19 марта 2024  08:00 Добро пожаловать к нам на сайт!
Крымские узоры № 48

Валерий Митрохин (Симферополь)

КРЫМЪЁ

У Валерия Митрохина 30 с лишим книг. Из них более десятка стихотворных сборников.

В 2016 году он выпустил роман «Люди Твоя». а также сборник «Сонеты и другая поэзия», где в хронологическом порядке представлены произведения, созданные автором в разные годы. В том числе и несколько венков сонетов, переводы «Крымских сонетов» Шауля Черниховского, основателя современной израильской поэзии. Книгу завершает раздел лирических циклов и поэмэсок, в том числе, о выдающемся астрофизике Николае Козыреве.

Член Союза писателей России (СП СССР) с 1982, Валерий Владимирович крымчанин в 10-м поколении, лауреат премии и заслуженный работник культуры Республики Крым.

В предлагаемую подборку автор собрал стихи, нигде пока ещё не публикованные.


Материал подготовлен редактором отдела «Крымские узоры» Мариной Матвеевой

КРЫМЪЁ

КОРОВНА

(Из цикла «Скотный двор»)

Под сверчковые гармошки

В чистом сумраке густом

Поклонись коровне в ножки,

Осени её крестом.

И она тебе в подойник

Знойной степью истечёт,

И раздвинет наоконник

Невидимка звездочёт.

В остывающей жаровне

Подгорит цикадный треск,

И захочется коровне

Пожевать зелёный блеск.

И начнёт вздыхать коровна,

Вересковый сон жевать

И дышать легко и ровно,

И задумчиво зевать.

Весь отдаст тебе коровна

Свет парного молока.

Будет лунная корона

На рогах её легка.

И уснёт, твоя, коровна,

Ласкова и чернобровна,

Чтобы поле перейти

Вдоль по Млечному пути.

И БОЛЕЕ НИКТО

Под окнами всю ночь

Шушукается молчь.

Скребёт на рёбрах крыш

Непуганная кышь.

Стучится в стёкла дрожь.

Плывёт по стенам трожь.

Чугунною стопой

По рельсам ходит пой.

И кто-то никакой,

Неверною рукой

Без лампы на авось

Рисует вкривь и вкось

На комнатном полу

Щербатую пилу…

Урчит в углу кото

И более никто.

МОСТ

Огнём подводных звёзд

Мерцает Крымский мост.

Причудливо лекало протяженья.

Есть в каждом километре притяженье;

Спряженье между каждым, натяженье

Тросов пролётных и бетонных свай;

Скольженье рыб и неба отраженье;

И времени незримое движенье,

Похожее на звук пролётных стай.

Воздвиженье Моста

Сродни Крестовоздвиженью

И, следуя распишенью,

Рифмуется «верста».

Возможно, так и надо

Заместо километра…

Слова смущают мэтра,

Как будто бы они,

Чиновникам сродни,

Договорились между

Собою о ротации…

Не оставляй надежду,

Поэт, сюда входящий.

Нет лучше иллюстрации

Для славы настоящей…

Подобно перлюстрации

Грешно читать с листа.

Сомкни, поэт, уста!

Пусть слово скажет Бог.

Сплетённый в жгут металл

В тебя не зря метал

Свой телеграфный слог.

Не можешь умолчать,

Хотя бы краток будь.

Россия строит путь,

Чтоб сызнова начать.

Пусть на устах печать,

Хотя не в этом суть.

Чтоб ни когда-нибудь,

А тут же и начать.

Чтоб двинуться спроста,

Чтоб с Крымского моста

Стремился Солнцу встречь

Крымучий город Керчь.

***

В реликтовых горах

Ты сотворил обвал

И, подавляя страх,

Построил пьедестал.

Ты на него вознёс

Любовный идеал,

Чтоб каменный колосс

За всё тебе воздал.

Ты обрастил плющом

Гранитный пьедестал.

Но даже под плащом

Гранит теплей не стал.

Когда ж рекою вброд

Ты отошел в зарю,

Твой каменный урод

Сказал: «Благодарю!»

ДОЛГОЖИТЕЛЬ

Кладбище соперничает с городом

И по куражу, и метражу.

Не страдает холодом и голодом…

Явлено подобно миражу,

Проступает сквозь тоску и жуть,

Чтоб забрать к себе кого-нибудь…

Вслед ушедшим плачут по привычке –

Кто-то с горя, кто-то для кавычки.

