19 марта 2024  08:24 Добро пожаловать к нам на сайт!

Крымские узоры


Тамара Егорова



Тамара Егорова - живет в г. Ялте. Поэт, публицист, литературный критик, создатель ялтинского литературного объединения им. А.П. Чехова, составитель сборников и альманахов Чеховского общества, лауреат премий и международных поэтических конкурсов, один из организаторов литературного фестиваля «Чеховская осень» и составитель фестивальных сборников. Автор поэтических книг «Заметь печальную звезду», «Час белой луны». Член Регионального Союза писателей Республики Крым, постоянный автор и редактор отдела поэзии журнала «Брега Тавриды».

Здесь представлены литературно-критические работы автора.


Материал подготовлен редактором раздела "Крымские узоры Мариной Матвеевой


О НЕИЗЪЯСНИМОМ

Что такое профессиональная поэзия?

Поэты допушкинской поры были любителями. В дворянский период развития русской литературы считалось постыдным брать деньги за стихи. Стихотворство считалось чем-то вроде культурного отдыха высокообразованных людей. А теперь, когда на гонорары жить нельзя по причине их мизерных размеров, поскольку обществу профессия поэта не нужна, поэзия стала занятием свободного от работы времени, причудой, хобби. А с другой стороны, такой профессии в принципе быть не может, потому что профессии обучаются, а поэзии нельзя научиться даже в литературном ВУЗе. Можно научиться только профессиональному стихосложению, то есть правильно рифмовать, разбираться в размерах стиха, метрике и ритмике, но научиться поэзии нельзя, потому что это - дар Божий.

Сегодня профессиональный поэт, если можно так выразится, - не признание общественного статуса, не оплата профессионального труда, а призвание. Ощущение того, что всё, что ты в жизни делаешь, - это во-вторых, а писать стихи -это во-первых. Это труд твоей жизни, хотя и нет возможности существовать на оплату такого труда.

Что такое поэзия?

Все рассуждения о современной поэзии вызывают перекрёстный огонь полемики, потому что о поэзии трудно говорить на рациональном языке науки. Филологи, наука опираются на то, что можно посчитать, определить, как бы пощупать на уровне интеллекта, что можно увидеть глазами и услышать ушами. Но поэзию нельзя увидеть и услышать, её ощущаешь душой. А это и есть то неизъяснимое, которое невозможно втиснуть в рамки каких-то определений. Потому что поэзия находится запределами объяснимого, не в той плоскости, в которой может развиваться научная дискуссия.

Слово «поэзия» не любит прилагательных. Не приемлю выражение «высокая поэзия». Как будто существует «низкая». Или -«непоэтическая поэзия». Это всё равно, что сказать «нерыбная рыба». На мой взгляд, - это филологическое гурманство. Надо ставить вопрос иначе: или есть поэзия или её нет.

Есть два вида стихосложения: стихосложение поэтическое и непоэтическое, то есть лишённое поэзии - версификация. Иронически версификаторов называют ремесленниками в поэзии, людьми , прекрасно разбирающимися в технических тонкостях стихосложения, в поэтической стилистике. Это синтаксис и фонетика поэтической речи: тропы, метафоры, ритмы, размеры, жанры, композиция и т.д. Хотя Иосиф Бродский относился к поэтическому ремеслу очень серьёзно, считал его необходимым условием создания стихотворения, мучительным трудом, от которого он получал наслаждение и радость. Он постоянно экспериментировал с формой, усложнял её, подстраивал под тональность своего настроения. Сложность формы, как правило, является признаком творческого усилия, что есть свойством истинного искусства. Но кроме всего этого, в стихах И.Бродского живёт поэзия.

Версификатор может технически грамотно заложить программу по стихосложению в компъютер, но одухотворить эту свою конструкцию версификатор не сможет, поскольку в нём не живёт поэзия. В поэзии техника вторична. Но это будет несравнимо полезный материал для начинающих стихотворцев.

И вот сейчас я хочу объяснить принципиально необъяснимое. Я хочу определить то, что говорит мне интуиция, там, где пасует мой разум. Чем отличается живое стихотворение от мёртвого, или поэзия от версификации, сколь угодно умелой?

