19 марта 2024  13:20 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 43 декабрь 2015 г.

Поэты Петербурга

 

 

Марина Гершенович

 


Марина Иосифовна Гершенович — поэт, переводчик, автор-исполнитель. Марина Гершенович родилась в Новосибирске. Живёт в Дюссельдорфе (Германия). Близка к миру российской авторской песни: стихи Гершенович поют такие исполнители, как Елена Фролова, Валентина Пономарёва, Евгения Логвинова. Пишет песни с 1978. При поддержке творческого объединения авторской песни «АЗиЯ» издан сборник «Книга на четверых» (Санкт-Петербург, 2005), включающий произведения Гершенович, Аркадия Сурова, Михаила Басина и Павла Шкарина. В настоящее время ведёт литературное кафе в Дюссельдорфе, выступает с авторскими вечерами поэзии в различных частях света, публикует свои стихи, переводы и эссе. Книги Марины Гершенович хранятся в Библиотеке Конгресса США (г. Вашингтон, США), а также в Александрийской библиотеке (г. Александрия, Египет). Марина Гершенович — обладательница «Золотой короны», главного приза международного поэтического конкурса «Пушкин в Британии 2004», лауреат Грушинского фестиваля.

 

 

ВСТРЕЧА

 

О.Б.

Deutsch

Течением река на одичалый плёс
выносит мелкий сор и щепочки, и перья.
А домик твой стоит - как ветер не унёс -
с единственным окном и скошенною дверью.

От сырости порог сосновый почернел,
на кровле дранки нет, лишь хвоя да солома.
Мне хочется сказать, что есть всему предел...
Но в этот самый миг выходишь ты из дома,

мой ропот на судьбу и затаенный вздох
опередив своим безмолвным появленьем.
Должно быть, за тобой присматривает Бог.
И, верно, за свое спокоен Он творенье.

И сосны, и река, и облачный простор,
и ты, что создана из глины или пены,
все это вплетено во временный узор
дареного самой природой гобелена.

Покуда нить судьбы твоей не извлечет
из полотна Господь, ты будешь Им хранима.
Неспешная река колеблется, течет
к тебе и сквозь тебя,
и нас с тобою мимо....

 

ХУДОЖНИКАМ

 

Все было просто, даже очень просто,
два человека шли по мостовой.
Один из них был маленького роста,
другой расправил зонт над головой.

Тот, что пониже, спрятался под крышу
зонта рябого и прибавил шаг.
И распрямился тот, что был повыше,
и застегнул на кнопочку обшлаг.

Стучался дождь в болоньевые спины,
стекал в воронки тощих башлыков;
и тот, что был плониже, нёс картины,
картины нёс - для будущих веков!

В древесных рамах, писанные маслом,
они светились в полной темноте.
Гори, гори, покуда не погасла,
лучина, на двоих и при зонте...

Тот, что пониже, путано и сложно
все говорил, другой кивал в ответ
и нёс под мышкой очень осторожно
бутылку водки и кулёк конфет.

 

АЛЬПЫ. ЧАС СОВЫ...

 

V.B.

... Это не наши с тобой голоса
криком совы потревожили эхо.
Лес зашумел, и открылась прореха
между верхушек стволов - в небеса.

В полночь торопится время сбежать
за горизонт и следы заметает,
и на ходу книгу судеб листает...
Не удержать его, не удержать!

На сквозняке вырастают внаклон
мачты деревьев. О, Фата-Моргана,
истина в Альпах... басами органа
многоголосый гудит вавилон.

Так корабельные сосны скрипят,
тени отбросив, как ловчие сети.
И на земле в этот час только дети,
ангелы и душегубы не спят.

Время уходит, уносит с собой,
как великан, рассовав по карманам,
неба краюху, бутыль с океаном,
свиток дороги и шар голубой...

 

НОЧНОЙ ЗВОНОК

"Россия Достоевского. Луна."