Вьётся ворон по высокой гилке,

Ждёт, когда народ уйдёт с могилки.

Смотрит скоса, озираясь скриву,

У него надежда на поживу.

Мы уходим, подключив мобилки.

Водочка и хлебчик на могилке.

Клюкнул ворон, гаркнул: «Быть бы живу!»

Ворон – долгожитель. Потому

Ворону не страшно одному.

***

Уже стоят полураздетые

В туманном мареве сады.

Сквозными кронами воздетыми,

Роняя поздние плоды.

Потом они совсем нагие,

Дрожа, уйдут в анабиоз…

Мы не такие, мы другие:

Нам страшен батюшка мороз.

Они переживут во сне

Трескучую лихую стужу

И с первым солнцем по весне

Вновь зацветут под песню ту же.

Они цветут несчётно раз.

Они доверчивее нас.

НЕ НАКАЗЫВАЙ!

Не наказывай, Господи, Ангела моего!

Это я упросил его о снисхождении.

О своём говорил ему происхождении,

Словно сам он не знал обо мне ничего.

Это я, мёдом слов своих жаля,

Умолял занести и меня на скрижали.

Не наказывай, Господи, Ангела моего,

Что спасал он меня среди смуты житейской;

Что являлся на судилище в роли третейской –

И меня, как других никого,

Отпускали домой под залог

И условный давали мне срок…

Это он, словно хворост в костёр,

Мне подбрасывал смесь зажигательных строк.

Это он надо мною не раз распростёр

Полог крыльев своих, согревая,

Это я уходил от него, чтоб у самого края,

Ненавидя себя и ослепнув от слёз,

Испугаться себя и подумать всерьёз

О наличии ада и рая.

Не наказывай, Господи, Ангела моего!

Я б сказать в оправданье не смог ничего.

Я б в гордыне зачах и от мнимого сгинул величия,

Если бы не было рядом его!

Это он мне сказал, что душа во мне – птичья.

Это он меня петь научил и молиться.

Это он дал мне дар над могилой рыдать.

Он мне дал всё, что мог…

И Твою благодать

Показал.

И другое, что было позволено дать.

Если надо, карай лишь меня одного!

Не наказывай, Господи, Ангела моего!

ЛЮТУЮ ЗИМУ ПРОРОЧИТ ПРОГНОЗ

Мну виноград. Сочиняю стихи.

Перец рассолю и огурцы…

Полузабытые яти и рцы

В азбуке этой штрихи.

Буду зимою на Рождество

Пить молодого вина торжество.

Я его сделал для этого –

Для угожденья Заветова.

Буду поэзией стол оснащать,

Добрых людей угощеньем прельщать.

Слушать, как ветви ломает мороз…

Лютую зиму пророчит прогноз.

Зря ты грозишься, гостья зима!

Заперты накрепко наши дома!

Закром и подпол наши полны…

Не было б только войны.

***

Книга пыли не боится,

Не боится дыр.

В книге каждая страница –

Дверца в новый мир.

Ждёт заветная скарбница

Рук твоих и глаз,

Потому что в ней таится

Для тебя рассказ.

С книгой ты душой взрослеешь…

Сколько б ни читал,

Столько раз преодолеешь

Вечности портал.

Книгой жажда утолится

Духа твоего.

Книга – мудрости криница

Бога Самого.

ЗИМА В КРЫМУ

Зигзагом дорога с холма,

И чёрная речка в снегу.

Раскинулись наши дома

На утлом её берегу.

Шуршало всю ночь помело.

Наутро светло и бело

Проснулось в сугробах село.

И, землю связуючи с небом,

Восходят печные дымы,

И пахнут соломой и хлебом,

И ставят коня на дыбы.

Он вытащил на гору санки

И видно, как, паром дыша,

Цветочки жуёт из вязанки,

Душой невесомой шурша.

ОСЕНЬ ДЕГУСТАТОРА

Я по саду брожу, дегустатор,

Подстригаю кустарнику чуб.

И чирикает острый секатор

В зоне зреющих канталуп.

Этих дынь экзотический мускус

Добавляется в яблочный уксус.

С мёдом пасеки – самое то.

Но об этом не помнит никто.

Я кладу виноград на решёта

Так, чтоб ягоду не побить.

