний в городе Кемерово Виктор Кравченко прослушал уже до оскомины знакомый доклад о мировой обстановке. О Гитлере рассказывалось как о пособнике плутократии и главном преступнике готовящегося против Советского Союза нападения. Кравченко вспоминает, когда докладчик отметил, что Гитлер и его партия являются диктаторскими, что фюрер и его клика считают себя богами, что в нацистской Германии нет свободы слова и печати и что там каждый находится под контролем и в постоянном страхе, многие невольно подумали он обрисовал точную картину нашего, советского, режима…
В советских кинотеатрах все еще демонстрировался старый антифашистский фильм «Профессор Мамлок». Правительство Гитлера изображалось там как группа садистов и грабителей, полных ненависти к Советскому Союзу. Только тогда, когда советские люди увидели на страницах газет фотографию, на которой улыбающийся Сталин пожимал руку Риббентропа, стали верить в невозможное. Свастика развевалась в Москве рядом с серпом и молотом, и Молотов объяснял, что фашизм – это только «дело вкуса». Сталин приветствовал своего товарища диктатора Гитлера горячими словами о дружбе, закрепленной кровью…
Кравченко пишет, что правительство готово на любую духовную подлость, если в его руках тотальный контроль над средствами массовой информации (в том числе радиовещание), школой и политическими взглядами. Те немногие русские интеллектуалы, сомневающиеся в этой дружбе, свои сомнения оставляли при себе. Большая же часть людей оставалась апатичной – после двадцатилетней диктатуры не могло и быть речи о выражении своих настоящих взглядов.
«Профессор Мамлок» исчез с экранов кинотеатров. В библиотеках была подчищена вся антифашистская литература. ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей) открывало чудеса немецкой культуры. Театры стали проявлять активный интерес к немецкой драматургии. Все, что приходило из Германии, неожиданно снова стало в моде, мишенями пропаганды стали теперь брутальные Джон Булль и Дядя Сэм, восседавшие на денежной куче, нацизм уже не высмеивался.
В гостиницах и на предприятиях Москвы появились сотни немецких военнослужащих и экономистов. Они были вовлечены в работу в рамках программы гигантской поддержки, оказываемой Советским Союзом Гитлеру в его крестовом походе против «дегенеративной демократии».
Антинемецкие настроения, выражение симпатии к жертвам Гитлера рассматривались как контрреволюция нового типа. Французские, английские и норвежские «подстрекатели войны» получили по заслугам. «Более того: мы получили часть трофеев – половину Польши, Бессарабию, позднее и три балтийских государства, в благодарность за нейтралитет Кремля».