19 марта 2024  10:06 Добро пожаловать к нам на сайт!
Религия

И. М. Концевич

Иван Михайлович Концевич (19 октября 1893, Полтава — 6 июля 1965, Сан-Франциско) — русский церковный историк.

Родился в семье податного инспектора. Брат епископа Нектария (Концевича). Учился на математическом факультете Харьковского университета. В 1916 году посетил Оптину пустынь, находился под духовным руководством оптинских старцев. Был участником Гражданской войны в составе Белой армии. В 1920 году эмигрировал в Турцию, где находился в военном лагере Галлиполи; там окончил военно-инженерное училище. Переехал во Францию, где занимался физическим трудом, одновременно завершая высшее образование. Окончил физико-математический факультетСорбонны (1930), дипломированный специалист по электрификации. Работал инженером-электриком на юге Франции. Окончил Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже (1948; кандидатская работа на тему «Стяжание Духа Святого в путях древней Руси»). В 1952 году переехал в США, был прихожанином Русской православной церкви за рубежом. Преподавал патрологию в Свято-Троицкой духовной семинарии в городе Джорданвилле. Основные труды посвящены истории русского монашества — как в Древней Руси, так и в новое время. Значительное внимание уделял характеристике духовных традиций в русской церкви. В книге о стяжании Духа Святого попытался осветить сущность подвига трезвения и духовной молитвы, приводящих к Богообщению, и связанного с этим подвигом благодатного старчества, как руководящего начала. Сочетал богословские и исторические исследования с тем, чтобы показать, как «умное делание» развивалось в древнем монашестве на Востоке, а также и в России в X—XVII веках. Книга об Оптиной пустыни, подготовленная к печати его вдовой, составлена на основе уникальных материалов, писем оптинских старцев, воспоминаний современников. Считал, что старчество — это древнее пророческое служение церкви. Основные труды И. М. Концевича были переизданы в России в 1990-е годы. Был женат на Елене Юрьевне (1893—1989), урождённой Карцовой, религиозной писательнице, племяннице Сергея Нилуса. Елена Концевич с 1919 г. была связана с ультраправыми кругами русской эмиграции (в частности, Федором Винбергом и Петром Шабельским-Борком), а в 1930-е гг. сотрудничала в Мировой службе — антисемитском агентстве под эгидой Альфреда Розенберга. В ходе Бернского процесса 1934 годаотносительно подлинности Протоколов сионских мудрецов, предоставила в суд "аутентичные" бумаги Нилуса, якобы подтверждающие ее.



Оптина пустынь

Глава 1. Определение понятия старчества

    Достигайте любви, ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать. А кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещание и утешение. (1 Кор. XIV:1, 3).
   Апостол Павел, независимо от иерархии, перечисляете три служения в Церкви: апостольское, пророческое и учительское.
   Непосредственно за апостолами стоят пророки (Еф. IV:11; 1 Кор. XII:28). Их служение состоит, главным образом, в назидании, увещании, и утешении (1 Кор.XIV:1, 3). С этой именно целью, а также для указания, или предостережения, пророками предсказываются будущия события.
   Чрез пророка непосредственно открывается воля Божия, а потому авторитет его безграничен.
   Пророческое служение — особый благодатный дар, дар Духа Святаго (харизма). Пророк обладает особым духовным зрением — прозорливостью. Для него как бы раздвигаются границы пространства и времени, своим духовным взором он видит не только совершающаяся события, но и грядущия, видит их духовный смысл, видит душу человека, его прошлое и будущее.
   Такое высокое призвание не может не быть сопряжено с высоким нравственным уровнем, с чистотою сердца, с личной святостью.
   Святость жизни и требовалась от пророка с первых времен христианства: «Он должен иметь «нрав Господа». От нрава может быть познан лжепророк и (истинный) пророк», говорит древнейший памятник II-го века — «Учение Двенадцати Апостолов» (Дидахи).[ К. Попов. «Учение Двенадцати Апостолов». Киев, 1884 г., стр. 21 и 36. Проф. К. Попов, написавший об этом памятнике специальное изследование, относит его к концу 1-го века. Следовательно, еще жив был тогда ап. Иоанн Богослов, а, м. б. и другие апостолы. Благодаря этому памятнику, мы узнаем многое из жизни первохристианской Церкви. Пять лет искал я оформить понятие о старчестве, т. к. в нашей современной богословской литературе его нет. И вот ответ на свое искание я нашел, хотя и под другим именем — не под именем старчества — в самом древнем христианском памятнике: «Учение 12-ти апостолов"].
   Служения, перечисленные Апостолом Павлом, сохранялись в Церкви во все времена. Апостольское, пророческое и учительское служения, являясь самостоятельными, могут совмещаться с саном епископа, или пресвитера.
   Пророческое служение, связанное с личной святостью, процветало с под’емом жизни Церкви и оскудевало в упадочные периоды. Ярче всего оно проявляется в монастырском старчестве.
   Влияние старчества далеко распространялось за пределами стен монастыря. Старцы окормляли не только иноков, но и мирян. Обладая даром прозорливости, они всех назидали, увещевали и утешали (1 Кор. XIV:1,3), исцеляли от болезней духовных и телесных. Предостерегали от опасностей, указывали путь жизни, открывая волю Божию.
   Представляя собою прямое продолжение пророческаго служения, старчество с этим именем и в этой форме появляется лишь в IV веке, вместе с возникновением монашества, как руководящее в нем начало.
   