Пчёлам нравится эта работа –

На халяву нектару попить.

Сеет жёлтую мелочь октябрь

И она винной мошкой звенит,

И вздымается бражников табор

Беспрепятственно прямо в зенит.

ОТХОДЯ К БАХЧИСАРАЮ

Во Владимирском соборе

Именинную подвеску

Ты купила мне...

На леску

Я надел её тотчас.

День и ночь в святом уборе

Я почувствовал не раз,

Что такое жить в фаворе.

Именинная подвеска

Мне подсказывала веско,

Как себя вести…

Отгоняла мракобеса.

Он сидит под левым ухом,

Господи, прости!

Наконец, собравшись с духом,

Мы расстались, херсонеска:

Но меня твоя подвеска,

Вся, истертая до блеска,

Больше года, как могла,

Берегла.

Отходя к Бахчисараю,

Сделав первый шаг,

Я сказал: «Себя теряю!»

И сквозь шум в ушах

Не услышал звон подвески,

Что упала в арабески

Камня в спорышах.

***

Нет на земле воды, что чище слёз,

Но почему на вкус они горьки?

Они Души святые родники,

А не продукт каких-то там желёз.

Все реки слёз текут наоборот –

К вершинам духа, к ледникам Памира,

Неся в кристаллах отраженье мира,

Его разброд, его круговорот.

Нам эти реки вспять не повернуть.

Они росою в небеса сочатся

И там под взглядом Бога расточатся,

Едва успев на солнышке блеснуть.

И сколько б Он ни посылал нам благ,

Нам кажется всегда, их маловато.

И разбавляем хляби дистиллята

Потоками своих горючих влаг.

И вечность постоянно хмурит брови:

Она не любит слёз, но жаждет крови.

А НА РАССВЕТЕ ГРЯНУЛА ГРОЗА

На оборотной стороне билетика

Каракули оставил на ходу.

И золотое слово «гомилетика»

Искал и знал, что к вечеру найду.

Шёл мокрый снег. В окне сочится шибка.

А я тебе про чувства говорю.

Ты мне казалась одинокой шибко,

Как домик твой оконцами в зарю.

Я повторял, как я тебя люблю.

Я обнимал, а ты не отстранялась.

И мне казалось: я тебя леплю

Совсем слепой и сумасшедший малость.

Мой почерк неразборчивый под стать

Хозяину. Но кой-какие слоги,

Что мне тогда мерещились в дороге,

Мне помогли всё это написать.

А на рассвете грянула гроза.

И птичка божья постучалась в шибку.

Кричали что-то мне её глаза,

И я не знал, что делаю ошибку.

КРЫМЪЁ

Несмышлёная птаха –

Я пером обрастал.

Так тебя, Укрываха,

Трепеща, обретал.

Словно музыка Баха,

Росных трав серебро.

Ты – моя Поднимаха

Высоко за ребро.

После первого маха –

Только крылья воздел,

Я тебя, Обнимаха,

Сразу всю разглядел.

Из руин цитадели

Сквозь кристалл ркацители

И туманность мерла

Проросли два крыла.

И несли эти крылья

Выше храмовых кровль

И горела в них крымья

Виноградная кровь.

Ты кругла, словно плаха,

От плеча до плеча,

Ты красна, как рубаха

Моего палача;

Ты и казнь,

Ты и князь;

Ты дружина, и рать.

За тебя, Необъяха,

Я ходил умирать.

И ЦАРЬ, И БОГ

Крест на крест я прошёл судьбу.

Нет смысла продолжать ходьбу...

Мой посох видоизменился.

Он корни выпустил и ветки.

Зацвел цветочками аниса

И стал ронять свои ранетки

К моим измученным ногам

На пропитанье мелюзгам.

Они ко мне со всей окрестности

Сбежались и творили пир.

Для них в пределах этой местности

Распоместился целый мир.

Одни отщипывали кожицу,

Другие отжимали сок,

Творя из яблочка изложницу,

Похожую на бочажок.

Они выкапывали косточки

И отгрызали черешок,

Чтоб распустить его на досточки

И сделать у дверей пружок

На татей, что крадут в нощи

Из холодильника борщи.

Я с места двинуться не мог;

Я постепенно в почву врос;

Меня покрыл зеленый мох;

Я стал корявый, как торос…

Я стал для них и царь, и бог.

