19 марта 2024  12:42 Добро пожаловать к нам на сайт!

Крымские узоры



Станислав Матвеев



Родился и живет в Крыму, г. Саки. Депутат Государственного совета Республики Крым первого созыва. Ветеран «Русской общины Крыма». Активно работает как публицист и журналист, его перу принадлежит большое количество статей и эссе о геополитических и историко-культурологических проблемах Крыма, Украины, России, а также книга «Крымская стратегия» (2006). Постоянный автор информационно-аналитического портала «Крымское эхо», газет «Крымские известия», «Крымское время», «Сакская газета» и др. Стихи, историческую и социальную прозу пишет с юности, имеет публикации в периодической печати Крыма и Украины (журнал «Брега Тарвиды», газеты «Литературный Крым», «Отражение» (Донецк) и др.) и сети Интернет. Автор повести «Крымский тотос» в жанре «альтернативная реальность» – свой взгляд на крымские события. Поддерживает культуру Крыма, работу литературных студий г. Саки. Издал два сборника творчества одаренных сакских детей.

Материал подготовлен редактором раздела "Крымские узоры Мариной Матвеевой

СВОЙ ПУТЬ

Под утро стало прохладно, Васька натянул одеяло на голову – сразу начали мерзнуть ноги, поворочавшись, и скрутившись в калачик, вроде согрелся, но от одеяла шла такая вонь, что дышать стало невозможно.
– Тьфу ты! Совсем задолбался…Пора просыпаться.
А просыпаться не хотелось, но во рту было паскудно, словно там погуляла стая котов, тошнило.
– Надо опохмелиться!
Под подушкой, засаленной и провонявшейся, в пластиковой бутылке было еще около пол-литра бормотухи.
– Тьфу ты! – Васька опять матюгнулся. – Этой дрянью и не поправишься… Эх, коньячку б…
Было время: коньячок всегда стоял в баре, на тарелочке – миндальные орешки, на столе –ваза с фруктами. Рядом в холодильнике – буженина, маслины, лимончик…
Всё было… Но прошло…
Дрожащей рукой взял бутылку, зубами отвинтил пробку и залпом выпил грамм двести – и тут же все вырвал…
– Тьфу, зараза! Мать твою…
Все тело моментально покрылось холодным потом, но в голове шуметь перестало, руки успокоились… Еще отхлебнул, вроде пошло… Рядом заворочался приблудный песик Фафик. С ним тепло, да и предупредит, когда надо. А пропитания и на него и на себя всегда на мусорке найти можно. Вот и прошлую зиму вместе скоротали. Нашли приют в старом, давно сгоревшем доме. Стены обрушились, а подвал сохранился. Проделал норку, так, чтоб только самому протиснуться, отверстие доской закрывал. Натаскал с помоек старых матрацев, одеял, подушек.
Как-то почти неделю не пил – вроде как не хотелось. Приволок маленький шкафчик, овальное зеркало и трехрогий подсвечник. Только толку от него не было: свечей покупать не за что, а на мусорник их не выбрасывают.
Однажды, копаясь в контейнере, нашел палку сухой колбасы, полбанки маринованных огурцов, немного подсохший сыр и почти полную бутылку виски. Это был праздник! Объедков было много, а вот чтоб виски… Такое было всего один раз…
Да, надо идти на промысел. Не потопаешь – не полопаешь! Кто- то умный придумал…
Васька отряхнулся, вылез из норы, справил под кустом нужду – принципиально рядом с матрацами пытался поддерживать подобие порядка. Из старой ржавой трубы текла тоненькая струйка воды. Попил, грязной заскорузлой рукой умылся, вернее, размазал грязь на лице…
А когда-то эти пальчики по клавишам порхали. Закончил семь классов музыкальной школы по классу фортепиано, прекрасно пел. Да, пальцы уже не те, а вот голос остался. Любили его послушать. Как подопьют бомжи на точке – так и лезут, мол, Васька, что-нибудь душевное, да пожалостливее! И пел… И арии из опер, и романсы, но больше всего любил – с надрывом и хрипотцой – «Баньку по белому»! Сразу вспоминался сосед дядя Петя, худой, сутулый, жилистый. На всегда загорелой груди красовались слева профиль Сталина, справа – красавицы с огромными ресницами и шикарной грудью, а на спине – мишень. Когда мышцы напрягались, красавица подмигивала, а Сталин хмурился и шевелил усами...
Вот и солнце показалось из-за горизонта. Проснулись и засуетились воробьи. На тополиной ветке встрепенулась горлица и заголосила: «Чеку-шку! Чеку-шку!»
– Что ж, чекушку – это неплохо… Но где ж ее взять-то?…
Водку Васька пил редко – и то только на халяву. Все больше самогон, вонючий и резкий. Бомжи жаловались, что от него ноги отнимаются и глаза слепнут, но пили… Пили с горя, с тоски, с безнадеги!
Васька хмыкнул. С радости не спиваются, нет ни одного, а вот с горя… И со слабости собственной… Эх… таких миллионы!
Что-то блеснуло в куче мусора, лучик так резанул, что в глазах заплясали зеленые зайчики.
Васька ботинком разбросал обрывки тряпья, обгорелые доски – и увидел маленький, в четверть ладони, бронзовый образок на такой же цепочке.
– Ишь ты!
Заскорузлыми пальцами поднял, потер о штанину, помусолил пальцами. На лицевой стороне просматривался лик Святого Николая, а на обороте – Матери Божией Троеручицы!
– Да… Такой у бабушки был! Точно такой же…
И на сердце стало так тоскливо и горько, сразу почувствовал себя одиноким, брошенным, никому не нужным малышом. Так захотелось к бабушке, уткнуться носом в ее коленки, ощутить шершавость юбки, почувствовать на голове легкую и, в то же время, сильную и добрую руку.
Комок подкатил к горлу, слезы навернулись, и защипало в глазах.
Васька матерно и зло выругался, шмыгнул носом, размахнулся, чтоб выкинуть образок, но вдруг рука сама собой опустилась, и злые отчаянные слезы потекли без остановки. Хриплый вой вырвался из груди. Васька упал и долго, до крови, колотил кулаками по земле, матерясь, сморкаясь и тихонько подвывая. Вместе со слезами вышел и алкоголь, на душе стало пусто и тоскливо…
– Эх, сто граммчиков бы… и огурчик малосольненький… – Васька аж зажмурился.
И в ту же секунду что то шепнуло: «А что, без ста граммчиков жить нельзя?»
Долго горемыка сидел на корточках, судорожно икая и хлюпая носом.
– Эх, жизнь моя поломанная!

