ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 43 декабрь 2015 г.
Проза
Владимир Кабаков
Ловушка для Дон Жуана.
Россия – это зимний снег растаявший,
В журчании ручьёв и тихом гуле новой жизни явленный
И птичьей трели эхо, в голом ивняке,
И зеркалом разбитым лужи на полях.
И горький дым горящего жнивья в холодных сумерках,
И на рассвете лёд трескучий в заводях речных.
И звонкое, стремительное солнце
Над мглистым горизонтом
На восходе.
И колокольчик голубой в тени осин,
Средь зимней, серой ветоши…
И вместе – отчаянное ожиданье счастья,
И грусть несбывшихся надежд,
И промельк тёплых дней,
И тень зимы тоскливой впереди,
В начале лета…
Максим Соколов.
Пролог.
Макс вдруг вспомнил ночную деревню на горе, одинокий лай собаки на зверя, прячущегося в лесной тьме, глинистую неровную дорогу под ногами и резкий запах гонного сохатого, идущий из ямы, выкопанной, его острыми копытами, на обочине … А потом, почему-то вспомнил афоризм Лао – Дзы: «Знающий – молчит, говорящий – не знает» и, скользя сознанием по мысленным узорам, углубился в рассуждения о Дао.
«Дао – это та же логика жизни. Умный человек знает какие слова, чувства и мысли приводят к беде, а какие наоборот к радости, а точнее к спокойствию…
Но беда проходит, или человек к ней привыкает, а радость не бывает полной и к тому же быстро заканчивается, приедается, «остывает». Поэтому все знания в определённый момент становятся бессмыслицей, тогда приходит мудрость молчания и равнодушия.
Великое совершенство похоже на несовершенство, но его действие неотвратимо. Великое остроумие похоже на глупость, великий оратор - на заику. Ходьба побеждает холод, покой побеждает жару. Спокойствие создаёт порядок в мире. Добрым я делаю добро, но и недобрым делаю добро – так воспитывается добродетель. Искренним я верен, и неискренним тоже – так воспитывается искренность. Создавать и не присваивать, творить и не хвалиться, являться старшим и не повелевать – вот что есть величайшее Де. Кто совершенствует Дао внутри себя, у того добродетель становится искренней…»
Воспоминания
«Кутузов – думал Макс, шагая по грунтовой дороге пересекающей большую вырубку на таёжном гребне – похож на почитателя Дао. Он не действовал сам, только защищался, нейтрализовал желание действовать у своих подчинённых и потому выиграл войну с Наполеоном. Во всяком случае такую модель поведения фельдмаршала описал Лев Толстой в «Войне и мире»».
… Обойдя большой овраг, он вновь ускорил шаги и вернулся к размышлениям.
«На охоте добывает тот, кто не очень стремится добыть, но делает всё не торопясь и последовательно».
Здесь он не смог удержаться и вслух хихикнул…
Ему вспомнилась ночёвка в зимовейке и утренний гул весеннего тетеревиного тока, который не давал ему спать на рассвете. Тогда он не сделал даже попытки добыть одного из чернышей, мелькавших в сосновом подросте то слева, то справа…
«Интересно, почему мне не хочется в лесу стрелять из ружья, которое в большинстве моих походов ношу как амулет, но не как орудие добычи…
В чём тут дело? Я ведь помню, как добыл первого глухаря на току. В тот момент у меня от азарта руки тряслись… Значит страсть охотничья во мне присутствует…
Тогда почему я не стреляю часто? Может быть поэтому так и не научился стрелять птицу в лёт, а зверя на бегу. Тут ведь нужна практика… Что – то во мне не по охотничьи устроено…»
Незаметно миновал Грудининский отворот и, пройдя по холмистой дороге ещё километра три, вышел на щебёнчатое шоссе, приходящее справа из большой таёжной долины, где на берегу залива стояла деревня Мельниково…
Устало переставляя ноги и, даже не пытаясь остановить попутные грузовики, он шёл и шёл ничего не замечая вокруг – настолько была знакома и исхожена эта дорога…
От однообразия размеренного движения, Макс вновь погрузился в воспоминания…
Романтики
Тот поход был замечательным, может быть ещё и потому, что им всем, тогда, было по шестнадцать лет.
Однажды, в субботу, с утра кому–то пришла шальная мысль, отправиться на большой залив Калей, где стояла зимовейка с печкой, в которой можно было переночевать длинную зимнюю ночь… Собирались поспешно, но постарались собрать всех и даже Хилкова уговорили пойти с ними. А он ведь на лыжах никогда даже не стоял…
Ватагой ходили из дома в дом отпрашиваясь у родителей…
Мать Максима давала ему в таких делах полную свободу действий и потому у него вообще не было проблем… А вот матери Хилкова пришлось объяснять, кто, когда и куда идёт в этом походе…
Команда состояла из пяти человек. Хилков – коренастый блондин в мелкие кудри, был самым плохим, среди них, лыжником. Лопатин – тоже крепыш, но уверенный в себе и немного заносчивый, пригласил своего одноклассника Валеру Солнцева, который был очень рад, сходить с такими известными на всю округу силачами и драчунами, в поход…
Друг Макса и Лопатина – Юра Логинов, оптимист и очкарик, сын директора школы, в которой все они учились в своё время. Ну и сам Макс, высокий, светловолосый юноша с вьющимися лёгкими волосами и задумчивым взглядом серых, внимательных глаз. Идею похода двинул Лопатин, а Макс, романтик и мечтатель, поддержал его.
Отец Лопатина был одно время егерем, в том районе водохранилища, куда собирались пойти ребята и потому, Лопатин - младший знал дорогу к зимовью. Оставалось собраться, найти лыжи для Хилкова и запастись продуктами…
В конце концов раздобыли лыжи, собрали немного съестного, кто что мог и выступили, уже перед сумерками…
Пошли через Ершовский залив и когда скользя на лыжах, поскрипывая мороженным снегом, выстроившись в цепочку на лыжне, тянувшейся по бело – синеватой пелене снега, вывернули из за мыса на просторы водохранилища - над заснеженными просторами спустилась ранняя январская ночь.
Бедный Хилков на первых же километрах далеко отстал и Максу приходилось дожидаться его...
По пути решили зайти в деревенский магазин, купить свежего хлеба и недостающих продуктов. По заливу, во все стороны бежали хорошо утоптанные лыжни и выбрав самую торную, команда друзей, стуча по снегу кончиками лыж, заскользила в сторону деревни на противоположном берегу.
Вокруг тихо и таинственно высились покрытые молодым, заснеженным березняком, холмы и обогнув ещё один невысокий мыс, ребята увидели далеко впереди огоньки Мельниково – так называлась деревня…
Через полчаса ввалились в небольшой магазинчик и оживлённо переговариваясь столпились у витрины, в которой были выставлены образцы бакалейных товаров, с ценниками на них, написанными от руки. Какой–то щуплый, молодой мужик, зло прикрикнул на веселящуюся компанию, но, бойкий не по годам Лопатин, в ответ проворчал что–то нечленораздельно - угрожающее и мужичок притих…
Наконец, купив белого, пышного хлеба с хрустящей корочкой, и развесного деревенского масла, вышли из магазина на мороз, разломали одну, ещё тёплую буханку и с аппетитом съели…
Вновь встав на лыжи двинулись дальше… Под поднимающейся над щетинящимся береговым лесом полной желтоватой луной, пересекли залив поперёк и вдоль протоптанной в снегу пешеходной тропинке, длинной вереницей пошли дальше, в сторону Грудинино.
Хилков, ещё в самом начале, кое – как взобравшись на склон противоположного берега, совсем обессилел и соскальзывая с лыжни, то и дело падая, беспомощно вздыхая. Он безнадёжно отстал и вытирая обильный пот со лба, едва плёлся в конце колонны из пяти лыжников. Макс опекал и подбадривал его и только поэтому, Хилков не повернул назад, к дому…
…Макс, не обращая внимания на дорогу и обгоняющие его машины, мерно шагал по обочине. Воспоминания настолько захватили его, что он совершенно автоматически, не видя, свернул на свой отворот и спустился по извилистой просёлочной дороге, на покосную луговину, которая носила лиричное название – Лунная поляна… Отсюда до дома было совсем недалеко…
… Пришли в зимовье часам к двенадцати вечера – а зимой, это уже поздняя ночь. Все устали. Но Хилков просто падал от упадка сил и потому его начали откармливать сахаром, чтобы он поскорее восстановился и не мешал праздновать свободу…
Растопили печь... Долго варили кашу с тушёнкой... Потом, весело посмеиваясь и обмениваясь впечатлениями от необычного, героического перехода по ночной тайге, ели кашу и пили чай, а после, стали устраиваться на ночлег.
Зимовейка была щелястая и потому, несмотря на горящую печь, внутри было прохладно…
Лопатин, как всегда активно – изобретательный, со двора занёс в избушку промёрзшие доски и стал устраивать нечто похожее на полати, над разогревшейся печкой. В избушке, по углам, стояли две металлические кровати, без матрацев и на них по двое устроились остальные…
Максу всё происходящее страшно нравилось. Ведь он ещё в десять лет перечитал Джека Лондона вдоль и поперёк и с той поры мечтал сам окунуться в атмосферу северных приключений, ездовых собак и героических, сильных мужчин.
Обстановка в избушке слегка напоминала быт золотопромышленников на Юконе, и потому сердце приятно замирало от сознания, необычности ситуации и ощущения полной свободы, когда ни взрослые, ни родители не стояли над душой и не требовали соблюдения надоедливого порядка...
Часам к трём ночи, команда кое - как угомонилась, все улеглись на кроватях прикрывшись влажными ватниками и только Лопатин, по временам слезал со своего, «насеста» и подбрасывал дровишек в раскалившуюся печку…
Вначале переговаривались, вспоминая тяжёлый переход, но потом незаметно заснули и в домике наступила тишина, прерываемая изредка потрескиванием лиственничных дров в разогревшейся печке…
Ближе к утру Макс проснулся от едкого запаха тлеющего дерева. Оглядевшись, он вскочил и подойдя к печке, услышал, как похрапывает успокоившийся наконец Лопатин и увидел, что низ досок, светиться искорками подгоревшего дерева.
- Горим! – громко крикнул он и стал теребить за плечо бесчувственного Лопатина. Все проснулись, почуяли запах дыма и всполошились. А когда Максим всё объяснил, начали громко хохотать – уж очень комично выглядел виновник начинающегося пожара, моргая со сна глазами и размазывая по щеке сажу…
Он кое – как слез с «насеста» и принялся разбирать и выбрасывать тлеющие доски на улицу, на снег…
В избушке стало легче дышать и все постепенно успокоившись заснули вновь, в том числе и Лопатин, устроившийся теперь на полу, у печки…
Проснулись уже окончательно часам к двенадцати дня и пока «деловой» Лопатин варил новую кашу и кипятил чай, все вывалились во двор и начали гоняясь друг за другом, бросаться снежками или засовывать льдистый снег за шиворот…
Поднялся шум и крик. Хилков, за ночь набравшийся сил, вынул из лопатинского рюкзака одноствольное ружьё и выйдя из домика, зарядив его холостым патроном, выстрелил – в синее, залитое ярким солнцем небо. Вверх полетели ошмётки бумажных пыжей и Макс не удержавшись, стал изображать из себя пленённого белыми большевика: встав на колени в снег и дергая за ворот рубашки закричал: - Стреляй Гад! – чуть позже почему – то добавил – Всех не перевешаешь!
И Лопатин и Логинов, наблюдая эту сцену хохотали и хлопали себя по бокам выражая восторг талантливо – реалистичной игрой «актёров»…
Хилков в это время войдя в роль, перезарядился прицелился и выстрелил новым холостым патроном. Картонный пыж пролетел от Максима на расстоянии метра, и видя это, оба самодеятельных актёра прекратили сцену расстрела и обсуждая великолепие ясного солнечного морозного денька, пошли в домик пить чай…
Обратная дорога, при свете яркого дня, заняла несколько часов, но никто не устал, а Хилков, стоял на лыжах уверенно и всё спрашивал у Макса, когда в следующий раз соберёмся в такой поход...
Тогда, к вечеру возвратившись домой, друзья разошлись по домам, но ещё долго при встречах говорили об этом походе, как о чём ьл значительном, в их молодой жизни...
…Через полчаса, Максим Соколов вошёл в начинающийся пригород и пройдя по малолюдной улице, предчувствуя блаженство сытного обеда и чистых простыней в своей постели, улыбался и крутил головой по сторонам, уже забывая о воспоминаниях юношеских лет…
Байкал
Байкал
Кроме лесных походов у Макса была ещё одна, «но пламенная страсть». Каждое лето, он не менее чем на месяц уезжал в Бухту Песчаную и жил там в палатке с друзьями, с подружками или даже в одиночку: купался в ледяной байкальской, хрустально – прозрачной воде, загорал на крупном, белом кварцевом песке пляжа, ходил в походы по окрестным горам и заводил кратковременные романы…
И вот однажды, собрав в околотке «команду» приятелей желающих посетить Байкал, прекрасное летним утром, все встретились на речной пристани и на белом теплоходе отплыли в путешествие…
Так получилось, что он был не только инициатором похода, но и капитаном этой «команды», а его тёзка, тоже Максим по фамилии Глебов, стал во время сборов добровольным завхозом, в силу характера и места работы. Он окончил техникум и работал мастером, где – то на заводе и привык всё учитывать и предусматривать…
Запаслись продуктами, палатками, и конечно купили вина, более тридцати бутылок вкусного, виноградного. Сложили все бутылки в большой рюкзак и доверили его большому, непьющему Петровичу, бывшему однокласснику Макса, а ныне студенту политехнического института…
В команде были разные по возрасту и по характерам люди, но перезнакомившись, все зажили сразу дружной коммуной.
И Макс, уже позже, вспоминая поездку отмечал - это была на редкость слаженная компания. Никто не лез «вперёд», не тянул «одеяло» на себя и легко было не только веселиться или радоваться, но и жить обыденной жизнью…
...Теплоход, отойдя от причала в десять часов утра, некоторое время шёл вдоль водохранилища, мимо таёжных, невысоких береговых холмов, и Макс стоя на верхней палубе во всю грудь вдыхал прохладный чистый воздух пахнущий зелёной листвой и скошенной на луговинах заливчиков, свежей травой…
Вода вокруг маслянисто блестела солнечными бликами и по временам казалось, что они стоят на месте и панорама берегов, как громадная театральная декорация постепенно отодвигается назад, то есть в прошлое…
Вскоре, теплоход дрожа от напряжения, вошёл в узкое горло ангарского истока, где холодная байкальская вода, неслась прозрачным потоком под днищем и казалось, что теплоход, вот – вот заденет килем, за близкое дно. Вода была такой чистой, что водный поток, трёх - четырёх метровой глубины, казался не глубже таёжной речки…
Преодолев быстрину, теплоход, белым лебедем на тёмно-синей широкой озёрной глади, открывшегося перед взорами пассажиров Байкала, сделал плавную дугу и пришвартовался к пристани посёлка Листвянка. Здесь была одна из промежуточных остановок.