Версификация или мёртвые стихи - это игрушки интеллекта, стихи без поэзии. Можно как угодно манипулировать словом, создавать неологизмы, аллитерации, использовать различные приёмы, создавать безупречные по технике изложения стихи, но поэзии там не будет. Стихотворение является поэзией тогда, когда слово, строка, строфа -кристаллы текста - схватывают своей твёрдой структурой и передают читателю то неуловимое, нетвёрдое, облачное, что рождает поэт, а сами растворяются. То есть , твёрдое распадается, а неуловимое, не тождественное словам, а только заштрихованное ими, остаётся с читателем.

Не нужен ни филолог, ни переводчик, потому что структура этого необъяснимого, несказанного постигается интуитивно и переводу на язык науки не подлежит.

В этой связи очень показателен Валерий Брюсов, признанный глава школы символизма. Этот поэт обладал высокой поэтической культурой, предельным профессионализмом в стихосложении, искренностью чувств. Но при всех его поэтических достоинствах он был слишком правильным, теоретичным, холодным. В стихах его не хватало пару-тройки уличных соринок, некоего диссонанса. В нём не было того, что называется «задеть за живое», когда мурашки ползут по спине, то есть того необъяснимого , того уровня чуда, когда в клетках стиха появляется индивидуальная жизнь и стихотворение становится живым.

Для филологов вопрос остаётся открытым: почему этот человек умеет писать безупречные стихи, оставляя читателя равнодушным, а другой поэт западает в души, хотя стихи его формально несовершенны. Почему? Как в скоплении клеток стиха появляется жизнь? Этого мы не знаем, потому что привыкли оценивать, взвешивать и считать, пользуясь своим интеллектом. Но поскольку интеллект - продукт материального мозга, то материей нельзя познать нематериальное, а значит, научных критериев поэзии нет и быть не может. Вот почему специалисты-филологи, если у них отсутствует поэтическое чутьё, не могут определить специфичность поэтической речи, а могут только стихотворной. Поэтому графоманы и версификаторы становятся у них поэтами.

А раз так, то как отличить поэзию от непоэзии простому читателю, если он не хочет прослыть дремучим идиотом? И начинает этот простой читатель вертеть головой и прислушиваться к авторитетным мнениям. Получил человек признание в виде литературной премии имени Андрея Белого - значит он поэт, хотя за словом у него ничего не живёт. Издало чью-то книжку уважаемое издательство или уважаемый журнал - молчи или таи, что ясно слышишь, как в его виршах громыхает пустота.

В Серебряном веке эта неприложимость филологии к поэзии ярче всего была видна на оппозиции Брюсов - Блок.

Валерий Брюсов, каталогизирующий размеры, идёт от техники и совершенствует эту оголённую технику, тратя массу усилий на никакой поэтический результат, не замечая, как возведённая им в стиль эпохи поэтика изживает себя.

У Блока в 1911 году выходит «Собрание стихотворений» в трёх томах, выстроив их в определённой последовательности, сохранив и самые слабые, самые блёклые и невнятные стихи, считая их важными для полной достоверности поэтической информации о себе, показывая, как облако стало человеком. Он проделал огромную профессионально-поэтическую работу.

О качестве стихотворения может сказать только читательская реакция. К сожалению, наука не схватывает читательского впечатления от поэтического творения, а ведь самый главный критик - это читатель.


НЕОАВАНГАРДИЗМ: ДОРОГА В НИКУДА

В ХIХ веке в русской поэзии появилась пушкинская гармоническая школа, пушкинский круг поэтов. Эта школа разработала поэтический язык и сделала его доступным широкому читателю. Но к концу века поэтическая идиоматика начала опустошаться и окончательно потеряла свою ценность в эпоху символизма, потому что поэты писали ни о чём. Писали все: офицеры, чиновники, преподаватели гимназии. Весьма возвышенные чувства, но смысла не было никакого. В русской поэзии началась, если можно так выразиться, инфляция слова. Перед революцией поэтический язык обесценился, и начался отход от символизма.

В 1918-1920 году, были сделаны попытки революционных изменений в стихосложении, но из этого ничего не вышло. Отсюда все эти символисты, футуристы, имажинисты, конструктивисты, и тому подобное. Понятие декаданс приобрело многозначность не только потому, что его относили тогда к пёстрой группе различных литературных школ, которые отличались друг от друга содержанием и формальными исканиями, то есть попытками революционизировать форму. Важно другое: декаданс - это важнейший показатель духовной атмосферы сумеречного времени конца века и начала следующего: это упадок во всех сферах жизни, что всегда характерно присутствует на стыке веков: душевная опустошённость, страх перед жизнью, чувство полной потерянности. Поэзия декадентов воспевала красоту угасания, обаяние баюкающих вялых ритмов, бледных образов, получувств, усталость души. Чувство безысходности - так можно определить настроения этого периода. Вот декадентское мироощущение русского писателя и поэта Ф. Сологуба:

«Мы - пленённые звери,

Голосим, как умеем.