   Благодатное старчество есть одно из высочайших достижений духовной жизни Церкви, это ея цвет, это венец духовных подвигов, плод безмолвия и Богосозерцания.
   Оно органически связано с иноческим внутренним подвигом, имеющим цель достижения безстрастия, а потому и возникает одновременно с монашеством на заре христианства.
   Но в беге времен старчество процветает местами, достигая апогея своего развития, потом ослабевает, приходит в упадок и даже совсем забывается, чтобы, может быть, снова возродиться, подобно волнообразной кривой, то вздымающейся, то падающей и снова возстающей. Так забыто оно было и в России ко времени Паисия Величковскаго (18-й век). Он возродил старчество, которое и стало процветать у нас во многих местах.
   И, хотя это было возрождением древней традиции той же России, но для большинства казалось малопонятным новшеством.
   Прот. Сергий Четвериков («Из ист. русскаго старчества», «Путь», № 3,1927 г.), писавший о старцах, говорит, что в нашем дореволюционном прошлом русское монастырское старчество мало было изучено и недостаточно оценено русским обществом.
   Последнее имело смутное представление о старчестве. Даже наша молодая богословская наука не успела разработать этого вопроса. Так: «Вопрос о старчестве в древнерусских монастырях совершенно не затронут в научной литературе. Судя по житиям, оно было общераспространено», говорит профессор Серебрянский.
   («Древне-рус. Дух». Смирнова, стр. 26, сноска 5. Москва, 1913)
   Также и церковная иерархия нередко становилась в тупик перед этим явлением. Отсюда частыя гонения, которым подвергались старцы: Преп.Серафим Саровский, о.Варнава Гефсиманский, Оптинские: о.Леонид, о.Амвросий, а на нашей памяти о.Варсонофий.
   Эта последняя история гонения на выдающагося старца о.Варсонофия настолько характерна, что на ней остановимся несколько подробнее. В 1911 году, по ложному на него доносу гр. Игнатьевой, религиозно-политический салон которой в Петербурга имел вес, а также по доносу горсти монахов, изгнанных о.Варсонофием совместно с о.Ксенофонтом, оптинским настоятелем, из монастыря за бунтарство, Св. Синодом было назначено следствие. Туда был послан Еп. Серафим Чичагов — автор известной «Дивеевской Летописи» и впоследствии Архиепископ Тверский и Митрополит Петербургский. Последний, не произведя никакого разследования, сразу же стал на сторону бунтарей, водворил их обратно в Оптину, сменил отца Варсонофия и перевел его в Старо-Голутвенский монастырь. Подымался даже вопрос о закрытии скита и уничтожении старчества. Потрясенный этим разгромом, скончался вскоре настоятель Оптиной о. Ксенофонт, а через год — 4-го апр. 1912 г. о. Варсонофий. Об этом событии вскользь упоминает о. Василий Шустин («Из личных Воспоминаний». Белая Церковь, 1929 г. стр. 40.), но более подробно эта история будет разсказана в жизнеописании о.Варсонофия в 3-й части нашего труда со слов еще живых свидетелей этого события.
   Конечно, далеко не все иерархи гнали старчество. Так, например, ему в свое время покровительствовали такие выдающиеся святители, как митр. Гавриил (1801) или оба Филарета — Московский и Киевский, которые сами были подвижниками и аскетами.
   Но если непонимание старчества вызывало его гонение, то это непонимание было причиной и обратнаго явления, когда доверчиво принимались всякие проходимцы, самозванцы, или самопрельщенные, которые выдавали себя за старцев, но ничего общаго с ними не имели.
   Такое невежество и легкомыслие общества приносило вред не только потому, что подрывало веру и уважение к этому имени, но было и гибельно, т. к. причиняло духовную смуту, и даже разложение в политической жизни страны.
   Отметим еще одно явление псевдо-старчества, которое мы можем наблюдать и в современной действительности: современное духовничество, как мы вскоре увидим, родилось из древняго монастырскаго старчества и является его вторичной формой. Благодаря родственности этих двух явлений, духовничества и старчества, у малоопытных священников, знакомых с аскетической литературой только теоретически, всегда может возникнуть соблазн «превышения власти» — перехода грани духовничества, чтобы старчествовать, — в то время как они даже понятия не имеют в чем сущность истиннаго старчества. Это «младо-старчество» (по одному меткому выражению), вносит разлад в окружающую жизнь. Оно таит опасность причинить и непоправимый вред душе опекаемаго. Известны случаи даже самоубийства, как результат такого повреждения. От иноков-учеников требовалось всецело послушание старцам учителям: «Если кто имеет веру к другому, и сам себя отдает в подчинение ему, тот не имеет нужды внимать заповедям Божиим, а должен предать волю свою отцу своему, и не останется виновным перед Богом» (Смирнов: «Древнее духовенство и его происхождение», Богословский Вестник, Москва, 1906 г.).
   Предавшие себя всецело водительству истиннаго старца испытывают особое чувство радости и свободы о Господе. Это лично на себе испытал пишущий эти строки. Старец — непосредственный проводник воли Божией. Общение же с Богом всегда сопряжено с чувством духовной свободы, радости и неописуемаго мира в душе. Напротив того, лжестарец заслоняет собою Бога, ставя на место воли Божией свою волю, что сопряжено с чувством рабства, угнетенности и, почти всегда, уныния. Мало того, всецелое преклонение ученика пред лжестарцем вытравливает в нем личность, хоронит волю, извращает чувство справедливости и правды и, таким образом, отучает его сознание от ответственности за свои действия.
   О лжестарчестве преосвященный Игнатий Брянчанинов говорит так: «Страшное дело принять обязанности (старчество), которыя можно исполнить только по повелению Св. Духа, между тем, как общение с сатаною еще не расторгнуто и сосуд не перестает оскверняться действиями сатаны (т. е. еще не достигнуто безстрастие). Ужасно такое лицемерство и лицедейство. Гибельно оно для себя и для ближних, преступно оно перед Богом, богохульно» (Соч. Еп. Игнатия Брянч., том IV, СПБ, 1867 г., стр. 94).
   Лжестарчество вызывает гипноз идей. И т. к. в основе лежит ложная идея — эта идея вызывает духовное ослепление. Когда ложная идея застилает реальность, то никакие доводы больше не принимаются, т. к. натыкаются на idée fixe, которая считается незыблемой аксиомой.
   Человек движется вперед, как сомнамбула, пока не ударится лбом о стену. Он разбивает голову себе и зачастую тем, кто с ним связан. Подобная катастрофа постигает приверженцев лжестарчества. Оттого среди них так часты случаи самоубийств и всякаго рода отчаяния. Отчаяние есть первый симптом того, что человек болен духовной болезнию, которую мы именуем «гипноз идей». Отчаяние — это неизбежный результат крушения тех построений, которыя созданы на ложном основании. Отчаяние есть осязательное доказательство тому, что человек попал в заколдованный круг, им самим же созданный, благодаря неверным, ложным предпосылкам. Отец же лжи есть диавол.
   Такая трагедия постигает приверженцев лжестарца. Поэтому лжестарчество есть явление антихристианское, ведущее к погублению душ. Когда истинные старцы, можно сказать, отсутствуют, люди, жаждущие найти себе духовную опору, выбирают какое-либо духовное лицо им почему-либо симпатичное и говорят: «я отношусь к нему, как к старцу». Если духовник окажется трезвым, духовно честным, он резко отстранит такое отношение. Но сколько таких, которые охотно попадаются в сети, им разставляемыя. Ибо это «лицедейство» по выражению еп. Игнатия Брянчанинова, ведет самозваннаго старца к духовной смерти. Он сам теряет почву под ногами и идет уже кривыми путями, растеряв все то, что собирал и приобретал за всю прошлую жизнь.
   Истинное отношение старца к ученику именуется в аскетике духовным таинством, оно находится под водительством Духа Святаго. Всякия же подделки и фальсификации — суть явления с левой стороны. Если первое ведет к жизни, то второе, если человек вовремя не опомнится, то ввергнет его в полное разстройство духовной жизни, имеющей концом всякаго рода катастрофы.
   Влияние старчества далеко распространялось за пределами стен монастыря. Старцы духовно окормляли не только иноков, но и мирян. Обладая даром прозорливости, они, как уже было выше сказано, всех назидали, увещавали и утешали (1 Кор. XIV:1,3), исцеляли от болезней душевных и телесных, предостерегали от опасностей, указывали путь жизни, открывая волю Божию.
   Таким образом старчество есть пророческое служение.
   Нельзя отнести к старчеству и другое, наблюдаемое последнее время в монастырях: это установление так называемых «монастырских старцев», которым поручается чисто внешнее руководство первоначальными и обучение их монастырским обычаям и послушаниям. Но здесь не подразумевается наставление о внутренней брани или благодатное руководство братиями.
   В труде проф. Малинина «Старец Филофей» мы находим целый ряд примеров употребления слова «старец» в различных значениях по письменным памятникам 15 и 16 веков.
   Так слово «старец» обозначало:
   1) вообще престарелаго инока независимо от его иерархическаго положения в среде братства монастыря в противовес мирскому человеку (грамота 1543 г. Арх. Феодосия в Псковско-Печерский мон.. а также в актах).
   2) иногда под «старцем» разумеется монах, не имеющий никакой степени священства, и в этом случае «старец» противополагается игумену, священнику и дьякону (грамота В. К. Василия Иоан. от 1533 г.).
   3) в некоторых многолюдных монастырях со временем выделялись «старцы соборные», принимавшие участие в управлении делами монастыря вместе с игуменом, келарем и казначеем (уставная грамота Соловецкаго мон. от 1548 г. и др.)
   4) «старцем» называется тот, кому поручено духовное руководство новоначальнаго или падшаго инока (грамота 1543 г. арх. Феодосия).
   5) эти старцы-руководители обыкновенно выбирались из лиц высокой нравственной жизни, назывались иногда «духовными старцами». Они пользовались большим почетом и считались кандидатами не только на должности монастырския, но даже в митрополиты. Имело значение, конечно, и прежнее социальное положение инока в миру. Защищая монастырскую недвижимость, Иосиф Волоцкий писал: «Аще у монастырей сел не будет, како честному и благоразумному человеку постричися, и аще не будет честных старцев, отколе взять на митрополию, или архиепископа, или епископа. А коли не будет «честных старцев» и благородных, то будет вере поколебание».
   6) в значении наставника, руководителя старцем является и игумен монастыря. Вот, например, древняя триодь Волоколамскаго монастыря с надписью: «Триодь постная, письмо самаго отца нашего преподобнаго старца Иосифа Чудотворца».
   Наконец, прибавим от себя, слово «старец», как раньше, так и теперь может быть отнесено ко всякому монаху. Всякий монах, как таковой есть ίερόν илиκαΛούγερας т. е. «старец». Славяне это наименование употребляли буквально: «калугер» или переводили: «старец».
   Но все эти понятия, вкладываемыя в слово «старец», не соответствуют тому понятию старца-харизматика, которое является предметом нашего изследования. Также и сам старец Филофей не относится к последнему типу — это обыкновенный учительный старец, не одаренный особыми харизмами (Малинин. «Старец Филофей». Киев, 1901).
   С самаго своего возникновения, монашество ставило себе целью достижение безстрастия. Вся аскетическая литература говорит о психологических законах, по которым протекает жизнь души, указываешь пути очищения от страстей, разрабатывает методы к достижению безстрастия, говорит о нем и связанным с ним безмолвием и Богосозерцанием. Создается целая наука о душе, и возникает целое Исихастическое Богословие. Новоначальный монах самостоятельно не в состоянии разобраться во всем этом огромном материале. На пути к безстрастию должен быть руководитель, учитель-старец, сам прошедший эту школу и достигший уже безстрастия.
   Обратимся теперь к историческому изследованию происхождения современнаго духовничества и его связь с древне-монастырским старчеством, которое производит проф. С. И. Смирнов в своем труде «Древне-Русский Духовник». Этот труд помогает нам, с одной стороны, раскрыть понятие старчества, а с другой уяснить современное состояние духовенства, его происхождение, а также взаимоотношение и границы этих двух институтов Церкви.
   Проф. Смирнов, в своей магистерской диссертации «Духовный отец в древней Восточной Церкви» указывает, что «харизматическия явления первых веков христианства повторились среди древняго монашества, что старцы были носителями этих харизм — особых даров Св. Духа, подаваемым человеку непосредственно от Бога по личной заслуге». «Духовные писатели устанавливают чрезвычайно высокую точку зрения на монашество. Подвижник в идеале, есть существо богоносное, духоносное, бог. Как таковой он получает духовныя дарования, излияниями которых отличались первыя времена христианства. Дары пророчества, изгнание бесов, исцеления болезней и воскрешения мертвых не являются исключительными. Они обнаруживают только нормальную степень духовнаго возраста инока». «Тайная исповедь и духовническое врачевание разсматривались тоже, как благодатный дар, «разсуждения духовом» (1 Кор. XII:10). Он не связывался с иерархической степенью епископа и пресвитера, а был приобретаем пострижением в схиму» Смирнов. («Древнее духовничество и его происхождение». Бог. Вест. 1906, Т. П. стр. 377). «Право вязать и решить», или «власть ключей» они трактовали, как совершенство дарований. (Там же. В древности не существовало взгляда на сакраментальную исповедь, как на единственное и неизбежное средство для прощения грехов, допущенных человеком после крещения. Исповедь и покаяние представлялись только одним из многих способов очищения от грехов. Св.Иоанн Златоуст, например, указывает пять таких способов: 1) Публичная исповедь. 2) путь плача о грехах. 3) Смирение. 4) Милостыня — Царица добродетелей. 5) Молитва).
   В древних монастырях Востока исповедь и покаяние слагаются в самостоятельную систему, отличную от современной ей церковной покаянной дисциплины.
   Разсмотрим, какова эта монастырская практика; «отец духовный» — «пневматикос патир» (Старец) обычно принимал исповедь инока по всем грехам. Этот термин появляется уже с IV века и существуете до половины IX века — обозначает собою не священника, не исполнителя епископскаго поручения, это «простой монастырский старец обязательный наставник инока, самостоятельно поставленный в монастыре и свободно выбранный учеником, большею частию не имевший священнаго сана"… «Он брал души учеников на свою душу, руководил ими в каждом шаге духовной жизни, а потому, принимая исповедь их помыслов и дел, поощрял и наказывал».
   Нравственно бытовыя отношения старца и ученика — духовнаго отца и духовнаго сына — очень скоро и рано выработались внешне и внутренне в прочную и стройную систему, окрепли в монастырски-бытовую форму» (Смирнов. «Древнее духовничество и его происхождение». Бог. Вест. 1906, Т.II, стр. 377—378). Древний старец, как позднейший духовник, принимал исповедь и совершал покаяние. Старец обычно принимал исповедь инока по всем грехам, начиная с мимолетнаго помысла, слегка возмутившаго монашескую совесть, кончая смертным грехом.
   «Старческая исповедь и покаяние заменяли церковную исповедь и покаяние».
   Распространение влияния старчества в мирской среде начинается очень рано, вероятно с первых же лет установившагося монашества. На исповедь к старцам ходят миряне, минуя своих пастырей.
   Причиной распространения монастырской покаянной дисциплины в Церкви надо признать ея сравнительную легкость, превосходство над церковной и большую жизненность «строго-пастырский характер при наличности превосходнаго, популярнаго в Церкви органа-старчества, такого органа, какого не имела официальная церковная исповедь».
   За иной канонический грех, древняя Церковь подвергала виновнаго сначала отлучению, а затем публичному покаянию. Старец же принявший исповедь брата, тотчас примирял его совесть и налагал епитимию сравнительно более легкую, чем церковная, «решил и вязал».
   Со временем монастырская исповедь по всему Востоку вытесняет церковную, которую совершала белая иерархия по канонам и монастырские старцы — «духовные отцы» превращаются в духовников.
   Каким же путем совершился переход старчества в духовничество, т. е. превращение монастырскаго института в общецерковный и сближение старческой исповеди с сакраментальной?
   Начало этого явления мы можем уловите в Византийской Церкви только со времени гонения Льва Армянина — 820 г. — на иконопочитателей, когда монастырские старцы были признаны официально константинопольским патриархом Никифором Исповедником, как законные совершители таинства покаяния, наряду с епископами и пресвитерами. Мера вызвана была нуждами времени: православию грозила опасность, и оно опирается на содействие наиболее ревностных защитников иконопочитания — монахов, главным образом Студитов. Будучи местной, эта мера пролагала путь к вытеснению белой иерархии из покаянной практики на всем православном Востоке и на долгое время, что произошло уже после эпохи вселенских соборов. В течение 10—12 веков тайная исповедь окончательно завоевывает господствующее положение, вытеснив исповедь публичную и покаяние по канонам.
   Итак, институт «духовнаго отца» сначала является в форме монастырскаго старчества. Термин «духовный отец» служит долгое время для обозначения монастырскаго старца. Затем эта церковно-бытовая форма целиком повторилась в позднейшем духовничестве. Монастырски-бытовая форма превратилась в форму церковно-бытовую и в таком виде просуществовала на Востоке почти неизменно целый ряд столетий (Смирнов. «Древнерусский духовник». Москва, 1913 г).
   При возникновении христианства на Руси, духовенство, пришедшее из Греции и из Болгарии, принесло с собою почти готовую дисциплину покаяния и институт духовничества в тех бытовых чертах своих, в которых они зародились и сложились на Востоке в период вселенских соборов.
   У нас дисциплина эта просуществовала почти нетронутой до начала 18-го века, т. к. древнерусская церковная власть, живя традицией и стариной, проявляла в этой сфере очень мало творчества.
   Покаянныя дисциплины греческой и славянских церквей несколько отличались между собой. По-видимому у южных славян была допущена одна важная особенность — участие белаго духовенства в духовничестве, чего не знала Греческая Церковь того времени. Возможно, что не в одинаковой степени сохранились остатки древне-христианской публичной дисциплины.