Накатились воспоминания. И бабушка, и мама… Школа, институт, работа – неинтересная, но стабильная. Свадьба, Сашенька-сынок…
А потом были девяностые! Все как с цепи сорвались в жажде прибыли. Его кооператив приносил постоянные доходы, чинуша из исполкома, хоть и не задаром, но работой обеспечивал, бандиты получали свою мзду – в общем, крутились. Торговали с Россией и с Белоруссией. Но чаще всего мотались в Крым за персолью. Деньги сыпались – легкие, шальные, дурные деньги… Вспомнился случай, как за «пулькой», по доллару – вист, Саня- Киборг от сотни баксов прикуривал…
– Тьфу ты!

И в ту же зиму возле их дома замерзли две женщины – от голода свалились и не поднялись. Одна учительница, вторая, ее соседка – пенсионерка. Да времечко, времечко… Мать твою…
Солнышко уже поднялось, потеплело. Воробьи утихомирились. Да, осень – не лето, но еще нормально, пока не дождит, грязи нет, не трясешься от озноба….
Где-то ударили в колокол. Звук – мягкий, долгий, плавный – прокатился по городу. Васька очнулся.
– А может, в церковь сходить? В таком виде? – Васька усмехнулся… – Такое чучело всех распугает… А сходить бы надо…