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем...»

Разве не напоминает конец ХХ и начало ХХI века, наше с вами время? У писателя Анатолия Домбровского в конце прошлого века вышел роман «Delirium, или безысходность - род безумия», в котором он описывает подобные настроения в обществе после осады «Белого дома» и развала СССР. Домбровский так пишет о безысходности: «Это бессилие перед временем, перед ложью, перед властью, перед ужасающим невежеством одних и злонамеренными действиями других».

Сам термин декаданс (по-французски - упадок) возник во Франции в кружке поэтов-символистов и начал употребляться как нечто равнозначное понятию символизм. После того, как символизм начал развиваться в других странах, он приобрёл всеевропейское распространение. Крупнейшие символисты: А.Рембо, П.Верлен, С. Малларме во Франции, Э. Верхарн, М. Метерлинк в Бельгии, Р. Рильке в Австрии, В.Брюсов, З. Гиппиус, Ф. Сологуб, Д. Мережковский, А. Белый в России.

Русский футуризм по сути оказался продолжением символизма. Техника была другая, но по существу они не привнесли ничего нового и интересного.

Только акмеисты - группа, к которой принадлежали А. Ахматова, М.Кузьмин, Н. Гумилёв и О. Мандельштам (хотя он был в некотором смысле гиперсимволистом), поняли, что дело не в средствах, не в четырехстопниках и пятистопниках, а в том, о чём поэт говорит: является ли стул, о котором он пишет, действительно реальным стулом, сделанным из конкретного дерева, или просто абстракцией.

Акмеисты отказались от мистической ориентации символистов, с точки зрения которых концентрация на предметах опасна тем, что закрывает видение духовной первопричины материального мира. Акмеисты были очень конкретными и точными. Если, например, А. Ахматова о чём-то упоминала, то это всегда нечто реальное. Дело не в какой-то приверженности к деталям. Просто она не умела лгать и никогда не преувеличивала. Ещё она внесла некоторые изменения в традиционную метрику, опуская один или два слога и как бы задерживая ритм, что придавало стихотворению особую интонацию, обрывало монотонность звучания. Это более значимый шаг в сторону от символистской ритмики стиха и деструктивных попыток футуристов.

Главное в поэзии акмеистов то, что они отдавали должное языку. Они сознательно относились к каждому написанному слову.

Авангардизм ( от французского слова avantgarde, что означает - передовой отряд) - термин, обозначающий ряд так называемых «левых течений» в искусстве и литературе ХХ века. Возникновение «левых течений» связано с периодом первой мировой войны и начавшегося кризиса империалистической системы. Смутный, политически неосмысленный протест против империалистической войны, против мещанского уклада, против лицемерия буржуазного общества сопровождался отказом от традиций. Бунт против социальных условий переносился и на привычные формы художественного выражения, приводил к отказу от реалистического метода.

В своих крайних формах авангардизм смыкался с декадентством, модернизмом, абстракционизмом. Для этого литературного течения характерен разрыв с традиционной формой стихосложения, а также с реалистичностью художественного образа. Здесь позволялось: игра контрастов, абсурд, парадокс, нецензурные словечки и разные модернистские трюки. В наиболее крайних формах, например, у французских сюрреалистов, это приводило к разрушению синтаксиса, к попытке создания некоего нового языка.

Активная общественная позиция поэтов-авангардистов того времени резко отделяла их от «упаднических» поэтов конца века и декадентских теорий «искусства для искусства». Ведя борьбу против современной буржуазной культуры, они рассматривали своё искусство как революционное. Многие авангардисты приветствовали Октябрьскую революцию в России, поддерживали революционную борьбу рабочего класса в своих странах, сами участвовали в этой борьбе. Но разделяя идеалистические взгляды на общество, нередко сближались с анархистами, поэтизируя стихийность и бунтарство. Многие выдающиеся поэты начинали свой творческий путь в рядах авангарда (Элюар, Хикмет, Неруда, Бехер). В дальнейшем они перешли на позиции реализма.