СВЕТ ОЧЕЙ

Я приличия не нарушу.

В эту душу не стану лезть,

Потому что и так наружу.

Вся она – вся душа, как есть.

Сколько света, доверия сколько!

Боже правый, Ты только глянь!

Ей не холодно, ей не колко

Босиком в нашу стылую рань.

Я моргаю, как будто ресница

Засорила мой зоркий взгляд.

И слезится мой взор и слезится

На виду, на миру – невпопад.

Пусть беды никакой не случится

С нею, Господи, никогда!

И пускай на меня сочится

Свет очей этих иногда.

ДО СИХ ПОР

Рябина красная в снегу

Намного краше.

Я пальцы стужей обожгу,

Чтоб стало слаще.

Была колюча и горька,

Была постыла –

Тускла шипшина у ларька.

Она остыла.

У всех обычная судьба,

А тут судьбина.

По снегу босиком ходьба,

А тут рябина.

Гляди, опять не заморозь

Меня до спяща!

Мы до сих пор с тобою врозь,

Как два несчастья.

Два минуса скрестились в плюс,

Снега сомлели,

Но все отчётливее пульс

Ночной капели.

Клюёт рябиновую гроздь

Снегирь нездешний,

А мы по-прежнему поврозь,

Мой друг сердешный.

И повторяется эксцесс

Богоугодный,

Напоминающий процесс

Бракоразводный.

Опять зашкаливает пульс;

Я – лишь любовник.

Колюч до крови наш союз,

Как тот шиповник.

ТАЙНА

Очень болит!

Осень валит

Снежным запалом.

Очень болит!

Осень велит

Думать о малом.

Думай о птице,

Что мёрзнет на спице

Башни вокзальной.

Думай о пряже,

Что вяжет всё та же

Спицей вязальной.

Вяжет и вяжет,

Слова не скажет,

Только вздыхает.

Думай, что снова

Музыка слова

Затрепыхает.

Дрожью покроет

Тайну откроет,

Вещей души.

Мыслью крамольной,

Рифмой глагольной,

Всё пропиши.

ТАМ В СТРАНЕ ИНОЙ

Ночь светла, как та, точь-в-точь…

Прогоняю кошку прочь:

«Что ты ходишь по столу?

Я пишу апостолу!»

Вертикальные зрачки

Отводила прочь.

За окном сияет ночь;

Звякают сверчки.

Содвигала шторки глаз

До размера лезвия.

Но светилась в них подчас

Вечная поэзия.

Пили мы. Ей – молоко;

Мне – зелёный чай.

Сочинялось мне легко,

Словно невзначай.

И смотрели со стены –

С каждой по апостолу.

И со всех концов страны

Стлался к полуострову

Благодатью тишины

Дух благословения,

Словно бы воскрешены

Прошлые мгновения.

Те, что, прожитые мной,

Там, давно, в стране иной,

Были не напрасно…

Вновь представил ясно,

Как, вдыхая сладкий дым

Сигарет с ментолом,

Верил: вечно молодым

Буду с комсомолом.

Кошка зря тупила взгляд –

Острый, словно бритва,

До сих пор слова болят,

В сердце, как молитва?

ПРОСТИЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД

света не было, но я

видел всю её.

вся она была моя,

всё её моё.

даже синие глаза

видел в темноте;

даже тонкая лоза

на сыром холсте;

нарисованная вся

липкой краской ночь

и сверчок, что принялся

звёздочки толочь.

и хрустели, чуть дыша.

косточки мерла

и, казалось, умерла

вся моя душа.

города, года... вода

унесла рекой.

не забуду никогда

выдох под рукой;

слаще мёда виноград

из её горсти

и её простильный взгляд,

Господи, прости!

***

В оконце, умытом озоном

блеснёт на холме полусонном,

как выстрелы, трижды подряд

слепящий гремучий разряд.

Обрушится дробь водяная

на сток и откосную жесть.

и, словно туманом парная,

попробует смыть и соскресть

давнишние капельки краски

и ржавчины жгучую вязь,

и старой оконной замазки

окаменелую грязь.

И ты, отомкнув шпингалеты,

вослед отходящих громов

засмотришься на силуэты

рассветом умытых домов.

А если глядеть будешь прямо,

узришь на небесном драпри

воздушное облако храма

под звонницами зари.

Rado Laukar OÜ Solutions