   Хотя мы покаянную дисциплину получили из Греции и Болгарии, однако у нас в отличие от них, в силу огромнаго пространства территории, очень скоро перестал существовать отдельный класс духовников, и право на совершение исповеди стал получать каждый белый священник при своем постановлении.
   Другой особенностью Русской Церкви явилось то обстоятельство, что духовник стал, таким образом, непременно и носителем пресвитерскаго сана.
   Разсмотрим теперь какова же была эта дисциплина? По обычаю того времени всякий волен был выбирать себе духовника по своему желанию, но уже раз выбраннаго не имел права оставлять.
   Отношение к последнему характеризуется безусловным, беззаветным и безпрекословным повиновением ему, постоянством и верностью до конца жизни. Духовник же со своей стороны принимает всю ответственность за грехи своего духовнаго сына и грехи его брал на свою душу. Приведем пример такой передачи грехов: выслушав исповедь и прочитав молитвы над преклоненным покаянным сыном, духовник подымает его с земли и возлагает правую его руку на свою шею со словами: «На моей выи согрешения твоя, чадо, и да не истяжет о сих Христос Бог, егда приидет во славе Своей на суд страшный».
   Духовник «не точию свидетель есть» покаяния духовнаго сына пред Богом, но является как бы ответчиком за его грехи.
   Грех сына, сообщаемый духовнику на исповеди, становился их общим грехом, они являлись, как бы соучастниками преступления. Будучи «поручником стада» своего, древний русский духовник становился вождем его, ведущим в высший Иерусалим, должен был открыть ему Божие царство и привести к престолу Божию, чтобы сказать: «Се аз и чада, яже ми еси дал».
   Духовный отец был безусловным и неограниченным руководителем своих духовных детей, подобно игумену или старцу в монастыре и наложенная им епитимия была все равно, что «заповеди Божии» и что духовник связывал, то только он и мог один развязать. Труды проф. Смирнова ценны для нас тем, что они вскрывают генезис старчества и современнаго духовничества. Они освещают эти явления с исторической и бытовой стороны.
   Становится ясным, что быт и церковная дисциплина с самаго начала возникновения христианства на Руси были благоприятны старчеству. И мы увидим в дальнейшем, что оно расцвело на этой почве и существовало на протяжении всей русской истории.
   Из предыдущаго мы уже знаем, что старец есть руководитель своего ученика в трудной и крайне сложной «духовной брани», цель которой есть достижение безстрастия. Чтобы руководить другими, старец сам должен быть в этом состоянии.
   «Кто сподобился быть в сем устроении» (т. е. безстрастии), говорит епископФеофан Вышенский, «тот еще здесь, облеченный бренною плотию, бывает храмом живаго Бога, Который руководит и наставляет его во всех словах, делах и помыслах, и он по причине внутренняго просвещения, познает волю Господню, как бы слыша некоторый глас». «И вот, наконец, Богообщение и Боговселение, последняя цель искания духа человеческаго, когда он бывает в Боге и Бог в нем. Исполняется, наконец, благоволение Господа и молитва Его, чтобы, как Он в Отце и Отец в Нем, так и всякий верующий был едино с Ним (Иоан. XVII:21) … Таковы суть храм Божий (1 Кор. III:16) и Дух Божий живет в них (Рим. VIII 9) (Слова еп. Феофана Вышенскаго, приведенныя Арх. Вениамином, «Всемирный Светильник». Париж, 1932, стр. 81).
   «Достигшие сего суть таинники Божии, и состояние их есть тоже, что состояние Апостолов».
   «Богоявление же является источником множества других благодатных даров, и первее всего — пламенной любви, по коей они с дерзновением удостоверяют: кто нас разлучит от Бога? (Рим. VIII:35).
   «А любовь есть подательница пророчества, причина чудотворений, бездна просвещения, источник огня Божественнаго».
   «Поелику такое состояние есть плод безмолвия, когда проходят его с разумом, то не все безмолвники оставляются в безмолвии навсегда. Достигающие чрез безмолвие безстрастия и чрез то удостаивающиеся приискренняго Богообщения и Боговселения, изводятся оттуда на служение ищущим спасения, просвещая, руководя, чудодействуя. И Антонию Великому, как Иоанну в пустыне, глас был в безмолвии, изведший, его на труды руководства других по пути спасения, и всем известны плоды трудов его. То же было и со многими другими» (Вот прямое указание, что при принятии на себя подвига старческаго служения, требуется особый зов Божий, или непосредственно, как было с особо великими святыми (Преп. Серафим) или за послушание другому старцу, как мы видим в жизнеописании старца Варнавы или слепца старца Агапита Валаамскаго и лично нам известного, недавно скончавшагося (1943) старца, прот. Николая Загоровскаго (в тайном постриге Серафима), получившаго благословение на старчество от оптинскаго старца отца Анатолия. Такое же «послушание Божиему велению» требуется и при взятии на себя подвига юродства. Как в прежнее время появлялось множесто лжеюродивых, такое же бедствие постигло современную нам русскую эмиграцию в лице лжестарцев).
   И далее продолжает Затворник Вышенский: «Достигшие совершенства слышат голос Божий явно в душе своей. На них начинается сбываться слово Господа: «Когда приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину» (Иоан. XVI:13). И Апостол Иоанн также пишет: «Помазание (от Духа) в вас пребывает, и вы не имеете нужды, чтобы кто учил вас; но как самое сие помазание учит вас всему, и оно истинно и неложно, то, чему оно научило вас в том и пребывайте (1 Иоан. II:27)» (Арх. Вениамин. «Всемирный Светильник». Париж, 1923. Ссылается на Феофана Затв., Лествицу гл. 29, 30, Исаака Сир., стр. 138 и Добр. 3, 5). Разсмотрим теперь вопрос о старчестве по материалам, какия мы находим у проф. Смирнова в его труде — «Исповедь и покаяние в древних монастырях Востока».
   «По древним монашеским представлениям, старец существо богоизбранное и богоодаренное. Всякий старец непременно обладает какими-нибудь духовными дарованиями. Прежде всего дар различения духов [χάρισμα δι,σκρίσεως τών πνευμάτων] о котором говорит Ап. Павел (1 Кор. XII:10). Дар различения духов необходим для монаха. Ещё Антоний Великий предписывает молиться о том, чтобы приять дарование различения духов, чтобы не всякому духу веровать (1 Иоан. IV:1). Дар различения получается путем подвига и с помощью старческих молитв. Варсануфий Великий заявляет: «Без болезни сердечной никто не получает дарования различать помыслы. Я молю Бога даровать тебе его, но пусть и твое сердце поболезнует немного, и Бог подаст тебе это дарование… Когда же Бог по молитвам святых и за болезнование твоего сердца даст тебе это дарование, то уже всегда будешь в состоянии различать помыслы Духом Его» (Русск. пер. 262) («Богосл. Вест». Февр., Март, и Апр. 1905 г. стр. 763).
   Различать внушения в душе человека со стороны Св. Духа и Ангелов и со стороны духов злобы не так легко, потому что они не являются отличными, как свет и тема. Действие благодати обнаруживается в мире и радости, в блаженном настроении, но и грех сладок и сладкий недуг страсти, особенно страсти духовной не трудно смешать с блаженством духовным. «Грех преображается в светлаго ангела и уподобляется почти благодати» — говорит Макарий Великийи указываете признаки того и другого (Р. п. 65). Внушения в душе человека обнаруживаются в виде тонких и порою сложных помыслов [Λογισμός] в «сердце раждающихся» или «вкрадующихся в разсудок», прорывающихся «откуда-то совне» (Преп. Диадох, 68—84 стр.). Чтобы склониться к доброму внушению и исполнить его, чтобы пресечь худой помысл и сделать его безсильным, нужно открыть источник каждаго внушения или помысла. Но в состоянии это сделать только человек, достигший высшей меры духовнаго возраста, внутреннее око, котораго очищено. «Если человек не достиг сей меры, то не может различать помыслов, но будет поруган демонами и впадет в обольщение, поверив им: потому что они изменяют вещи, как хотят, особенно для тех, кто не знает козней их» (Варе. р. п. 44).
   («Богосл. Вестн». Апрель 1905, стр. 765) … Проявление в монашестве чрезвычайнаго дара различения духов встречается с перваго его времени. Св. Афанасий сообщает о преп. Антонии Великом, что он «имел дар различения духов» [χάρισμα διαχρίσεως πνευμάτων εχων] (Р. п. 3, 214—245). Преподобный Евагрий, известный писатель-подвижник, между другими благодатными дарованиями обладал даром различения духов и очищения помышлений (gratia discernendorum spirituum et purgandarum… congitationum). Никто из братии не возвышался до такой степени духовных отношений. Он приобрел дар этот из жизни, из собственнаго духовнаго опыта и, что важнее всего, при помощи благодати Божией (per gratiam Deи) (Руфин, История монахов, Р. п. 9697). Об авве Сериде разсказывается: «И помолился Богу дать ему дар разсуждения, приобретя который, он мог с помощью небесной благодати путеводить к жизни души, врачевать оскорбленных, преподавать целительное врачевство, слово от Духа истекающее [χάρισμα]».
   «Затрудняемся сказать», говорит дальше проф. Смирнов, «в каком отношении к дару различения духов стоит дар прозорливости, который между прочим выражается в способности проникать непосредственно в нравственное состояние другого человека, читать в душах других людей. Есть ли прозорливость самостоятельное духовное дарование, или особый вид пророческаго дара различения духов, говоря конкретнее — ощущать присутствие духов злобы или ангелов, — мы не знаем. Только это дарование более редко, чем различение духов. Однако примеры обладания этим даром идут также с первых времен монашества. Пахомий Великий и Феодор Освященный обладали даром прозорливости. Каждый узнавал грехи братии или по Духу Божию, «Который был на нем», или же по откровению от ангела. Дар этот подвижники употребляют в интересах исправления людей. Преп. Гелен поселился в одной обители «некоторым из братии открывал тайныя помышления и советы сердца: один увлекался духом прелюбодеяния, другой духом гнева, в иных прозревала кротость, праведность, терпение… И те, которых он обличал, сами должны были признать, что он как бы читает в душах их, и сокрушались сердцем (Лавсаик, 183184). Преп. Иоанну открыто было поведение каждаго (монаха) в соседних монастырях и он писал отцам, что вот такие-то и такие-то предаются нерадению, не исполняют в страхе Божием положеннаго правила, а другие преуспевали в вере и духовном совершенстве. Писал и самим братиям… Деяния и самые поводы к ним, подвиги и нерадение он так изображал, что иноки, сознавая правду написаннаго про них, приходили в сокрушение совести» (Лавсаик, 188) («Богосл. Вестн». Апр. стр. 766). Преп. Стефан Савваит также в изобилии обладал этим даром — умел «видеть духом». Он сам говорил: «Я удостоен от Бога дара прозорливости и понимаю по одному виду и зрению помыслы и тайныя страсти души из всего, что мы зрим, или о чем нас спрашивают, или кто к нам попадается, я узнаю духовныя и душевныя нужды» (VIta St. Steph. Иulии., 538—522) («Богосл. Вестн». Апр. стр. 733—774).
   Один из живых примеров старческаго служения находим мы в житии преп. Серафима. Это ярко выступает в разсказе о том, как к нему пришли одновременно Владимирский купец и будущий наместник Сергиевой Лавры, тогда игумен Антоний. Этот разсказ читатель найдет ниже в жизнеописании митрополита Филарета Московскаго. Из этого случая видно, что преп. Серафим готовил о. Антония к его будущему служению и раскрывал ему духовные законы. На просьбу о. Антония объяснить ему каким образом происходит действие прозорливости, Преподобный ответил ему следующее: «Я грешный Серафим так и думаю, что я грешный раб Божий: что мне поведает Господь, то я и передаю требующему полезнаго… Первое помышление, являющееся в душе моей я считаю указанием Божиим и говорю не зная, что у моего собеседника на душе, а только веруя, что так мне указывает воля Божия для его пользы. А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство, и я, не поверив его воле Божией, подчиню своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом: в таких случаях всегда делаются ошибки».
   Весьма назидательную и многообъяснительную сию беседу старец заключил так: «Как железо ковачу, так я передал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Богу угодно, то передаю».
   Из сего видно, что Сам Всемогущий Господь говорил устами преп. Серафима. Поэтому он, не задумываясь, сразу отвечал с полной несомненностью, и говорил даже и то, что не приходило и на помысл его собеседнику, но что открывал Дух Святой.
   Решительно то же самое говорил Оптинский старец о. Варсонофий своему духовному сыну Василию Шустину: «Отслужишь обедню, приобщишься и затем идешь принимать народ. Высказывают тебе свои нужды. Пойдешь к себе в келью, обдумаешь, остановишься на каком-нибудь решении, а когда придешь сказать это решение, то скажешь совсем другое, чем думал. И вот это и есть действительный ответ и совет, котораго если не исполнит спрашивающий, то навлечет на себя худшую беду. Это и есть невидимая Божия благодать, особенно ярко проявляющаяся в старчестве после приобщения Святых Таин».
   Иначе говоря, это есть совет, преподанный не через человеческий разум, а через наитие свыше, так называемое в аскетике «сердечное извещение». Так бывает по отношению к внешним, но и между старцем и его учеником, когда отношения уже более интимны, старцу открывается об ученике гораздо больше: тот же о. Варсонофий открывает эту тайну своему любимому духовному сыну: «Тут он задумался, видимо чувствуя скорое приближение смерти… И начал говорить о благодати старчества… — «Нас называют прозорливцами, указывая тем, что мы можем видеть будущее; да, великая благодать дается старчеству, — это дар разсуждения. Это есть наивеличайший дар, даваемый Богом человеку. У нас кроме физических очей, имеются еще очи духовныя, перед которыми открывается душа человеческая, прежде чем человек подумает, прежде чем возникла у него мысль, мы видим ее духовными очами, мы даже видим причину возникновения такой мысли. И от нас не сокрыто ничего. Ты живешь в Петербурге и думаешь, что я не вижу тебя. Когда я захочу, я увижу все, что ты делаешь и думаешь. Для нас нет пространства и времени…» (В. Щ. «Из лич. восп».. Белая Ц. 1929, стр. 19 и стр. 49). Интимная связь старца и ученика простирается до того, что старец принимает на себя его грехи после исповеди, что является возможным благодаря тем благодатным дарам старца, которые мы только что разсмотрели (Смирнов. «Исповедь и покаяние в древн. мон. Востока», стр. 474—475). «Монах, тревожимый демоном хулы, целых 20 лет напрасно боролся с искушением, наконец написал на хартии свою немощь и пошел на исповедь к старцу. Отдав ему свое писание, монах повергся на землю. Старец, как скоро прочел, улыбнулся и, подняв брата, говорит ему: «возложи руку твою, чадо, на выю мою» и когда инок сделал это, великий старец говорит: «на вые моей грех этот, сколько лет не действовал и ни будет действовать в тебе, а ты уж после этого не ставь его ни во что». И этот монах подтверждал, что прежде, нежели вышел он из келлии старца, немощь его прекратилась» (Этот разсказ лег в основу исповеди в древней Руси, как мы видели выше) (Лест. Слово 23). Другим и притом более обязательным средством прощения грехов было молитвенное предстательство пред Богом за грешника со стороны лица, принявшаго его исповедь. Авраам, ученик преп. Сисоя, был однажды искушен от демона. Старец, увидя его падение, встал, простер руки к небу и сказал: «Боже, угодно ли Тебе, или неугодно исцелить, но я не отступлю от Тебя, пока Ты не исцелишь его…» И ученик тотчас исцелился (Apoph. Mig, P.G. XXV, 3961). Когда старец принял исповедь инока, отрекшагося от веры и от св. своих иноческих обетов, он наложил на падшаго епитимию и прибавил: «А я буду умолять Бога за тебя». Старец трудился за брата и молился Богу: «Господи, прошу Тебя, даруй мне душу эту и приими покаяние ея». И услышал Бог молитву его (Пат. из. по гл. 5 §41, стр. 108—109).
   Приводим аналогичный разсказ Лавсаика. Авва Аполлос говорил предводителю разбойничьей шайки: «Если ты, друг, послушаешь меня, то я умолю Владыку простить тебе грехи» (Лаве, стр. 162).
   Молитвы старца в большей степени возбуждали милосердие Божие к грешнику и доставляли ему прощение, чем его собственные покаянные подвиги. По разсуждению преп. Варсануфия, грешник, «будучи сам по себе недостаточен к уплате долгов своих, приносит малое, а молитвы святых (т. е. старцев) многое». Но это не освобождает ученика от личнаго подвига: «Знак великаго невежества, чтобы не сказать безумия, искать спасения молитвами святых тому, кто в сердце услаждается пагубными делами…» Молитва в таких случаях безплодна (Добр. 3, стр. 300).
   Связь старца и ученика не разрывается даже смертью. Молитвы старца о послушнике неизменно сопровождали его в пути жизни, как этой, так и будущей, и на земле и за гробом. Инок спрашивает подвижника: «Как должно молить отцов о прощении грехов своих? Говорить ли: «простите меня», или: «испросите мне прощение?» Когда молю Самого Господа, как должен я говорить?» Ответ дается такой: «Когда молил отцов, отошедших к Богу, то следует говорить: «простите меня», когда еще пребывающих с нами, то: «помолитесь о нас, чтобы получить нам прощение». А когда молишь Самого Владыку, говори так: «помилуй меня, Владыко, ради святых Твоих мучеников и ради святых отцов, и молитвами их прости мне согрешения мои» (Вар. р. п. стр. 439—440). Один брат, почувствовав приближение смерти, просил у пр. Варсануфия прощения. Старец отвечал ему: «Не скорби, брат: смерть без грехов не смерть… Говорит же тебе Бог Великий Царь наш: прощаются тебе все грехи твои; преимущественно за молитвы и моления святых (т. е. старцев) и ради твоей веры в Него» (Варе. р. п. 101) (Смирнов. «Бог. Вест». Март, Апр. стр. 475—478, 733—774.1905 г).
   Высочайшие благодатные дары неразрывно связаны с глубочайшим смирением. Отца Амвросия Оптинскаго спросили: «можно ли совершенствоваться в жизни духовной?»
   Ответ старца:
   «Не только можно, но и должно стараться совершенствоваться в смирении, т. е. в том, чтобы считать себя в чувстве сердца хуже и ниже всех людей и всякой твари». (Жизнеописание Оптинскаго Старца Амвросия, стр. 99. Москва, 1900).
   Старчество никогда не превозносилось своими духовными дарованиями и отнюдь не ставило себя выше духовной иерархии.
   Вот, что пишет в 4-м веке великий подвижник и старец св. Феодор Освященный о смирении:
   «Велик дар видений, как дар Св. Духа, но велика должна быть при сем и осторожность. Да не мыслит о себе такой человек много, будучи сам никто, и да не увлекается желанием владеть более даром видений, дабы все его благочестие не обратилось в дым и тень, что со многими случалось… Это говорю не только тем, которые не достигли высшей степени совершенства, но и тем, которые стоят на нем, дабы все мы о себе и своих делах думали смиренно и молились о том, чтобы избежать вечных мучений. Об этом молились и самые святые — Давид не говорит ли: «сохрани душу мою и избави мя» (Пс. 24:20). Св. Павел не говорит ли также: «и избавлен бых от уст львовых» (2 Тим. IV:17). Поистине мы имеем дело с врагом тонким и хитрым, который часто заблуждение и ложь прикрывает видом истины, так что не имея особаго дара различения, мы всегда в опасности обмануться. Но тот не будет прельщен, кто во всем повинуется Богу и его рабам.
   «Наблюдая дe, братия, каждый да хранит данную ему от Бога меру благодати, пастырь ли он или овца. Но все будем молиться, дабы быть в числе овец. Ибо один только есть истинный Пастырь — это Тот, Кто сказал о себе: «Аз есмь Пастырь добрый». Но после того, как Господь Бог явился, после того, как и слово Божие приняло образ и подобие человека, и по особой милости, чрез познание истинной веры, поставило нас на путь спасения, потом, восходя на небо, поставило преемниками Себе Апостолов, мы и теперь имеем нужду в пастырях, чтобы пастись в Господе». Несмотря на все благодатные дары Св. Духа, Св. Феодор смиряется перед епископом:
   «Знаем, что Апостолам в достоинстве отцов преемствовали епископы. Те, которые в их голосе слышат голос Иисуса Христа, суть истинно сыны Божии, хотя бы не были из клира». Проф. Казанский в своей книге «История Православнаго монашества на Востоке», откуда приведены слова св. Феодора, комментирует их следующим образом:
   «Таким образом, сей святой человек, коего опытность в благодати видений и откровений не могла быть большею, научает нас судить о них только по сообразности с решениями Церкви и суждение епископов, назначенных для наставления, предпочитает всем частным откровениям».
   По словам св. Афанасия и св. Антоний Великий высказывал смирение подобное сему: «Как ни был славен Антоний, но никогда слава не омрачала его смирения: смиренно наклонял он голову перед епископами и пресвитерами. Диаконов, приходивших к нему за наставлениями, назидал словом и вместе просил молиться за себя» (Казанский. «Ист. пр. мон. на Востоке». Москва, 1854» Стр. 80 и 215).
   Этот случай относился к древности, но такое же точно отношение видим мы и у современнаго нам оптинскаго старца. В жизнеописании старца о. Варсонофия мы ниже приводим случай, когда он запретил С. А. Нилусу возставать на епископа, допустившаго варварское реставрирование чудотворной иконы Тихвинской Божией Матери. «Только не идите войной на епископский сан», заключил свою речь Старец, «а то вас накажет Сама Царица Небесная».
   Приведем теперь пример идеальнаго взаимоотношения одного из величайших епископов — Афанасия Великаго к одному из величайших старцев, наставнику десятков тысяч монахов: Феодору Освященному.
   Последний «взял с собою более уважаемых в братстве, и имеющих лучший голос в пении и пошел навстречу святому Афанасию, который, пользуясь миром Церкви, посещал Египет и в то время по Нилу плыл в Фиваиду. Он встретил его повыше округа Гермиопольскаго. По обоим берегам реки было безчисленное множество народа, среди которых находились епископы, великое число клириков и множество иноков, которые стекались туда из всех соседних мест.
   Святый Афанасий, увидав Феодора с иноками, сказал словами пророка: «Кии суть, иже яко облацы летят, и яко голубие со птенцы ко мне?» (Ис. 60:8). Он с любовию приветствовал Феодора и с отеческим участием спрашивал о состоянии его обителей.
   Св. Афанасий, выйдя на берег, сел на осла, котораго св. Феодор, взяв за узду, провел через толпу народа, шедшаго с горящими факелами, при пении иноками псалмов и священных песен. Афанасий, видя смирение Феодора и ту радость, с которою совершал свое дело, сказал окружающим слова, свидетельствующия о смирении, как Феодора, так и самого Афанасия: «Смотрите, с какой ревностию идет впереди нас сей начальник множества иноков! Вот истинные отцы, более заслуживающее носите сие имя, чем мы, по своему смирению и покорности ради любви Божией. Как блаженны и достойны уважения те, кто постоянно носят крест своего Спасителя, славу свою полагают в уничижении, покой в труде до тех пор, пока восприимут венец из рук их Владыки"…
   В лице этих двух святых: старца и епископа, мы видим образец идеальнаго отношения. Старец смиряется перед епископом, как если бы был пред ним Сам Христос, а епископ пред старцем, т. к. чрез него непосредственно открывается воля Божия. В этом сотрудничестве, в этом синергизме, епископскаго сакраментально-административнаго служения и старческаго, руководительнаго-пророческаго, в их гармоническом сочетании-симфонии кроется залог расцвета духовной жизни Церкви. Разительный пример этого мы находим в сотрудничестве Митрополита Гавриила (Петрова) с Архимандритом Феофаном Новоезерским, что создало целую эпоху расцвета монашества и духовной школы.
   Из свойств старца вытекает и безграничная его власть.
   По поводу власти старца проф. Смирнов говорит: «Неизвестно точно, с какого момента времени, но по-видимому очень рано, в монастырях и игуменским и старческим епитимиям стали придавать большее значение, чем простому дисциплинарному наказанию. Эпитимия признавалась не разрешимой никакой иной властию кроме наложившей ее. Происходило это из представления об абсолютной игуменской и старческой власти, а также от того, что в эпитимиях старцев стали видеть проявление связующей и решающей власти, данной Господом Апостолам, хотя большая часть игуменов и старцев не имела иерархическаго сана» (Смирнов. «Исп. и пок. в древ, м-рях Вост».. Бог. Вест. 1905, стр. 743). Наложенную старцем эпитимию никто, кроме него, не может отменить. В подтверждение этого Феодор Студит («Огласит. Поуч». Изд. Опт. Пуст. Поуч. 33) приводит разсказ:
   «Один старец не раз приказывал ученику своему исполнить некоторое дело, но тот все откладывал. Недовольный этим, в негодовании старец наложил на ученика запрещение не вкушать хлеба, пока не исполнит порученное дело. Когда ученик отправился исполнить порученное повеление, старец умер. После его смерти ученик желал получить разрешение от наложеннаго на него запрещения. Но не нашлось никого в пустынной местности, кто бы решился разрешить это недоумение. Наконец, ученик обратился с просьбой к Константинопольскому Патриарху Герману, который для разсмотрения этого дела собрал других архиереев. Но ни патриарх, ни собор (Ясно, что дело идет здесь о так называемых »Εύνοδος ένδυμοΰτα« это собор из епископов, случайно пребывающих по делам в данный момент в столице, созываемый патриархом в случае нужды) не нашли возможным разрешить епитимию старца, о котором даже неизвестно, имел ли он степень священства. Посему ученик до смерти принужден был питаться пищею из одних овощей». (Этот пример приводит Смирнов в своей статье в Бог. Вестн. 1905 г. (февр., март., апр.) «Исп. и пок. в др. м-рях Востока». Наша работа произведена независимо от этого изследования проф. Смирнова. Несмотря на это принципиальные взгляды и выводы совпадают).
   Другой случай помещен в прологе 15го октября. Приведем целиком эту необычайную повесть, которая ярко изображает всю силу власти старца «вязать и решить».
   «В скиту жил монах, который в продолжении многих лет был послушлив своему отцу. Наконец, по зависти бесовской, отпал от послушания и без всякой благословной причины ушел от старца, презрев и запрещение (эпитимию) за непослушание. Пришедши в Александрию, он был схвачен и принужден тамошним князем отречься от Христа, но он остался непоколебим в твердом исповедании веры и за то был мучен и предан смерти. Христиане того града взяли тело новаго мученика, положили в раку и поставили в святом храме. Но в каждую литургию, когда диакон возглашал: «елицы оглашении изыдите» рака с телом мученика, к удивлению всех невидимою силою выносилась на паперть, а по окончании литургии сама собою поставлялась опять в храме. Один Александрийский вельможа молился о разрешении этого недоумения. И ему было открыто в видении, что замученный монах был учеником такого то старца и за непослушание был связан запрещением старца. Как мученик, он получил венец мученический, а как связанный епитимией старца, не может оставаться при совершении Божественной Литургии, пока связавший не разрешит его. Тогда же отыскан был старец, который пришел в Александрию и разрешил связаннаго от запрещения. С того времени рака уже не трогалась со своего места».
   Ссылаясь на эту повесть, проф. Смирнов делает следующие выводы:
   «Из этого разсказа выходит, говорит он, что старческая епитимия имеет полную каноническую силу. Она есть проявление апостольскаго права «вязать и решить», и никакие личныя подвиги связаннаго, даже мученическая смерть за Христа, не освобождают от ея уз». Смирнов. «Исп. и пок. в древ, м-рях. Вост». Бог. Вест. Апр. стр. 744).
   Такой взгляд на власть старца мы находим не только в древние времена. Не изменился он и в наше время.
   Вот 30-летний послушник Василий (будущий старец иером. Варнава, сконч. в 1906 г.) в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры находится на послушании старца Григория.
   «Однажды во время предсмертной болезни старца Григория, Василий зашел навестить болящаго и долго в тот раз оставался у его одра, в последний раз утоляя мудрыми наставлениями старца свою жажду духовной жизни. В это-то время на него и был возложен подвиг старчества, который он под’ял на себя после смерти своих наставников. Давая Василию завет с любовию принимать всех приходящих и не отказывать никому в советах и наставлениях, старец Григорий подал ему две просфоры и сказал: «Сим питай алчущих — словом и хлебом, тако хощет Бог». В конце же всего он присовокупил, открывая ему волю Божию, что им должна быть устроена женская обитель в отдаленной местности и сплошь зараженной расколом. При этом старец с любовию и жалостию взглянул на своего ученика, не скрывая от него, что ему много придется потерпеть и понести скорбей и неприятностей.
   В 1865 году послушник Василий лишился другого старца — Даниила, который, умирая, подтвердил своему ученику прежний завет — принять и продолжать после него подвиг старчества. Когда же Василий со слезами просил освободить его от этой тяготы, из уст старца Даниила пошла кровь… и он тихо скончался на руках своего любимаго ученика.
   Вступление Василия на путь народнаго наставничества совершилось естественно. Еще при жизни старца Даниила послушник Василий по поручению старца и от его имени давал посетителям ответы и советы на их различные запросы.
   Таким образом о. Василий начал старчество и скоро приступил к созданию Иверскаго-Выксунскаго женскаго монастыря. Не миновал он и скорбей. Дошло до того, что невиннаго старца судили на Лаврском «соборе». Заступился тогда за него схимник о. Александр. Мудрое он сказал слово, и все умолкли после того. «Если кто может», сказал о. Александр, «снять с него старческий завет — устроить обитель и заботиться о ней, — то и он станет в стороне, а если нельзя никому снять с него этого послушания, завещаннаго старцем, то нельзя и запрещать нести его». Молча выслушано было это мудрое слово, и все молча оставили собрание, чем и был положен тогда же конец всем нареканиям и на батюшку» (Жизнеоп. о. Варнавы. Сергиев Посад, 1907).
   Воля старца обязательна была не только для духовных его чад, но и для всего монастыря. Вот к каким печальным последствиям приводили нарушения завещанных ими традиций.
   «Прошел слух, что кто-то из оптинских советует о. архимандриту спилить для лесопилки вековыя сосны, что между скитом и монастырем: все равно-де, на корню погниют от старости.
   Приходил сегодня наш скитский друг о. Нектарий (последний оптинский старец).
   «Слышали?» спрашиваю.
   «О чем?»
   Я разсказал о слухе.
   «Этому», с живостью воскликнул о. Нектарий, «не бывать, ибо великими старцами положен завет не трогать во веки леса между скитом и обителью. Кустика не дозволено рубить, не то, что вековых деревьев».
   И тут он поведал мне следующее: «Когда помирал старец о. Лев, то завещал скиту день его кончины поминать «утешением» братии и печь для них в этот день оладьи. По смерти же его, нашими старцами Моисеем и Макарием было установлено править на тот же день соборную по нем панихиду. Так и соблюдалась заповедь эта долгое время до дней игумена Исаакия и скитоначальника Илариона. При них вышло такое искушение. — Приходит накануне дня памяти о. Льва к игумену пономарь Феодосий с предложением отменить соборное служение.
   Игумен не согласился. И что же после этого вышло? Видит во сне Феодосий: батюшка Лев схватил его с затылка за волосы, поднял на колокольню на крест и три раза погрозил: «Хочешь, сейчас сброшу?»
   И в это время показал ему под колокольней страшную пропасть. Когда проснулся Феодосий, то почувствовал боль между плечами. Потом образовался карбункул. Более месяца болел, даже в жизни отчаялся. С тех пор встряхнулись, а то было хотели перестать соборно править.
   А в скиту в тот день келейник о. Илариона, Нил, стал убеждать его отменить оладьи.
   «Батюшка», говорит, «сколько на это крупчатки уходит, печь приходится их на рабочей кухне, рабочаго отрывать от дела, да и рабочих тоже надо подчивать; где же нам муки набраться?»
   И склонил-таки Нил скитоначальника, — отменили оладьи. Тут вышло посерьезнее Феодосьева карбункула: с того дня заболел о. Иларион и уже до конца дней не мог совершать Божественную службу, а Нила поразила проказа, с которой он и умер, обезсилев при жизни до того, что его рабочий возил в кресле в храм Божий. Мало того: в ту же ночь, когда состоялась эта злополучная отмена «утешения», на рабочей кухне в скиту угорел рабочий и умер. Сколько возни с полицией-то было. А там и боголюбцы муку крупчатку в скит жертвовать перестали…» — добавил о. Нектарий к своему разсказу, и заключил его такими словами:
   «Пока старчество еще держится в Оптиной, заветы его будут исполняться. Вот, когда запечатают старческия хибарки, повесят замки на их двери, ну, тогда … всего ожидать будет можно, а теперь «не у прииде время». Батюшка помолчал немного, затем улыбнулся своей светлой добродушной улыбкой и промолвил:
   «А пока пусть себе на своих местах красуются наши красавицы-сосны». Действительно — красавицы.
   «Не у прииде время», сказал старец в 1909 году… но, увы! — «время прииде"…(С. А. Нилус». На берегу Божией Реки». Троиц. — Серг. Посад.1916г) Но вот, что передает современный очевидец:
   «Хочу вам разсказать один эпизод поругания оптинских святынь. Уже после закрытия монастыря, я с Мамочкой по дороге к Батюшке (старцу о.Нектарию) в Холмищи заходил часто в Оптину пустынь, которая была превращена в лесопильную артель, а скит в дом отдыха. Безжалостно спиливали великолепныя сосны оптинскаго леса, визжали пилы, слышна была ругань рабочих, нет ни одного монаха. Грустно и тяжело было видеть настоящее, вспоминая духовный расцвет Оптиной в прошлом. Поклонившись, тогда еще существовавшим могилкам старцев, мы с Мамочкой пошли к скиту, чтобы побывать возле благодатной хибарки старца. Подойдя к св. воротам скита, мы остановились и молча думали о Батюшке, вспоминая, как в хибарке преподавал св. благословение старец. Вы помните, что в скит женщинам входить было нельзя, и можете себе представите наш ужас, когда мы увидели, что из скита святыми воротами Иоанна Предтечи выходит — жирный брюнет с курчавой головой в трусах, его толстая супруга в купальном костюме и голый их отпрыск… трудно писать и говорить об этом…»
   Итак, благодатный старец, личным опытом прошедший школу трезвения и умно-сердечной молитвы и изучивший, благодаря этому, в совершенстве духовно-психические законы, и лично достигший безстрастия, отныне становится способным руководить новоначальным иноком в его «невидимой брани» на пути к безстрастию. Он должен проникать до самых глубин души человеческой, видеть самое зарождение зла, причины этого зарождения, установить точный диагноз болезни и указать точный способ лечения. Старец искусный духовный врач. Он должен ясно видеть «устроение» своего ученика, характер его души и степень духовнаго развития его. Он должен непременно обладать даром разсуждения и «различения духов», т. к. ему все время приходится иметь дело со злом, стремящимся преобразиться во ангела светла. Но, как достигший безстрастия, старец обычно обладает и другими духовными дарами: прозорливости, чудотворения, пророчества.
   Старчество на своих высших степенях, как например, преп. Серафим Саровский, получает полноту свободы в своих проявлениях и действиях, неограниченных никакими рамками, т. к. уже не он живет, но в нем живет Христос (Гал. 2:20) и все его действия в Духе Святе, а потому всегда в гармонии с Церковью и ея установлениями.
   Старчество не есть иерархическая степень в Церкви, это особый род святости, а потому может быть присущ всякому. Старцем мог быть монах без всяких духовных степеней, каким был вначале отец Варнава Гефсиманский. Старцем может быть и епископ: например Игнатий Брянчанинов, или Антоний Воронежский — великий современник преп. Серафима. Из иереев назовем св. Иоанна Кронштадтскаго, о.Егора Чекряковскаго. Наконец, старчествовать может и женщина, как например прозорливая блаженная Прасковья Ивановна во Христе юродивая Дивеевская, без совета которой ничего не делалось в монастыре.
   Истинное старчество есть особое благодатное дарование — харизма — непосредственное водительство Духом Святым, особый вид святости.
   В то время, как церковной власти обязаны подчиняться все члены Церкви, старческая власть не является принудительной ни для кого. Старец никогда никому не навязывается, подчинение ему всегда добровольно, но найдя истиннаго, благодатнаго старца и подчинившись ему, ученик должен уже безпрекословно повиноваться во всем старцу, т. к. через последняго открывается непосредственно воля Божия. Такое иноческое послушание, в том виде или характере, как оно проходилось среди древняго монашества епископ Игнатий называет «высоким духовным таинством»). То же самое вопрошать старца ни для кого не обязательно, но спросив совета, или указание, надо непременно следовать ему, потому что всякое уклонение от явнаго указания Божия чрез старца влечет за собою наказание.