Понятие «авангардизм» определёнными гранями соприкасается с понятием «модернизм», но назвать авангардистов модернистами было бы узко и неточно. Модернизм, что в переводе - современный, возник в начале ХХ века в искусстве как прогрессивное течение, направленное против буржуазной действительности как царства хаоса, где человек обречён на бессмысленное существование, на безысходные страдания.

Позитивный момент модернизма - напряжённые поиски новых путей изображения мира и человека. Отсюда - стиль «модерн» в архитектуре. («Белая дача» А.П.Чехова в Ялте построена в этом стиле). Отсюда в 10-е годы прошлого века -экспрессионизм, кубизм, футуризм, акмеизм, в 20-30-е годы - «театр абсурда»

В. Мейерхольда, школа «нового романа», «поп-арт», сюрреализм, абстракционизм. импрессионизм и т.д. Модернизм оказал несомненное влияние на творчество крупнейших представителей искусства и литературы. Это писатели: Фолкнер, Рильке, Джойс, Пруст, Кафка, Музиль, Кокто, Белый, Валери, Жироду. Это художники: Моне Мане, Сезанн, Ренуар, Пикассо, Дали, Ван-Гог, Шагал и многие другие.

Интерес к авангарду вновь возрос после 1956 года как попытке преодолеть плодотворную классическую традицию русской гармонической школы пушкинской эпохи. Сегодня авангардизм как литературное течение имеет место в современной русскоязычной поэзии. Началась эпоха беспредела в лингвистике стиха, в структуре его и форме.

Любое литературное направление всегда от чего-то отталкивается. Многие современные русские поэты отталкиваются от традиционной гармонической школы Пушкина. А это и музыкальность, и колоссальный психологизм, и тональность, и язык. Например, по мнению Анны Ахматовой, самый пушкинский поэт среди русских поэтов ХХ века - это Осип Мандельштам. В нём живёт эхо Пушкина. Оно живёт у всех нас. Для нас слово Пушкин - это слово, которое вмещает мир. в котором живёт весь русский человек, его прошлое, настоящее и будущее, потому что Пушкин, как образно выразился ялтинский писатель Геннадий Шалюгин, - это ключевой ген в хромосомном наборе национальной русской культуры. Поэтому современная русская литература не должна игнорировать традиции этой культуры, а должна опираться на них.

Что касается языка, то Пушкин в некотором роде облагораживал язык, делал его органичным и доступным. Это уже был язык, лишённый архаических оборотов, лексической архаики, язык благозвучный. Стих чрезвычайно легко запоминался. Его впитываешь совершенно без всякого сопротивления. Это гладкопись, но привлекательность её в том, что в гладкой форме у Пушкина невероятно сгущенное содержание. Нет столкновений между формой и содержанием. Это равновесие.

Писатель, поэт, говоря словами Иосифа Бродского - «это тот, кем жив язык» . И не является ли язык хранилищем времени? И не являются ли те, «кем жив язык, теми, кем живо и время?».

Так вот, если многие выдающиеся поэты отталкиваются от традиционной классической поэзии, то современные авангардисты отталкиваются от модернизма. У них своё лицо, свои литературные вкусы, свой язык. В их виршах - следы самых разнообразных литературных течений, своеобразный винегрет, литературная эклектика, образно выражаясь, гибрид сороки и попугая. Раньше, в начале прошлого века это было смело, необычно, уместно, когда со всех сторон только и слышалось о пролетарской культуре и классовом искусстве. Такая позиция была хороша для 20-х годов.

Сейчас литературная ситуация изменилась. Идеология перестала подменять художественное содержание, и эстетические принципы авангарда 20-х годов потеряли актуальность. Вместо этого современные авангардисты (а это, в основном, молодёжь, вкусившая нашу беспросветную, удручающую действительность) выдвинули идею отторгнутого поколения как некую культурную целостность, противостоящую другим литературным поколениям. И что эти новое авангардисты не просто совокупность авторов одного направления, а определённая субкультура, вызов эпохе. Принцип такой: «Жизнь абсурдна, а коль поэзия - отражение жизни, то и поэзия должна быть абсурдной, парадоксальной».

Задача авангардистов - переабсурдить абсурд. Очевидно, авторам здесь чудится особая поэтическая смелость, бравирующий эпатаж. Поток сознания под их пером превращается в потоп сознания. Порой кажется, что звучат не стихи, а какие-то ребусы, шарады, - бессмысленный набор слов. «Театр абсурда» В. Мейерхольда показался бы здесь детским лепетом.