В те времена, Листвянка состояла из нескольких десятков домов, поселкового магазина и пристани на которой стоял чахлый газетный киоск, в котором продавали сувениры из дерева и полудрагоценных камней…
Капитан по громкоговорителю объявил, что стоянка будет два часа и «при высадке» Макс распорядился взять рюкзак с вином с собой.
Пройдя по широкой каменистой улице деревни, компания вслед за «капитаном» поднялась на живописную вершину одного из небольших Байкальских мысов и вольготно устроившись на зелёной травке, все с восхищением обозревали монументальные горы вокруг, синеющие дальние вершины хребта Хамар – Дабан, протянувшегося по той стороне озера на сотни километров.
Максим бывал здесь уже много раз, но каждый приезд воспринимал, как встречу с мечтой о свободе, красоте и силе…
Его настроение невольно передалось всем остальным… Разлили вино по пластиковым стаканчикам и выпили за удачное путешествие «в мир мечты», как торжественно и вместе иронично провозгласил Макс. После выпитого все заговорили перебивая друг друга, а Макс сидел, всматривался в дальние берега, в расстилающуюся внизу во всю ширь громадного глубокого озера, синюю поверхность, молчал и вспоминал своё первое путешествие на Байкал, сразу после армии…
…Тогда они уплыли на теплоходе втроём с братом Сергеем и бывшим одноклассником Петровичем и увиденный Байкал поразил его воображение своим спокойным величием и мощью. Запомнилась эта совсем не летняя прохлада воздуха, скалистые берега на ближней стороне озера, и далёкие, высокие пики на противоположной…
На теплоходе познакомились с путешествующим в одиночку ленинградцем Вадимом… Так вчетвером и сошли с теплохода в Песчанке, сопровождаемые группой девушек туристок из Ангарска. Так всегда бывало с Максом, - где бы он не появлялся, вокруг, вскоре начинали «роиться» девушки…
...Тогда они прожили на Байкале около недели. Турбаза, в бухте Песчаной только разворачивалась и существовала до этого всего несколько лет. Немногочисленный персонал турбазы и приехавшие сюда туристы чувствовали себя на равных и друг друга знали, хотя бы в лицо. Потому, все приплывающие на теплоходе, быстро вливались в дружный коллектив «местных»…
Никто не удивился, когда инструктор с турбазы, в один из дней, утром, обходя палатки «диких» туристов, приглашал всех на тушение большого таёжного пожара, на гребне прибрежного хребта…
Запомнился едкий дым, поднимающийся над полуобгоревшими молодыми кедрушками, горящая по низу трава, усталый инструктор распоряжающийся, где надо начинать тушить видимые то тут, то там огоньки низкого пламени…
Пожар удалось локализовать и к тому же на следующее утро пролился дождик затушивший окончательно очаги огня…
Тогда, все дикие туристы разбивали стоянки в бухте Бабушка, и тропинки, от палаток, среди зарослей багульника, метров через двадцать выводили, на песчаный, пологий берег, на который лениво с шипением накатывала чистая, медленная волна, приходящая из полуовала бухты, ограниченной двумя выдающимися в море скалистыми мысами…
Над тропой пробитой ногами туристов от пристани в бухту, то тут то там в зелёной длинной хвое кедров проглядывали коричнево – фиолетовые шишки, величиной с кулак. Если смолистую шишку положить в костёр, то после того как смола обгорит, можно было доставать из под сердечко-образных чешуек, некрупные, молочной спелости, орешки.
Над бухтой, в полукруглом амфитеатре, поднимающемся от берега к гребню, сквозь зелень хвои сосен и кедров, виднелись громадные, светло – серые скалы, словно вырастающие из земли и темнеющие резко – очерченными обломами острых вершин.
А при взгляде вниз, с этих скал, прозрачная, холодная вода в бухтах светилась изумрудной поверхностью и на глубинах темнела зелёными, таинственными омутами…
Как всегда в ту пору молодости, не обошлось и без вечеринок с весёлыми и нестрогими девушками – ангарчанками, вырвавшими подышать свежим воздухом из города, с большого химкомбината, построенного в Ангарске совсем недавно.
Девушки, хозяйственные и самостоятельные, привезли с собой вина и пригласили Макса с друзьями на вечеринку. После «ужина» у костра, все разбрелись парами по окрестностям... Потом возвращались, жгли костёр, пели песни, пили крепкий и необычайно вкусный чай и снова парами уходили в прохладную ночь…
Все вместе, позёвывая и потирая уставшие глаза, встретили восход золотого солнца над бухтой, а потом разошлись спать по палаткам, пожелав друг другу спокойной «ночи»…
Это было в дни первого посещения Максом бухты Песчаной…
… А в этот раз, когда подошло время отплытия, чуть-чуть навеселе, все друзья спокойно и степенно беседуя, спустились в деревню, разместились на теплоходе и поплыли дальше. Максу понравилось, что никто не настаивал на продолжении гулянки и все были предупредительны и веселы без вина...
День был замечательный: солнечный, чистый и прохладный и потому, пассажиры в первый час пребывания на Байкале, бегали с борта на борт, вглядывались в открывающиеся панорамы и показывали друг другу примечательные подробности проплывающих мимо берегов.
Макс заметил молодую и высокую, стройную женщину, с девочкой лет семи в кампании с каким - то мужчиной. Она ходила по палубе на высоких каблуках и словно невзначай, иногда взглядывала в сторону Максима, сидящего на корме, на лавочке и читающего книгу…
Первое время, подвыпившая «команда» молодых здоровых парней привлекала к себе насторожённое внимание, но лёгкий, винный хмель скоро прошёл и ребята успокоившись после первых восторгов встречи с озером – морем, собрались в кружок, на корме и обсуждали итоги футбольного чемпионата Союза. Несколько человек из команды были футболистами, с которыми Максим играл вместе в чемпионате города…
Солнце незаметно перевалило зенит и стало клониться к горизонту. Все на теплоходе, немного устали от восторгов и красивых видов и потому, с нетерпением ожидали окончания плавания...
Когда в синей дымке показался скальный останец мыса Малая Колокольня, действительно, издали, напоминающий церковную колокольню, все заволновались, приготавливаясь к встрече с «терра инкогнита» - землёй неведомой.
Вскоре бухта Песчаная раскрылась перед взорами пассажиров теплохода, во всей красоте и монументальности. Над высоким, скалистым береговым хребтом, темнело закатное, синее небо, а вдоль берега, протянулся широкий песчаный пляж, над которым в хвойной зелени береговой линии, прятались желтоватые пятна деревянных домиков турбазы.
Теплоход сбавив ход, плавно, по дуге подошёл к деревянной пристани, выходящей в озеро на десятки метров и подрагивая корпусом. пришвартовался. Началась высадка пассажиров…
На берегу, на жёлтом песчаном пляже и на поднимающейся к деревянным строениям, деревянной же, широкой лестнице, вновь прибывших встречали любопытные «местные» туристы…
Сойдя на берег, услышали объявление главного инструктора турбазы, говорящего в мегафон, что стоянка диких туристов в Бухте Бабушка запрещена и потому надо селиться по левую сторону от турбазы, - туда ведёт торная, натоптанная тропа…
Макс возглавил команду и повел всех по берегу влево. Поднялись на невысокий перевальчик, спустились в небольшую бухту с одноэтажным бараком институтской биостанции, прошли и её, и уже преодолев следующий перевал, вышли на берег с невысоким глинистым обрывом, под которым, над крупными гранитными глыбами, плескалось прозрачными волнами, потемневшее озеро…
Макс, зная по опыту, что после уплывших на теплоходе туристов, остаются благоустроенные бивуаки, с кострищем и даже с дровами, ушёл чуть вперёд, нашёл подходящую стоянку и позвал ребят…
Великое «кочевье» началось…
Вечером, после того, как на тайгу и на озеро опустились синие сумерки, вся «команда» собралась у костра. Макс Глебов сварил вкусную кашу, но перед ужином полагалось отметить день приезда в это благословенное место…
Разлив по первой, Макс Соколов, поднялся оглядел всех, сидящих кто на чём, вокруг большого жёлто – красного пламени костра, и провозгласил тост. – Мы молодцы! – заявил он. - Так быстро и удачно собраться, так благополучно, по хорошей погоде добраться сюда – это удача. И я предлагаю выпить за удачное начало и полагаю, что если мы все будем умненькими и добренькими, то дни проведённые здесь на Байкале превратятся в событие, о котором мы будем вспоминать ещё долгое время… За вас, друзья!
Все с воодушевлением прокричали – Ура! Ура! Ура! – и выпили под добродушные иронические смешки…
А потом начались разговоры, рассказы, воспоминания. Костёр потрескивал ярко горящими сухими лиственничными дровами, чайник с байкальской «сладкой» водичкой, ставился кипятиться вновь и вновь, вино распивалось уже без тостов, но дружненько и в удовольствие…
Незаметно, время перевалило за полночь, а потом и приблизилось к рассвету. Кто – то устал и ушёл спать. А оставшиеся, и среди них Макс, сидели и теперь уже негромко разговаривали. Витька Путин вспомнил родную заставу, морозы зимой и жару летом, когда невзирая на погоду, пограничный наряд обследовал погран – полосу, протянувшуюся в дальневосточной тайге на многие километры…
Он живописал, как молодые погранцы обмораживались в «секрете», как тяжело было в пургу выправлять свой же собственный след, чтобы вернуться на заставу…
… А Макс, вспоминая свою армейскую службу, погрузился в воспоминания, на время «отлетев», сквозь годы и расстояния, на берег Амурского залива, на остров Русский, запирающий вход в акваторию порта Владивостока…
Армия начиналась некрасиво, трудно, переживательно…
Новобранцев везли во Владивосток на поезде, в пассажирских вагонах. Народ собрался разный: были и испуганные деревенские ребята, а были и юнцы с городских окраин, откровенная шпана, которые демонстрировали налево и направо свои блатные наколки, пили водку в своих компаниях, а потом начинали задираться к соседям по вагону...
На остановках в больших городах, такие компании, уговорив сопровождавших эшелон сверхсрочников послать «гонца», бегали за водкой в привокзальные киоски, а потом выпив, самые удалые начинали играть в карты и не всегда честно.
Максим половину пути проболел желудком, после отравления водкой, на прощальном вечере, но после Благовещенска выправился, поедая купленные на остановке яблоки, читал книжку стихов своего любимого поэта Саши Чёрного изредка про себя декламируя, что – нибудь особенно смешное… Например, ему нравилось высокомерное: «В книгах гений Соловьёвых, Гейне, Гёте и Золя, а вокруг от Ивановых содрогается земля...»
Во Владивосток прибыли ночью, и просидев до утра в холодном помещении морского вокзала, под утро, строем перешли на прогулочный теплоход, переправивший эту толпу, хулиганов, крестьянских детей и городских подростков, в разношёрстной, специально-протестно изрезанной бритвочками одежде, на остров.
Максу запомнилось ощущение холода, сырости, йодистый запах моря и чувство неизбывной тоски, которое всплывало на поверхность сознания при воспоминании, о бесконечных, маячивших впереди, трёх годах будущей службы…
В части, новобранцев разместили в полковом клубе, и обучать «карантин», так называлось это приготовительное подразделение, назначили молодых сержантов, по второму году службы…
Была уже поздняя осень и потому, даже в шинели было достаточно прохладно, особенно с утра. В первый же день по прибытию на место службы, всех повели в гражданскую баню, неподалёку от казармы и после «помойки», как острили старослужащие, переодели в армейское обмундирование и потому, ещё не разношенные сапоги натирали мозоли, а шинели, на некоторых «салагах» торчали коробом…
Потом начались будни…
Весь длинный день службы, проходил в занятиях по строевому шагу или на политзанятиях, где начали изучать армейский устав…
Однако через неделю спокойной жизни, потребовалось разгрузить несколько барж с лесом и «карантин», с утра до вечера, в сырости, под холодным ветром, перегружал брёвна на берег.
Но такая тяжёлая работа даже нравилась Максу. Он напрягая спинные мышцы, один за двоих, тянул из трюма мокрые брёвна, а остальные старались увиливать от работы или действительно были слабаками. Макса за его силу и упорство зауважали, хотя он старался держаться как все - то есть не выделяться…
По утрам, после подъёма, по покрытой белым инеем дороге, бегали километровые кроссы в сторону леса и сержанты, красуясь и гордясь своей выучкой и тренированностью, подгоняли полусонных «салаг», показывая «класс» быстроты и выносливости.
Максим на «гражданке», помимо поднятия тяжестей и занятий на турнике, играл с детских лет в футбол, в клубной местной команде и потому, кроссы его не напрягали. Он вообще не был маменьким сынком, был спокоен и силён не по годам и никому не давал на себя «давить»…
В середине карантинного срока случилось происшествие. К ним, молодым, в казарму, то есть в клуб, иногда приходили старослужащие из автороты, поиграть в бильярд…
В тот день, когда им с утра сделали противостолбнячные болезненные уколы, он, Макс, был дежурным по «карантину», и приглядывал за порядком. Он уже слышал краем уха, что старослужащие часто обижают молодых, но в контакт с «дембелями» не входил. А тут, в клуб пришли двое солдатиков из соседней автороты, вытащили тяжёлый стол на середину и начали играть, звонко щёлкая киями по костяным шарам, не обращая внимания на молодых, занятых уборкой помещения.
Когда «дембеля» закончили игру, то не убирая за собой, пошли на выход и Макс счёл возможным попросить их убрать стол на место. Дембель, тот что поменьше и потоньше, просто взорвался истерикой. Он почти завизжал: - Что ты сказал – салага! Да я тебя…
Макс нисколечко его криков не испугался, подошёл к истеричному дембелю вплотную, перехватил его руки и сжав их своими ладонями завёл за спину и чуть надавил. Дембель, выпучив глаза и чувствуя необычную силу молодого солдата, вынужден был изогнуться в обратную сторону и замолчать, находясь в этой унизительной, беспомощной позе…
Макс холодно смотрел в его испуганные ошеломлённые глаза и говорил медленно и спокойно объясняя: - Нам всем сегодня сделали уколы, и поэтому, руки у всех болят, чтобы таскать тяжёлые столы…
Когда он выпустил дембеля, тот матерясь и испуганно озираясь вышел из клуба на ходу крича. : - Ну попадёшь ты в автороту, я с тебя с живого не слезу, салага!.
Максим промолчал и попросив помочь ему одного из молодых сослуживцев, задвинул бильярдный стол в угол…
Чуть позже к нему подошёл один из «карантинных» сержантов и с тревогой спросил – Что тут случилось без меня?..
Ему видимо кто-то уже рассказал о происшествии.