И опять вспомнилась бабушка, маленькая деревенская церковь, поросшее березами и черемухой кладбище. Запах ладана и незабываемый вкус просвирки… А сходить надо. Хоть свечки за упокой поставить. И за мать с отцом, и за бабушку, за Сашеньку-сынка, Вику… Да и за «братанов»: Павлушку и Петрика. С ними начал бомжевать – не дали сдохнуть от голода и холода.
Павлушка из Москвы – типичное дитя «Патриса Лумумбы»: мать русская, отец араб – был худым, длинноносым, кучерявым, смуглым. Прекрасно пел, играл на гитаре, чем и зарабатывал себе на жизнь. А Петрик из Минска. Сын университетских преподавателей, в ранней юности севший за фарцовку. Немного рыхлый, блондин с огромной лысиной, отличный художник, а по совместительству зазывала с бубном. Так они кочевали года полтора: один из России, другой из Белоруссии , а третий с Украины… Три жертвы развала страны. Павлушка играл, Васька пел, Петрик ходил с бубном и собирал подаяния. Вроде и неплохо жили: и ели в столовых, и пили не бормотуху, а винишко, да и ночевали не по подвалам или чердакам, а у добрых людей…
Но нарвались на неонацистов в Одессе… Бандеровцы били их нещадно, перемежая удары с дикими воплями: «Смерть жидам и москалям!», Павлушке сломали шею, Петрику пробили голову… Оба скончались на месте… Его, Ваську, в полуживом состоянии привезли в травматологию. Два сломанных ребра, нога, рана через все лицо, но жив… Хотя нафиг такая жизнь… Где похоронили «братанов», ему не сказали, а после снятия гипса, ранней весной, милиционер посадил его на электричку и на прощание сказал : «Вали с Одессы! Сейчас не пристукнули – позже прибьют… А нам хлопоты!»
– Да! Надо помянуть, свечки поставить!
Васька поднялся, залез в свою нору. На крюке висел приличный костюм и рубашка. Рядом стояли ботинки – готовился к осени. На помойке всегда можно одеться – люди выбрасывают много хороших вещей. К зиме у Васьки всегда крепкие ботинки, пара шарфов, чтоб вместо портянок. Штаны предпочитал пошире, чтоб можно было поддеть несколько штук. Пиджаки не любил, но этот – темно-зеленый, двубортный, из атласной материи – ему так понравился, что, несмотря на всю его ненужность , Васька и его притащил к себе.

Отыскал ножницы, выволок наружу зеркало и обрезал и бороденку, и патлы, жирные, засаленные. Вроде как на человека стал похож. Давно Васька не глядел на себя в зеркало. Шрам через всю левую половину лица ото лба до подбородка. Под глазами синие круги, щеки ввалились. Одного переднего зуба нет. Кожа серо-зеленая, видно, от пойла, но хорошо, что не коричневая. Васька заметил: если начал коричневеть – значит, хана: месяца через три-четыре загнешься.
На помойке много использованных станков для бритья, а вот в загашнике не оказалось.
Допил остатки бормотухи, сгреб манатки, чтоб переодеться, и побрел на мусорку, там быстро нашел, что надо, и подался к озеру. Озеро за лето превратилось в тухлую зеленую лужу, по берегам поросшую камышом. Но в одном месте далеко вдавалась гравийная коса. Там Васька разделся и бултыхнулся в воду. Песочком с илом долго оттирал многомесячную грязь, лезвием снял остатки бороды и волос на голове. Вылез, вытерся газетой и облачился в обновки. Старое тряпье хотел выбросить, но вспомнил, что в кармане штанов осталась мелочь и найденный образок.
Возле церкви сидели три нищенки в домашних халатах и с пластмассовыми кружками в руках. Васька и сам стал рядом и протянул руку…
– Эй, бомжара, вали отсюда! – одна из нищенок зашипела, – Вали, а то ментам скажу! Быстро кости переломают!
– На свечку насобираю и отойду! Не боись, я вам не конкурент!
– Ишь ты, не конкурент! Шел бы бутылки собирать, сдал бы – и на свечку хватило б!
И тут в его руке оказалась бумажка в две гривны. Васька посмотрел на подавшую милостыню и вздрогнул. Надо ж, до чего похожа! Как две капли его жена, Виктория, только чуть пониже и постарше… Да еще и в платочке, по-старушечьи завязанном под подбородком. Васька неумело перекрестился…
На гривну взял свечку, на вторую две просфоры.
В церкви народу было мало, дьякон читал псалтырь, служба еще не начиналась. Васька подошел к прислуживающей бабушке и тихо спросил: «А где тут за упокой ставят?»
Круглолицая, добродушная бабулька улыбнулась: «А ты, мил человек, за здравие поставь! За упокой всегда успеется! Вон, возле кафедры, образ Святого Николая-чудотворца! Ему и поставь!»
– У меня всего одна свечка!
– А ничего, ставь ее за здравие!
– Так за чье ж здравие-то?