Глава 2. Распространение «умнаго делания» на Руси

   С древних времен христианский мир разделяется на две главныя ветви: восточную и западную — Византию и Рим.
   По восточному миросозерцанию главою Церкви является Христос; мистическим телом ея — совокупность верующих, объединяемых Духом Божиим, пребывающим в Церкви, как в живом организме, и живущим в каждом члене ея.
   Древняя Византия осуществила государство, построенное на идее православия. Проф. А. В. Карташев следующим образом характеризуете такое государство: — «государству, царству и народу вручены величайшие, вечные заветы: служение, входящее в план Божественнаго мироправления. Оно имеет вечное значение. Поэтому власть государственная установлена Богом. Она служит целям царствия Божия и ответственна перед Богом за приведение управляемаго ею народа в чистой, неповрежденной еретиками вере, к порогу царства Христа грядущаго» (Проф. А. В. Карташев, «Святая Русь в путях России». 3-я лекция, стр. 8. Париж). Управление государством представлялось в теократической симфонии двух властей — царской и патриаршей. Каждый в своей области — царь в светской, патриарх — в духовной стремятся к осуществлению этой единой цели. Так было на Востоке.
   На Западе христианство получает от умирающей языческой Римской Империи идею мирового господства, претворяет ее в свою плоть и кровь и уже на этом основании созидает свою идеологию.
   Идея вселенскости Церкви обращается в идею церковнаго земнаго государства. Единство мистическое ея в этом аспекте осуществляется в сосредоточении всей власти, как духовной, так и политической в одном лице ея главы. Это лицо воплощаете в себе всю полноту идеи Церкви.
   Папа становится единственным носителем откровения, ему постоянно присуща непогрешимость. Идея Церкви, как единаго живого организма ослабляется. Все ея члены становятся простыми поддаными Папы. Тяжелым гнетом лежала власть римско-католической церкви на германских народах. Их свободолюбивый дух являл как раз обратное — стремление каждой личности к самостоятельному свободному развитию. И протестантизм освободил государство и науку от сковывающаго влияния римскаго деспотизма. Но, отвергнув ложныя притязания Рима, протестантизм исказил понятие Церкви и ея соборности и должен был признать изолированное стремление каждой личности к Богу — собирательную религиозность. И, естественно, протестантизм не мог удержаться от распада на множество сект, безнадежно утеряв способность к единомыслию и единству.
   Протестантизм уже не имел духовнаго главы и собственнаго органа власти. Обычно во главе реформации становились светские властители и естественно подчиняли государству всю церковную сферу. Ею уже заведует государственное учреждение. Церковь становится частью государства.
   Под влиянием гуманизма появились новыя идеи «естественнаго права». Целью государства является теперь достижение здесь на земле «всеобщаго блага». Осуществлению этого блага должна подчиняться и Церковь, как и все в государстве. Власть светская становится абсолютной, самодовлеющей, все исключающей. Так возникла протестантская система абсолютнаго государственнаго верховенства над Церковью.
   Разделившись, Запад вступил в безконечную и безнадежную междоусобную борьбу.
   С необычайной легкостью восприняла Русь от Византии Православие. Сама того не подозревая, Византия готовила себе в русском народе достойнаго историческаго наследника.
   С момента политической гибели Константинополя, Московское государство принимает от него в наследие миссию «новаго Израиля» — единственнаго во всем мире государства хранителя истинной религии. По этому мировоззрению «василевс» есть канонически полный попечитель Церкви. Царь — защитник неповрежденных догматов и всякаго благочестия. Он один носит этот вселенский православно-церковный сан для всех других православных народов.
   Мировой центр из Рима, согласно этой идеологии, перемещается в Византию, а затем, когда Византия теряет свое первородство, приняв унию на Флорентийском соборе, этот центр переходит в Москву.
   Под влиянием Православия и идеи «Третью Рима» — «Святой Руси» выковывается могучий культурно-исторический тип русскаго народа, который и начал создавать Великую Империю.
   Но вот этому миросозерцанию приходится выдерживате ряд испытаний. После внешняго натиска «ветхаго Рима» и смутнаго времени, в эпоху Петровских реформ наступает враг, или конкурент гораздо более могущественный — это мировая секуляризация европейской культуры, смена теократии — антропократией, Боговластия — человековластием, христианства — гуманизмом, права Божественнаго — правом человеческим, абсолютнаго — относительными снятие запрета с мысли и воли. Целью «Святой Руси» было небо, здесь земля. Там законодателем был Бог через Церковь — здесь автономный человек через вооруженную научным просвещением государственную власть. Там критерием поведения был мистический страх греха, здесь — утилитарный мотив «общаго блага» (Проф. А. В. Карташев. «Святая Русь в путях России». 3-ья лекция. Париж, стр. 20).
   В то время в русское православие проникли католические и протестантские начала, при чем каждое стремится подчините его себе.
   Русь была совершенно не подготовлена встретить натиск врагов, совпавший с периодом ея духовнаго упадка, а кроме того богословская мысль ея еще не успела ни развиться, ни окрепнуть.
   Не было своих ученых, не было своей самобытной школы. Просвещение шло с Запада или Юга. Ученые богословы были призываемы главным образом из Киева. Это были выученики Академии Петра Могилы или получившие образование в европейских богословских школах. Методы образования в Академии Петра Могилы были взяты также с западнаго образца. Таким ученым западной формации и явился Феофан Прокопович, автор «Духовнаго регламента», в котором торжественно была провозглашена церковная реформа.
   В сущности этот «Регламент» является программой русской реформации. Творцами его были Петр Великий и Феофан Прокопович. В лице Феофана Петр нашел понятливаго и исполнительнаго истолкователя своих пожеланий, идейнаго помощника, который не только создал «Регламент», но и сохранил реформу и после смерти Петра. Петр тщательно изучил церковное управление в протестантских странах и ввел его у себя по образцу скандинавских государств. Органом управления Церкви стало не церковное, а государственное учреждение. В своем объяснении «Что есть Духовное Коллегиум», Феофан исходит из государственной пользы, игнорируя церковные примеры и каноны. Необходимость этой реформы Феофан аргументирует в «Регламенте» доводами от государственной безопасности: — «Велико и се, что от соборнаго правления не опасатися отечеству мятежей и смущений, яковые происходит от единаго собственнаго правителя духовнаго. Ибо простой народ не ведает, како разнствует власть духовная от самодержавной, но великаго, высочайшаго пастыря честию и славою удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть то вторый Государь, самодержцу равносильный или больший его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство» (Ю. Ф. Самарин. Том V. Москва, 1880 г., стр. 288. «Ст. Яворский и Ф. Прокопович»).
   Феофан желает подорвать в народе «высшее представление о первосвятителе, для этого показывает народу подчиненное положение духовнаго сана: — «А когда еще видит народ, что соборное сие правительство монаршим указом и сенатским приговором установлено есть, то и паче пребудет в кротости своей, и весьма отложите надежду иметь помощь к бунтам своим от чина духовнаго».
   В своей брошюре «исторический розыск», Феофан называет царя епископом, играя софистически на буквальном переводе этого слова, что значит «надзиратель»: «и понеже и над духовным чином государское надсмотрительство от Бога установлено есть, того ради всяк законный государь в государстве своем есть воистину епископ епископов», как будто епископы так называются по своей должности, а не по своему сану. «Так Феофан и думал в действительности», замечает по этому поводу проф. Флоровский. «Существует только власть и нет никакой особой духовной власти — «папежский с дух». Прот. Флоровский. «Пути русскаго Богословия», стр. 87).
   Эта доктрина была типична для той эпохи и вытекала из реформатскаго принципа: «Cuius regio, eius religio».
   Государю принадлежала вся полнота власти над его страной и над всем, что там находится, а, следовательно, и над Церковью.
   Этим регламентом канонический статут монархов, как сынов Церкви, подменяется немецким еретическим правом, которое поглощает свободу Церкви, т. к. монарх становится уже главою ея и деспотом. «Духовный регламент» был направлен не только против патриаршества, но и против монашества.
   В России издавна монашество пользовалось высоким авторитетом: в монастырях спасались прославленные подвижники Земли Русской, монастыри были очагами веры и патриотизма, несокрушимыми твердынями против нашествия врагов, разсадниками просвещения, воспитателями народа, русские цари перед смертью принимали схиму.
   На Западе монашество развивалось у католиков в связи с учением об оправдании личными заслугами. Протестанты отвергали монашество, т. к. по их учению, не дела оправдывают человека, а вера.
   Феофан Прокопович о монашестве разсуждал по протестантски, считая, что вести богоугодную жизнь можно и в миру, и часто указывая на лицемерие, суеверие, гордость, связанныя по его мнению с монашеством.
   В этом отрицательном отношении к монашеству Феофан вполне сходился с Петром. «Можно сказать, что Петр в каждом монахе склонен был видеть празднаго человека, готоваго при угодном случае сделаться бунтовщиком, Феофан — католика, возлагающаго упование на свои личныя заслуги» ТО. Ф. Самарин. «Стефан Яворский и Ф. Прокопович». Москва, 1880).
   В изданном в 1724 г. пространном «Объявлении о звании монашеском», написанном Феофаном, содержится резкое осуждение монашества.
   В духе этого «Объявления» написаны Феофаном Прокоповичем постановления о монашестве, содержащееся во 2-й части прибавления к «Духовному Регламенту» и сводящиеся к значительным стеснениям монашества.
   Приведем некоторыя из них: — «Не принимать в монахи ниже тридесятаго году возраста. Женщин моложе 50-ти не постригать. Скитков пустынных строити не попускати. Монахам никаких писем как и выписок из книг не писать, чернил и бумаги не держать».
   По поводу этого последняго, Гиляров-Платонов говорит: «Когда Петр И издал указ, запрещавший монаху держать у себя в келье перо и чернила, духовенство должно было почувствовать, что отселе государственная власть становится между ним и народом и старается разрушите то взаимное доверие, какое были между пастырями и паствою».
   В дополнение к постановлениям о монашестве, был издан в 1723 г. следующий указ: «Во всех монастырях учините ведомость, колико в них монахов и монахинь обретаются, и впредь отнюдь никого не постригать, а на убылые места определять отставных солдат».
   Двумя указами управление монастырскими вотчинами было передано особому Приказу, а монахам было повелено выдавать жалование. «Указы Петра I-го (П. С. 3. т. VII 4455, 4456, 4572), Анны Иоанновны (П.С. 3. т. ИX 6585) и Екатерины ИИ (П.С. 3. XVI12060) ограничивали число поступающих в монашество. Монастыри обезлюдили с отнятием земель и вотчин. Богатыя обители обеднели до крайности, а средния закрылись. Во многих монастырях церкви нередко стояли без глав и крестов, крыши их проростали мхом, кельи подкосившись в сторону стояли на подпорах, ограды были полуразрушенными» (Чт. Общ. люб. дух. проев. 1893, Сент. 166). Отсутствовали иеромонахи и приходилось приглашать белаго священника. В монастырях доживали престарелые и больные, а иногда все «разбродились розно» и монастырь закрывался. В одном синодальном донесении говорится: «В монастырях монахов весьма недостаточно, в числе же наличных многие к употреблению в священнослужение и прочия монашеския послушания совершенно неспособные. Как в мужских, так и в девичьих монастырях таков же недостаток» (П.С. 3. т. XI 8303).
   Теперь монашество перестало являться идеалом общества как было в древней Руси, когда оно привлекало к себе одухотворенные элементы. Высшие слои общества увлекались идеями, принесенными с Запада среди простонародья распространились всевозможныя секты. Монашество же обезкровленное и обездоленное в большинстве являет собою картину распада. Так, назначенный благочинным игумен Валаамскаго монастыря Назарий в 17956 гг. жалуется на общее бродяжничество монашествующих. Но еще в 1786 г. и сам м. Гавриил делает распоряжение, чтобы монашествующие по дворам не шлялись. Настоятели смотрят на свою должность, как на источник дохода. Пьянство является общим бичем (Сведения взяты из «Христианскаго Чтения» за 1901 г., ч. 2-я, стр. 500 и др). Но вместе с тем, в середине XVIII столетия при этом полном упадке и вымирании неожиданно наступают признаки весны. Так после строгой и суровой зимы вдруг начинают пробиваться из недр земли новые, молодые побеги свежей растительности. Пролился теплый благодатный дождь. Повеяло духом. Началось Воскресение. И яркая, благоуханная весна вступила в свои права.
   Две сильныя личности дали толчок этому возрождению: один — Архимандрит Паисий (Величковский) за пределами России возобновляете учение о духовной молитве, другой — Преосвященный Гавриил, митрополит С.-Петербургский создает питомники, откуда это учение могло распространяться. Переведенное Паисием Величковским и изданное митрополитом Гавриилом «Добротолюбие» послужило основанием этому движению.
   Настоящий труд позволяет нам вкратце коснуться того великаго значения, какое имел Паисий Величковский для жизни всей религиозной России за 2 последния столетия. Повторим слова оптинскаго составителя его жизнеописания: «Мы, россияне, должны чувствовать излиянную на нас Промыслом Божиим через него духовную пользу, не для одного монашества, но и для укрепления всей Православной Церкви». Житие и писания молдавскаго старца Паисия Велич. Москва 1847 г).
   Схиархимандрит Паисий, в миру Петр Иванович Величковский, сын священника был, как он сам любил выражаться, «родимец Полтавский» (1722—1794).
   «Старец Паисий», говорит проф. прот. Флоровский, «не был самостоятельным мыслителем, а был вообще скорее только переводчиком, чем даже писателем. Однако в истории русской мысли у него есть свое место, и видное место… есть что-то символическое в том, что, совсем юноша, он уходит из Киевской Академии, где учился, странствует и идет в молдавские скиты, и дальше на Афон . В Киеве он твердо отказывается и перестает учиться, ибо не хочет учиться той языческой мудрости, какой только и учили в Академии: «слыша бо в нем часто вспоминаемых богов и богине еллинских и басни пиетическия, возненавидех от души таковое учение» (здесь разумеется, очевидно, просто чтение древних авторов). Паисий не пошел в Академии дальше синтаксимы: «точию грамматическому учению латинскаго языка научился бех». Это было в ректорство Сильвестра Кулябки. По преданию, Паисий укрекал его за то, что в Академии мало читают отцов…
   Из латинской школы Паисий уходит в греческий монастырь. Это не был уход или отказ от знания. Это был возврат к живым источникам отеческаго богословия и богомыслия… Паисий был прежде всего, устроителем монастырей на Афон е и в Молдавии. И в них он возстанавливает лучшие заветы Византийскаго монашества. Он как бы возвращается в ХИ-й век. И не случайно так близок был старец Паисий к преп. Нилу Сорскому: он возобновляет и продолжает именно его прерванное дело (литературная зависимость старца Паисия от преп. Нила вполне очевидна). Это было возвратное движение русскаго духа к Византийским отцам… Еще на Афон е Паисий начал собирать и проверять славянские переводы аскетических памятников. Это оказалось трудной работой, по неискусству древних переводителей и еще более по нерадению переписчиков. Очень нелегко оказалось собрать и греческия рукописи. Нашел Паисий нужныя ему книги не в больших обителях или скитах, но в небольшем и отдаленном уединенном ските св. Василия, недавно пред тем устроенном пришельцами из Кесарии Каппадокийской. И там ему объяснили, «яко книги сия самым чистым еллино-греческим языком суть написаны, егоже ныне кроме ученых лиц, едва кто от греков, мало что разумеет, множайши же отнюдь не разумеют, того ради и книги таковыя мало не в всесовершенное приидоша забвение"… С переселением в Молдавию переводческая работа старца Паисия становится планомерной, особенно в Нямецком монастыре (с 1779 г.). Паисий очень ясно понимал все трудности переводческаго дела и всю Необходимость знания языков для этого. В первое время он опирался на молдавские переводы. Он собирает у себя большой кружок писцов и переводчиков, посылает своих учеников учиться по-гречески даже в Бухарест. И сам с большим увлечением входит в эту литературную работу. «Како же писание удивлятися подобает: немощен бо телом отнюд бяше, и во всем правом боку бяху ему раны: на одре убо, идеже почиваше, окрест облагаше себе книгами: ту положени бяху словари разноязычнии, Библия Греческая и Словенская, Грамматика Греческая и Словенская, книга из нея же превод творяше, посреди же свещи: сам же аки малое отроча, седя согнувшеся всю нощь писание, забывая и немощь тела и тяжкия болезни и труд». Старец был очень строг к своим переводам, боялся их широко распространяте — «аки по всему храмлющи и несовершении"… Переводили у него и с латинскаго… Нямецкий м-рь становится при старце Паисии большим литературным центром, очагом богословски-аскетическаго просвещения. Литературная деятельность органически здесь сочеталась с духовным и «умным деланием». О старце Паисии списатель жития замечает: «ум же его всегда соединяем бе любовию с Богом, свидетель сему — слезы"… И в тот век душевной раздвоенности и разорванности проповедь духовнаго собирания и цельности получала особую значительность. Издание словенорусскаго Добротолюбия было событием не только в истории русскаго монашества, но и в истории русской культуры вообще. Это был сдвиг и толчок … Интересно сравнить: Феофан Прокопович был весь в ожиданиях и в новизне, в будущем, прогрессе; а старец Паисий, — он весь в прошлом, в преданиях, в предании. Но именно он был пророком и предтечей… Возврат к истокам был открытием новых путей, был обретением новых кругозоров"… (Прот. Флоровский. «Пути Русскаго Богословия». Париж 1937 г., стр. 127) «Подвиги, наставления и писания Молдавскаго Старца Паисия», говорит оптинский издатель его жития, «соотечественника нашего и по месту рождения и по союзу любви, имели великое влияние на российские монастыри, пример жизни и свет учения его пролился обильно на российское монашество. Ибо многие из россиян, ищущих спасения и отрекшихся мира и яже в мире, странствуя в Палестине, Афонской горе и Молдо-влахии, и собирая, подобно пчелам с цветов, мед спасительнаго учения от обитавших в тамошних местах подвижников, находили особенно в обители старца Паисия величайшую духовную пользу, научаясь примером его высокой жизни и медоточивыми наставлениями, подвигам монашеским и внутреннему деланию умной молитвы. По возвращению в Россию, они передавали приобретенное ими там духовное сокровище и другим ищущим спасения, некоторые начальствуя над обителями, а другие находясь в числе братства» (Житие молдавскаго старца Паисия Велич. Москва 1847 г. Предисловие стр. 1).