Максим коротко, но дельно всё объяснил, и сержант молча, посмотрел на него с нескрываемым уважением…
Он сам служил второй год и знал дембельский гонор очень хорошо. На то, чтобы возразить дембелю, надо было или не знать армейских порядков, часто напоминающих тюремные или очень верить в свою силу…
Максим действительно был уже бывалый драчун. И года полтора назад, ему, в неудачной уличной драке сломали челюсть…
Случилось так, что он начал почти в одиночку воевать с поселковыми хулиганами. Его друзья: и Хилков, и Путин и Коля Костромской, силачи и драчуны, были в отъезде и потому, его однажды подкараулили недруги после танцев, в соседнем посёлке…
Подошли неожиданно, затеяли разговор на повышенных тонах, и подло, без предупреждения начав драку, смогли нанести ему два зубодробительных удара. Когда он понял, что челюсть сломана, он отбежал в сторону, и подозвав своего дружка, очкарика Юру Логинова, который вступил в драку, объяснил, что челюсть лопнула пополам и надо уходить, чтобы при продолжении драки, не повредить её ещё больше…
В ту ночь, он из скорой помощи вернулся домой под утро и тихонько, забрался в ещё не застеленную родительскую кровать, лёг отвернувшись к стене. Зубы у него были скреплены, между верхней и нижней челюстью, проволочными скобами и стянуты резинками…
Мать и отец, услышав его нечленораздельные ответы - мычания, не очень удивились, поохали – поахали и вскоре успокоились – главное, что он был жив…
В посёлке в те времена были и такие хулиганы, которые носили в карманах острые ножички - финки…
Та история в конце концов закончилась. И челюсть у Максима срослась, стала ещё крепче и хулиганы его зауважали, несмотря на кажущееся поражение…
…Максима угрозы дембеля вовсе не испугали. Он привык уже, как опытный уличный боец, не бояться угроз на будущее и действовать по обстановке…
А вскоре, время «карантина» закончилось и Максим после распределения попал в батарею управления. Это было может быть самое привилегированное подразделение в полку, и наверное самое «образованное». Во всяком случае туда попадали самые умные и продвинутые…
Служба в батарее началась с дневальства в казарме, находившейся в расположении штаба полка, почти в том же помещении, что и бывший карантин.
Молодые, оставленные при полковом штабе, ходили дежурными кухонными рабочими и на полковую кухню, что стало настоящим испытанием для Максима.
Уходя на кухню, к шести часам вечера, вымыв всю посуду после вечерней кормёжки в полковой столовой, он, приходил в казарму поздно вечером и ложился спать. Переночевав, с утра пораньше, шёл назад, на кухню в посудомойку и работал там до следующих шести часов вечера без остановок: поддерживал огонь в титане нагревающем воду; мыл жирные чашки и тарелки, кружки, большие баки для компота и маленькие бачки, для еды на десять человек...
Небольшой перерыв, в работе делался только для еды, которую он проглатывал, озираясь на посудомойку и обдумывая, что из посуды осталось для следующего «захода». И так целые сутки!
Главное, что угнетало Максима - была занятость мытьём посуды не покладая рук, всё время пребывания на кухне. И более бессмысленного и глупого занятия, он ещё не встречал в своей молодой жизни. Ему казалось, что уходя на кухню, он на целые сутки, выключал себя из нормального быта…
Хотя, уже много позже, он понял, что была в этом суточном «заплыве» и положительная сторона – выработка терпения и умение мгновенно забывать о упущенном жизненном времени. А он, старался всегда жить обдуманно и осмысленно…
После Нового года, их, несколько молодых солдат, перевели на сопку, в расположение оперативного штаба полка. Его определили в отделение сержанта Щёголева, главного радио-специалиста по релейным станциям, на которых и начал учиться Макс своему армейскому «ремеслу»…
Вскоре, командир батареи, капитан Запорожец, привёл всех свободных от службы солдат на стрельбище, которое располагалось, в правом углу укрепления, в глубоком рву, который разделял каменную стену и капонир.
В этом «кармане», у дальнего его конца, установили мишень, фигуру человека, по пояс, зелёную на белом фоне.
В ста метрах на землю уложили мешки с песком, брезентовые подстилки. На которых ложились стреляющие, установив винтовку СКС, на этот мешок. По команде капитана, очередной стрелок выходил из строя, стоящего чуть позади, ложился на подстилку и тоже ро команде делал три прицельных выстрела. Потом сержант вместе со стрелком бежали к мишени и узнавали результат...
Наконец дошла очередь и до Макса. Он взял свой карабин, лёг поудобнее, выцелил фигурку и мягко нажал на спуск — раз, потом ещё и ещё...
Он хорошо видел и фигуру и гранитную стену за нею и в момент нажатия на спуск, уже знал, что пуля придёт точно в голову, как раз в середину жирно нарисованного круга. В момент выстрела, он совершенно расслаблялся, не чувствовал тела и работал только его палец на спусковом крючке.
После выстрела в плечо ударяла отдача, ствол чуть дергался вверх, но Макс уже прицеливался во второй раз. Внутренне, он приказывал себе расслабиться и сосредоточиться только на фигуре, в голову которой необходимо было попасть. И он, почему то знал, что обязательно попадёт в центр этой рисованной головы. Так уже бывало с ним однажды, когда он ещё в детстве кинул камень в воробья, сидевшего на заборе. Камень, тогда, как ему показалось, летел долго-долго и уже в начале полёта, Макс знал, что он попадёт в воробья и убъёт его. Так и случилось, и когда он, подбежав, поднял птичку с взъерошенными перьями, то ещё раз удивился этому удивительному чувству знания будущего, ставшего следствия его действий...
Когда рассматривали мишень, то оказалось, что все три пули вошли почти одна в одну, в восьмёрку и сержант, глянув с уважением на Макса, сказал: - Твой карабин немного влево бьёт. Потому и восьмёрка...
Когда он показал поражённую мишень офицеру, капитан Запорожец, вскинул удивлённо брови и поощрительно проговорил: - Да ты у нас настоящий снайпер. Можешь на полковые соревнования по стрельбе попасть...
А потом, ещё раз глянув на дырку в мишени, спросил: - А что же ты молчал, что стрелять умеешь?
Макс смущённо улыбнулся и ответил: - Да я в первый раз на стрельбище и из этого карабина, тоже в первый раз стреляю...
Потом, несколько раз, его вызывали и в полк и в корпус, на соревнования по стрельбе и он привёз в батарею несколько дипломов за первые места на стрельбах.
Его даже вызывали на сборы в корпусную спорт-роту, но он повздорил там со старшиной, и после, на отрез отказывался ехать туда, каждый раз находя уважительную причину.
Однажды, чтобы не ехать на соревнования, он, проверяя силу воли и глядя на себя в зеркало, зажёг спичку и положил её на внешнюю сторону ладони. Он ждал, пока она не догорит, и ощущая боль следил в зеркало, как реагируют его зрачки на эту резкую боль. На руке всплыл волдырь от сильного ожога, и он показывая это капитану, заведующему спортом в полку, оправдывался: - Я хотел только поправить сковороду, а оттуда жир как брызнет...
Капитан покачал головой, нахмурился и произнёс: - А я на тебя рассчитывал. Думал что мы на корпусной спартакиаде первое место по стрельбе возьмём. А потом вздохнул и закончил: - Ну иди. Что с тебя возьмёшь...
А вскоре и дембель «надвинулся», и уже стало не до соревнований...
… Из потока воспоминаний его вызвал голос Петровича… - Смотрите, смотрите!. «Уже рассвет полощется в горах» – и он показал рукой на восток, где незаметно, чернота ночи отступила и появилась синяя полоска разгорающейся зари…
Макс, встал с бревна, служившего у костра сиденьем, махнул всем остающимся у костра рукой и позёвывая ушёл спать в большую палатку.
Когда он, ворочаясь залезал в спальник, то разбудил Глебова и тот спросил который час. Был уже пятый час и перед тем как заснуть Макс попросил Глебова приготовить утренний завтрак.
– А завтра, я сам с утра буду готовить – пообещал он, запахнулся поплотнее полами спальника и почти мгновенно заснул…
К прогоревшему костру, на яркое полуденное солнце, он вылез из палатки, когда часы показывали двенадцать… Солнце проглядывало сквозь зелёные хвойные кроны, и на земле залегли тёмные, контрастные тени. Воздух был свеж и прохладен и пах лиственничной смолой и багульником…
Захватив полотенце, спустившись с обрыва на каменистый берег, Макс с удовольствием плескался в чистой воде, сожалея, что берег был покрыт гранитными острыми глыбами и просто купаться, а тем более плавать было опасно…
Вскоре вся команда собралась у кострища, расселась с чашками каши поблизости и переговариваясь, «позавтркала», обсуждая что делать дальше. Максим предложил всем идти загорать в бухту Бабушка и все дружно согласились с ним…
Уже после полудня, пройдя, по замечательно живописной тропе в Бабушку, и разбросав на белом, крупном песке подстилки, устроились загорать…
Максим скинув спортивные трусы, в которых было так удобно ходить по жаре, оставшись в плавках, расправил широкие, загорелые плечи, сделал несколько разогревающих упражнения и смело пошёл к воде…
Сделав короткий разбег по песку, он уже из мелкой воды сделал последний мощный прыжок и вытянувшись всем сильным, стройным телом в воздухе, казалось замер на мгновение и потом, почти без брызг, вошёл в воду…
На пляже было немного народу, поэтому все обратили внимание на смельчака не испугавшегося ледяной байкальской воды…
Макс проплыв под водой не менее десяти метров, вынырнул и мощно гребя и фыркая как морж, быстро поплыл вдаль, ощущая жжение холодной воды и всё быстрее вымахивая руками…
Через несколько минут, он, утирая лицо от воды, вышел на песок, присел на подстилку тяжело и часто дыша и стал ерошить влажные волосы правой рукой. Та самая блондинка, с девочкой внимательно смотрела в его сторону и когда Макс случайно скользнул по ней отсутствующим взглядом, улыбнулась ему дружелюбно и понимающе…
Загорали в бухте, до заката золотого солнца, а потом, проголодавшись, тронулись к биваку, мимо пристани и зданий турбазы….
Вечером, после ужина, уже привычно сидели у костра пили чай и разговаривали. Максим рассказывал о прошлых приездах сюда, о том, что вокруг в тайге полно медведей и прошлый год, на турбазе, держали медвежонка в клетке…
Когда, на сей раз, намного раньше рассвета, расходились спать по палаткам, Максим проговорил: - Завтра старики, пойдём вечером на танцы – и это его обещание все встретили оживлёнными репликами…
Ночью Байкал шумел свежим прибоем под близким обрывистым берегом, и это убаюкивало ребят, а Макс, утомлённый долгими моржевыми заплывами накануне, заснул сразу, как только залез в спальник…
Проснулся он рано. Тёплое солнце, взошло над мысом Малая Колокольня, слева от их стоянки и начало нагревать тент палатки. Он услышал, что снаружи, кто – то уже разводит костёр и побрякивает котелками…
Макс вылез из палатки и увидел Глебова, который развёл огонь в кострище и принялся готовить завтрак. Макс потягиваясь подошёл к потрескивающему, невысоким бесцветным на солнце пламенем, костру, сел на брёвнышко и ероша волосы спросил. – А ты чего так рано встал сегодня. Ведь моя очередь готовить завтрак?
- Да ты знаешь, - улыбаясь ответил Глебов – я здесь как – то удивительно быстро высыпаюсь. Вот и подумал - чтобы пораньше на пляж идти, надо пораньше завтракать… А мне ведь нетрудно…
После завтрака действительно все быстро собрались и пошли в Песчанку, прихватив и футбольный мяч.
На широком песчаном пляже, разделившись на две команды по четыре человека в каждой, принялись с криками и смехом гонять мяч, забивая его в маленькие ворота, сделанные из плавниковых, отшлифованных прибоем, палок.
Золотое солнце поднялось в ярко синем глубоком небе и при совершенном безветрии, Байкал с шипением нагонял на пологий берег, плавные без гребешков, волнишки.
Когда надоедало бегать, все заходили в воду - кто – то боязливо ёжась, полоскался в холодной воде, зайдя по колено, а кто – то, заплывал подальше, бодрясь и задорно вскрикивая…
Максим на этот раз, взобравшись на пристань, разбежался по деревянному настилу, от начала до конца и высоко выпрыгнув, описав плавную дугу, вонзился в воду головой, и вынырнул далеко впереди, мелькая под зеленоватой прозрачной водой, светлой тенью…
Его команде это понравилось, и большинство, с разной степенью умения стали нырять оттуда же. Остальные купальщики с интересом наблюдали за ними, побаиваясь ледяной байкальской воды…
На стоянку, к палаткам, возвратились часам к семи вечера. Помылись, побрились, переоделись в чистые одежды и вновь вернулись на турбазу…
Привлекая к себе внимание «аборигенов», остановившись кружком на высоком берегу, они встретили приплывший из Иркутска теплоход, потом погуляли по турбазе и услышав первые гитарные аккорды, в дощатом просторном клубе, пошли туда…
Вокально – инструментальный ансамбль, был совсем неплох, а один из солистов обладал сильным звучным голосом. Да и репертуар был подходящим…
Большинство ребят из «команды», стесняясь, первое время не танцевали, а сидели вдоль стен, слушали музыку и засматривались на танцующих девушек…
Когда объявили дамское танго, к Максу, стоящему у стены, решительно направилась та высокая блондинка, с теплохода и пригласила его на танец. Он не стесняясь и не выказывая удивления, танцевал с ней до конца вечера, болтая о разных разностях и легко прижимая её сильное, красивое тело к себе. Она этому вовсе не противилась. И когда он спросил, кто тот мужчина на пароходе, который разговаривал с ней и её дочкой, ответила, что они вместе работают на заводе в хим-лаборатории, и встретились на теплоходе случайно…
По окончанию танцев, Макс простился с Таней, так звали блондинку и «команда», все вместе, пошли по ночному лесу, по набитой каменистой тропинке, на свою стоянку…
Ночь стояла над озером прохладная и тёмная, и на небе видны были яркие звёзды и целые созвездия, которые в городе вовсе бывают не видны... Несколько раз сбивались с тропинки и Макс всегда выводил всех обратно на протоптанный путь. Все посмеиваясь, спотыкаясь в ночной темноте, следовали за ним, через кусты багульника, ни мало не сомневаясь в его знании маршрута…
Ребята были чрезвычайно довольны проведённым днём и танцами и потому, какое – то время, ещё сидели у костра обсуждая и игру ансамбля, и вокальные данные кудрявого солиста, и достоинства некоторых девушек с которыми успели познакомиться на вечере…
...Так это всё и продолжилось в следующие дни. Кто – то из ребят, добровольно просыпался пораньше, разводил костёр, варил завтрак… За это время, постепенно, из палаток выбирались все остальные и сидя у кострища, в тени, молодых, мягко хвойных лиственниц, рассказывали свои сны…
Позавтракав, все, гурьбой направлялись на пляж и купались и загорали там до вечера, а потом шли на танцы…
Солнце, как часть гигантского часового механизма, утром показывалось над скалистым мысом, потом постепенно взбиралось по синему, безоблачному небосводу в зенит и после жаркого полудня, постепенно спускалось к горизонту.