Поиск верного слова таких поэтов явно не занимает. Эксперименты авангардистов демонстрируют неряшливое, небрежное, я бы даже сказала, пренебрежительное отношение к языку. С лавиной авангарда «идёт накат на русскую культуру, - как выразился крымский писатель Г Шалюгин, - идёт вымывание русского языка из сферы творчества». Не на наших ли глазах в Украине русский язык пытаются загнать на кухню? А по словам Михаила Ножкина «русский язык - последняя баррикада нашей национальной обороны. Утратить его, значит утратить самих себя, нашу сущность. Борьба за язык на самом деле -борьба за выживание». Любовно, умело, разумно аккуратно обращаться с языком - это долг каждого пишущего. И об этом нельзя забывать ни инженеру, ни артисту, ни водителю троллейбуса, ни тем более поэту.

В авангардной поэзии встречаются такие хитросплетения слов, из которых трудно извлечь какой-нибудь смысл, разгадать замысел автора. Создаётся впечатление, что они описывают буквально всё, что видят, нисколько не задумываясь, увидит ли в этом читатель смысл. Какой смысл, кроме конкретно-бытового, информативного можно извлечь из следующего отрывка:

«В этом пансионате было необыкновенно совково,

хотя и дорого.

Сигареты «Мальборо» пятьдесят рублей,

других нет.

Явлинский на стене...»

( Вас.Чепелев)

Другой автор (Л. Чередеева) перекладывает верлибрами кулинарные рецепты, например, морковных оладий:

«...тесто как оладьи,

или чуть пожиже

и сырая морковь,

натёртая на мелкой тёрке,

всё перемешать

и жарить...»

Или утомительные расчёты М. Бородина:

«... скобки

две третьих икс

минус один

умноженное

на скобки две третьих икс плюс один

равняется

четыре девятых икс квадрат

минус один...»

Что делать с такими стихами? Использовать рецепты или решать уравнения? Но есть и похлеще - с нецензурной лексикой.

И на всём этом авангардисты пытаются сделать свою литературную карьеру, потому что им кажется, что они переросли традицию. В действительности, они до неё не доросли. Словосочетания вне смыслового принципа на самом деле не производят ровным счётом никакого впечатления и вызывают у слушателей, мягко говоря, недоумение, досаду и ощущение мира, растерявшего свои внутренние связи.

Чем ещё характерен современный авангард? Желание любым способом обратить на себя внимание, поразить воображение читателя: запутанный и непонятный смысл виршей (потуги воспроизвести поток крайне примитивного сознания), смысловая невнятность, вызывающая неблагозвучность, навязчивые аллитерации, противоестественное сочетание куража, ненормативной лексики, грубо скроенных выкриков и «высокого штиля».

Справедливости ради надо отметить, что в бурном потоке бравирующей «зауми» иногда мерцают и жемчужные крупицы истинно поэтических строк. Жаль только, что они попадают не в то русло и тонут в пенистых водах неоавангарда.

Авангардисты, как правило, пишут верлибром (свободным стихом), что заставляет насторожиться. Прошло то время, когда поэзия нуждалась в освобождении от автоматизма точных рифм, и верлибр выступал знаменем такого освобождения. Впервые изображённый «Чёрный квадрат» был прорывом в новое измерение искусства. Сто раз повторённый «Чёрный квадрат» есть вырождение искусства (в том числе и в силу простоты формы). Вот почему сложность формы часто является признаком творческого усилия, то есть свойством истинного искусства. Писать верлибром так, чтобы это звучало свежо, гораздо труднее, чем кажется авангардистам. Очевидно, верлибр часто используется этими поэтами не в силу творческой необходимости, а в результате обманчивой уверенности в том, что эта форма стиха под силу всякому.

Что ещё отличает это литературное течение? Стихи авангардистов обнаруживают шаткость эстетической позиции и моральную дезориентацию, поскольку пестрят обилием «непечатной» лексики. Нельзя объяснить это явление имитацией простонародной речи или, может быть, тюремной, способной прорвать автоматизм восприятия. Скорее всего, это просто признак художественной несостоятельности, неумение добиться желаемой экспрессии собственно поэтическими средствами. Это бедность души, помноженная на отсутствие таланта. Что и говорить, современный авангардист - это не Маяковский.