    Предварительный обзор

   Прот. о. Сергий Четвериков в жизнеописании своем старца Паисия Величковскаго (т. 2-й) разделяет сферу проникновения и распространения его учения на три округа: 1) северный, 2) центральный и 3) южный. В северном он отмечает следующие центры: Соловки, Валаам и Александро-Невскую Лавру, которая собственно и была главнейшим средоточием всего. В Соловках насадителем Паисиевых преданий был иеросхимонах Феофан. По смерти киевскаго старца Досифея, Феофан переселился на Соловки, куда и перенес заветы старца Паисия. На Валааме и в Александро-Свирском м-ре трудились ученики старца Паисия — схимонах Феодор и иеросхимонах Клеопа. От них учение перешло в Оптину Пустынь через старца Леонида. Но вся душа севернаго движения сосредоточена в Петербурге. Оттуда исходит назначение настоятелей-возобновителей. Так, например на Валаам выписан из Сарова игумен Назарий и из иных мест и другие настоятели. В руках митрополита Гавриила соединились все нити и он дает нужный толчок и направление.
   У негоже в Лавре первоначально появляется Филарет (впоследствии Новоспасскаго монастыря старец), который в дальнейшем руководил братьями Путиловыми, из которых схиархимандрит Моисей был великим Оптинским настоятелем. Тот же Филарет руководит в Москве четой Киреевских — сотрудников старца Макария Оптинскаго по изданию святоотеческой литературы. Наконец, в А. Н. Лавре пребывает о. Афанасий (из сенатских секретарей), принесший м. Гавриилу «Добротолюбие» от старца Паисия.
   Теперь бегло разсмотрим центральный округ: главные пункты его — Москва, Владимирская и Калужская епархии и Брянский монастырь Орловской епархии, Рославльские леса. Наиболее выдающейся здесь личностью является о. Клеопа, настоятель Введенской пустыни Владимирской епархии. Этот о. Клеогга жил долгое время со старцем Паисием, сначала на Афон е, затем в Драгомирнском м-ре и, м. б., в Секуле, и вышел в Россию еще до 1778 года. Мы приведем ниже о нем подлинный разсказ его ученика — архимандрита Феофана Новоезерскаго, входящий в автобиографию последняго. Учениками о. Клеопы были: упомянутый арх. Феофан, друг его арх. Игнатий, полагавший с ним начало в Санаксарской обители. Арх. Игнатий был после о. Клеопы строителем Введенской пустыни, позднее Пешношской и в 1788-м году он возобновляет Тихвинский мр-ь в Новгородской епархии. Кончает жизнь он свою в 1796 г. в Симоновом м-ре, будучи также его возобновителем. Другой ученик старца Клеопы — Макарий Пешношский, (заместитель Игнатия после его перевода в Тихвин) Его монастырь был разсадником, откуда было взято 24 настоятеля в разные монастыри и, между прочим, оттуда взят был Авраамий, — возсоздатель Оптиной пустыни. Макарий Пешношский был в духовной переписке со старцем Паисием. Другим важным пунктом, откуда развилось Паисиевское движение была Москва, и в ней Симонов и Новоспасский мр-и. В первом подвизался ученик Паисия монах Павел, пострадавший от французов в 1812 г. и другой ученик Паисия — Арсений. Настоятелем был, как мы упоминали — арх. Игнатий, ученик старца Клеопы. В Новоспасском м-ре жили иеромонахи Филарет и Александр — ученики Паисиева ученика Афанасия (Захарова) бывшаго ротмистра гусарскаго полка (не надо смешивать с другим о. Афанасием, принесшим Добротолюбие). Иеромонах Афанасий (Захаров) жил при старце Паисии более семи лет и принял от него монашеский образ. Занимался выписками из отеческих книг о молитве, смирении, послушании, терпении и любви. И сам преуспевал в этих добродетелях. В 1777 г. о. Афанасий вернулся в Россию и жил во Флорищевой пустыни, откуда ездил в Москву, где и общался с иеромонахами Филаретом и Александром (последний был в переписке с самим старцем Паисием). Скончался о. Александр в 1823 г. в Площанской пустыни Орловской епархии. Другим важным местом, где переплетают духовныя нити, шедшия от старца Паисия, был Брянский Свенский мр-ь. Там подвизался схимонах Афанасий из сенатских секретарей (тот самый, который доставил митрополиту Гавриилу Добротолюбие). Схимонах Афанасий, оставив мир, странствовал по святой Афонской горе и Молдавии, был у старца Паисия, который поручил его своему ученику Софронию. В оптинском жизнеописании старца Паисия имеется замечательное письмо старца Софрония к о. Афанасию о том, как храните мир Душевный (Житие молдавскаго старца Паисия Велич. Москва, 1847 г., стр. 312). Он скончался в 1811 г. на руках о. Афанасия (Захарова). Первый о. Афанасий руководил братьями Путиловыми (настоятель оптинский Моисей), а второй о. Афанасий (Захаров) руководил в бытность в Площанской пустыни будущим старцем оптинским Макарием. От перваго о. Афанасия в Свенском м-ре имел возможность узнать о духовном делании и настоятель м-ря, впоследствии ректор Московской Дух. Акад. Калужский епископ и Киевский митрополит, покровитель монашества и старчества знаменитый Филарет, который был создателем оптинскаго скита в 1822 году. Он убедил подвижников, живших в Рославльских лесах, основать скит при Оптиной пустыни. Таким образом, прибыли в Оптину пустынь о. Моисей с братом своим Антонием и пустынники Иларион и Дорофей. Оптина явилась, как бы чашей, куда сливалось все драгоценное духовное вино.
   Теперь скажем о третьем Южном центре. Из непосредственных учеников старца Паисия известны на юге: монах Герасим, постриженник старца Паисия и др. В Екатеринославской епархии подвизался иеросхимонах Ливерий. Его учеником был инспектор духовной семинарии инок Макарий (Глухарев), впоследствии знаменитый начальник алтайской миссии. Широкое влияние на юге России имел известный иеросхимонах Василий (Кишкин). Он имел счастье слушать беседы Тихона Задонскаго и был другом Антония Воронежскаго. Его учеником был также Моисей Оптинский. Другим его учеником (и одновременно арх. Феодосия, пришедшаго из Молдавии в Сафрониеву пустынь), был знаменитый подвижник Глинской пустыни Филарет. От него идет Глинская линия старчества. Там был после него не менее известный арх. Илиодор, имевший пророческия видения о судьбах России и последним там старцем был Иассон, в схиме Иоанн, «списатель» жития схиархим. Илиодора.
   Такова схема: север, центр и юг. Но главным нервом откуда шел двигательный ток распространения Паисиева движения был север: Ал.
   Нев. Лавра в Петербурге, где пребывал великий митрополит Гавриил, который планировал, насаждал, укреплял и взращивал свой духовный сад, принесший столь блистательные плоды.
   Поэтому мы коснемся в своем повествовании главным образом севернаго округа и попутно тех лиц, которыя входили в соприкосновение с его главными деятелями.
   Вот краткая биография митрополита Гавриила: он был сыном синодальнаго иподиакона (в мире Петр Летров). Родился в Москве 18 мая 1730 г. Обучался в московской славяно-греко-латинской академии. Кончил курс в 1750 г. В следующем поступил справщиком в московскую синодальную типографскую контору. В 1758 г. принял монашество и назначен учителем в Лаврскую семинарию. Затем, последовательно проходит должности: ректора этой семинарии, наместника Лавры и ректора славяногреколатинской Академии. В 1763 г. назначен на Тверскую кафедру, где и оставался до 1770 г., когда он был переведен архиепископ в Петербург. 1-го января 1775 г. его ведению была подчинена и новгородская епархия. В 1783 г. ему дан был титул митрополита. Обеими епархиями управлял до 1799 года, когда назначен был митрополитом Новгородским и Олонецким с уволнением от управления петербургской епархии. 19 декабря 1800 г. уволен на покой по болезни. Скончался 26-го января 1801 года в Новгороде.
   Личность митрополита Гавриила носила, в силу обстоятельств, двойственный характер. Великий аскет и подвижник, он для внешних был пышный сановник екатериненскаго времени, кавалер ордена Андрея Первозваннаго. Однажды, сопровождая крестный ход из Казанскаго Собора в Александро-Невскую Лавру (около 3-х верст), Екатерина всю дорогу провела в разговоре с митрополитом и нашла, что он «муж острый и резонабельный». Она ему посвящает перевод Мармонтелева Велизария и заказывает его портретный мраморный барельеф для лаврскаго собора, котораго он был строителем. Митрополит несет еще на себе и чисто светское почетное звание: он состоит вице-президентом Академии Наук, где часто председательствует в отсутствии Дашковой. Он много потрудился и при издании словаря, куда вложил и свой личный труд. Он охраняет церковныя древности и археологическия ценности. Спасает древния книги. Но с другой стороны — в своей келейной жизни — этот пышный вельможа и ученый муж — является смиренным подвижником «все молится в землю», питается гретыми щами, говоря, что, быть может, скоро и этого не будет. Он не вступает в открытую борьбу с правительством, не пытается переубеждать власть имущих и внушать им свою точку зрения, но он твердо ведет свою линию: созидает, возрождает и обновляет церковную жизнь. Мы здесь не будем входить во все детали его широкой деятельности, его забот по созданию Невской Академии, которую он поставил на должную высоту, его заботу о семинариях и нисших школах. Скажем только, что он не только занимался учебной программой, но входил сам во все мельчайшия подробности быта подведомственных ему учебных заведений. Церковная проповедь, раскол, богослужение, духовенство — все было предметом его величайших забот.
   Келейник митрополита Гавриила, арх. Феофан, приводит случай обращения в Православие ожесточеннаго раскольника. Случай этот дает понятие о духоносности и силе молитвы преосвященнаго Гавриила.
   «Видя, что никакими убеждениями нет возможности вразумите раскольника, митрополит Гавриил обратился к образу Божьей Матери с такою молитвою: «не могу это жестокое сердце привести в чувство. Ты уже, ими же веси судьбами, обрати его». Тот смягчился и стал просить посмотреть, как служат литургию. Старичок игумен Нифонт служил. Вдруг превеличайшее благоухание услышал Ксенофонт и видит свет, а этот свет явился и опустился в потир. После этого обратился, а прежде и слышать не хотел, — сядет и шапку нахлобучит. Пошел на Валаам и там постригся».
   Кроме внешней деятельности, м. Гавриил трудился еще как проповедник и церковный писатель. В проповедях он действовал на разум слушателей в отличие от м. Платона, который действовал на чувствительность и воображение. Однажды в день тезоименитства Екатерины, м. Гавриил имел смелость говорить против крепостного права в ея присутствии, разумеется, всей придворной знати. Он был плодотворным писателем и труды его имели большое значение в его эпоху. Но главным детищем м. Гавриила было монашество, на возстановление котораго он и положил все свои силы.
   Митрополит Гавриил безспорно является центральной фигурой в эту эпоху возрождения. Расцвет монашества обязан ему в большой степени. Его келейник, старец Феофан метко о нем выразился: «Монашество, даром, что все по школам учился, знает лучше нашего». Это был святой подвижник и аскет. путь святости был ему оттого не чужд, что этим путем шел он сам. Из автобиографии его келейника мы узнаем подробности его домашняго быта. — «Вот и преосвященный Гавриил муж был добродетельный, премудрый, богослов и философ, а больше всего то, что угоден Господу Богу. Я сподобился послужить ему недостойный. Господь Бог привел меня послужить такому великому мужу. Десять лет жил я у него. Преосвященный Гавриил прозорлив был и великий святитель был». И далее он говорит о своем Владыке: — «Преосвященный Гавриил был все в слезах, все плакал. Когда служил, все со слезами служил». — «У преосв. Гавриила положено было раздавать нищим каждый день 50 рубл., это медних только, а ассигнациями и золотом сам раздавал, да по 300 рублей каждый месяц на тюрьмы. Медныя деньги раздавал я, и по всем тюрьмам я же развозил. А как был воздержан преосвященный, то это видно из следующаго: когда он кушал один, то всегда было два блюда — кусок свежепросоленной осетрины и уха, а когда архимандриты обедали, то четыре блюда и не более. В каждый постный день ел только однажды. Раз приехал к Преосвященному Псковский Ириней, а у Преосвященнаго рыбнаго то кушания не было приготовлено. Подают пироги с горохом, тот говорит: — «Что это такое?» Преосвященный смеется: — «Пироги с горохом. Ты я думаю едал. Что разве забыл?» — Ну перекрестился преосв. Ириней: — «Благослови, Господи, есть новаго изобретения кушание пирожки с горошком». В постный день стол был: щи с грибами и с постным маслом. Я говорю Преосвященному: «У нас есть всякия масла, даже миндальное — не угодно ли с теми приготовлять кушания?» Преосвященный изволил сказать: «Надобно, брат, привыкать к этому, может быть со временем и этого не будет». Однажды говорит: «Навари-ка ты мне щей на неделю, только можно было разогреть». А я говорю: «чтоб заморозить — ведь это не так хорошо». — «То-то я примечаю, нет уже вкусу-то никакого». После ранней обедни никогда не кушал. В 9 часов уедет в Синод, а в 3-м приедет. К вечерне и утрени всегда ходил. Он любил строиться. Троицкий собор в Лавре при нем украшен. Когда в дворец ездил, то прежде всего молился Богу, все в землю. Однажды кладет поклоны земные, — я пришел, он говорит мне: «Дай Бог, чтоб сегодняшний день так прошел». Перед смертью своей в Новгороде так говорил: «О, это столетие-то страшное начинается». Умер он без меня, в то время послал меня с Лаврою разсчитаться. Умер сидя. Секретныя письма перед этим все я писал: он не доверял никому другому. Я за неделю до кончины был у него с о. Назарием, сидел с нами за столом, только уже мало кушал. За год предчувствовал свою кончину и, когда я был у него, говорил мне:
   «Близка моя кончина». Приобщался перед смертию почти каждый день. Перед смертию послал за преосв. Антонием — тогда бывшим викарным в Новгороде и за другим кем-то из консистории, призвал их и говорит: — «Ведь у меня ничего спрятаннаго нет — не ищите». Отставлен он был 24 декабря 1800 года, а 1801 г., января 28-го, скончался, а император Павел на 12-е марта того же года скончался, только что 6 недель прошло после смерти Митрополита» (Старческия советы ХVIII и XIX веков». 1913 г., стр. 208, 214, 215, 222, 223. Москва).
   Надо сказать несколько слов об архимандрите Феофане, записки котораго мы толькочто приводили. Феофан — это талантливая и даровитая русская натура. Речь его простонародная, но вместе с тем, крайне образная, остроумная и живописная, она дает нам живые портреты и верныя картины тогдашняго быта. Меткими и мастерскими штрихами рисует он свои наброски. Где он только не был и кого он только не встречал. Начиная с Святителя Тихона Задонскаго, он имел близкия отношения ко всем многочисленным подвижникам своей эпохи. Поэтому м. Гавриил, — человек книжный и не имевший случая путешествовать и общаться с разнообразными людьми, очень ценил его в этом отношении и пользовался связями своего келейника с миром истинных подвижников. При возсоздании обителей Феофан оказывал неоценимыя услуги, рекомендуя в соответственное место соответственнаго человека. Таким образом все тайные рабы Божие, укрывавшиеся по глухим захолустьям, были выдвинуты вперед и поставлены на свещнице «да светят всем в доме».
   Вот подлинный разсказ арх. Феофана о возобновлении Тихвинскаго монастыря.
   «Малороссы меня не любили — и вот за что: прежде монастыри вверялись им — все малороссиян определяли в архимандриты, — и все монастыри опустели. Преосвященный тужил о сем и пекся о их исправлении, спрашивал меня о духовных старцах, нет ли мне известных, годных для сего, а я говорил ему о всех своих знакомых, с которыми вместе жил у старцев в послушании, в Петербург перетаскивал их, например: вот отца Назария, отца Игнатия, отца Иону и прочих.
   В Новгородской епархии все монастыри опустели. Клопский монастырь упраздните хотели, в Тихвинский монастырь приехал Преосвященный (и я был с ним), посмотрел, увидел его в великом упадке и сказал:
   «О! как запустел». Архимандрит тут был старичок Евфимий. Преосвященный, возвратясь из сего монастыря в Петербург, спрашивает меня: — «Кого бы сделать архимандритом в Тихвин?» — Я отвечал: — «Ежели угодно будет вашему преосвященству, то пешношскаго строителя отца Игнатия». Изволил спросить меня: — «Ты знаешь его?» Я сказал, что вместе жили в Санаксарской пустыни. Он приказал написать в Синод доклад, взял его с. собою и предложил Синоду, что нужно Тихвин монастырь поправить, как сам лично видел, в каком он великом упадке, и находит способным к тому пешношскаго строителя Игнатия. Но как он не учился богословию и прочим наукам, хотя с великими природными дарованиями был, то Синод не соглашался неученаго в архимандриты произвести. Так продолжалось это с полгода. Напоследок, приехавши из Синода Преосвященный был весел и сказал мне: «Ну, слава Богу! Синод согласился». Итак, первый неученый, о. Игнатий произведен был в архимандриты, и с того времени началось производство в архимандриты неученых. Он завел порядок в Тихвине, при нем началось стенное росписание живописью соборной Тихвинской церкви. Потом о. Игнатий переведен в московский Симонов монастырь, который был упразднен, и стоял в нем конный полк. Он его возобновил попечением именнаго московскаго гражданина А. И. Долгова» (Там же, стр. 212—213). Другой выдающейся личностью, выдвинутой архимандритом Феофаном был о. игумен Назарий — Саровский подвижник. М. Гавриил поручил ему возстановление Валаамской обители. Из епархии и Саровской пустыни, не желая его отпускать, дали отзыв, что он человек малоумный. Митрополит ответил: — «У меня много умников, пришлите своего глупца». В 1782 г. он вступил в должность строителя Валаамскаго монастыря.
   Отец Назарий, в миру Николай Кондратьевич, сын причетника села Аносова, Тамбовской губ., родился в 1735 г. На 17-ом году ушел в Саровскую пустынь, в 1760 г. пострижен и в 1776 посвящен в иеромонахи. О. Назарий строжайшим образом соблюдал устав. Чтение священное было пищею его души. Его мысль настолько была проникнута божественным, что для дел мирских он не знал и слов, как говорить о них. Когда же говорил он о Боге, то слушатели забывали время. Все свои беседы он основывал всегда на изречении Св. Писания. Слово его было прямо, право и резко. С виду он был строг и как бы неприступен, но сила его слов привлекала к нему сердца. Одежда его была близка к рубищу. Обитель Валаамская, куда был назначен строителем о. Назарий, расположенная на острове среди Ладожскаго озера, представляла особое удобство для иноческой жизни. Эта обитель на протяжении своей истории дала не мало великих угодников, как Герман и Савватий, и Александр Свирский. Теперь она пришла в полный упадок. Обитель состояла за штатом, средств к содержанию не было, здания рушились, немногочисленное братство состояло из престарелых людей. Некому было служить, некому петь на клир осе.
   В день закладки собора с церковью в нижнем этаже во имя преп.
   Сергия и Германа, было следующее видение иноку Иннокентию: — «В монастыре необычайное стечение разнаго народа, и все ожидают прибытия м. Гавриила для положения основного камня. Вскоре явился сам Владыка, облеченный в мантию и с жезлом архиерейским в руке, по обе его стороны шли два светолепных схимника. Приблизились к месту, где почиют многоцелебныя мощи преп. Сергия и Германа; они остановились, осенили крестным знамением святую могилу и все пространство, назначенное под строение и стали невидимы» («Сказание о жизни преп. Сергия и Германа». СПБ. 1908 г., стр. 26).
   При о. Назарии возник внутренний четыреугольник обители, и состоящий из каменных сооружений: собора, двух церквей, ризницы, трапезы и келлий. Монастырь включен в число штатных монастырей, и штат определен в 30 человек, строитель возведен в сан игумена. Императором Павлом пожалованы монастырю Кюменския рыбныя ловли, главный источник его содержания. По воле митр. Гавриила, О Назарий ввел на Валааме общежительный устав Саровской пустыни и установил три рода жизни: общежительный, скитский и пустынный. Слава о Валааме стала расходиться по православному миру, даже приходившие туда Афонские иноки смотрели на него с удивлением, говоря, что по внутреннему устройству он выше Афонских монастырей.
   Отец Назарий подавал всем пример своей жизнью. Строгий исполнитель устава, он во всех трудах общежития подвизался впереди всех. Особенно любил он безмолвие и удалялся на целыя недели в уединенную пустыню. Кроме возстановления древняго Валаама, о. Назарий оказал великую услугу делу православной проповеди в русских североамериканских владениях. По благословению Синода, он избрал из братии Валаама десять человек миссионеров. Из них особенно памятны: архимандрит Иоасаф, начальник миссии, возведенный в сан архиерея и утонувший, иеромонах Ювеналий, принявший мученическую кончину, и монах Герман. Последний был ярким носителем Паисиевской традиции; не смотря на все трудности миссионерской работы среди дикой Аляски, идя путем «внутреннего делания» и уча этому других, он достиг святости в такой мере, что был в общении с миром духов и с природой: молитвой останавливал наводнение, пожар, кормил из рук диких зверей, творил чудеса и даром прозорливости видел на десятки и сотни лет вперед.