Игра в футбол и лежание на солнце, заряжали всех энергией и к вечеру, все были готовы, продолжить развлечения …
Тут наступало время мыться и чиститься перед танцами. Затем, тоже все вместе, шли встречать теплоход или играть в бильярд.
В сумерках, в клубе звенели первые гитарные аккорды и вскоре начинались танцы…
Вокально – инструментальный ансамбль пел и играл до двенадцати, потом кто – то из самых бойких приятелей Макса, шёл провожать девушек, а остальные, в темноте, шли по тропе к стоянке и приходя к палаткам разводили большой костёр, кипятили чай, долго сидели вокруг яркого огня, попивая крепкий ароматный напиток, разговаривали, а после рассказанного весёлого анекдота, долго и громко хохотали.
Снизу из темноты, доносился иногда шум медленного байкальского прибоя, и над серебристой лунной дорожкой, в провале тёмно – синего неба светили яркие чистые звёзды. Воздух был на удивление свеж и чист…
В единственный облачный, но тёплый день, собрав всех желающих, Макс увел их вдоль берега Байкала, по опасной скалистой тропинке, на дальний кварцевый, заброшенный карьер, на котором много лет назад добывали песок, для стеклозавода…
Места вдоль байкальского побережья были на редкость дики и красивы и друзья шли по тропинке, крутили головами и восхищённо цокали языками, при виде особенно высокой скалы, или напротив страшно высокого, гранитного обрыва, уходящего круто вниз, к плещущемуся у подножия, Байкалу…
К полудню, дошли до полуразваленных, дощатых будок бывшего карьера, спустились на берег, и расположившись на крупном, словно просеянном кварцевом, серо – палевом песочке, поели, запивая бутерброды замечательно вкусным ароматным чаем и очарованно вглядываясь в открывающиеся необъятные пространства над тёмно – синей, тихой водой озера…
...Через неделю такого житья, многие ребята обзавелись подружками, и иногда приводили их ночевать. В этом случае все теснились и выделяли отдельную, самую маленькую палатку, счастливой парочке…
Макс внешне ничем не выделялся из остальных. Но в случае возникновения каких – либо проблем, за советом и помощью все обращались именно к нему. Все привыкли к тому, что он был «вожаком стаи», а так как он для этого ничего специально не делал, то его спутники молчаливо признали его главенство…
Через десять дней закончились продукты, и Макс вечером, на танцах, подошёл к пареньку, который работал на кухне турбазы, в сопровождении внушительного штангиста Петровича и бандитистого вида паренька, по кличке Хыра, знатока лагерного зэковского жаргона, но совершенно безобидного и спокойного в быту человека. Паренёк побледнел от неожиданности и в ответ на Максову просьбу продать продуктов, срывающимся голосом произнёс: - Завтра вечером неси деньги. Я всё достану…
Так они стали обладателями нескольких банок тушёнки, килограмма сливочного масла, мешка крупы килограммов на десять…
Все собирались прожить в Песчанке ещё несколько дней, но Макс вдруг засобирался в город – у его младшей сестры, должна была состояться свадьба и он обещал ей вернуться, к назначенному дню…
Таня узнав о намечающемся отъезде Макса, загрустила, и вечером пришла к их стоянке вместе с дочкой, принесла две бутылки вина и перезнакомившись со всеми, села подле Макса и не отпускала его от себя до ночи.
Когда выпили вина, она не стесняясь, стала обнимать и страстно целовать смеющегося Макса… Дочку в это время отвлекал какими – то интересными рассказами Глебов…
Таня заметив, что дочка нашла себе умного собеседника, схватила Макса за руку и потянула в маленькую палатку…
Я по тебе сума схожу, - шептала она сдавленным голосом срывая с себя одежду и помогая это же сделать Максу. - Ты мне снишься!
Покрывая его руки и плечи страстными поцелуями, она шептала: - Я каждый вечер ложась в постель в своём домике, думала, что просто так, мы не должны с тобой расставаться…
Она, снова и снова гладила его тёплое, сильное загорелое тела, целовала его в губы, а потом трудно дыша, склонилась над ним и покрыла жаркими поцелуями всё тело…
...Назавтра, Макс уплыл домой один, и из весёлой команды, словно из яркого воздушного шара, кто-то выпустил воздух уверенности и энергии. Без Макса всё казалось каким - то неинтересным и незначительным. Даже каша сваренная поутру, как всегда раньше всех проснувшимся Глебовым, показалась им не такой вкусной, как вчера…
Продержавшись ещё день, решили выезжать…
Все вдруг поняли, что без Макса, уже не та жизнь пошла и закопав оставшиеся продукты в условленном месте, поклявшись скоро вернуться. А вечером, все с грустью покинули такой гостеприимный берег, и такую удобную стоянку и уплыли на теплоходе в город…
… Свадьба была хороша. Разодетые, нарядные девушки сбивались в щебечущие стайки, а юноши облачённые в тёмные костюмы, чувствовали себя немного не в своей тарелке, много курили и разбившись на кучки, серьёзно говорили о политике…
Когда сели за свадебный стол, все с облегчением вздохнули, а после первых тостов, расслабились, заговорили о своём.
Под дружные крики: - Горь – ко! Горь – ко! - свадебная пара неловко, стесняясь целовалась, а гости долго хлопали в ладоши и дружно считали. И всё уже пошло своим чередом…
Максим сидел рядом с подружкой сестры, Ниной, галантно ухаживал за ней, вовсе не замечая её напряжённого взгляда и думая о своём, старался не «отлетать» в своих размышлениях слишком далеко, пил и ел со всеми наравне. Его взгляд, иногда застывал на одном предмете и лицо, невольно принимало отсутствующий вид, - он вспоминал байкальский берег, солнечный песчаный пляж, холодные сине – зелёные воды озера, мягкие и послушные руки Тани…
Вдруг Нина коснулась своими дрожащими пальцами его руки и шёпотом попросила: - Макс! Я хочу с тобой поговорить!…
- Сейчас? – не удивившись спросил он и осторожно поднявшись, повёл Нину в свободную комнату заваленную зонтиками и плащами гостей. Все сидящие за столом уже были в достаточном тонусе и потому, на их уход никто не обратил внимания
Когда Макс аккуратно прикрыл двери, Нина терзая надушенный батистовый платочек, тонкими пальчиками с вишнёвого цвета маникюром, опустив глаза начала:
- Я не знаю с чего начать – она очень волновалась и голос её дрожал… Но… Но, я хочу тебе сказать, что я, что я … люблю тебя - и тихо заплакала…
Макс и на сей раз не удивился, осторожно отвёл её руки от заплаканного лица и поцеловал её вполне дружески, как целуют детей взрослые, огорчённые их слезами.
А Нина всхлипывая продолжала: - Я сама не знаю как и когда это началось, но с той поры я всё время думаю только о тебе и очень скучала, пока ты был на Байкале…
Успокоив её, он повёл Нину гулять, слушая её сбивчивый рассказ о зарождении любви два года назад, когда она первый раз его увидела. До этого, она много о нём слышала от своей школьной подруги и не верила ей, что Макс такой волшебный, но была соответственно подготовлена к встрече…
Для Максима их знакомство было одним из многих знакомств с девушками и женщинами, а так как он довольно скептически относился к себе со стороны внешности, а если быть точным, то никак не относился и вовсе об этом не думал, то естественно и производил сильное впечатление своим здоровьем, жизнерадостным оптимизмом и конечно полнейшим равнодушием к женскому полу…
Тихо разговаривая, они прошли по дорожке через большое поле между двумя посёлками и подойдя к дому старшего брата, остановились. Макс увидев, что окно на втором этаже в квартире, в которой жил брат открыто, вошёл в подъезд, поднялся по деревянной лестнице на площадку между этажами, взобрался через окно в коридоре, на небольшой бордюр, опоясывающий дом снаружи, на уровне подоконника второго этажа, ступил на этот бордюр и вытянув руки, держась за оконный косяк, ступил на подоконник открытого окна квартиры, проник в комнату и спрыгнув вниз, открыл двери изнутри…
Они долго сидели на диване и Макс осторожно, почти равнодушно обнимая Нину и целуя её в губы, совсем ни о чём возвышенном не думал, а девушка дрожала всем телом и неловко гладила его по голове. по мягким волнистым, выгоревшим под байкальским солнцем, волосам…
Он был немного пьян и потому, не задумываясь проделал этот опасный фокус с хождением по карнизу, но на большее его не хватило…
Почему – то он жалел Нину, как жалеют влюблённых в них младших школьниц, старшеклассник, в школе…
Успокоенная и уже улыбающаяся девушка, позволяла ему себя целовать, и на первый раз, как оказалось, этого было достаточно и для него и для неё…
Уже посмеиваясь, они на кухне выпили чаю с вкусным смородинным вареньем и договорились увидеться вечером, в сквере, неподалёку от местного Дома культуры. Они договорились пойти ночевать к Нине на дачу…
Вечером, после непродолжительных поцелуев на лавочке, в сквере, решили не откладывая идти на дачу. По дороге Макс весело рассказывал детали своего байкальского путешествия естественно умалчивая о своих встречах с девушками и женщинами. Для него это было обыденностью и потому он совсем не придавал этому значения…
Когда пришли в садоводство, то ещё издали заметили в Нининой даче свет, а подойдя поближе услышали внутри магнитофон…
На даче младшая сестра Нины устроила встречу со своими друзьями. Макс чуть не расхохотался, разобравшись в ситуации и после хитрой уловки, оставив Нину в знакомой для неё компании, незаметно улизнул. Идя через тёмную берёзовую рощу. Назад, к своему дому, он обдумывая случившееся, вдруг про себя подумал «Сама судьба нам мечет банк!». При этом он загадочно улыбался,всматриваося в тёмные заросли кругом и старался не сбиться с дороги…
...Лето, как всегда, было временем путешествий и заполнено новыми приключениями до отказа.
Когда Макс осенью встретил Нину на улице, то вежливо поздоровался и сделал вид, что не замечает её желания остаться с ним наедине…
Макс работал тогда в педагогическом институте, на физической кафедре, старшим лаборантом и потому имел в институтском подвале комнату, которая и была его кабинетом. Внутри он сделал небольшой ремонт, поставил в просторной комнате два письменных стола – один большой и другой маленький. В дальнем углу, под врезанным в толстую стену окном, с железными решётками, выходящим на уровень земли, установил старый диван, и накрыл его протёртым ярким ковром. В летние жары, он иногда приводил сюда своих университетских друзей с исторического факультета, и в холодке, они, с наслаждением пили пиво и закусывали перченным сыром…
Сюда же, к Максу приходили его знакомые девушки…
Люба Филипова, приходила в этот подвал редко и только зимой…
Она робко стучалась в двери и когда Макс, впускал её, долго щюрилась на яркий свет дневной лампы, улыбалась чуть стеснительно, потирая озябшие руки поглядывала, на, как всегда чистенько и щеголевато одетого, Макса,…
Максим разговаривая, ставил воду в стеклянной колбе из химического стекла на плитку, включал обогреватель с жужжащим вентилятором, давая Любе время осмотреться и обогреться.
Одежда на ней была явно ношенная, почему – то мала по размеру и она на улице мёрзла и её носик отогреваясь и оттаивая, краснел.
Болтая о мелочах они пили чай заваренный прямо в колбе и ели вкусные печенья хранившиеся в ящике большого стола после предыдущих гостей.
Когда она, отогревшись и напившись чаю, взглядывала как-то особо, серьёзным взглядом, на отвлёкшегося Макса, то в глазах её, кроме благодарности, что – то ещё мелькало, неуловимо быстрое и острое…
Макс заметив эту серьёзность, подсаживался к ней поближе, а она ласково брала его ладонь в свои руки и перебирая длинные пальцы с ухоженными ногтями, долго смотрела на него снизу, вверх, чуть приоткрывая в улыбке влажные мягкие губы, а потом говорила сдавленным и хриплым от волнения голосом; - Ты бы двери – то закрыл? - чуть вопросительно, словно оставляя за Максом право решать, что им обоим делать дальше.
Макс вставал, мимоходом гладил её по светлым волосам, а она уже разгораясь, откровенно и страстно смотрела на его сильную фигуру, чуть увлажнившимися глазами и начинала, дрожащими, тонкими пальчиками расстёгивать верхние пуговицы на кофточке.
Закрыв двери, он гасил свет, щёлкая выключателем и возвращаясь в темноте, слышал как Люба с шуршанием торопясь и щёлкая резинкой по голому телу, снимала вязанные колготки. Он, подойдя к ней почти на ощупь, целовал её в голову, в то время, как молодая женщина подрагивая от волнения и тяжело, напряжённо дыша, помогала ему снимать одежду.
«Почему от неё иногда зимой, так явственно пахнет резиной? – почти меланхолически спрашивал он сам себя, ощущая голой кожей живота слабый сквозняк из окна и не находил ответа, присаживаясь на диван и обнимая покорные плечи…
Когда всё заканчивалось, она стесняясь, так же в темноте, молча одевала на свои худые, стройные ноги колготки, а он ждал, так же молча, пока она оденется и лишь потом включал свет.
Им в этот момент уже не о чем было говорить и она от неловкости, вдруг, начинала болтать вздор и откровенности: - А ты такой большой… Ты больше чем он… И ты такой обворожительно ласковый – и смеялась хриплым смешком, оправляя смятую кофточку…
Макс понимал, кого она имела ввиду, но ему это уже было всё равно. Он знал, что идёт у неё на поводу, но не находил в себе жестокости в один день решительно сказать ей о своём равнодушии. Он её почему – то жалел и даже сочувствовал - ведь он помнил её несколько лет назад, когда она казалась ему и была действительно неприступной красавицей…
Иногда, уже после близости, сидя на стуле у большого письменного стола, она, посмеиваясь спрашивала: - А что мы будем делать, если сейчас муж придёт и начнёт стучаться?
А Макс в ответ, смотрел на неё внимательно и серьёзно, как-то немного лениво растягивая слова, говорил: - Я открою дверь и ни слова не говоря и не впуская его в комнату – это было бы глупо и мелодраматично – нанесу ему справа крюком удар по челюсти… А потом, пока он будет лежать, выпущу тебя…
Она в этот момент не знала, как ей реагировать на эти слова – смеяться или обидеться, а Макс начинал смотреть холодно и откровенно ждал, когда она уйдёт…
Она, Люба, была его срытым грехом и если так можно об этом говорить – его слабостью. До неё он твёрдо придерживался правила не спать с замужними женщинами, тем более с жёнами друзей. Но его « бес попутал», а если быть точным, то сама Люба подстерегла.
Она давно хотела его соблазнить, а он умело и не оскорбительно отстранялся… Но чем больше он Макс сопротивлялся, тем больше она его хотела…
И вот, как – то, когда Любин муж Жора, был в отъезде, Люба неожиданно позвала его к себе, поздно вечером, послав за ним свою младшую сестру.
Он пришёл встревоженный и застал около её дверей пьяненького Юру Костина. Когда они оба вошли в квартиру, Люба неловко улыбаясь и почти не глядя на Костина, попросила Макса увести Юру, объяснив, что он к ней откровенно пристаёт, пользуясь отсутствием Жоры…
Юра, также как и Жора, был другом Макса ещё со школьных времён, а Лина, жена Юры была одноклассницей и близкой подругой Любы.