– Да хоть за свое, за наше, за общее.
– А что говорить-то
надо?
– Говори, что сердце подскажет. Господь – Он разберется!
И протянула Ваське маленькую свечечку.
– А эту можно и за упокой! Вон там, слева! Возле Спасителя!
Из церкви Васька вышел в приподнятом настроении. Солнышко грело, но не жарило. Ветерок обвевал, а не пылил. Выгоревшая за лето листва деревьев снова казалась юной.
Ноги сами понесли к парку, туда, где возле птичьего дворика толпились дети, подкармливая павлинов и фазанов кусочками булок. Центральная аллея упиралась в летний кинотеатр, разрушенный и давно не работающий. Рядом – точно такая же заброшенная танцплощадка с наполовину разграбленным ограждением. А чуть дальше, на берегу маленького озерка, птичий дворик. Васька любил по утрам тут собирать бутылки, но уже день – и все было прибрано.
На скамеечке лежала половина батона, рядом – недопитая бутылка фанты. Васька по привычке выпил воду и стал не спеша отламывать кусочки и медленно жевать.
– Деда, ты кушать хочешь? На, попробуй.
Откуда он появился, Васька так и не понял, но рядом с ним стоял малыш лет пяти и протягивал ему конфету.
– Бери, дедушка, она вкусная!
– Спасибо, милый! Сам кушай! Дедушки конфеты не едят!
И снова слезы покатились по щекам….Стало стыдно. Васька рукавом вытер лицо и горько вздохнул. Сколько было б сейчас сыну Сашеньке? Ого! Уже бы двенадцать. Но нет ни Сашеньки, ни Виктории… Погибли… взорвались в машине… вот же как все получается: убить хотели его – Ваську, а пострадали невиновные и непричастные. Как непричастные? Его Васькины самые родные корешки… По ним и рубанули…
А все Саня-Киборг! Зависть, жадность – это, наверное, самое страшное, что есть в человеке.
А как начинали… Работали без выходных и проходных, спали урывками. Сколотили капиталец… И сломался Киборг… Ну, да хрен с ним… То, что обобрал и присвоил совместно заработанное, не главное, а вот то, что убить друга решился, – это страшно! Но страшнее, что убил-то самое дорогое, без чего жизнь не в жизнь… Правда, и сам без головы остался – слишком близко стоял, не рассчитал… Ну, туда ему и дорога…
Васька оказался и без семьи, и без денег, да и квартира была в залоге…
Сперва было страшно, дня три не ел и не пил…Где ночевал, не помнил, очнулся в вытрезвителе, без денег, без документов и с израненной и кровоточащей душой… Упал на колени перед сержантом: «Добей!!! Жить не могу!!!» Сержант оказался человеком, да, наверное, и знал о его беде, – дал бутылку водки, пару бутербродов с колбасой и вывел на улицу.
– Слышь! Ты выпей и поплачь. Полегчает! И вали с этого города. Тут ты жить не сможешь…
Вот так и началась его бродяжья жизнь.
Пацанчик подсел на скамейку и, жуя конфету, лихо замахал ногами.
– Бабушка!!! Бабушка Нина!!! Иди сюда!!!
Не спеша подошла женщина. Васька вздрогнул. Та самая, что подала две гривны…
– А, это вы!
– Бабушка! А дядя кушать хочет. Но конфету не берет, говорит, что взрослые конфет не едят! А ты ж, бабушка, ешь конфеты. Значит, это только дядям нельзя?
Малыш еще долго о чем-то щебетал, весело помахивая ногами.
Бабушка Нина подсела рядом, поправила платок, уже завязанный на затылке, а не под подбородком. И спросила:
– Что, тяжко одному-то? Не спешите. Я сама вам расскажу, я чувствую… Горе у Вас, самые близкие погибли и друзья тоже… Но это уже давно было… Сейчас у вас новый этап в жизни наступает. Стоите перед выбором: или дальше плыть по течению, или самому свою жизнь строить… Если надобна помощь, поможем…
Васька вздохнул.
– Да не нуждаюсь я в помощи! Тоже мне, жалетели нашлись! – и подхватил свою торбу, и зашагал прочь, шаркая подошвами ботинок. Рядом плелся песик Фафик, такой же унылый и несчастный.

И вдруг Васька почувствовал чей-то взгляд. Прямо аж спину жечь начало! Повернулся и увидел, что на скамейке сидит женщина, на руках держит ребенка, а третьей рукой машет ему, мол, вернись!..

ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ДЕТЕКТИВ

Солнышко искрилось в миллионах росинок, а они подрагивали в гофрированных листочках, тихонько покачивающихся под ласковыми пальцами ветерка. Сашка, глубоко вздохнул и не стесняясь проорал во всю мощь голосовых связок:

– ХОООООРОООООШОООО!!!!
И бухнулся в траву! Роса была холодная, и сразу же всё тело покраснело и запылало внутренним огнем! Он вскочил, и с криком «УРРРРААААА!!!» побежал по лугу.
Возле речки белыми купками копошились гуси. На болоте темно-зеленый ольховник шумел, отвечая ветерку.
С разбега прыгнул в воду – сотни брызг на секунду превратились в радугу и с шумом упали вниз. Речка, в отличие от росы, была теплой, ласковой…
Сашка несколько минут полежал на воде, потом саженками переплыл на тот берег. Песок был влажным, серым и холодным… Долго не задерживаясь, опять плюхнулся в речку, перемахнул в три гребка и рванул домой!
Мама уже приготовила завтрак, в хлебнице горкой лежал нарезанный большими скибками ржаной душистый хлебушек. Рядом на тарелочках – соленые груздочки и молодая, посыпанная крошеным укропом и политая сметанкой картошечка…
Сашка налил в граненую рюмку на короткой толстой ножке граммов пятьдесят настоянной на бабушкиных травках самогоночки…
Эх! Что может быть вкуснее молодой картошечки с маринованным груздочком – да под холодную «зверобоечку»!!!
Пил он мало, но в отпуске, да бабушкиной настоечки, да в такое теплое утро – пропустить не мог…
Сразу потеплело в животе, в руках и ногах появилась легкость…
И вдруг противно задребезжал мобильник!
– Кому там не спиться, не лежится…
Тихонько матернулся про себя и нажал кнопку …
Сашка, он же Александр Иванович, только что выиграл конкурс на должность заместителя главного архитектора города С…
– Слушаю!

Звонил управляющий делами мэрии.

Срочно приезжай, тут у твоего будущего начальника отпуск по семейным обстоятельствам. Так что не с понедельника, а с завтрашнего дня…


***
Главный архитектор был маленький, толстенький молодой человек, с круглым лицом, тонкими подбритыми усиками и гитлеровской челкой. Звали его Юрий Владимирович. Небрежно поздоровался, протянув мягонькую влажную ручку.
Сашке сразу не понравился его барственно-сытый вид и фамильярность при обращении. Они были едва знакомы, но начальник, хотя и был моложе, сразу перешел на «ты».
– В общем, я тут на две недельки по семейным делам отлучусь, ты остаёшься на хозяйстве. Град-обоснования не согласовывай, я сам приеду разберусь, акты обследования земельных участков тоже мои, не лезь туда. Можешь отвечать на письма, разработай должностную инструкцию и займись предпроектнымии предложениями, готовь их мне на рассмотрение…
Спустя час, когда Сашка почти оборудовал свое рабочее место, Юрий Владимирович позвал к себе в кабинет.

Сейчас меня мэр вызывает, а мне должны занести передачу, нужно завезти в Херсон, мне по дороге. Такой кучерявый мужик подойдет, прими. Спешу я, «шеф» ждет, а до администрации почти через весь город топать…
И, взяв свой ноутбук в синем портфеле, важно прошествовал к двери.
Сашка раскрыл положение об отделе и углубился в изучение.
Дверь приоткрылась, в нее заглянул молодой парень с копной кучеряшек на голове.

А где, Владимирович?

Вышел, когда будет, не знаю. Вы передачу принесли? Тогда давайте.
Мужчина немного смутился, но через несколько секунд вынул из полиэтиленового мешка сверток и протянул Сашке.
День тянулся медленно. Скоро перерыв на обед, а главного все нет. Может и не будет. Но уходить раньше – значит, с самого начала зарекомендовать себя с нехорошей стороны. Сашка посмотрел в окно. Через ветви тополя виден был купол церкви – золотой, такой воздушный, красивый.
И вдруг резко отворилась дверь, в комнату ворвались два молодых крепыша, а за ними медленно вошел длинный, худой мужчина с телекамерой. Следом еще несколько человек неопределенного возраста.
Крепкие мальчики схватили Сашку за руки и резко усадили на стул. К ним подошел стройный мужчина с раскрытым милицейским удостоверением.
– Внимание! Идет задержание госслужащего при получении взятки! Всем оставаться на местах. Телефоны отключить!

