19 марта 2024  06:05 Добро пожаловать к нам на сайт!

Дебют № 48



Сергей Шелковый



Сергей ШелкОвый родился в г.Львове. Закончил инженерно-физический факультет Национального технического университета "ХПИ" и аспирантуру. Кандидат технических наук (1980), доцент этого университета, автор научных публикаций в области прикладной математики и механики. Публикует свои произведения в печати с 1973 года. Автор около трёх десятков книг стихотворений, прозы, эссе, поэтических переводов, вышедших в свет в Москве, Киеве, Харькове, в том числе книг "Стихии"(2004),"Певчий"(2005), "Эон"(2007), "Июнь-июль"(2008), "Небесная механика"(2009), "Кровь, молоко"(2010), "Парусник"(2011), "На улице Пушкинской"(2011), "Аве, август"(2012), "Днесь" ("Данас")(2013)- на русском и сербском языках, "Дванадесять"(2014), "Очерки о литературе"(2014), "Свет безымянный"(2015), "Апостольское число"(2015), "Вербное Воскресенье"("Palmensonntag")(2016)-на русском и немецком языках, "На родине Орфея" ("В родината на Орфей") (2016) - на русском и болгарском языках, "Дароносица" ("Monstrance") (2016) - на русском и чешском языках. На стихи из книг С.Шелкового написано более 60 песен, выпущены два компакт-диска с авторскими песнями: "Янгол огня. 22 песни из десяти книг"(2005) и "В родном гиперборее"(2007). Живёт в Харькове.


СТИХИ


Так уж сладилось, нарисовалось...


Отнюдь недаром, Дагна Дрейка,
нам любо красное вино,
ведь наша певчая семейка
им греется давным давно,
поскольку зимние туманы
над Даугавою-рекой
ворочаются хмуро, пьяно,
как серый бомж на мостовой.
Но я-то помню очи Риги
лет тридцать пять тому назад –
как бы Дануты и Ядвиги
сияющий любовью взгляд.

И дабы встреча не забылась,
я в амнезии стылых зим
багряно-терпкой влаги милость
вздымаю:
не «Чин-чин» – «Сим-сим!»
Я – с Вами вместе, Дагна Дрейка.
А Вы, мне верится, – со мной!
Живи и щебечи, семейка,
где белый шум плывёт от Блейка,
как свет воротника Ван-Дейка,
и где журчит водицей лейка
над грядкой в августовский зной!

2015

Как дышат разноцветной плотью...

Всё! Наконец домой вернуться
с тропы бродяжьей и случайной,
линялым усом окунуться
в расплав крепчайшей гущи чайной.
Лаская груз фамильной чашки,
под перезвоны разговора
кольнуть клыком, чуть одичавшим,
глазурь забытого фарфора...

Как дышат разноцветной плотью
на книжных полках царства граций!
Как плавно складни переплётов
тебе навстречу отворятся!
Как страстно вскрикнет половица
древесным плетивом волокон,
и озарится гладь страницы
кошачьим оком, спектром окон!

И, дрогнув эхом, повернётся
иною ипостасью время.
И ось пространства чуть качнётся...
А надо всем и надо всеми -
щемящий свет дочерней тайны,
свеченье детской млечной кожи,
глаза, что всё необычайней,
всё больше на твои похожи...


Пока теплынью дни светиться не устали...

Так дочка мне мила в своей задорной кепке!
Да я ли начинал мечтой про пацана?
Десятый наш октябрь листвою пахнет крепко.
Дымят его костры, но высь его ясна.
Уход мой поутру и мой приход вечерний
давно осенены свеченьем русых кос.
И все пытливей взор взрослеющий дочерний ,
отважней о былом и будущем вопрос...

Пойдем, посмотрим, дочь, на солнечную осень,
на желтые шатры, кленовые ковры.
И спросим у листвы, у темных веток спросим
про вещие стихи несуетной поры.
Порхает клена лист и кружит по спирали,
и тычется к земле багряным черешком.
Пока теплынью дни светиться не устали,
пойдем по лесу, дочь, по осени - пешком.