Для всех, и для Макса в том числе, Юрино приставание было недоразумением – все знали, как он любил и боготворил свою бывшую жену.
Поэтому, Макс не грубо вывел сопящего, упирающегося, пьяненького Юру, на трёхступенчатое крыльцо и слегка подтолкнув его, в раздражении приказал: - А теперь проваливай!
Юра слетел с крыльца, чуть не упал, но зная крутой нрав Макса ворчал вполголоса и сделал вид, что уходит….
Макс проводив сердитым взглядом удаляющуюся фигуру, вернулся в квартиру, к Любе…
Она его попоила чаем, посмеиваясь над привязчивым Костиным. Потом, поболтали о мелочах и Макс простившись, совсем уже пошёл домой, но за углом Любиного дома, вдруг, обнаружил прячущегося там Юру.
Тут Макс рассердился не на шутку, но не стал трогать Юру, а пообещав, что в следующий раз увидев его здесь, поддаст ему по-настоящему, вернулся к Любе домой.
Люба, увидев возвратившегося Макса, откровенно обрадовалась. Выслушав рассказ Макса, она попросила его не уходить, и постелила на диване.
Он понимая, что не должен этого делать, согласился, опасливо поглядывая в её сторону…
А дальше было уже поздно, да и глупо о чём - либо сожалеть…
Люба пришла к нему в постель под утро, сама, разбудив его, и вызволив из мягкого сна, тёплым поглаживанием. И он, не захотел ругаться среди ночи и уходить на мороз…
Потом, он утешал себя тем, что - «чему быть – того уж верно не миновать»
Часов в шесть утра, уходя, Макс прощаясь, грустно посмеивался, а худенькая Люба, запахивая полы халатика повисла на нём и целуя смеясь говорила: - Я наконец – то своего добилась. Я, как только увидела в первый раз, после армии, подумала, что между нами обязательно, что – то должно произойти…
Макс молчал, не смеялся, но и не плакал, хотя уже понимал, что ему придётся рано или поздно отвечать за эту ночь и за эту Любину радость, и даже не на Страшном суде.
Расплату за свои грехи, он предчувствовал заранее. Когда он что – нибудь решался делать рискованное или безнравственное, то всегда, каким - то особым психологическим чутьём знал грядущие последствия…
«Но, что сделано, то сделано – размышлял он, широко шагая и вдыхая прохладный предвесенний, рассветный воздух, полной грудью.
- Авось, обойдётся!? – безнадёжно уверял он сам себя, стараясь забыть поскорее о произошедшем…
Был конец сентября. В воздухе, по утрам, уже чувствовался предзимний холодок и деревья шумели лёгкой золотой листвой, под малейшим дуновением ветра, стараясь как можно быстрее избавиться от этого пожухлого, подмороженного первыми «утренниками», но всё ещё яркого разноцветного лиственного убора. Земля была тёплая, мягкая, нагретая за лето континентальной сухой жарой, однако небо такое глубокое и синее ещё в начале месяца, уже хмурилось и нет – нет, да проливался из низких туч, мелкий, нудный осенний дождик.
Макс всю осень пропадал на охотах, в лесах…
Стал обрастать тёмной, жесткой щетиной и от трудных переходов и ночёвок у костра, похудел, побледнел лицом, но был весел и необычайно разговорчив. Видимо одиночество в лесу, заряжало его темами для обсуждений, и он болтая, уже здесь, в городе, словно отыгрывался за лесное затворничество.
Объясняя свою чрезвычайную общительность, он как всегда выставлял шутливую причину:
- Я в лесу намолчусь, обдумаю в тишине и одиночестве многие темы, которые меня волнуют, (он так и говорил – волнуют), а потом здесь, в городе, поскорее хочу надуманным поделиться, проговорить вслух, чтобы не забыть. А после, консервирую в памяти эти темы уже не в форме отрывочных мыслей, а в виде философский положений, или даже теорий…
В один из таких осенних дней, к нему на работу, в гости, пришёл Юра Костин, неожиданно приехавший из Ташкента…
В обед, Максим придя из столовой , заваривал себе чай в колбе, когда в дверь стукнули и вошёл Костин. Они не виделись два года со времени отъезда Костина и потому дружелюбно обнялись, похлопали друг друга по плечам, поохали вспоминая быстро пролетевшие годы…
Юра изменился…
Он то ли постарел, то ли устал от жизни, но не было у него обычного оживления и блеска в глазах, а вместо – стояла непривычной, невыразительной мутью, ставшая для него привычной, тоска от разваливающейся жизни.
Однако рядом с весёлым, спокойным, добродушно – насмешливым Максом, он на время отошёл, завёлся, да и было о чём порассказать. Средняя Азия, новый, большой, восточный город, незнакомые нравы и обычаи…
У Макса, на случай неожиданных гостей было заготовлено несколько бутылок вина, которое в обычное время он не пил, но сегодня оно оказалось кстати…
Макс, сходил в студенческую столовую за закуской, запер двери изнутри на ключ и разлил вино по стаканам. Чокнувшись и многозначительно помолчав, друзья выпили и стали не торопясь закусывать. Макс, стараясь не привлекать внимания друга, искоса поглядывал на него, решая что делать дальше — оставить его после выпивки, или вежливо проводить до автобуса…
Юра быстро опьянел, закурил и пуская носом дым (раньше он не курил), начал рассказывать:
- Жара там летом страшная, но воды кругом много, в центре города фонтаны и дети купаются, а вдалеке от центра арыки – такие канавы, прокопанные для воды, которая так медленно и неторопливо по ним течёт, что непонятно откуда и куда. Арыки неширокие, но в жару, приятно у воды посидеть…
Юра замолчал, что – то вспоминил и хохотнув продолжил: - Мы пиво там пили частенько, ну чтобы от жары спасаться. Так я узнал, что торговец, пиво бочковое, ведром воды из арыка разводит, а для пены, иногда стирального порошка добавляет…
Юра снова помолчал и шмыгнул носом. Макс заметил эту новую привычку Костина…
- Там торгуют только мужчины, ну вот так, как здесь, одни женщины за прилавком стоят…
Макс подливал вина, не забывал чокаться и внимательно смотрел на Юру, подмечая появившиеся незнакомые черты и привычки.
Юра, за эти два года, словно ниже ростом стал, сгорбился, но смотрел насмешливо, почти зло…
Они допили и вторую бутылку и Костин последние глотки допивал медленно, словно смакуя простенькое вино и растягивая удовольствие…
- Ну а ты как живёшь? – будто очнувшись спросил он Макса и оглядел комнату. – Лялька - то заходит?
Юра был знаком с Лялькой, подружкой Макса, ещё до отъезда в Ташкент.
Макс не спеша ответил: - Лялька обычно заходит, но сейчас она в колхозе… Она же университет бросила и пошла в стюардессы. Вот сейчас летает и даже иногда в Ташкент. На днях, перед отправкой в колхоз, приносила мне несколько сладко – сочных, красивых и крупных персиков… Очень вкусно…
Помолчали…
Юра закурил очередную сигарету и шмыгнув носом спросил: - А Лина-то бывает? – и с напряжённым вниманием уставился на Макса.
Тот делая вид, что не замечает напряжённого ожидания Юры ответил: - Да нет. Я редко её вижу…
Что и было чистой правдой…
Макс помолчал, допил вино и продолжил: – Она мне сказала, что вы развелись…
…В тот день, после вина, они пошли погулять по городу, но вскоре расстались – Макс торопился домой. Он собирался вечером уйти в тайгу, на изюбриный рёв…
Юра решительно отказался пойти вместе – ему было совсем не до красот природы и осенних рассветов…
Уже расставшись с Костиным и стоя на автобусной остановке, Максим вспомнил историю своего знакомства с Юрой…
...Их дружба началась в шестнадцать лет, когда они, живя в соседних домах, стали чаще встречаться и разговаривать обо всём волнующем их юношеские, ищущие души…
Вдруг, Юра, где – то добыл замечательную книгу, ещё дореволюционную, «Иога» Рамачараки, который в предисловии писал, что откроет читателям все тайны и чудеса индийской Йоги. И вот они стали практиковать эту йогу, втайне рассчитывая обрести волшебные способности в скором времени. Однако, с йогой и суперспособностями быстро не получилось, а вскоре и книгу у них отняли.
Учительница математики из той же школы, где работала мать Юры, однажды увидела книгу Рамачараки и всплеснув руками, рассказала ей, что эта книга учит всему плохому и не православному. И мать эту книгу спрятала…
Потом Юра уехал на лето, а вернувшись из замечательной поездки по Алтаю вместе с геологоразведочной партией своего старшего родственника, прибежал к Максу, почти задыхаясь от сдерживаемого чувства восторга от всего увиденного и пережитого там…
Тогда, они бродили вечерами по улицам городка и Юра рассказывал об увиденных чудесах, а Макс слушал его, затаив дыхание...
...Прошли годы. Юра поступил в университет, на юрфак, женился на Лине, родил ребёнка, а Макс в это время служил в Советской армии, на Дальнем Востоке и совсем не думал и не вспоминал о нём. Там были свои, совсем нешуточные переживания…
После армии, однако оказалось, что Макс сделал какие – то непонятные, почти чудесные успехи в воспитании характера и Юра, признав за ним превосходство в жизненном опыте, стал тянуться к нему, чувствуя силу и независимость, казалось бы ещё так недавно, обычного поселкового паренька, единственным отличием которого от других, была страсть к чтению, чем, к тому же он не очень гордился и не выставлял своих каких - то необыкновенных знаний. А они, как позже оказалось, у него были…
Во всяком случае возвратившись из армии и устроившись работать в институт, он зажил своей особенной философски спокойной и свободной жизнью. И непонятно почему и бывшие друзья, и девушки вдруг поняли его значительность и внешнюю привлекательность…
В первый, послеармейский месяц, Макс познакомился с жёнами своих друзей и вовсе не произвёл на них сильного впечатления. Он был вежлив, улыбчив и всегда спокоен. Эта спокойная и добродушная улыбка и привлекала внимание. Люба Лопатина незаметно привязалась к Максу, а потом и больше…
Бывает в жизни молодых замужних женщин период, когда им кажется, что они могут всё, благодаря своей телесной привлекательности. Навязчивые, многозначительные взгляды посторонних мужчин, подсказывают им возможность эту женскую притягательность, употребить в нужный момент. И потом, такие красотки. Только и ждут момента этим внезапно осознанным свойством…
Наверное, такое бывает в судьбе каждой женщины, но не каждая этим пользуется. Многие, хорошо воспитанные, обязательно в полных, благополучных семьях, видя как весело и дружно живут их мать и отец, стараются противится этому кокетству, ну а те, кто воспитывался без отца, часто полагают, что это их «дар божий».
Историями семейных измен. Полны не только драматические женские романы, но они, действительно случаются в обыденной жизни и сдужат главной причиной семейных ссор и разводов.
...Нечто подобное случилось и со второй парой - Юра с Линой и дочкой, уехали куда - то в Среднюю Азию и жили там какое - то время, а потом, в начале Лина с Настей, а потом и Юра, вернулись в городок…
Выяснилось, что они успели развестись из – за какой - то тёмной истории, в которой была завязана Лина, что и послужило причиной их развода и последующего разъезда...
Макса подробности их семейной драмы, совсем не интересовали, хотя иногда, он встречал похорошевшую, повеселевшую Лину в компании институтских кавалеров – она работала в НИИ с мудрёным названием, и он отмечал, что она весела и хорошо выглядит...
Вскоре приехал и Юра, мрачный усталый, разочарованный. Он надеялся помириться с Линой, но судя по всему этого не получалось и он затосковал. Жить ему в городке тоже было не у кого. И несколько ночей он прожил у Макса на квартире родителей, на диване в гостиной…
Но после трёх ночей, проведённых Юрой в его родительской квартире, мать закатила Максу скандал - Юра, когда Макс был на работе, сидел дома, не выходя на воздух и непрерывно курил.
Мало того что в маленькой квартирке он всем мешал, так он ещё не сдерживаясь непрерывно ходил по комнатам. От окна к окну и курил, курил… Дым висел по всей квартире хлопьями тумана и конечно, характерная мать Макса, всё высказала Юре в самых нелицеприятных выражениях и сделала это, нисколько не щадя душевной травмы, давно ей знакомого Костина…
Юра обиделся, не дождавшись Макса ушёл, и какое – то время на заходил к нему домой, и не встречался на улице…
Макс, после двух бессонных ночей в институте, устало кивал, выслушивая рассказ матери, а потом постарался забыть этот инцидент. Он сочувствовал Юре но понимал, что тот, совершенно расклеился от тоски и безысходности, и винил во всём происходящем других, а не себя…
Действий и резких слов своей матери он не одобрял, но понимал её мотивы и не считал возможным возражать ей. Он всегда был вежлив и уважителен к родителям...
Прошло время и всё забылось. Встретив как - то Макса на улице, Юра пригласил его к себе в гости, на квартиру, которую он снимал, где – то в предместье, в маленьком домике, стоявшем во дворе, в углу большой хозяйской усадьбы…
Был обычный морозный вечер, конца длинной, противной зимы…
Шли в полу освещённом пространстве, петляя по переулкам – закоулкам и Юра, исстрадавшись от одиночества, рассказывал другу о Лине и драме развода.
Максу неприятно было слушать интимные подробности их совместной жизни, но он молчал, понимая, что Юре надо просто выговориться, хотя через время он будет жалеть об этих своих откровениях…
- Она мне изменила ни с того ни с сего, - начал рассказ Юра, шмыгая простуженным носом…
- Какой – то местный паренёк понравился ей, и она обманывая меня бегала к нему на свидание, даже от больной Насти, когда та лежала с сильнейшей простудой в больнице…
Юра надолго замолчал, горестно вспоминая подробности их несчастной жизни, там, в Средней Азии, где Лина навсегда поссорилась с его мамой, Людмилой Васильевной, и они, вместе мучили его, натравливая одна против другой, обе милые его сердцу, обе самые родные во всём мире...
Он не знал что делать, иногда в истерике плакал после скандалов, но ничего уже не мог исправить...
Настя росла умненькой красивой девочкой, но нервной и насторожённой. На неё, так же как на Юру, скандалы между двумя характерными женщинами отражались очень плохо. Она часто плакала, но продолжала любить мать с ещё большей силой, постепенно отдаляясь от беспомощного Юры…
Промороженный снег скрипел под ногами друзей. В темноте, далеко на углу светился тусклый уличный фонарь на деревянном столбе, со скрипом раскачиваясь под порывами жёсткого, холодного ветра.
« Далеко он забрался» – думал Макс, и уже начинал жалеть, что потратил время на этот гостевой визит…
Ему совсем не нравилась нарочитая откровенность Юры, который словно хотел потревожить его философское спокойствие своими несчастьями и бедами. Иногда Максу казалось даже, что Юра неосознанно ревнует, и к его спокойствию, и к успеху у друзей и подружек.