   Вот два случая из жизни о. Назария. В царствование Екатерины II у Петербурга произошло морское сражение со шведами. Весь город был в страхе, митрополит молился, заключившись в келлию. В это время о. Назарий настоятельно потребовал свидания с митрополитом и уверил его в победе и безопасности. В подтверждение своих слов показал на стороне моря души убитых воинов восходящих на облаках к небу. Другой случай такой. Сановник К. подвергся царской немилости. Его жена умоляла о. Назария молиться за мужа. Тот обещал попросить царских приближенных. — «Всех уж просила», отвечала жена опальнаго. — «Да не тех кого надо», ответил о. Назарий и, взяв у К. много мелких денег, отправился раздавать их бедным. Только к вечеру он, роздал все и вернулся в обезпокоенную семью со словами: — «Ну, слава Богу, обещали все приближенные царские просить за вас». Вслед за тем пришло известие, что дело кончилось благополучно. Тогда, отвечая на вопрос, объяснил о.Назарий кто те приближенные, которых он просил и какого Царя.
   Когда был предпринять перевод — пересмотр перевода «Добротолюбия», присланнаго м. Гавриилу старцем Паисием проверяли таковой учителя, знающие греческий язык, Александро-Невской Академии. Митрополит предписал ученым переводчикам во всем советываться с духовными старцами и, прежде всего указал на о. Назария. «Они из опыта лучче вас понимают духовныя истины», сказал Митрополит. В 1801 г. о. Назарий испросил себе увольнение на покой. Он вернулся в Саров, где полагал начало монашеству. Там он устроил себе пустынную келью в лесу при речке Саровке. Когда хватало сил, он в ночное время ходил по лесу, совершая на память молитвословие 12-ти псалмов, и к разсвету возвращался в келью. Не раз встречался он с медведями, которые его не трогали и он их не боялся. Многие отшельники поверяли ему свои помыслы (Одним из таковых был и преп. Серафим. Эти годы соответствовали центральному периоду подвига преп. Серафима, когда он жил в лесу пустынником. Можно с уверенностью предположить, что не без участия о. Назария познакомился преп. Серафим с «Добротолюбием», на которое он многократно впоследствии ссылается. В одном жизнеописании преп. Серафима есть прямое указание на их близость с о. Назарием).
   В Тамбовском и Нижегородском краю образовалось под руководством о. Назария много женских общежитий. Имея дар прозорливости, о. Назарий видел обнаженными человеческия мысли и грехи. Делатель умной молитвы, так писал о ней старец — «Помолимся духом, помолимся и умом. Взойдите-ка в слова апостола Павла: «Хощу рещи лучше пять слов умом, нежели тысячу языком». Изобразите не могу, сколь мы счастливы, что сии пять слов удостоилися говорить. Что за радость. Господи, Иисусе Христе, помилуй меня грешнаго. Вообразите-ка: Господи, Кого я называю. Создателя, Творца всего, Кого вся силы небесныя трепещут. Ум и сердце собрать во едино, глаза закрыть, мысленныя очи возвести к Господу. О сладчайший и дрожайший, Господи, Иисусе Христе Сыне Божий».
   После пятилетняго пребывания в Сарове, о. Назарий скончался, 74 лет — 23 февраля 1809 г. и погребен у алтаря теплой церкви Поселянин. «Подвижники 19-го века». СПБ. 1910 г., стр. 120).
   Вернемся к архимандриту Феофану Новоезерскому так много способствовавшему возрождению древних обителей.
   В мире Феодор Соколов, (17521832), из мелкопоместных дворянской семьи. По тому времени образования большого он не получил, кроме простой грамотности. Он читает духовныя книги и с детства стремится к монашеству. 19-ти лет сначала уходит в Саров, где знакомится с о. Назарием, на котораго он впоследствии указывает м. Гавриилу для возобновления Валаамской обители. Саров показался молодому послушнику еще недостаточно «жестоким» и он поступаете к о. Феодору в Санаксар.
   Вот что разсказывает о ней арх. Феофан: — «Мы искали, где бы жестокая жизнь была, подольше службу выбирали — в Саровской пустыни… Нет, еще слабо; пошли к о. Феодору в Санаксар. Обитель без ограды, забором огорожена, церковь маленькая, волоковыя окошки, внутри и стены не отесаны, и свеч-то не было: с лучиной читали в церкви. И платье-то какое носили! Балахоны! Один смурый кафтан был для одного, который для покупок выезжал. Начало-то недостаточное и трудное. В лаптях ходили, — одни было мелко плетены, другия крупно; так и лежали: одна куча маленькие, другая — крупные. Ноги обертывали онучами из самых толстых изгребней, а босиком не ходили. Придут к о. Феодору: «Что благословите взять ступни». И велите самому выбрать — из маленьких и выберут. Отец Феодор позовете: «поди-ка сюда», — и возьмете у него. Случалось это с о. Игнатием: и у него отбирал частыя ступни, и бранивал за то, что на лапти прельстился, а Игнатий был из придворных. Начнут (братия) говорить: — «живи, живи, а и в этом утешения не сделают, в каких-нибудь ступнях». Услышите это о. Феодор, призовете: — «что там?» — «Да вот, батюшка, какое смущение, и в этом-то утешения не сделаете». Начнете представлять: «Что вы из эдакой безделицы теряете спасение».
   Да! мы жили у старцев духовных. Я с Макарием в одной келье жил. Ему больше всех искушения было от о. Феодора. О. Феодор нарочно искушал, давал балахоны худо сшитые, с долгою спиною или и заплатами. Один из таких балахонов о. Феодор и даете о. Макарию, — тот смущается, придете к о. Феодору, показываете, как на нем сидите балахон, какая спина несоразмерная. О. Феодор начнете увещевать: — «Зачем пришел в монастырь? да есть ли разум? Что вы! Чем занимаетесь! Лишаетесь милости Божией. Что вы занимаетесь тряпками! А надобно заниматься, душу-то свою очистить, чтобы ни к чему временному не пристраститься». А после и привыкли. А что бы при себе что-нибудь иметь — ничего уж не было. Огня в келье никогда не бывало. А послушание было такое, что я сам и полы мыл, и пищу варил и щепки собирал и ложки мыл; сами караулили по ночам, походим, да поклонов несколько земных и положим — помолимся. А всенощная продолжалась в Санаксаре 7 часов. Когда закладывали в Санаксаре церковь, где алтарю-то быть, вдруг прилетел рой пчел. О. Феодор велел о. Герасиму огрести в улей, с тех пор все пчелы в монастыре. Смущались некоторые, что о. Феодор двумя монастырями управлял: своим и женским Алексеевским, который он завел. Ходили к знаменитому схимнику Досифею в Киев, говорили, что о. Феодор два монастыря — мужской и женский — имеет под своим управлением. «Вы слабости какия в нем заметили?» — «Нет, он строгой жизни». — «Недостатки что-ли какие есть?» — «Нет никаких». — «За кого вы его почитаете?» — «За святого». — «Что он грамоте знает?» — «Ученый». — «Что вы сомневаетесь, не сомневайтесь. Умная голова не только два стада, и десять может пасти». Так и успокоились.
   А отец-то Игнатий раза два к преосвященному при мне уже бегал, и когда был поставлен иеродиаконом, то с вечера примочил волосы, заплел, да после и расчесал, надел парчевой стихарь, а в лаптях. Как стал на амвон, о. Феодор его подозвал: — «Ты», говорит, «павлин, хвост-то распустил, посмотри на ноги-то. Поди сними стихарь-то». Тот оскорбился и убежал ночью к преосвященному Иерониму жаловаться, что пристыдил, посрамил меня, а преосвященный и прислал его к о. Феодору, чтобы на поклоны поставил. О. Феодор никого из братий не удерживал в монастыре силою, и говорил: — «У меня ворота отворены для всех, кто хочет выходить». А уж не терпел слова «не хочу», и слышать не мог.
   Взгляды о. Феодора характеризуете и следующий случай: «Однажды о. Феодору необходимо было, по монастырским нуждам своим, поехать в Москву, где и пробыл он месяца два. В это время приходили к нему усердствующие люди, ради совета и пользы душевной, а благородные господа почти каждый день приглашали его к себе кушать, присылая за ним своих лошадей. У одного господина случилось о.Феодору таким образом встретиться и кушать вместе с другими настоятелями и игуменами московских монастырей. Зашел между ними разговор о монашеских одеждах. Вероятно, старец, как пустынник, одет был скудно, и тем невольно, как бы укорял московских отцов, одетых не по пустыннически. Московские отцы говорили, что им, в столичном городе, нельзя носите одежды из простой и дешевой материи, и спрашивали у о. Феодора мнения его об этом. Отец Феодор сказал: «Могли бы вы, святые отцы, иметь благословное себе оправдание, если бы при пострижении, пред св. Евангелием, давали свои обеты о претерпении нищеты по другим каким правилам, но как чин пострижения один и обеты одни, то не много требуется толкования. По страстям же толковать и послаблять себе, это в свое время послужит только в осуждение таковым себе потакателям. Неприлично духовным людям иметь богатое платье, келейных служителей светских с пуклями, также богатыя кареты, как знак любви к пышности» («Старческие советы». Москва. 1913 г, стр. 420).
   Между тем, в 1774 г., случилось обстоятельство, имевшее важное значение для всего братства Санаксарской обители: о. Феодора неожиданно постигло тяжкое испытание. Виновником его бедствия был тогдашний Темниковский воевода Нилов. За несколько лет перед этим, он упросил о. Феодора быть его духовным отцом, на что последний согласился, но не иначе, как под условием, чтобы духовный сын повиновался ему во всем, что касается спасения души. Сначала он, действительно, был послушен духовному отцу, но потом стал нарушать посты, делать притеснения городским жителям и при каждом удобном случае брать с них поборы. Все увещания и обличения о. Феодора были тщетны. Наконец, одно обстоятельство до крайности огорчило старца: в самую горячую пору полевых работ воевода заставил крестьян строите ему покои. Крестьяне пришли к о. Феодору с просьбой заступиться за них перед воеводой, выпросить им позволение убрать поля, чтобы не погибнуть с голода. Тронутый их бедствием, старец поехал в Темников. Воевода, давно наскучив его наставлениями и упреками, велел позвать его в канцелярию: здесь старец не затруднился высказать ему все, что считал своим долгом сказать, по поводу беззаконных поступков своего духовнаго сына, а этот последний приказал немедленно составите протокол, что настоятель Санаксарской пустыни перед зерцалом называл его грабителем и другими оскорбительными именами. Началось дело, по которому состоялось определение — Санаксарскаго настоятеля, как человека безпокойнаго, отправить в Соловецкий монастырь в число братства. В виде снисхождения к виновному приказано было отпустите с ним в сундуках его имение, сделав ему предварительно опись. Когда явился чиновник для описания имущества, о. Феодор показал ему шерстяной войлок с жесткой подушкой, овчинную шубу, мантию, рясу и сказал: «Описывайте». В этом состояло все его богатство» («Жизнеописания подвиж 18 и 19 в », Декабрь. Москва, 1910 г, стр. 107).
   В Соловках о. Феодору пришлось пробыть лет 10, пока о. Феофан не попал в келейнику к м. Гавриилу, который добился пересмотра этого дела и реабилитации о. Феодора.
   Вернемся теперь к прерванному разсказу об арх. Феофане. После того, как был сослан о. Феодор, обитель Санаксарская совсем сиротеет: ее оставляют о. о. Игнатий и Макарий, перейдя в Введенскую пустынь к знаменитому старцу Клеопе. К ним решился присоединиться и Феофан. Настоятель о. Клеопа получил воспитание иноческое на Афон е, упражняясь в умной молитве и духовном делании вместе с великим старцем Паисием Величковским. Здесь юный послушник — будущий арх. Феофан получил новые, еще более совершенные уроки монашеской жизни. Это тот же чисто-евангельский дух, который мы наблюдали в XV и XVI вв. у созерцательных подвижников Северной Фиваиды. Вот подлинный разсказ самого архим. Феофана о своем тогда шнем настоятеле: «Сколько случалось мне знать мужей добродетельных! Великие старцы были, от которых я учился: Тихон Воронежский, о. Феодор, о. Клеопа, можно сказать, что чудотворцы. Да, о. Клеопа жизни подлинно святой был… Он всегда был в молитве и читал книги Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника. Общее правило о. Клеопы полтораста поклонов поутру и после вечерни полтораста поклонов. Клеопа скончался более 70-ти лет. Виду он был такого: лицом кругловат, сед, сух, всегда плакал. Он сам записался в синодик и сказал, в какое время умрет. Он любил день 40 мучеников, — в этот день и умер. Жизнь он прежестокую вел, был из малороссиян, из Киева, жил на Афонской горе. О себе сказывал, что в юности чистоту соблюл и никаких плотских грехов не знал, потому исполнен был благодати Божией.
   «В Введенской пустыни однажды случилось вот что: один послушник сказал, что он видел очевидно явление. О. Клеопа велел искусите его, немножко пожурите со стороны, тот смутился, почел за оскорбление, пришел к о. Клеопе и говорит: «Я не могу жить, — меня оскорбляют». — «Как же ты говоришь, что удостоился видения, а не можешь терпеть. Следовательно, это прелесть. В голову камень класть, поститься, на голой земле спать, — это пустое, — «научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем», сказал Господь, а не чудес и явлений каких-нибудь обещал"…
   «У о. Клеопы позволялось с белым хлебом, кто мог, на трапезу ходить, и сам идет на трапезу с белым хлебом, другие не роптали, и блины у него пекли. Одинаково нельзя вести всех, иных грубая пища может привести в изнеможете. Одни пришли из бедности, от трудов в покой, другие от богатства, от нежнаго воспитаний, для последних и то за велико вменится, что они оставили богатство. А брашно и питье не поставите нас пред Богом.
   «Преосвященный Сильвестр, когда был у Потемкина в Москве, тогда тот разсказывал: — «В Молдавии какие отцы! Высокой жизни! Почтенные! Здесь таких нет». Преосв. Сильвестр говорит: — «Нет, есть да только они не видны». — «Кто такой?»,
   — «А вот Клеопа». Светлейший говорит: — «Представьте мне». Преосвященный сказал ему, где его искать — у купца Матвеева квартирует. У Матвеева стол открытый был для всех странных. Светлейший карету послал, они обедали. Спрашивают: — «Который тут из вас Клеопа». — «Я. На что?» — «Да Светлейший прислал за Вами». Удивляется, почему узнал Светлейший. — «Хорошо, говорит, я приеду, у меня есть своя повозка». — «Нет, без вас не велено приезжать». Принужден был ехать. «Увидел преосвященнаго. «Это вы, ваше преосвященство, затащили сюда старика?» Начали говорить, — понравился Потемкину. Светлейший хотел его представите Государыне, а он скорее убрался во Введенскую пустыню. На дороге, когда он ехал туда, солдат жестоко бил его. Офицер, знакомый Клеопе, это увидал и спрашивает: «За что он бьет», — хотел этого солдата наказывать, но о. Клеопа, упросил его: — «Не тронете, — Бог приказал. Клеопа не тщеславься! ездил в карете! был во дворце».
   «Отец Клеопа в лесу жил, было с ним двое учеников: один Лука, в Давидовской пустыни живущий, а другой Матфей, — после удалился на Афонскую гору. Хлеба недостало, — стали проситься ученики: «Батюшка, отпустите нас в деревню попросить хлеба». — «Подождите». День прошел, другой, и третий настал, — просят опять, чтобы отпустил их.
   — «Подождите, завтра отпущу вас». На третий день к вечеру на паре лошадей приезжает человек и спрашивает: — «Где это Клеопа». Всего навез: и пшеничной муки, и ржаной, и масла коровьяго, и постнаго, и крупы. Смотрят, каким образом он приехал — дороги-то нет, лес превеличайший, частый, по зарубам ходили.
   «Да много на него (о. Клеопу) и искушений-то было. Был иеромонах Паисий, — такой простой, препростой был. Поехал он в Москву покупать, лошадей-то у него и увели. Да вор-то и приезжает на них в монастырь, увидели, узнали их, — спрашивают: где вы их взяли? ведь это монастырския лошади. Привели их к о. Клеопе. — «Где вы их взяли?» спрашивает их о. Клеопа. — «Виноваты: увели». — «Ведь вот вас теперь надобно под суд отдать. Да что вы нужные, что ли?» — «Недостаточные».
   — «Ну, так возьмите себе одну». В другой раз в полночь пришли воры в церковь, но как только они вступили, то как будто гром какой сделался, и они все попадали и лежали так до разсвету, а поутру приходят и раскаиваются о. Клеопе, и говорят: нечего нам делать. «Воронцов, генерал-губернатор, прислал спрашивать о. Клеопу [Иеросхимонах Клеопа, как известно, поселился на Валааме в 1811 г., а почил о Господе в 1816 г.], чего ему надобно — земли, рыбных ловлей? — «Кланяйтесь господину генерал-губернатору, благодарю за усердие, скажите, что для меня нужно земли три аршина — более не надобно, так у нас столько-то есть, а рыбу мы у мужиков покупаем». Хотел им один купец строите каменную ограду, 30 тысяч давал. Кланяйтесь, благодарю за усердие. Если ему угодно, пускай строить». Тому показалось обидно, в Сарову пустынь и отдал» («Старческие сов. подвиж. 1819 столетия». Москва, 1913 г., стр. 204207. Разсказывает о случайном нахождении мощей о. Клеопы игумен Уссурийский о. Сергий: «13 октября 1893 г., вступив на священный остров Валаам, я вскоре был принять на послушание в скит Всех Святых.
   Прежде меня поступившие братья-послушники разсказали мне, что незадолго до моего прихода в скит скончался там о. Арсений фотограф. Когда они рыли для него могилу за алтарем храма, примерно на двух аршинах глубины, начали ощущать некое благоухание. Не доверяя своему чувству, они сначала не говорили об этом друг другу, но по мере углубления могилы, благоухание усиливалось и, наконец, стало настолько ясным, что ощушалось всеми, о чем они тогда и заговорили между собой. Когда работа их близилась к концу, то сбоку из соседней могилы выпал человеческий череп. Благоухание еще больше увеличилось. Братья послали за старцем о. Феофилом, управлявшим в то время скитом. Последний пришел и распорядился позвать о. Алексия и других скитских старцев. О. Алексий, подойдя к могиле, взял благоухавшую главу в руки и, осенив себя крестным знамением, благоговейно облобызал ее, при чем сообщил всем присутствующим, что это глава святопочившаго старца о. Клеопы, ученика знаменитаго подвижника ХVIII-го века схиархимандрита Паисия Величковскаго.
   Тут же по блаженном старце была отслужена панихида, после которой глава с благоговением была возложена на свое место.
   Упокой, Господи, душу усопшаго раба Твоего иеросхимонаха Клеопы и его святыми молитвами помилуй меня грешнаго. Иг. Сергий. (М. Янсон. Большой Скит на Валааме. Таллин, 1940 г., 7071).
   Вот разсказы, которые подлинно переносят нас к преп. Кириллу Белозерскому и Корнилию Комельскому — эпохе расцвета нестяжателей. Если в Санаксарской обители молодой послушник — будущий архим. Феофан научился терпению, трудолюбию, строгому исполнению монашеских правил и безпрекословному послушанию, то жизнь в Введенской пустыни имела для него важное значение: здесь он вступает в духовное общение с великой семьей иноков, средоточием которых был в то время великий старец Паисий Величковский. Разсказы настоятеля об Афоне, о старце Паисии возбудили в молодом послушнике желание лично побывать в этих местах, особенно он имел желание посетите Святую Землю. С 15-ю спутниками в 1776 г. отправляется он сначала в Молдо-Валахию. Но дальше ему ехать не пришлось. За святое послушание игумену Феодосию, настоятелю Тисманскаго монастыря, остается он там в числе братии. На третий день вступления его в Тисманскую обитель его постригают в монашество и нарекают Феофаном. Настоятель Тисманскаго монастыря о. Феодосий был одновременно со старцем Паисием, учеником великаго старца схимонаха Василия Поляно-Мерульскаго и потому о. Феодосий мог быть для Феофана достойным заместителем старца Паисия, и тот факт, что он остался в Тисманской обители, не явился для него духовной потерей. Однако, настоятель был вынужден вскоре отправить Феофана в Россию, чтобы хлопотать о перемещении всей обители туда. Они не могли оставаться в Валахии из-за изменившихся политических обстоятельств: — «Нам в Валахии нельзя было жить, как с турками замирье сделалось». Вскоре удалось перевести Тисманский монастырь в Россию, в Софронееву пустынь. Там пробыл Феофан только полтора года. Потребовались строгие и надежные иноки для Александро-Невской Лавры. В их число попал и Феофан. Вскоре он делается келейником м. Гавриила и на этом скромном поприще оказывает величайшия услуги всему русскому монашеству, содействуя возсозданию запустевших монастырей, указывая на опытных настоятелей лично ему известных. Таким образом, был возстановлен Валаам, Тихвин, Пешношский и Клопский монастыри. Сам о. Феофан возобновил сначала Моденский монастырь, а потом в течение 36-ти лет управлял Новоезерским. Обитель он нашел в крайнем упадке. И за время своего игуменства он создал чудеса в смысле возведения новых построек, ограды, сооруженной на сваях. Был создан многолюдный, благоустроенный, подвижнический монастырь. Он получал при украшении храмов пожертвования от всех царствовавших царей: Екатерины, Павла, но более всех его почитал Александр II-й, который ценил его заслуги. Архимандрит Феофан являлся старцем и для многих мирских лиц. Он вел со многими переписку. Кроме того, он духовно руководил монахинями Горицкаго женскаго монастыря. Вышедшая оттуда его духовная дочь мать Феофания (Готовцева) была основательницею С.П.Б. Новодевичьяго монастыря. В 1829 г. арх. Феофан вышел на покой и предался всецело молитве и приготовлению к смерти. 1832 г. был последним в его жизни. Когда келейник его монах Антоний, 30 лет ему верно служивший, говорил, что ему необходим отдых: — «А вот скоро отдохну», отвечал ему старец. С Иисусовой молитвой на устах тихо и мирно предал он дух Богу, З-го декабря 1832 (Е. Поселянин. «Русск. подвижники». СПБ., 1910 г., стр. 136—145).