По влажно-золотым развалам лесопарка,
который – сущий лес для горожан и птиц,
по октябрю пойдем, где даже в куртке жарко,
где ярок встречный круг велосипедных спиц…
Где школьницы везут кленовые букеты,
по мягким побредем, по лисьим рунам, дочь.
Там меж резных дубов стучат-шуршат секреты,
как желудевым сном всю зиму превозмочь...


Полвека не бывало столько снега...

Чем злей мороз, тем тоньше писк синиц -
волосяные жалобы и пени.
Ордынским ликом распластавшись ниц,
отчизна спит во льду, в снегу и лени.
И выдыхая азиатский дух,
спит у холма мой забубённый город -
сбит набок замусоленный треух,
башмак дыряв и ватный бок распорот.

Какая бесконечная зима!
Полвека не бывало столько снега.
Вмерзают в воздух люди и дома
на взлёте невозможного побега.
Чем злей морозы, тем гнездо добрей,
дыханием окукленная норка,
где - книг развал и чайник-носогрей,
где на окне ярка лимона корка.

Отчизна спит - в её грудине лёд,
в гортани - ломоносовская ода...
А мне в дому, быть может, повезёт
перетерпеть студёные полгода.
Не грех - согреться малостью родной,
чтоб уцелеть среди огромной стужи.
Какой отрады мне желать иной? -
Зайди в мой дом, скрипучий, лубяной,
и помолчи со мною, старый друже...


А я бродил там в полночь по снегам...


А ситный и бревенчатый Тамбов,
державинский и нежно-недержавный,
мне стал ценою в семь иных томов
и в семь стихов сердечной рифмы плавной.

Туда забрел я в лютом феврале
и завязал ондатровые уши
своей ушанки, ибо день мелькнувший
сменила ночь на ледяной игле.

И я бродил там в полночь по снегам –
по колко-ломким, вороным и белым.
Патруль румяный с волкодавом смелым –
вот весь народ, что встретился мне там

на улицах. Студеная страна
меня с немой угрозой окружала,
но я той ночи ножевое жало
смягчил глотком пшеничного вина

в гостинице, где беженцы, лишенцы,
шалавы, погорельцы, окруженцы
бродили меж ободранных колонн.
Какой-то вечный погребальный звон,
какой-то запах гибели, эссенций

заполнил все четыре этажа,
ступеней винт с почившим в бозе лифтом.
Чечены оттопырившимся клифтом
мелькнули, не по-здешнему жужжа...

Но сон тот русский – водкой я запил
и вышел на трезвейший зимний воздух
в огромном просветленье. Редкий роздых
в моем самосознании царил.

И в трех шагах от скопища грехов,
по кручам Цны-реки заледенелой,
белела плоть церковных теремов,
беременная верой неумелой.

И были звезды слезно хороши
над храмом Богородицы Казанской.
Мы – волчьей крови, брат тамбовский, брянский...
Но в эту ночь, душа, нежней дыши!


На склоне лет бабахнет в зиму...


На склоне лет бабахнет в зиму
винчестер вороном-стволом.
Щетинный вепрь промчится мимо,
круша лещину, напролом.
А нам, мой друг, пора вернуться
в свой дом, тулупы сбросить с плеч
и спичкой, и свечой на блюдце,
в камине истово разжечь
сосновые дрова. – Не надо
первосвященнее огня...

В крови – вечерняя отрада
на воле прожитого дня,
дня свежевыпавшего снега,
морозно-дымного ствола...
В окне темнеет. Льдисто Вега
над чёрным ельником взошла.
Тепло в дому. В усталом теле
есть лёгкость поздней правоты.
Мы лишь на четверть поседели.
А о душе и о метели
молчать умеем – я и ты.


Rado Laukar OÜ Solutions