И к тому же, он всегда не любил исповедей, зная, что потом, станет невольной причиной разочарований откровенничающего человека. Он знал, что за исповедью, непременно последует желание сочувствия, в форме каких – то поддакиваний и кивков одобрения, а Макс не любил делать то, что из него вымогали делать – будь то враги или друзья…
Юра между тем собрался с мыслями и продолжил. – Она как баба вполне… Только вот быстро заводится, и пока я соберусь, она уже несколько раз кончит…
После этих слов, Макс незаметно поморщился, словно у него заболел зуб.
Юра шёл сбоку и на Макса не смотрел, словно беседовал сам с собой и сам себе пересказывал историю своих несчастий…
- Мы были в кафе, праздновали чей – то день рождения, и вдруг мои друзья по работе мне сказали, что Лина целуется с каким-то типом, во время медленного танца…
- Я конечно завёлся, хотел поддать и ей, и ему. Но нас растащили… На следующий день, она мне всё рассказала…
Юра, погрузившись в несчастья пережитого, надолго замолчал, быстро шагая и ведя Макса по каким то тёмным, мрачным переулкам.
Становилось все холоднее... Снег скрипел под ногами и ему вторили раскачивающиеся во тьме тусклые фонари, подчёркивая заброшенность и бесприютность этого мира…
«Зачем он мне об этом рассказывает? – мысленно спрашивал себя, в очередной раз Макс, слушая и не перебивая взволнованного, чуть не плачущего от злых, обидных воспоминаний, друга.
- В день развода – наконец продолжил Юра – мы с Линой с утра играли в шахматы и много смеялись...
Он вновь замолчал и через паузу, вдруг, спросил: – Как она тут без меня?
Макс продолжая шагать помолчал, а потом с неохотой ответил: - Я её редко вижу… То работа, а то на неделю в лес ухожу… Некогда… И потом я у неё ни разу не бывал. Даже не знаю, где её квартира… Хотя, ты мне как-то показывал её окна…
Так подробно он отвечал, чтобы успокоить Юру, зная каким – то внутренним чутьём, что тот бессознательно её к нему ревнует…
- Я её вижу где – нибудь раз в полгода, на остановке или мельком в автобусе – закончил Макс неприятную тему…
Долго молча шагали по переулку.
- Уже пришли – вдруг прервал молчание Юра, остановился, пошарил руками по дощатому тёмному забору, нашёл щель, отодвинул в сторону болтающуюся на одном гвозде доску, пролез внутрь. Макс последовал за ним.
«Ну и трущобы – думал он. – Не от хорошей жизни Юра здесь поселился…»
Подошли к темнеющему в ночной черноте домику. Юра, из потайного места на косяке двери, вынул ключ, долго возился с замком, наконец открыл его и отворил двери. Изнутри пахнуло металлом остывшей печки и после щелчка выключателем, зажглась электрическая лампа, залив мутным, грязным светом, словно облив жидкими помоями, стены из сухой штукатурки, давно небелёные; кое – как заправленную металлическую кровать в углу, напротив окна, без занавески; печку с дымными разводами над дверцей и вьюшкой...
«Да, трущобы – ещё раз про себя подтвердил Макс и начал снимать куртку.
Юра остановил его: - Ты не спеши раздеваться, я сейчас растоплю печь, а потом уже можно будет посвободнее жить…
Он с натугой вытянул вьюшку, открыл дверцу печки, чиркнул спичкой, поджёг бумагу, торчащую в пустотах между поленьями, потом, плотно прикрыв дверцу, присел на шатающийся табурет рядом с гостем.
- У тебя спартанское жильё – уточнил Макс без улыбки.
- Зато у меня выпить есть – похвастался Юра и достал из деревянной тумбочки, заменявшей холодильник, бутылку мутно – чернильного вина, начатую буханку хлеба, кусок свиного сала, завернутого в тряпочку оторванную не – то от простыни, не – то от наволочки…
Макс через какое – то время, сел на второй табурет поближе к столу, сняв перед этим куртку и повесив её на гвоздь вбитый в стену и служащий гардеробом. Он пододвинул к себе книгу лежащую на столе и вслух прочёл: - Достоевский, «Братья Карамазовы».
Он стал бегло её просматривать, вспоминая эпизоды повествования, и про себя подумал – «Подходящее» чтиво... Лучше бы он сегодня читал Александра Дюма «Граф Монте – Кристо» или Александра Грина «Летящая по волнам»...
Отложив книгу, он невольно вздохнул и криво улыбнулся.
Юра крупно резал хлеб и сало, потом протёр нечистые стаканы, несвежим полотенцем, изредка вопросительно взглядывая на Макса. Тот, как всегда, был прилично одет, всё ему было в пору и подобрано по цвету и фактуре и потому в этой «берлоге» он выглядел совершенно случайным гостем.
А Юра, про себя, продолжал крутить «динамо» мыслей, движущихся в определённом направлении: «Да, а он наверное Лине нравится. Такой крупный, холодно - внимательный и вежливый… Может быть у них уже роман?
Макс, конечно, мне никогда правды не скажет, если я его в лоб спрошу. Посмотрит холодно и прямо, помолчит, мотнёт головой и уйдёт… А может и по башке дать…»
- Ну всё готово - проговорил он и разлил тягучее креплёное вино по стаканам… Макс даже не поморщился, когда выпивал этот «вермут», хотя видно было, что он к такому пойлу не привык.
Юра быстро, большими глотками, опрокинул вино внутрь, стал есть - жевать хлеб и сало, сопел и глядя на Макса, вспоминал юношеские дни, йогу, которой вместе собирались заниматься, потом поступление в университет, на физфак, на первый курс. Макс тогда собирался в армию, а Юра, вечером, после университета забегал к нему домой и вызывал на прогулку, во время которой рассказывал о своих новых друзьях – студентах, о мудрых преподавателях, о коллоквиумах и семинарах.
Тогда всё было иначе и у Юры впереди были успехи, карьера учёного, восторги первой любви – он тогда уже познакомился с Линой, которая училась в десятом классе и слыла лучшим литератором школы.
А Макс тогда, уже жил как обычный человек, работал круглый год по командировкам и лишь по — прежнему, запоем читал разные книжки, в том числе философские работы Спинозы, который ему почему – то очень нравился … Иногда заглядывал и в Библию, но путался, начинал всё сначала, и в конце концов решил, посвятить изучению и анализу Святой Книги, несколько лет, но в будущем…
Жизнь его как то совсем не радовала и он искал ответа на свои вопросы в мудрёных книгах…
И вот всё переменилось.
Макс из армии пришёл совершенно новым, другим человеком: сильным, здоровым, сдержанно – холодным и привычным к одиночеству и невзгодам. И там, в армии, Макс похоже, научился повелевать людьми молча, одним коротким, сосредоточенным взглядом...
Как впрочем научился и повиноваться, людям и обстоятельствам, тоже молча, не выражая раздражения. Ему понравился армейский афоризм: «Не научившись повиноваться, не научишься командовать»...
Хотя к званиям, он был совершенно равнодушен - из сержантов его разжаловали за три месяца до окончания службы в ефрейторы - но этим фактом своей армейской биографии, он даже немного гордился...
И после армии, в нём вдруг образовалась эта неприступная холодность внутренне одинокого человека, которая невольно заставляла мужчин уважать его, а девушек любить. Будто он, в армии, пережил таинственную романтическую драму становления характера и в чем – то высоком, сильно и драматично разочаровался.
Макс, как - то вскользь упоминал, что в армии, - там, на берегу океана, у него была девушка, но сказано это было случайно и очень коротко.
Может быть из- за разрыва с этой девушкой, а может быть из – за чего другого, но он стал жестче, сдержанней, точнее сосредоточенней. Иногда в его словах проскальзывал мотив одиночества, но не верилось, что это так на самом деле: у него были сотни друзей, приятелей и подружек…
Юра глянул на красивое, с правильными сильными чертами лицо Макса – спокойное и как казалось весёлое, по привычке сдержанно выражающее внутреннее состояние…
«Чёрт возьми, я ему сегодня все выскажу, что о нём думаю!» – думал Юра, быстро пьянея…
Макс, между тем, заполняя паузу возникшую в разговоре, рассказывал, как он, летом плавал на теплоходе на Байкал и жил на берегу, один в палатке, на песчаном безлюдном пляже.
Юра его перебил вопросом: - А что ты там ел? – и Макс посмеиваясь рассказал, что ему, перед этим байкальским «заплывом», в очередной драке, пробили щеку насквозь, и, в основном из- за пробитой щеки, есть ему было неудобно, и даже не очень хотелось, а потому, продуктов, которые он с собой взял, хватило надолго.
- Из щеки – продолжал рассказывал он, - торчали нитки шва, и он после купания и ныряния, каждый раз ложился на песок и заливал ранку зелёнкой.
Развеселившись, от вспомнившихся подробностей, катая хлебный шарик между пальцами, Макс живописал: - После замечательных купаний, я заливал прямо в шов на щеке зелёнку, а потом чистым пластырем заклеивал, и уходил гулять вдоль побережья, в одних спортивных трусах – такая была ясная и тёплая погода…
Я загорел там до тёмного блеска и немого похудел…
Через недельку, всё зажило как на собаке. Я сам и нитки из шва вынул, вытянул потихонечку, посматривая на эту операцию в карманное зеркальце...
Он невольно заулыбался, вспоминая ещё что – то, о чём не стал рассказывать приятелю.
Однако Юра, уже знал утаенные Максом подробности, которые ему поведал Димка, приятель Макса, работавший в институтские каникулы на турбазе. Оказалось, что Макс и там завёл себе подружку и она ему носила обеды в алюминиевых судках, из столовой, через две горы, к его палатке. Макс ел обед в палатке, а подружка сидела на брёвнышке у кострища и терпеливо ждала, когда Макс закончит питаться…
«Везучий – вдруг неприязненно подумал Юра. – Всё у него получается. Хотя похоже, что он ничего от жизни не хочет… Наверняка Лина на него глаз положила...
А он молчит, и как всегда делает вид, что его это не касается... Дескать я буддист и чту заповедь: « Не привязывайся ни к чему и ни к кому, чтобы быть свободным...»
Допили вино...
Юра опьянел, громче засопел (у него были проблемы с гландами), закурил, неряшливо роняя пепел на стол. Макс замолчал и видно было, что собрался уходить…
«А ведь он дороги назад не знает. А я его не пойду провожать» – Юра злорадно ухмыльнулся.
– Ну, Макс, давай денег. Я ещё за бутылкой сбегаю, - предложил он, после долгой паузы. Но Макс отрицательно покачал головой: - Мне уже пора… Я посмотрел, как ты живёшь, а теперь надо домой…
Макс зевнул и начал собираться: подобрал всё на столе, вымыл руки под умывальником. Он был совсем трезв и только лицо немного побледнело и зрачки расширились, отчего взгляд сделался внимательным и пристальным…
- Я тебя провожу – проговорил Юра, уже забыв о своём намерении, на время очнувшись от своих тяжёлых дум и мстительных настроений, и начал одеваться.
Выйдя на воздух из домика, Макс почувствовал, что темнота ночи, стала ещё холодней и непроглядней, а фонарь на углу показался ещё более одиноким…
Он, посмеиваясь, процитировал вслух: «Ночь, улица, фонарь, аптека… - и немножко помолчав, продолжил цитату из знаменитого стихотворения Блока: – … бессмысленный и тусклый свет. Живи ещё хоть четверть века… Всё будет так! Исхода нет!»
...Пролезли в дыру в заборе и идя по тёмной улице заговорили, точнее заговорил Юра:
- Ну что ты думаешь? Что посоветуешь мне? Ты всё молчишь, а я ведь жду твоего совета…
Он шёл чуть позади и сбоку Макса, едва поспевая за его широким уверенным шагом.
- Я ничего не могу тебе сказать – после долгого молчания ответил Макс, глядя внимательно себе под ноги…
- Но я одно знаю… Начинать отношения заново намного трудней, - и замолчал, не скрывая своего нежелания давать советы.
А Юра, почему – то рассердился на него за это и с горячностью заговорил:
- Ты, Макс всегда таким был - холодным и непробиваемым… Ты умеешь понимать людей, умеешь разговаривать с ними на их языке, а они уши развесят и думают, что ты их друг. А на самом деле ты – один, и всегда был один… Вот сейчас ты вернёшься домой и забудешь про меня… Будешь думать о своём, о себе…
Снег скрипел под ногами. Улица пошла под уклон, в какой - то тёмный овраг между заборами и далеко впереди мелькнули огни ночного города.
Где - то за тёмными силуэтами домов прогудел мотором грузовик. Всё кругом казалось было заполнено смесью серого морозного тумана и ночной тьмы, которая отступала назад, тем дальше, чем дальше они уходили от Юриного домика…
Макс начинал сердиться. Но не на Юру, а на себя: «Понёс меня чёрт в эти трущобы… И Юра ещё лезет со своими обвинениями и излияниями… Терпеть не могу слюни пускать и жалеть… Сам раскис как баба, и потому у него все виноваты вокруг, и только он — жертва людской несправедливости…
Его никто не подталкивал Лину соблазнять и заманивать. Афродитов её любил и любит по-прежнему… (Афродитов – был его ближайший и преданный товарищ…)
- Вот и расхлёбывай теперь то, что заварил, без любви и только из тщеславия из желания покрасоваться... И из слабости конечно…»
Он шёл и думал так, выслушивая не спровоцированные оскорбления от Юры…
- На тебя посмотреть – красавчик, душа человек, а на самом деле, ты только о себе и думаешь, и только делаешь вид, что сочувствуешь и понимаешь других…
Юра сопел, сморкался, размахивал руками. Его понесло и от плохих слов, сказанных в сторону Макса ему становилось словно немного легче на душе…
А Макс шёл чуть впереди и молчал, ступая мягко, изредка взглядывал на Юру через плечо…
- Я ехал сюда, рассчитывал на тебя, надеялся что ты поможешь – Юра искал нужные слова, делал длинные паузы и голос его задрожал…
- А здесь зима, холодно... Ты занят своими мыслями, а Лина наверняка уже завела себе любовника… А я по дочке скучаю и не могу там, в Средней Азии один жить… Не привык…
Обращаясь к Максу, он снова засопел и закашлял…
- Вот тебе хорошо. Ты эгоист и потому можешь один жить… А мне что делать? – он задыхался от переживаний и готов был заплакать.
Вся бесприютность и одинокая неустроенность здешней жизни заговорили сейчас в нём…
Макс неожиданно перебил его:
- А ты попробуй?
Юра, от его неожиданной реплики, даже споткнулся.
- Что попробуй? - спросил он, ускоряя шаги и стараясь не отставать от Макса…
Макс повторил - Попробуй! – и чуть погодя, остановившись добавил:
- Поживи один, как я!
И длинным пристальным взглядом посмотрел в лицо Юры. Потом, через паузу, закончил
- Не провожай меня дальше… Здесь я сам доберусь. А тебе ещё назад возвращаться…
Он развернулся и быстро зашагал в сторону мелькающих в ночи городских огней.