И, повернувшись к Сашке, с упреком бросил:

Что, допрыгался?

Сашку била мелкая дрожь. Руки вспотели, голова раскалывалась от боли, и первая реакция была отбросить от себя парней, вскочить на ноги, но ничего не получилось. Только получил резкий толчок локтем по ребрам.

Не рыпайся! Сиди смирно!
Ему специальной лампой посветили на руки, которые вдруг стали зелеными.

Понятые, обратите внимание: руки задержанного излучают специфическое свечение, характерное для специальных красителей, которыми мы метим взятки.
Наконец Сашка овладел собой. Понял, что его обвиняют в том, чего он не делал.

Прошу объяснить, что происходит? И пригласите адвоката…
– Да все нормально, и адвокат будет, и суд будет.

Худощавый милиционер, руководивший операцией, улыбнулся.

Где деньги?

Какие деньги?

Не дурите, вы же получили сверток с деньгами, где он?
– Да, я получил сверток, от неизвестного мне человека, и не для себя, а как передачу моему начальнику.
– Что ж, преступление в составе группы усугубляет вину.

Главный усмехнулся.
– Так где деньги?
– О деньгах ничего не знаю, а сверток, что мне передали, в ящике стола, справа…


***
Майор милиции Григорий Григорьевич Сташков исполнял обязанности начальника ОБЭП в местном отделе внутренних дел. Сегодня решалось все: если давно разрабатываемая операция по задержанию взяточника пройдет успешно, то противные буковки «и.о.» перед названием его должности исчезнут… Если же нет, о чем и думать не хотелось, то придёт кто-то из главка – и все…Конец карьере.

Разрешите?
В кабинет вошел капитан Миша Зальцер.
– Заходи.
– Знаешь, взять то мы взяли, но не того… Кучерявый всунул пакет, но не главному архитектору, а его заму… А зам-то только сегодня приступил к работе… Что делать-то будем?

Все… Хана карьере…

Сразу стало жарко, и Сташков сорвал галстук и расстегнул ворот рубашки.
– Ну, придурки! Какие же вы непутевые и тупые… Элементарного не смогли сделать… Что предприняли?

Задержали, пальчики откатали, протокол, видео… Все по инструкции…
– Где задержанный?
– Пока в машине…
– Тащите сюда!
– Да… Карьере хана… Что же делать-то?

Мысли роились, как мошкара вокруг лампочки… И ни одной стоящей!
«Крути не крути, а операцию провалили, и провалили бездарно… Чихать, что задержали невиновного – любого можно посадить… Но мероприятие на контроле в главке… А может, групповое сварганить? Нет, в суде развалится, да и прокуратура куснет, так, что и без погон останешься…»
Сашку ввели в кабинет.
– Садитесь. Что можете пояснить по данному делу?
– А что пояснять? Не виновен я, это недоразумение.
– Все так говорят… А конкретнее?
– Я только сегодня приступил к работе, с Юрием Владимировичем практически не знаком. Ранее я работал в частном проектном бюро и с властными структурами не пересекался! Повторяю, это ошибка!
– Ладно, разберемся. Вы не нервничайте. Можете позвонить домой, пригласить адвоката. До утра мы вас задержим, после поговорим …
Григорий Григорьевич долго сидел, тупо смотря на давно не крашенную стену.
«Выход один: отпустить и извиниться… Да, карьере конец, и еще этот хмырь толсторожий, архитекторишка-хапуга, будет осторожен… Уже не возьмешь…»
И, матернувшись про себя, позвонил и приказал капитану Зальцеру отпустить задержанного и извиниться…