    Наставления архимандрита Феофана

   § 118. Нам тщеславиться и гордиться нечем: что имеем, то все Божие, а только одна наша собственность: грехи. А что на первый случай, вступя в духовную жизнь, ни в чем не успеваете, пример нам новосаждение: сперва только покажется, потом произростает лист, цвет и плод. То же и в духовной жизни. Не ужасайтесь, что не успеваете. Должно прилагать только попечение ко исправлению и просить Господа Бога: «Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой».
   § 171. Духовная жизнь должна быть проста, чистосердечна, кротка, благопокорлива и паче смиренна.
   § 187. Ежели пожелаешь смириться, проси Господа: Господи, даждь ми смирение. Потом себя укори, себя уничижи, тогда удостоишься и милости Божией. Смирение столь велико, что может благодать Божию в душу привлещи.
   § 192. Не надобно думать: любят ли нас, или не любят. А лучше думать, что недостойна быть любимою, сама же люби всех: потому что нам не сказано быть любимыми, но велено всех любить. Даже не надобно и замечать, кто сердится или кто как посмотрел. Не нужно даже проникать в их намерения.
   § 218. Иные уходят в затворы, другие носили тяжелыя вериги, но этого не взыщется от нас, а надобно смиряться, терпеть, иметь послушание, вот чего требуется. Скорбное слово претерпишь — вот и вериги твои.
   § 251. Не мысли, «что некому вразумлять нас». — Да Евангелие, разве не учение? Это глас Божий. А Апостол? Это дух Божий. По них должны наставлять себя.
   § 383. Небесную мысль с нуждою приобрести можно, а дурная сама приходить, и отогнать ее можно только молитвою.
   § 393. Мы бегаем скорбей, а святые-то скорбели о том, что нет скорбей: можно ли, говорили, спастись без них?
   § 400. Праведницы просветятся, яко солнце, в царствии Отца небеснаго: какое воздаяние за малое терпение.
   § 408. Если Господь на одну минуту оставите нас, куда мы годимся?
   § 441. О. Клеопа говаривал: мысль одну надобно иметь, что я только один на земле да Бог, — никого больше не воображать. Не с кем ссориться, когда один я на земли. Были такие, которые это и исполняли.
   § 466. Кто на земли лежит тому нет опасности, что упадет и разобьется, а вот кто по верхам-то лазить, тому угрожает такая опасность.
   § 473. Вся сила в смирении. Сколько поклонов ни клади, а будешь мечтать о себе, что я жестокую жизнь веду, так в этих трудах никакой пользы нет. — «Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (МФ. XI, 29). Нестяжание, раздаяние милостыни, пост и молитва — без смирения ничто. Без смирения хотя бы власяницу носил, хотя бы вериги, хотя бы чрезмерный пост имели, все не принесет никакой пользы: «научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем». А кто учитель-то?
   § 535. Если кому, ради послушания и придется не быть в церкви, Господь не взыщет. Изо ста человек, — кто на послушании, кто на молитве. Если пяток, десяток соблюдают себя в чистых мыслях, они восполняют недостаток других. Кто обленился, тот исправится, кто бодрствовал, может впасть в ленность: общий-то недостаток и восполняется за оошия молитвы.
   § 536. Надобно думать, что я на земном небе, на руках Божией Матери. «Десною Твоею рукою приим, Ты, Слове, сохрани мя, соблюди да не огне мя опалит греховный». Видите-ли: грехи-то огонь!
   § 549. Вот я передаю вам то, что сам слышал, как сам научился: слышанное от старцев простых и неученых, и говорит вам неученый» (Старческие советы ХИIII-ХИХ веков. Москва. 1913. Стр. 1—199).
   В приведенных нами наставлениях архим. Феофана, мы видим как бы отраженным весь дух древняго заволжскаго монашества. Евангельский дух любви, кротости и смирения являются как там, так и тут основным мотивом, ибо это плод того же «умнаго делания».

  Преподобный Серафим Саровский

Икона - Преподобный Серафим Саровский Чудотворец

   Преподобный Серафим Саровский (1759—1833 г.г.) был самым ярким и самым современным представителем вновь возрожденной подвижнической школы внутренняго делания.
   Какими путями достигло до него это новое веяние?
   Хотя школа умнаго делания к тому времени почти всюду была забыта, но живая струя, ведущая начало от древняго времени, окончательно не изсякла. Сведения о духовном делании передавались в виде поучений из поколения в поколение. Во многих монастырях должны были уцелеть и древния рукописи отеческих творений. Пример киевскаго старца Досифея и духовных столпов Саровских о. о. Назария и Пахомия показываете, что такие опытные подвижники существовали и тогда. По преданию о. Досифей дает юному Прохору наставление о творении непрестанной умно-сердечной молитвы. Когда последовало явление Богоматери преп. Серафиму и монахине Евпраксии, ей было сказано, что она удостоилась этого видения за молитвы о. о. Серафима, Марка, Назария и Пахомия, представлявших собою единую духовную семью. Как мы уже упоминали в жизнеописании о. Назария, оба подвижника, — преп. Серафим и о. Назарий, одновременно отшельничают в Саровском лесу. Преп. Серафим возвращается в 1810 г. в монастырь, т. е. на следующий год после кончины о. Назария. В лесу они пробыли одновременно 8 лет. О. Назарий был одним из тех, к кому обращались за раз’яснением темных мест при печатании Добротолюбия. Митр. Гавриил сказал: «подвижники лучше вас (ученых) понимают духовныя истины». Зная касание о. Назария к делу печатания Добротолюбия, можно с уверенностью сказать, что не без его участия стала известна эта книга и преп. Серафиму. Привез ли он ее в Саров в 1801 г., — прислал ли он ее ранее, — об этом можно только гадать. Утверждать можно лишь одно, — что в лице преп. Серафима книга эта встретила добрую, подготовленную почву. Преп. Серафим всецело проникается духом Добротолюбия и многия его наставления и советы взяты оттуда. Он осуществляет на деле весь путь «умнаго делания» и в достижениях своих превосходит многих святых. «Сей от роду нашего» говорит о нем Божия Матерь. Преп. Серафим — это живое откровение того совершенства, к которому можете придти земнородный. И путь его тот же, что и у древних отцов и у наших отечественных подвижников, описанных нами в предшествующей главе, занимавшихся «умным деланием». Вот что он сам говорит о подвижническом пути: — «Путь деятельной жизни (τιράζις) составляют: посте, воздержание, бдение, коленопреклонение, молитва и прочие телесные подвиги, составляющее тесный путь и прискорбный, который по слову Божию вводить в живот вечный (Mo. V, 14). путь умосозерцательной жизни (θεωρία) состоите в возношении ума ко Господу, в сердечном внимании, умной молитве и созерцании чрез таковыя упражнения вещей духовных». И далее следует ценнейший аскетический совет: — «Не должно оставлять деятельную жизнь и тогда, когда бы в ней человек имел преуспеяние и пришел бы в умозрительную: ибо она содействуете умозрительной и ее возвышаете» (Летопись С Д. мря. СПБ. 1903. Стр. 146)… Так толковал подвижническую жизнь преп. Серафим.
   Но сам он был духовным наследником и о.о. Пахомия и Назария, небывших типичнеми представителями саровскаго духа. Их нужно отнести к тем редким единицам, понимавшим и практиковавшим внутреннее делание, которое сохранилось в глубине монашества с древних времен. Величавый же Саров воплощал в себе всецело ту суровую школу аскетическаго внешняго делания, которая господствовала до Паисия Величковскаго: уставной строгой службы и жестокой жизни, но без истиннаго понимания внутренняго делания.
   Серафим Саровский был, м. б., самым ярким и самым совершенным представителем, как мы только что сказали, вновь возрожденнаго внутренняго делания, настолько ярким, что за ним как бы даже скрываются величайшие аскетические подвиги, предпринятые им, как например, 1000 дневнонощное стояние на камне, невероятный пост и др. подвиги. (Все виды подвигов древних отцов пустынников). Наиболее типичное и характерное столкновение этих двух течений, стараго и новаго, мы видим в том непонимании и в том непризнании преподобнаго Серафима братией монастыря и его настоятелями, которыя, несмотря на всю парадоксальность, продолжались не только при жизни Преподобнаго, но и по его смерти.
   В Дивеевской Летописи Летопись С. Д. мря СПБ. 1903. Стр. 187 и 248) многократно упоминается о недоверчивом и неприязненном отношении к Преподобному со стороны монастырскаго начальства. К нему вторгаются ночью с обысками. Такие же обыски постигают и приходящих к нему дивеевских сестер. Характерен случай (уже после смерти Преподобнаго), когда батюшка Серафим является в видении исцеленной им монахине Магдалине, приехавшей в Саров на богомолье. В видении он говорит ей: «теперь иди в Дивеев». — «Зачем же идти мне туда, там нечего делать». Но батюшка несколько раз повторил приказание идти в Дивеев и добавил: «Все мое там, и я сам постоянно и более всего там пребываю». Когда мать Магдалина проснулась, то все это передала Саровскому пещернику, о. Парфению, прося записать все случившееся исцеление. Он решительно отказался, говоря: «ступайте в Дивеев, там запишут непременно, иди, иди в Дивеев, это великая благодать, тебе и сам о. Серафим на то указал. Там запишут, потому-что там более всего почитают его. И Бог знает, что еще будет из нас и из Дивеева. У нас вот три раза видели горящия свечи на могиле его, да и то мы не верим, пока на гробе его разве что-либо ясно случится» (Летопись С. Д. мря СПБ. 1903. Стр. 581).
   Читатель невольно спросит нас: как же это так — господствующая школа ставит во главу угла внешние аскетические подвиги, устав, быть, но ведь преп. Серафим превосходит их всех своими подвигами? Да, это все так. Но никто из представителей господствовавшаго в то время уклада еще не дорос до понимания умозрительнаго подвига. Потому все касающееся преп. Серафима для них остается загадкой и вызывает у них одно лишь подозрение и полное недоверие. Самый взгляд на подвиг у стараго и новаго течения не совпадает. Возрожденная школа не против подвигов, а только не переоценивает их: это не цель, а средство; сами по себе они — ничто. Неправильно же применяемые и ставимые как цель, они могут только повредить, явившись причиною духовной прелести. Но, кроме того, по лестнице духовнаго восхождения у подвижника могут встретиться величайшия испытания. Это борьба с духом злобы, обычно людьми не аскетами даже и не подозреваемая. Тогда подвижник прибегает к величайшим подвигам соразмерно с силою борьбы.
   Здесь можно привести случай из жизни схимонахини Платониды (род. в 1802 г., Ставрополь) со слов ея духовника: — «Засуха или сухость сердца — Это самое тяжелое положение в подвижнической жизни». Но это испытание застало Платониду не в расплох: она встретила его благодушно. Когда почувствовала у себя сухосте сердца и некоторое разстройство духовной жизни, она не опустила рук, не впала в уныние. Напротив, она порешила в душе своей поститься и молиться дотоле, пока Господь снова не коснется ея сердца Своею благодатью и не устроит по-прежнему ея духовную жизнь. Подвиг этого нарочитаго поста (неядения) и молитвы начался. День за днем повторилось уже 10 раз. Старица постилась и молилась, но душа ея все еще, яко земля безводная… Изсохли у ней язык и гортань, грудь надрывалась от стонов и воздыханий, но на очах все еще не слезинки. На сердце лежит словно камень какой, а в нем ожесточение и страх, уж не действительно ли Господь отринул ее от лица Своего и отверг навсегда?.. Вот и враг издевается над нею, открыто говорит ей: «где же Бог твой?» Так шло до 14-ой ночи, но тут положен был и конец испытанию. Не допускающий искушений сверх сил наших, Господь явил рабе Своей знамение Своего благоволения и благоугодности Ему подвигов ея. Когда в полуночный час, в растерзанном сердце своем, произнесла она слова: «слышишь ли Ты меня, Господи, слышишь ли стоны мои и страдания сердца моего?» в это мгновение она почувствовала некую теплоту в сердце и во всем существе своем. В это же мгновение отверзлись и ея духовныя очи. Она увидела двух ангелов, из которых один стоял по правую, а другой по левую ея сторону. Оба они писали, каждый в своей книге. «Смотри», сказал один из них указывая на книги: «мы записали каждый вздох твой, каждый стон и слово твое». Позади же себя увидела толпу демонов. Ближе других стоявший к ней был в изорванной одежде. Когда стоявшие поодаль хотели подойти к нему на помощь, он закричал: «куда лезете! Смотрите, как я изорван». Ангелы стали невидимы, демоны бежали. С тех пор, до самой кончины своей блаженная Платонида не знала уже искушений, и наслаждалась всегда невозмутимым миром души, радуясь о Господе (Жизнеоп. подв. благочестия. Декабрь. Москва 1910. Стр. 34—243).
   Серафимово стояние на камне — столпничество — безконечно превосходящий по суровости и долговременности только что описанный подвиг Платониды (по времени в 70 раз более продолжительный). Подвиг этот превышаете человеческое разумение. По поводу его можем мы лишь заметить, что некоторые биографы неправильно понимают и по своему истолковывают это борение: — то полагают, что здесь была брань с плотью, то с помыслами честолюбия и т. д. Но такия гадания не вяжутся с той духовной высотой преп. Серафима, на которой он уже находился в то время (1804—1807). Здесь только могло быть место борьбе не против плоти и крови, а непосредственно с духами злобы поднебесной. Из беседы с Мотовиловым выясняется эта тайна: — «Как-то раз в беседе с преп. Серафимом коснулся разговор о вражьих нападениях на человека. Светски-образованный Мотовилов не преминул, конечно, усомниться в реальности явлений этой человеконенавистнической силы. Тогда Преподобный поведал ему о своей страшной борьбе в течение 1000 ночей и 1000 дней с бесами и силою своего слова, авторитетом его святости, в котором не могло быть и тени лжи или преувеличения, убедил Мотовилова в существовании бесов не в призраках или мечтаниях, а в самой настоящей горькой действительности».
   Выйдя победителем из этой страшной борьбы, преп. Серафим вознесся на высоту древних величайших подвижников.
   Итак, мы видим, что тот ключ живой воды, который сохранился в глубине монашества с древних времен и почти уже совсем изсякавший, в преп. Серафиме сливается с вешними водами возрожденнаго Паисием Величковским учения Св. Отцов о внутреннем делании и обращается в его лице в такой мощный и сильный поток, который поражает и до наших дней своим величием и державностью весь духовный мир.
   Проф. прот. о. Г. Флоровский в немногих словах охватывает всю неизмеримую глубину значения преп. Серафима: «Начало прошлаго века в судьбах Русской Церкви ознаменовано каким то внутренним и таинственным сдвигом. Об этом свидетельствует пророческий образ преп. Серафиима Саровскаго (1759—1833), его подвиг, его радость, его учение. Образ вновь явленной святости оставался долго неразгаданным. В этом образе так дивно смыкаются подвиги и радость, тягота молитвенной брани и райская уже светлость, предображение уже нездешняго света». Он «с неожиданным дерзновением свидетельствует о тайнах Духа». Преп. Серафим весьма напоминаете древних тайновидцев, преп. Симеона больше других, с его дерзновенным призывом искать даров Духа. Преп. Серафим был начитан в отцах. В его опыте обновляется исконная традиция взыскания Духа, истинная цель жизни нашей и христианской состоите в «стяжании Духа Святаго Божия». Все другое должно быть только средством. Под елеем, котораго не доставало у юродивых дев Евангельской притчи преп. Серафим подразумевает не добрыя дела, но именно благодать Св. Духа», творя добродетели, девы эти, по духовному своему неразумию полагали, что в этом то и дело лишь христианское, а до того получена ли была ими благодать Духа Божия, достойны ли они ея, им и дела не было» (Толкование притчи о десяти девах взято преп. Серафимом у преп. Макария Египетскаго, который двукратно разбирает эту притчу и под елеем подразумевает благодать Св. Духа. Макарий Египетский. Троицкая Лавра. 1904 стр. 25 и 405). Так со властию противупоставляется морализму духовность. «Дух подается, но и взыскуется. Требуется подвиг стяжания. И подаваемая благодать открывается в некоем неизреченном свете. Беседа с Мотовиловым преп. Серафима внутренно принадлежит византийской традиции и в нем она становится вполне живой» (Прот. о. Флоровский. «Пути Русскаго Богословия». Париж 1937. Стр. 391). В своем изследовании «Духовные предки Св. Григория Паламы» Проф. Арх. Киприан тоже говорит о непрерывной преемственности православной мистики: «Путе православной мистики и цель ея — стяжание Св. Духа, а не подражание страдающему Христу и не жертвенное самоистязание. В этом совершается для него личная встреча с Параклитом, и заключается им его личный завете со Св. Духом, почему ему и чуждо ожидание Третьяго Завета и Третьяго Откровения всему человечеству. Это откровение совершается на его личном пути, личным стяжанием благодати. Эта традиция нашей мистики идете от древнейших духовидцев Востока, эта линия тянется от псевдо-Дионисия через Максима Исповедника, Симеона Новаго Богослова, Григория Паламу к подвижникам и мистикам наших дней, когда еще раз расцветаете в лице Пр. Серафима Саровскаго и опытно раскрываете в его беседе с Мотовиловым то, что было драгоценным сокровищем в мистической ризнице Востока: видение обоженной полноты человеческаго существа» (Арх. Киприан. «Духовные предки Св. Григория Паламы. Бог. Мысль. Чариж. 1942. Стр. 130).

Rado Laukar OÜ Solutions