Конечно, он, Макс, жалел Юру. Но вместе с тем ничем не мог ему помочь и потому сердился, видя слабость бывшего друга.
- «В радости мы вместе. А в горе одиноки – вспомнил он афоризм Ларошфуко и криво улыбнулся… - Мудрые слова…»
Вдалеке, на повороте, заскрипел металлом по металлу, заиндевелый от мороза трамвай… Макс вышел к трамвайной остановке.
Зима незаметно закончилась. Но для Максима настали тяжёлые времена. Совершенно неожиданно, Люба, в очередное отсутствие Жоры загуляла.
Она словно с цепи сорвалась. Стала откровенно флиртовать с встречным и поперечным. И однажды Макс встретил её на набережной, идущей под руку с каким - то голенастым юнцом, который смотрел на неё с обожанием, а она заметив Макса , расплылась в виноватой улыбке и захихикала, явно стесняясь своего молоденького кавалера. Максу тоже было неловко, и потому, он ухмыльнувшись и махнув ей рукой, перешёл на другую сторону и ускорил шаги…
Они друг другу ничего не должны и потому Макс в первую же встречу решил объясниться с Любой и порвать с ней.
После этой встречи Макс не видел Любу всё лето, которое, как обычно, провёл в большей части на Байкале и даже сплавал на теплоходе на Север озера и пожил там в Нижнеангарске дней десять…
Однако время приблизилось к очередной осени и близился сезон охоты – праздничное время для Макса...
… А события шли своим чередом. Изредка от знакомых он слышал о Любе удивительные вещи, но встречаться больше не случалось и потому Макс был как всегда спокоен и невозмутим…
Как - то вечером, он сидел, читал очередную книгу и вдруг услышал стук в дверь. Отворив, он увидел Любу, которая дрожащим голосом попросилась войти. Макс впустил, насторожённо глядя на неё, показал на стул и приготовился слушать объяснения нежданного и нежелательного визитёра…
Люба глядя на Макса грустным, потерянным взглядом шмыгнула носом, не зная с чего начать и наконец решилась : - Жора приехал – начала она, и вдруг заплакала, вытирая глаза скомканным платком. - Он не застал меня дома, и когда я утром приехала, (дочка была с сестрой), то устроил мне скандал и я вынуждена была ему всё рассказать…
Люба вновь зашмыгала носом, вытерла слёзы и закончила: - Я ему всё рассказала о нас с тобой и хочу, чтобы ты сам ему всё подтвердил…
Макс встал со стула, начал молча ходить по комнате, делая вид, что спокоен.
Мысли, негодующим вихрем летели в его голове, но внешне он не выглядел встревоженным или расстроенным. Откровенно говоря, он предчувствовал эту или подобную развязку, давным - давно…
- И что же ты хочешь? – почти грубо спросил он.
Люба отняла платок от глаз и продолжила: - Я хочу чтобы ты ему всё сам рассказал. Он требует от меня полной правды и я сказала, что ты у меня был первым. А потом уже пошли все остальные…
Она снова приложила платок к глазам…
Макс недовольно выдохнул воздух и начал.
- Мне твоему мужу нечего рассказывать. Пойди и передай ему, что между нами ничего не было и ты… Он помолчал подбирая слова: - Ты …просто на себя наговариваешь!
Макс зло глянул на Любу и она отвела глаза…
- Но, Макс… Я тебя умоляю, пойти и всё рассказать Жоре… Он в истерике… Требует только правды и если ты подтвердишь мои слова, то у нас может быть всё исправиться… Я с ума схожу… Он забрал Аську и увёз к свекрови, и не разрешает мне её видеть. Для него всё происшедшее - страшный удар. Он собирается разводиться…
И она снова заплакала, вытирая влажным от слёз платком, опухшие, покрасневшие глаза…
Макс уже почти успокоившись, понимая, что Люба пытается всё перевалить на него, был зол и потому ответил ей металлическим голосом.
- Я уже сказал, что ты на себя наговариваешь… И если у тебя был кто – то, то я совершенно не причём. Между нами ничего не было и не могло быть…
И потом после томительной паузы, закончил: - Повторяю, ты на себя наговариваешь!
Макс мстительно, криво ухмыльнулся и остановился у дверей, как бы приглашая Любу закончить разговор и уйти.
Люба чувствуя, что Макс начинает сердиться, поднялась и тихо вышла, а Макс аккуратно прикрыл за нею двери и закрыл их на ключ…
Он ещё долго ходил по комнате из угла в угол, перебирая в памяти подробности их отношений и брезглива скривив губы, ворчал про себя…
«Она, дурища, думала, что можно безнаказанно обманывать людей и получая удовольствие – при мысли об этом он непроизвольно фыркнул, - и получая удовольствие не платить за него. Сейчас она плачет о дочке, но почему же она не думала о ней, когда гуляла с кавалерами… начисто забыв о бедном Жоре… И тот тоже хорош. На меня стал смотреть как на своего врага, задолго до её разоблачения…»
Макс сел на стул. Пододвинул остывший чай, автоматически несколько раз отхлебнул не чувствуя вкуса и потом разочарованно вздохнул.
«Всё это не то…И не так. Ты сам виноват… И раз ты был таким дураком, что позволил себя соблазнить, а потом и продолжал эту нелепую связь, то теперь расхлёбывай…»
Он вновь поднялся, невидящим взглядом посмотрел в темноту за окном и и вздохнул.
«А расхлёбывать придётся… И главное, что теперь сам перед собой не отмоешься…»
Он вспомнил воркующие смешки возбуждённой Любы, её весёлые объятия, её болтовню, уже после.
– Я ведь тебя наверное люблю, - говорила она глядя на Макса снизу вверх влажными глазами. - Я ведь о тебе иногда в самый неподходящий момент вспоминаю и мне хочется тогда тебя увидеть, обнять тебя…
«Ну как же так, можно говорить другому человеку – я тебя люблю – если это всего лишь увлечение, не больше — думал он, размеренно шагая и не останавливаясь.
- Это ведь и себя обманывать и другого человека тоже…»
Макс, долго так ходил по комнате из угла в угол и произносил свой монолог, почти вслух, словно кричал про себя…
«- Фу, как всё мерзко и грязно… И я влетел в эту грязную лужу и мне придётся от этой грязи отмываться… А как я буду с другими теперь общаться? Ведь за любым их словом я буду видеть ложь и грязь…»
… Через день, в его институтский подвал пришёл Жора. Он похудел, помрачнел. Войдя, постоял, посмотрел на Макса и подойдя, не поздоровавшись сел на стул и после долгого молчания произнёс дрожащим голосом: - Ты знаешь, зачем я пришёл. Люба мне всё рассказала… Я хочу от тебя услышать правду. Как это всё случилось?
Макс с грустью посмотрел на его сгорбленную, понурую фигуру и ответил…
- Я уже ей самой говорил, что она на себя наговаривает. Между нами ничего не было и потому, мне нечего тебе рассказывать!
Они долго молчали и потом Макс произнёс. - Я повторяю – между нами ничего не было и Люба наверное просто «спрыгнула» после всех переживаний…
И помолчав ещё немного произнёс: - А теперь извини, мне надо идти…
Жора глянул на Макса горестным взглядом, заговорил: - Я не знаю, почему она это сделала. А Ляльку увёз к матери и сейчас решаю, что с ней, с женой, дальше делать!
Он имел ввиду конечно Любу, потому что все мысли в эти бесконечные дни были только о ней. Жора вдруг понял, что без Любы, он просто не сможет жить. Несмотря на её предательство и подлость, где – то в глубине души, после этих потрясений, он вдруг понял, что не способен уже прожить без неё, что всё его будущее связано с ней и только с ней…
- Я прошу тебя,- голос Жоры задрожал и из глаз покатились слёзы – расскажи мне что между вами было. Мне надо знать, почему она это сделала?
Макс молча стал одевать плащ и произнёс на прощание: - Я уже сказал тебе – между нами ничего не было. Тебе надо успокоиться. Она просто на себя наговаривает…
Затем он вышел, осторожно прикрыв за собой двери. Отерев слёзы рукавом, вслед за ним вышел и Жора…
… Макс захандрил. Он перестал ходить в лес, сидел дома и лёжа на диване в проходной комнате – в его комнате поселилась младшая сестра с мужем и маленьким ребёнком – читал книжки. У него началась бессонница и проворочавшись полночи на диване, к утру он засыпал беспокойным сном и видел кошмарные сны. Мать утром подходила к дивану и с сочувствием разглядывала его строгое лицо, крепко сжатые зубы, видела, что мускулы всего тела напряжены и не расслабляются…
«Бедный – думала она тихонько отходя от дивана. – С ним что – то нехорошее произошло, но он как обычно молчит и только невольно грустно вздыхает…
Мать Макса была совсем не робким человеком, но сына своего уважала и немного побаивалась, часто думая, что за его вежливостью и улыбками, скрывается характер строгий и даже жёсткий. Просто он усвоил с детских лет привычку вежливости и посмеиваясь говорил иногда: - Китайцы утверждают, что даже правда должна быть приятной, и я с ними согласен…
А тут ещё осень, с её холодом и мраком, с ранними сумерками и снежной крупой, разбрасываемой по земле холодными пронзительными ветрами…
Макс, может быть впервые за время после армии сильно затосковал…
И вот, как – то, небритый и мрачный, он шёл с работы и натолкнулся на улице на Лину с Настей, идущих из детского сада. Поздоровались, остановились и Макс, невесело улыбаясь, пытался рассказывать о своём последнем лесном походе. Но делал это без обычного жара, а потом и восе замолк на полу слове.
Лина смотрела на него с грустью и вдруг, словно нечаянно погладила его по рукаву, на большее не решившись. Настя стояла рядом с ней краснощёкая, внимательно – сосредоточенная и очень похожая на Юру.…
Он глянул на Лину вопросительно и она ответила на его немой вопрос…
- Ты Соколов (его почему – то все знакомые девушки звали по фамилии) сильно - то не переживай. Любка сама виновата. Ты тут совсем сбоку…
Макс, вначале не понял о чём она говорит, а потом догадавшись смущённо улыбнулся… Конечно Лина знала всё что происходило между ним и Любой. Они ведь были ещё и школьные подруги.
Макс молчал и глянув на Настю, автоматически нашарил в кармане плаща оставшуюся там шоколадную конфету, наклонился к девочке и протянув ей конфету, серьёзно сказал: - Настя, это тебе подарок…
Настя взяла конфету развернула её положила в рот и только после этого спросила: - А от кого?
Макс серьёзно объяснил: - А я был в лесу и познакомился там с ручным медведем, и вот он дал мне эту конфету, чтобы я передал её тебе…
Настя подумала и ответила: - А ты его в следующий раз попроси, чтобы он ещё для меня конфет передал…
И Лина и Макс рассмеялись и глянув на часы, он проговорил: - Ну я побежал. На работу опаздываю…
И быстрым шагом устремился в сторону остановки, к которой подходил автобус…
Сидя в автобусе Макс сосредоточенно вспоминал начало своего неловкого знакомства с Линой. Тогда, он сразу после армии, как – то зашёл к Юре и ему открыла двери совсем молоденькая девушка и спросила внимательно глядя в лицо: - Вам кого?
Макс сдержанно улыбнулся и спросил – Могу я видеть Юру Костина?
- Юра в институт уехал – ответила девушка. - А что ему передать. Я его жена – и вновь Лина внимательно посмотрела на Макса…
Максим извинился и попросил передать, что заходил Соколов и что он будет дома вечером…
Лина неожиданно улыбнулась и проговорила: - Так вы и есть тот самый Соколов. Юра о вас много рассказывал…
Уходя, Макс думал: «Она ведь совсем девчонка. А уже ребёнка родила…» Вскоре он надолго забыл о ней. Началась привольная, после армейская жизнь, в которой Макс не забывал уроки трёхлетнего испытания несвободой, в которое для него превратилась армия…
…После похода в грязный домик Юры Костина, они какое – то время не встречались. И вот однажды, а дело было уже вначале лета, Юра зашёл к нему на работу и пригласил на день рождения Насти - Юру мучила совесть, что он незаслуженно ревновал Макса к Лине. И когда та, попросила его позвать ещё кого – нибудь из друзей на день рождения Насти, он вспомнил про Макса и не откладывая сделал приглашение…
Купив шоколадку, Макс тёплым летним вечером пришёл по указанному Юрой адресу и постучался.. Открыла ему раскрасневшаяся Лина и пригласив в комнатку представила его своей подружке, работавшей с ней в институте…
Застолье было коротким. Лина стала укладывать возбуждённую Настю спать, а Юра, Макс и подружка Лины, котороя оказалась компанейской девицей, пошли на море купаться. Морем называли большой залив водохранилища, находившийся в километре от их дома…
Было уже темно и подвыпившая компания купалась в голом виде… После того как вылезли на берег, все обтёрлись полотенцем и Подружка, стала заигрывать с Максом, а Юра, воспользовавшись этим, оставил их вдвоём и возвратился к бывшей жене…
Как обычно, Макс не прилагая никаких усилий, вызвал необычную симпатию, бойкой девушки. наслышанной о его подвигах…
Ночные смешки и лёгкие разговоры закончилось тем, что Подружка задрожала от возбуждения и не скрывая удовольствия отдалась, вовсе не настаивавшему на этом, Максу…
Оба довольные и весёлые возвратились на квартиру к Лине, и та понимающе улыбаясь, напоила их чаем. После чего Макс, простившись, ушёл домой, оставив довольную Подружку у Лины, рассказывать подробности молниеносного романа…. Юра был хмур и вышел вместе с Максом. Они с Линой вновь поссорились…
Прошло какое – то время… И однажды, Макс, возвращаясь от своего приятеля, лесника, на моторной лодке, обутый в резиновые сапоги и одетый в лесную одежду, высадился на пляже, где летом обычно купались местные жители, и увидев Лину загорающую в одиночестве, поздоровался и подсел к ней. Поговорили о Насте, Макс рассказал про очередной свой поход в лес…
Солнце стояло высоко, было жарко и Лина решила выкупаться и стесняясь Макса, напряжённо поднялась с покрывала и пошла к воде…
У неё была стройная фигура, с широкими бёдрами и узкими плечами, стройными полными ногами и хорошо прорисованными сильными руками…
Входя в воду она смущённо улыбалась, с пол оборота глянула на Макса, а потом плавно погрузившись в воду легко и свободно поплыла…
Макс отметил про себя её смущение и у него, как у хорошей охотничьей собаки сработал инстинкт преследования…
Он уже с интересом наблюдал за Линой, а когда она вышла из воды и отирая купальник руками подошла, он, может быть впервые, после знакомства с ней, оценил и стройность и заманчивость линий гладких коленей, и милую улыбку, и неестественную смущённость молодой женщины, уже побывавшей замужем и имеющей ребёнка...