В настоящее время, к сожалению, наблюдается всплеск непрофессиональной доморощенной поэзии, которую, в принципе, и поэзией считать нельзя. Авторов таких стихов отличает отсутствие глубоких мыслей, ясных и точных образов, ярких метафор. Вместо этого у многих из начинающих прослеживается тенденция такого рода: болезненное самолюбие, завышенное самомнение и полная техническая безграмотность. Часто присутствуют в их творениях назидательность, елейность, штампы, напыщенность и патетика, чем так часто грешат графоманы.

Но это ещё полбеды, это - «болезнь роста», которая со временем проходит. Гораздо больше настораживают неоавангардисты с их словесной эквилибристикой, прикрываемой туманом витиеватости и откровенной вульгарности. Как сказал поэт Е. Евтушенко: «В мире идёт третья необъявленная война вульгарности с человеческой тонкостью». Самоутвердиться, выделиться из массы себе подобных при помощи различных изощрённых, а порою немыслимых метаморфоз: сленговой речи, мата, манипуляцией словом, уводящими язык в тупик. Произведения большинства литераторов этого толка живут лишь на «злобу дня», не существуя в контексте вечности, хотя бы условной.

Ещё И. Бродский в своё время говорил: «...Многие крайне упрощённо понимают модернизм. Для них основной закон современной поэзии - свобода без всяких ограничений. Я же предпочитаю такой свободе или, вернее, такой распущенности и расхлябанности традиционность, даже банальность. По мне лучше штамп, но упорядоченный штамп, чем изощрённая расхлябанность» И дальше: «Я стал меньше тосковать по определённым культурным феноменам, например, по идее авангарда в искусстве. Теперь я думаю, что это дерьмо на девяносто процентов, если не больше. Если бы я остался в России, я продолжал бы считать, что «театр абсурда» - великая вещь».

Для тех, кто мечтает вознестись на Парнас, в своё время В. Маяковский написал статью «Как делать стихи». Наивным людям, пробующим перо, очевидно, кажется, что достаточно усвоить стихотворные размеры, научиться плести рифмы - и ты уже готовый поэт. А можно и без рифм, это проще, не надо ломать голову, так сказать - свободный полёт верлибра!

Однако никакая технология не сможет заменить образного мышления и создать то неуловимое, облачное, ускользающее и волнующее, постигаемое почти интуитивно, что и есть настоящая поэзия.

Авангард сыграл свою историческую роль, и было бы простым эпигонством художественные формы авангарда 20-х годов механически воспроизводить в наше время. Это пена, которая пошипит и осядет. На идее этого поколения современных авангардистов, которое само в себе замкнуто, как некая элитарная субкультура, прочного и долговечного культурного здания возвести невозможно. Звенья этой культуры распадаются, рассыпаются бессмысленными осколками.

Опыт прошлого учит, что бунт и эксперимент не всегда означает новаторство. И. Бродский полагал, что «новаторство вообще категория вздорная. Если попадаются удачные, не затёртые рифмы, то считать их новыми бессмысленно, потому что они взяты из языка, в котором были всегда». Подлинное новаторство - это: новый поворот темы, новый подход к изображению человека, новые краски изменившегося мира. Думаю, время расставит всё по своим местам, и эта «антипоэзия» обессмертит себя как курьёз и останется одним из экспонатов в кунсткамере русской поэзии.

Мы живём в сложное время, когда рушатся все представления о морали, веками выработанные в русской культуре. Как противостоять этому? Гуманная литература, поэтическая гармония всегда противостояли угрозе, таящейся в мире, жестокости этого мира. Именно она делает жизнь не только возможной, но и осмысленной. Литература - это тот случай, когда сознание определяет бытие, а не наоборот. Это способ противостояния хаосу. Только литература, а никак не философия, не религия и тем более не политика может воспитать человека нравственно, духовно и политически.

Иван Александрович Ильин в «Основах христианской культуры» очень верно заметил, что сейчас, когда растлевающая душу пошлость бездуховного искусства наполняет Божью землю, нельзя брезгливо отворачиваться от этого, относиться нейтрально или укрываться за «словесное мироотвержение и непротивление». Напротив, - утверждает он, нужно «найти в себе веру и волю для истинного творческого мироприятия и для борьбы за своё поле и за свой посев. Тогда начнётся исцеление».

Изящная словесность - это, пожалуй, единственное, что остаётся у писателя, чтобы выполнить свою миссию в лучших традициях русской культуры. Поэты должны осознавать и выполнять эту свою миссию единственно возможным средством: духовной клинописью, безупречным стилем «изящного слова».



Rado Laukar OÜ Solutions