А.А.Ахматова

 

В мой дом приходят люди и пугают
одним лишь своим видом, их ушанки
из меха неизвестного мне зверя,
а куртки их коричнево лоснятся.
Они спешат, их ждет внизу машина
и пара их товарищей таких же
похожих, словно братья-близнецы:
у них воловьи плечи и загривки,
у них глаза под космами ушанки,
у них и лица словно по отливке,
и руки за спиною, если надо.
Они со мной не говорят, им нужен
тут кто-нибудь другой. Мои собаки
все понимают и ворчат за дверью,
хозяина покой оберегая,
который позабудет о покое,
едва за ним защелкнется замок.
Я слышу разговор за шаткой дверью,
там говорят с хозяином пришельцы.
Хозяин что-то отвечает им.

............

Мы накануне говорили с другом
моей семьи (до трех примерно ночи)
по телефону, с двух сторон общаясь -
с двух берегов - через огромный город,
не очень дружно, в общем, говорили,
друг озабочен был и раздражен.
Мой старый друг, приятель многолетний,
любитель орхидей, он их разводит
в горшочках, покупает где придется;
читатель книг, журнальный собиратель,
он их таскает стопками в каморку,
и сам вникает, и дает другим.
Он много раз менял свои привычки,
служа подолгу разным господам.
Когда-то он был завсегдатай спевок,
но сам не пел, он хор студентов слушал.
И до сих пор он хоровое пенье
предпочитает пенью в одиночку.
Он посещал уроки групповые
у психотерапевта - было модно,
шутя менял свое мировоззренье,
раскрепощался и учился жить.
Он увлекался, кажется, буддизмом;
потом он, по естественному руслу
исканий смысла жизни, пренебрег
религией восточного народа,
нашел себе подругу и женился,
исчез из нашей жизни, сделал сына
и года три, волнуясь за потомка,
из дома никуда не выходил,
за редким исключением, чуть позже
он впал в оздоровительный процесс.
Отсюда обливание зимою
на улице водицей из ведра
и подпись идеолога ученья на обороте карточки,
он долго ее хранил, сейчас она пылится.
Потом был джаз, концерты, посиделки,
и друг мой приобщил свою семью
к небесным звукам сакса и гитары,
пристроил сына в музыкальный клуб;
теперь он позабыл туда дорогу,
но сына любит. Сын не надоел.

............

Он позвонил нам сам, скучая, в полночь
с работы, за которую не платят;
он что-то там такое сторожит.
Мы говорили о зиме холодной,
о тьме, о сочинениях Генона,
которого он мне велел прочесть.
И друг мой говорил: прочтите сами,
другим отдайте, пусть настольной книгой
та книга станет в каждом мирном доме,
и повторял, что Бродский - чушь собачья,
и незачем стихами говорить.
Он мне читал отрывки из романа
Мамлеева и убеждал: послушай
еще один рассказ его из ранних;
он сходство отыскал в себе с героем.
Я слушала короткий тот рассказ,
и думала, дела совсем плохие,
и в паузах не успевала вставить
"Не паникуй, ведь ты же не такой!"
А он читал отрывок из романа,
в котором был герой рубаха-парень:
однажды он в кулак зажал топор
и искренне перед собой поклялся,
что уничтожит всех метафизистов
(я поняла потом, так называют
интеллигентов ), и пошел искать.
И он нашел, наверно, я не знаю.
Я пожелала другу доброй ночи,
услышала ответное "до встречи"
и положила трубку на рычаг.

............

Пошла вторая половина ночи.
Собаки спали, а одна, постарше,
прокралась тихо в комнату, и морду
большую положила на плечо,
и мы уснули с ней, забыв на время
о холодах, о современном мире,
о кризисе его и преступленьях,
и о пришельцах в ледяном подъезде,
и что хозяин задолжал кому-то,
вернее, задолжал не он, а тот,
на ком хозяин дома обманулся...
И нам во сне не снилось, что под дверью
стоят чужие люди в бурой коже,
в косматых шапках, без имен, без лиц.
Мы спали и не видели, как бродят
по закоулкам призраки разбоя,
по комнатам невидимые тени...
Мои собаки спали и вздыхали
во сне, не понимая, что творится,
а если понимали, то не знали
откуда привидения берутся, зачем,
над чьей сегодня головою
с тяжелым свистом занесен топор...

март 1995

 

НА ОТЪЕЗД ИЗ СИБИРИ


Этот запах кленовой смолы, эта млечная речь!
По школярски лопочет листвы безымянной орава.
Чем поможешь, мой Боже, несносное древо сберечь,
Утонувшее в белых снегах, что ни живо, ни здраво....