***
Сашка едва пришел на работу, как его вызвали к мэру.
Виктор Георгиевич уже второй срок исполнял обязанности главы города. Сам из чиновников, почти пять лет отработал сначала в орготделе, после походил в заместителях – и вот оно, долгожданное кресло. Такое уютное и одновременно жесткое и шаткое.
– Ну, что вы там творите? Не успели к работе приступить – и уже…
Сашка стоял измученный, с потухшими глазами, и нервно крутил пуговицу на рубашке.
– Вы же знаете, что я не виновен.
– Виновен, не виновен – это все слова. А факт остается фактом. Садись, пиши заявление по соглашению сторон. Не хочу позора для города, да и проверок не желаю! – мэр аж привстал с кресла и выпучил налившиеся кровью глаза. – Пиши!!!
Сашка резко шагнул к столу. Взял лист бумаги и ручку. Быстро написал и бросил листок на стол.
– Не там виновного ищете! Ну, да хрен с вами… Думал, тут люди, а оказывается – змеиное кубло…
Резко повернулся и выскочил из кабинета.
Да, все кончилось: и радужные мечты, и надежды. А как хотелось что-то спроектировать необычное, чтобы потом можно было бы похвастаться: мол, это МОЙ проект…
Сашка вышел из Горисполкома и медленно побрел по центральной улице. На углу стояло кафе: старая, еще советская стекляшка, в которой делали вполне приличные чебуреки. Народу было мало, в углу сидел какой-то сгорбленный мужичонка и пил пиво.
– Эй, хозяйка, налей-ка пивка и сто пятьдесят водочки…
Сашка присел за свободный столик и тупо уставился в окно…
– Привет, уважаемый! Горе заливаешь?

Рядом со столиком с кружкой пива и стаканом водки стоял майор Сташков, но без формы, в мятой рубашке и джинсах.

Разреши?
– Присаживайся, сейчас и мне принесут…
Они долго сидели, выпили по триста граммов водки и по три кружки пива, но хмель не брал.
– Знаешь, и я написал рапорт. Как там Пушкин писал: «Служить бы рад, прислуживаться тошно!»

То не Пушкин, а Грибоедов…
– А какая, к черту разница? Тошноооо… Слава богу, пенсию оформляют. Кстати, а-ну посмотри, вон туда, за скверик.
А там стояла черная волга, а рядом с ней – мэр Виктор Георгиевич и главный архитектор Юрий Владимирович. Они улыбались и, видимо, говорили о чем-то очень веселом.
– А знаешь, в чьей забегаловке мы пьем?
– Нет…
– Хозяйки этой чебуречной – жены мэра и архитектора!!!
Сашка резко встал, захотелось пивной кружкой запустить в витрину, но здравый ум пересилил хмель и обиду. Допил пиво, махнул рукой и откинулся на спинку стула.

Слышь, майор, а давай накажем эту шелупонь?

Подскажи, как!

Подумаем.

***
На следующий день они снова встретились. Пиво пить не стали, заказали литровый чайник чая. Сташков был сосредоточен и немногословен. Сашка тоже хмурился…
– Есть у меня один уникум. Жаль, бухает постоянно. Я тут кое-что придумал…
Сашка с удивлением уставился на отставного майора.

А поподробнее?

Ладно, бери бутылку и заодно сим-карту для мобилы. Едем. На месте разберемся.
И, расплатившись, вышли из кафе.
– Не маленький, наверное догадываешься, что для таких как наши подопечные, самое дорогое это их кошельки…Вот и ударим по самому больному месту!
Сашка с удивлением взглянул на Сташкова, но вопросы задавать не стал.


***
Доехали быстро.
Дверь открыл лохматый, заспанный парень лет двадцати пяти…
– Слышь, майор, а бутылку захватил?
– Успокойся, захватил… И колбаски на закуску…
– Ну, тогда заваливайте… – парень почесал грудь и смачно зевнул. – Туда , в комнату…
Комната была полупустая, если не считать старого дивана, пары стульев и кухонного стола на котором сиротливо стояла пустая бутылка от пива.
– Ну, колитесь, чего надо?
– Вот тебе телефон, вот номер, позвонишь и голосом архитектора скажешь, мол, что мэр свою долю повысил, а наши понизил!
– Это какого архитектора, Юрки, что ли?
– Его самого….
– А кому звонить-то?
– Что, догадаться не можешь? Начальнику управления архитектуры облисполкома...

Ну, теперь понятно!


***
Через три дня, после бурного разбирательства, Юрий Владимирович был вынужден написать заявление на увольнение.
Но события развивались – и уже через неделю мэру пришлось давать показания в областной прокуратуре. И не просто объясняться, но еще и приличный пакетик занести заместителю областного прокурора…
Кафе срочно продали армянам.

И Сашка со Сташковым, заходя на кружку пива, с удовольствием заказывали по порции «ломаджо», понимая, что платят не хапугам, а искусным кулинарам и трудягам.

Rado Laukar OÜ Solutions