Чтобы не усугублять её растерянность, он на время, пока Лина вытиралась полотенцем и садилась на коврик, отвернулся, а потом, как ни в чем ни бывало заговорил о книге Сартра, которую он недавно прочитал. Лина оправившись от смущения с интересом подхватила разговор и слушая небрежные реплики Макса по поводу экзистенциалистов, подумала, что его эрудиция показывает понимание многого из того, что для большинства не только не интересно, но и недоступно…
Макс в это время тоже разделся и пошёл купаться, но в реку не входил, а вбегал по жёлтому песчаному берегу и высоко выпрыгнув в конце разбега, плавно вошёл в воду и появился на поверхности только секунд через десять, отплыв за это время под водой метров на двадцать. Вынырнув, он громко, зафыркал и делая мощные гребки поплыл вдаль, к середине водохранилища…
С пляжа уходили вместе и расставаясь, Макс напросился в гости. Лина перед этим зачем – то сказала, что Бабушка и Настя сейчас в Москве и должны приехать только завтра…
Вечером купив бутылку вина, Макс одев светлые брюки и светло – синюю рубашку, зная, что это ему идёт, ранним вечером был в её доме и постучался в дверь к Лине…
Она встретила его немного смущённо, одетая в недавно сшитое платье, плотно облегавшее её стройную, сильную фигуру…
Макс сразу согласился помогать дожаривать котлеты и посмеиваясь стал рассказывать, как они с приятелем – лесником, ели в зимовейке отбивные из оленины, запивая эту вкуснятину красным вином…. Макс, когда хотел, бывал разговорчивым и обаятельно – галантным, почему и имел большой и окончательный успех у девушек …
Ужин накрыли в гостиной.
Между делом, включив тихую музыку Лина разложила котлеты, добавила зелени и подала на стол. Макс ловко раскупорил бутылку и налив по бокалам поднял, свой и произнёс витиеватый тост за лето, за солнце, за грядущее счастье… Выпили и началась беседа обо всём сразу. Лина вспомнила свою школу, учительницу литературы, которая очень любила её и пророчила писательское будущее…
Макс в свою очередь вспомнил армию, тоску одиночества и несвободы, дурацкие команды старшины и скандалы в которые он периодически попадал, измученный однообразием несвободы и вынужденного многолюдия…
За такими разговорами, время проходило незаметно…
Макс уже идя сюда, знал, что попробует соблазнить Лину и потому уходить не собирался. Лина же, была рада видеть Макса, о котором последнее время всё чаще вспоминала и сравнивая его с Юрой, отлично понимала разницу, совсем не в пользу своего бывшего мужа. Она все последние месяцы тосковала, хотя на работе, в НИИ, её ценили, ухаживающих за ней мужчин становилось всё больше, но она, «обжегшись на молоке, дула на воду»…
Вспоминая моменты влюблённости в Юру, она ещё помнила ощущение, в начале знакомства, чего – то большого и неизвестно – заманчивого. Но в итоге пяти лет совместной жизни – не осталось ничего кроме жалости, переходящей постепенно в презрение…
И потому, боясь вновь ошибиться, внешне была приветлива, а иногда даже кокетлива, однако наученная горьким опытом помнила безысходность и разочарование охватившее её после развода…
Казалось навечно распланированная жизнь разрушилась, вдруг, и так внезапно, что никакой замены не предвиделось. Это можно было сравнить со смертью близкого родственника. На месте человека, вдруг образовалась тёмная дыра, в которую провалились и общие ожидания, и общие планы. А осталась долгая грусть и сожаление …
Сейчас, ей хотелось, с одной стороны, пожить для себя, испытать новое большое чувство, а с другой, пугал и давил груз разочарований, бессмыслица постельных сцен, которые, чем старше она становилась, тем менее они были похожи на большую цель и смысл жизни…
А ведь ещё Настя подрастала и за неё, и за её будущее надо было отвечать каждодневно, если не ежечасно. И вместе, маленькая дочь, уже и была тем жизненным капиталом который давал право говорить о осмысленности жизни.
…После выпитого вина, чуть кружилась голова и хотелось танцевать. Лина поставила новую пластинку и сделала несколько танцевальных па, после чего сообразительный Макс подхватил её и увлёк за собой. Он не пытался воспользоваться ситуацией и вёл себя как галантный кавалер. По окончании первого танца он подвёл её к стулу и усевшись рядом, стал рассказывать о своём летнем путешествии на Байкал. Лина, прервав его, сходила на кухню и заварила чай…
После чая ещё танцевали и в перерывах разговаривали и Лина вспоминала счастливые школьные годы, когда всё впереди казалось светлым и безоблачным.
- Мы тогда с моим старшим братом Сергеем, летними тёплыми вечерами усаживались на подоконник, любуясь просторной панорамой ангарского водохранилища и мечтали о будущей жизни. Мы были с ним очень дружны, когда он уже работал, а я заканчивала школу. Мне нравилось учиться, нравилось нравиться, и потому каждый день я шла в школу как на праздник, с надеждой, что вот–вот случиться какое – нибудь необыкновенное чудо… После небольшой паузы, она закончила рассказ: - Сегодня мы с братом, к сожалению видимся редко – он живёт далеко, да и мой оптимизм поостыл - она громко вздохнула...
Лёгкая грусть охватила Лину и она всё крепче прижималась к Максу, танцевала, боясь поглядеть ему в лицо. В ней постепенно, откуда то из глубин разгорячённого тела, поднималась волна желания, от нестерпимости которого, молодая женщина, вдруг начала переступать ногами невпопад и всё тяжелее опираться на сильные, обнимающие её руки…
Наконец стали убирать посуду и тут Лина подумала, что она Макса не отпустит до утра: ей казалось немыслимым остаться одной после такой грустно – приятной, длинной ночи!
Макс, показался ей, вдруг, невообразимо близким и даже красивым, той красотой, которая сама себя не ощущает и потому делается особенно соблазнительно наивной. Его крепкие мускулы, мягкие, но сильные, уверенные руки, высокая грудь, и плавные вкрадчиво расслабленные движения, казалось увлекали в светлую даль продолжения отношений, не оставляя места заботе о будущем, вели её, разжигали в ней страстное чувство безрассудного обожания…
«Ах, как я теперь понимаю этих бедных девушек, которые, как бабочки летят на его светлую теплоту, роятся вокруг него, попадая в «магнитную» ловушку здорового, красивого тела, увенчанного умной, скромной по самооценке, головой. Он, для простодушных девушек, был существом не местным и казался иностранцем, своей элегантностью, своими строгими, но широкими манерами, своей спокойной самодостаточной искренностью и уверенностью…»
«Вот и я попалась в его «сети», которых он возможно на меня и не ставил!» – думала она искоса разглядывая его спокойное лицо и блестящие от выпитого вина, глаза…
«Просто, он, наверное увидел моё неравнодушие и решил прибавить ещё одну простушку к «стаду» своих обожательниц – воздыхательниц…»
В это время, Макс стал поглядывать на часы и Лина усадив его рядом с собой стала рассказывать, как за нею, не настойчиво и даже робко ухаживал её вечный влюблённый кавалер, Афродитов.
- Он, - рассказывала Лина - сидел у меня здесь и краснел и бледнел от смущения, не решаясь прямо признаться мне в любви, хотя и я, и все вокруг уже давно об этом чувстве знали… Конечно мы люди разные и потому, это признание не имело никакого значения. Однако мне это было бы приятно…Она бросила быстрый взгляд на Макса, но он смотрел в сторону, и кажется начал думать о чём-то своём.
Вежливо скучая, он слушал её рассказ и думал, что ему об этом знать совсем не интересно...
И все-таки, в какой – то момент, Макс решил действовать, чего и ждала томящаяся от нарастающего волнения Лина.
Когда он, словно невзначай положил свою горячую руку на её колено, она, неожиданно захватила его ладонь и коротко, резко поцеловала в тыльную часть а потом вскочила и стала уходить, убегать, от попыток Макса догнать, обнять и поцеловать её.
Так продолжалось несколько минут: Лина пряталась от его настойчивых рук, обегая стол, то в одну то в другую сторону и смеялась дрожащим, переливчатым смехом.
Невольно она следовала инстинктивной тактике всех влюблённых женщин – превратилась в «жертву» погони, а Максим стал охотником, что обязывало его настигать, вновь и вновь ускользающую «добычу»…
Наконец Лина, тяжело дыша и чувствуя как телесное томление переходит в дрожание всего тела от переизбытка неистового чувства, остановилась, Макс подошёл, крепко обняв поцеловал, на всё согласную «жертву», и она тихо шепнула ему на ухо – Я сейчас постелю постель!
Макс, лёжа в постели, уже ждал дрожа от нетерпения, когда она возвратилась из ванны совершенно голая, и нервно хохотнув, нырнула к нему под простыню, потом, мягко вошла под него и тотчас крепко впилась влажными губами в его губы. Лина уже не владела собой, не могла сопротивляться чувству и забыв обо всём, гладила мускулистое, сильное, загорелое тело и содрогнулась от сладострастия, когда Макс мягко и бережно вошёл в неё. Она громко всхлипнула, и отдаваясь потоку переживаний, прикрыла веки – ей показалось что мир вокруг вспыхнул ярким светом неземной радости...
На мгновение Лина забыла обо всём на свете и видела только улыбку и глубокие, потемневшие от сильного чувства, глаза на лице Макса, склонившегося над ней…
И тут она закричала сквозь зубы и крик постепенно перешёл в прерывистые стоны, а потом и всхлипывания. Из её глаз катились крупные слёзы, которые она старалась вытирать тыльной стороной правой ладони, левой держась за шею нависшего над нею, побледневшего Максима…
...Утром, Максим, оставив разнежившуюся Лину досыпать в её постели, ушёл домой, попил чаю вспоминая длинную искрящуюся чувством ночь и поехал на выставку охотничьих собак, которая проводилась в центральном парке – он хотел купить себе породистую лайку, точнее щенка лайки и воспитав его, начать охотиться по настоящему на крупного зверя…
Приехав в зелёный парк, он долго ходил вдоль рядов собачников, показывающих публике своих питомцев. Макс, присматривался к собакам, словно выбирал себе невесту, пытаясь угадать в каждой, её охотничьи способности и качества.
На выставке были несколько очень приличных западно – сибирских лаек. И он подумал, что скорее всего, из под одной них и приобретёт нужную собачку для себя…
… Лину разбудил звонок в дверь, и открывая, она была уверена, что это Макс. Однако вместо, на пороге появилась её мать, вместе с Настей…
Лина, от неожиданности радостно рассмеялась, обняла дочь, поцеловала мать и стала помогать вносить в дом чемоданы…
… Интимные встречи с Максимом, прекратились, хотя изредка они встречаясь у знакомых. Там, они подолгу разговаривали друг с другом и Лина сагитировала его ехать этим летом поступать в Московский Университет, куда она сама хотела поступать на заочное отделение журналистики. У неё в Москве жили хорошие знакомые, где она и собиралась пожить некоторое время…
Ну что тебе? – подзадоривала она Макса. - Ты ведь давно хотел поступить куда нибудь на гуманитарный факультет. Так чем это делать здесь, давай попробуем в Москве. Я тебя там встречу, всё покажу, помогу устроиться в общежитие…
- Да у меня хорошего галстука нет – посмеиваясь отвечал Макс. Я себе модный вельветовый пиджак сшил. А без галстука, этот прикид смотрится, как-то легкомысленно…
Лина расхохоталась: - Давай я тебе сошью галстук, у меня в училище искусств, на дизайне, была работа – современный галстук, - которую я сделала на пять. Вот и тебе сделаю не хуже… Приходи в субботу. Бабушка с Настей уезжает к подружке и я останусь одна – голос её чуть дрогнул – она панически боялась отказа.
Макс улыбнулся – Мне понравилось как ты готовишь. Давай, ты будешь за ужин отвечать. А я принесу вино и что – нибудь сладкое…
… Он пришёл с бутылкой дорогого вина и с шоколадкой, а она приготовила жаренную рыбу с картофельным пюре… Вместе накрыв на стол, они сели, включили музыку, Лина зажгла свечи и налив вина в высокие бокалы, они чокнулись. Макс сказал тост: - Жизнь иногда даёт нам возможность. забыв обо всём, радоваться. Так выпьем же, чтобы таких моментов в жизни с возрастом становилось всё больше! – и чокнулся с Линой, смотревшей на него во все глаза.
…Чем больше она его узнавала тем больше он ей нравился. Лина узнала, что его отношение к людям, ровные и приветливые, вовсе не говорят ни о чём интимном. Просто после армии, он радовался самой возможности жить и общаться с другими неформально, и благодарен был за эту возможность всем и каждому.
Однако Лина, чувствовала, что под внешним спокойствием и оптимизмом, часто лежат разочарование и понимание трагичности жизни. Недаром, его любимыми писателями в ту пору были Фолкнер и Достоевский…
Он мог часами говорить о героях их романов и особенно о загадочной фигуре Николая Ставрогина из «Бесов». Достоевского. Он часто, со вздохом повторял, что есть личности, для которых переживание драматизма и бессмыслицы жизни становятся так сладки, что в положительном счастье они видят житейскую пошлость…
Лина, в такие моменты, замечала, как он, словно уходит от неё и погружается внутрь себя…
Благо, что это бывало не часто и продолжалось недолго…
… После бокала вина начали с аппетитом есть и Макс искренне хвалил кулинарные способности Лины. Он, посмеиваясь вспоминал встречу армейского Нового Года.
- Тогда, в ротной столовой — рассказывал он - приготовили мясные котлеты и на третье сварили клюквенный кисель. Этим и закончилась бы праздничная программа, но я организовал по местному, казарменному радио, которое почему то называлось, «громкой», концерт по заявкам с песнями Элвиса Пресли, Битлов, и Фрэнка Синатры… - Сослуживцы были довольны – улыбаясь закончил он...
После ужина, решили пойти купаться. Было уже часов одиннадцать и на берегу водохранилища, никого не было. Раздевшись до гола, Лина взяв за руку смеющегося Максима, вошла в воду и когда вода достигла уровня груди, резко повернулась к нему лицом. Какое то время она смотрела ему в глаза, а потом крепко обняла, обвив свои ноги вокруг его бёдер и стала целовать смеющегося Макса в губы и в шею, чуть прикусывая его влажную кожу. Он держал почти невесомое тело, слышал запах вина и духов и возбуждённо сжимал её хрупкие плечи одной рукой, другой нащупывая заветную цель.
Через какое-то время он нашёл то, что искал и крупная дрожь прошла по её телу. Откинув голову, она расслаблено повисла на его руках и почти закричала в такт мерным движениям тел, соединившихся в неистовом порыве молодости и силы…
Сколько продолжалось это блаженство – она не помнит. Ей показалась, что какое-то время она была без сознания…
Когда Максим вынес её на берег на руках, она уже пришла в себя и только тихо повторяла: - Какой же ты милый Макс. Какой милый…
Вернувшись к Лине, они попили кофе, допили вино и легли в постель…
Любовная лихорадка длилась до утра, потом, Макс быстро и неслышно заснул, а она, положив ему голову на грудь, ещё долго думала о нём и о себе…
...Через два дня Лина улетела в Москву, а Максим начал готовиться к экзаменам…