Время всё перетерпит. Но близок назначенный срок.
Там оливы растут. Здесь – душевная боль и тревога.
Время рушит листву и уносит ее в водосток, -
Это самая верная, слишком прямая дорога.

Как накажешь, мой Боже, взыскав по таланту?
И впредь
С нашей братии дикорастущей Ты спросишь,
И ныне.
Знаю, будет честней и достойнее так же сгореть,
Как смоковница древняя в неплодородной пустыне...

Потому и пишу, и спешу запечатать письмо.
Если я столь бесплодна, что участи лучшей не стою,
Пусть заместо меня, отрицаньем природы самой,
В этой снежной равнине останется место пустое.

Март 1996 (?)

 

ТЬМА ПЕРЕВОДИТ ВСЕ ЗВУКИ НА ЛЕПЕТ...

 

Тьма переводит все звуки на лепет.
К полночи ближе горбатого лепит.
Каждым кустом пешехода стращает.
Вдвое дорогу домой сокращает.

Страх не излечат народные средства.
Передается, как ген, по наследству -
страх;
как состав плодоносящей почвы -
страх;
как закон притяжения прочих
слабостей... Сильной его стороною
можно считать несогласье с войною.

Страх измеряют на метр погонный,
так обретает он статус законный:
белый билет беспробудного пьянства
или иное - на выбор - гражданство.

 

ИЕРУСАЛИМ


Там, где взошла январская трава,
искусственною кажется зима,
а ветер по ночам гундит слова
доселе неизвестного псалма...

Он, как неискушенный музыкант,
считает, что все звуки хороши,
и с западного на восточный лад
меняет состояние души.

 

Зажглись фонарики над городом.
И обострился слух прохожих.
Рисует тень на лицах бороды,
на бледных и на темнокожих.

И наступательная тактика
туриста неосуществима.
В спираль закручена галактика
ночного Иерусалима.

Тоской нешуточной повеяло
от стен щербатых у обрыва,
а сердце все еще не верило,
что бьется - после перерыва,

когда в одном из гулких двориков,
во время спора о культуре,
шаги охранника-историка
спугнули стаю диких фурий,

и стрелки часиков попутали
закон разметки циферблата,
когда мулла в арабском хуторе
"ВНИМАЛ молитве ём шаббата";

и вся столица время точное
по звуку голоса сверяла...
Ах, жизнь моя, часы песочные,
сколько ни мучайся, все мало.


2002 г.

 

РЫБА

 

Рыба в прозрачной воде видит тебя, рыбака,
или блесну на уде, если река глубока.
Не сомневайся, она видит, как ты сквозь очки. -
Ей и наживка видна, и поплавок, и крючки.
Если прозрачна вода, в ней отражается мир:
дерево, лодка, звезда, бельма озоновых дыр,
призраки мертвых планет, пепел и ядерный снег,
небо, которого нет... Лодка, река, человек,
лунного света пятно, пристальный взгляд рыбака...
Рыба уходит на дно, если река глубока.

 

РОДНОМУ ГОРОДУ

English

 

Ничего не хочу обещать.
Разве с почтой вернусь голубиной...
Возвращаться - себя возвращать,
так долги возвращают, с повинной.

Этот город, заученный впрок
(разбуди - прочитаю вслепую),
эти сосны лицом на восток
и столбы, запряженные в сбрую

телеграфных стальных проводов,
этот шепот степного пространства,
эту родственность всех городов
и ревнивое их постоянство
я умею жалеть и любить,
как, наверное, всякий безумец,
обреченный с младенчества быть
неприкаянным жителем улиц.

Как на весельной лодке плыву
по бескрайнему руслу Любови...
Возвращаюсь. А значит - живу.
Так душа возвращается к боли.
Зажигай в своем доме огонь!
И в окно посмотри, сделай милость,
протяни мне навстречу ладонь,
это сердце мое возвратилось.
Чтобы заживо не обнищать,
бьется бабочкой в ставень оконный.
Возвращаться - всегда упрощать
этот мир, к осложнениям склонный.
Как приятно мне имя твое
повторять беспрестанно, утробно.
Здесь меня заждались, и мое
возвращение чуду подобно.

 

ПОЕЗД

 

Deutsch

Поезд качается, поезд
вьется вдоль снежной равнины,
словно веревочный пояс,
ветром попутным гонимый.
Ниточка вьется из дома,
в узел грозит затянуться.
Трудный исход из содома,
можно ли не оглянуться?
В воздухе привкус разлуки,
дыма табачного запах.
Флейты невидимой звуки.
Поезд уходит на запад.

Зябко в купе утепленном,
маятно в тамбуре шатком.
Профиль в окне застекленном,
как продолженье ландшафта.
Станции княжеств удельных,
версты, заставы, погоны...
Млечный мотив колыбельных
над изголовьем вагона.
После прощанья в вокзале
думать о будущем поздно.
В этой дорожной опале
душенька плачет бесслезно.

 

ХАЙФА

 

Хворост акации на солнцепеке,
стены жилища без должной опеки,
солью ручная пропитана кладка,
штопка песчаника, сланца облатка.
Берега долгого кромка рябая.
Синее небо. Вода голубая.
Море в безветренный полдень скучает,
лодочку жизни волною качает
и с равноценной затратой усилий
перемещает планктон и флотилии.

В плотном кольце перезревшего лета
жизни земной проступает примета,
слабой, но все-таки жизни, возникшей
из неизвестных корней, с непоникшей
от недостатка любви головою,
могущей впредь приумножить живое.
Ростом не более собственной тени.
Может быть, тоже из рода растений.

Все, с чем когда-нибудь надо расстаться,
кажется тем, чем хотело казаться,
перемещаясь по морю и тверди
в лодочке жизни, в лодочке смерти.

 

МОЛИТВА

 

Кто из Твоих подопечных,
призванных нА небе жить,
может служить Тебе вечно,
верой и правдой служить?


Кто, онемев от усердья
и от любви поумнев,
ждет от Тебя милосердья
и усмиряет Твой гнев?

 

Птицы небесные, звери...
Буйвол и лев, и орёл
входят сквозь узкие двери,
чтобы стеречь Твой Престол.


Все повинуются знаку
щедрой десницы Твоей.
Боже, оставь мне собаку.
Я позабочусь о ней.

 

Я пред Твоей белизною
в большем долгу, чем она.
Пусть она будет со мною,
если Тебе не нужна.

 

Юношеское, начало 80-х

 

Что город молчалив, я знаю, он давно
исчерпан, истощен и выжат до предела,
но всё еще горчит казенное вино -
степной аперитив - в черте его придела.


Я в жизнь его вхожу, как в уличный притон,
в глазах фабричный дым и тупость, и свирепость.
Мой город осаждён и осуждён притом,
но всё еще стоит, как каменная крепость.

 

О городе моём не надо говорить
стихами
и искать
соратников по духу.
Но ты любую речь готов благодарить,
когда бы эта речь была годна для слуха.

 

Я знаю, что люблю щербатые дома,
деревьев высоту и эхо снеговое.
И знаю как кричит, чтоб не сойти с ума,
тишайший человек, задетый за живое.

 

Ты навзничь упадёшь.
Но стоит лишь начать
негромкий разговор,
готов лететь навстречу,
когда услышишь речь, достойную звучать
на родине твоей и называться речью.

 

ВОСЛЕД НОЯБРЮ...

 

Не осень, но преддверие её
даёт понять, что ты почти на воле.
И если боль совьёт гнездо своё
под рёбрами, ты не заметишь боли.

И в две горсти собрав большой букет
из тёплых листьев, выловленных в луже,
ты никогда уже не скажешь " нет"
природе, зная, что бывает хуже.

Столбы и знаки в сгустках темноты
и каждый камень на дороге к дому
дают понять как долго прожил ты
вдали от мест, где мыслил по-другому.

И если показать тебе портрет,
сработанный провинциальным профи,
ты не нашел бы в нём родных примет
и никогда бы не признал свой профиль.

Не осень, но преддверие её
велит прощаться, сделав знак рукою.
И ты уходишь дальше. Так зверьё
идёт на поиск места для покоя.

Rado Laukar OÜ Solutions