19 марта 2024  05:26 Добро пожаловать к нам на сайт!

Ветеранам посвящается



Александр Маслаков


Александр Степанович Маслаков (01.01.1927г. Белоруссия, деревня Горки.) - член Союза журналистов Санкт-Петербурга, капитан 1-го ранга в отставке,

Невские рыцари

1. Девочка с косичками

На выходе из метро на Михайловскую улицу летом всегда много людей. Здесь в проходе между Гостиным двором и зданием бывшей Государственной думы рядком стоят кассы городского туристического бюро. У каждой свои «зазывалы» – женщины экскурсоводы. Они с первого взгляда безошибочно определяют, кто из прохожих может стать автобусным туристом. Торопливо рассказывают о привлекательности маршрута и оставшихся хороших местах. Попался на эту удочку и я, тертый калач, не раз бывавший на экскурсиях во многих странах, куда мы заходили во время военно-морской службы. Правда – три десятилетия назад.

Место, где обосновалось турбюро, для меня, прямо скажу, памятно. Около шестидесяти лет назад я частенько бывал возле здания бывшей Думы. В нем тогда находился техникум общественного питания, в котором училась девушка, ставшая потом мне женой. И я, молодой курсант, получив увольнительную, ходил сюда на свидания.

Воспоминания о тех молодых годах нередко тревожили душу. Уже трижды прадед, я, как юноша, спешил к этому дому, отдаваясь мыслям о годах молодости.

Была у меня и еще одна причина отправиться на экскурсию. Я только что прочитал книгу воспоминаний немецкого полковника «900 дней боев за Ленинград». Захотелось проехать вместе с туристами по городу, который, как пишет в своей книге Хартвиг Польман, должен был непременно пасть. Что думают сейчас об этом люди, особенно молодые, как они оценивают те события? Ведь летом к нас приезжают и приплывают на теплоходах сотни тысяч туристов, в том числе и немцы.

Прямо скажу, многое мне не понравилось в книге полковника, ставшего после войны историком. Особенно когда в главе о боях при отступлении в январе 1944 года из-под Ленинграда и района Волхова он написал: «Здесь они (войска) оставили также и часть своего сердца, так как каждый, кто сражался у Волхова, уже не забудет этого никогда, испытывая гордость за все события и поступки того времени…» (стр. 197).

Такая оценка «событий и поступков» немецких войск возмутила меня. Ведь прекрасно знал автор-полковник, как все было на самом деле. Какие развалины в городах и деревнях немцы оставили на нашей земле, сколько слез и смертей принесли на нашу землю. А как же оценка Нюрнбергского трибунала? И должен ли современный немец гордиться «поступками» вермахта в годы прошедшей войны?

…Я в автобусе. Место удобное. Четвертый ряд. В двух метрах от меня женщина-гид, а рядом, на противоположной стороне, шумливая парочка, бабушка с внучкой. Девочка лет одиннадцати с аккуратно уложенной косичкой вертится, как юла, и все спрашивает бабушку – о чем угодно, лишь бы не молчать. Увидела красивые наличники у домов старой постройки и допытывается у бабушки: а почему у людей там строгие лица? Почему не улыбаются? Или – почему на окна забрались животные? Досталось и древним воинам в шлемах. На войне бы сражались, а то в окна смотрят…

Автобус тронулся. Девочка, оставив в покое бабушку, пристально наблюдает за медленно плывущими за окнами домами. Зовут ее Мариной. Третий год учится в кружке юных художников, занятие это ей нравится.

Мы ближе познакомились с Мариной и ее бабушкой, и я сказал:

– А я знал девочку твоего возраста. Она тоже любила рисовать. Но видела другой город… Серый… Мрачный…

Мельком взглянув на меня, Марина быстро перевела взгляд на бабушку, словно просила ответить… Та не заставила себя долго ждать:

– Была в блокаде и я… Потом, правда, в 42-м эвакуировали.

– А та девочка с первого и до последнего дня находилась в городе, – тихо сказал я. Полковник Хартвиг Польман крутился в моих мыслях. Особенно его рассказ о генерале Рейнгарде. Я невольно стал вспоминать, что было в городе, когда здесь готовились встретить этого чопорного танкового генерала…

2. Рейнгард видит золотые купола

В июле 1941 года угроза Ленинграду стала очевидной. Немецкие войска группы «Север», ломая наше сопротивление, стремительно наступали с Прибалтийского направления. Главной задачей Краснознаменного Балтийского флота стало активно содействовать сухопутным войскам в непосредственной обороне Ленинграда. Основной силой обороны была морская артиллерия: кораблей эскадры, канонерских лодок, сторожевых кораблей, частей береговой обороны, железнодорожной артиллерии флота, вновь оборудованных морских батарей на суше, артиллерии морских полигонов и многих других соединений.

Для руководства этой силой было создано Управление начальника артиллерии Морской обороны Ленинграда и Озерного района с прямым подчинением Военному Совету флота и оперативным подчинением начальнику артиллерии Ленинградского фронта. Начальником Управления назначили контр-адмирала Ивана Ивановича Грена, ранее руководившего научно-исследовательским морским институтом ВМФ.

Управление артиллерией в сжатые сроки спланировало основные и запасные стоянки огневых позиций кораблей и частей непосредственно в Ленинграде на Неве, в Кронштадте, а также на суше на случай штурма города. Были предусмотрены все возможные варианты атак противника со стороны залива, суши и воздушного пространства. Обеспечена бесперебойная связь в боевой обстановке.

Как было предусмотрено планом, уже в августе 1941 года заняли огневые позиции в Ленинградском порту тяжелый крейсер «Петропавловск», крейсер «Максим Горький», эсминец «Опытный». На Неве у Усть-Ижоры появились эсминцы «Стройный» и «Строгий», у входа в огражденную часть Ленинградского морского канала встал на бочки линкор «Марат». После перехода флота из Таллина заняли огневые позиции в районе Ленинградского торгового порта лидер «Ленинград», эсминцы «Сметливый» и «Стойкий».

Стали корабли на Неву и между городом и Ивановскими порогами. Вначале канлодки «Красное знамя», «Зея», сторожевой корабль «Вирсайтис». Затем сюда же поставили канлодки «Ока», «Сестрорецк» и другие.

Остальные корабли Балтийской эскадры находились на боевых позициях в Кронштадте и на его рейдах…

Генерала Рейнгарда ждали. Притом основательно готовились к этой встрече.

…Мы въехали на Исаакиевскую площадь. Справа – гостиница «Астория», где когда-то свел счеты с жизнью Сергей Есенин. Спустя 15 лет после его смерти немцы планировали устроить здесь банкет по случаю взятия Ленинграда.

А вот и Исаакиевский. Около него, как всегда, много туристов. Они торопливо идут в здание, чтобы побыстрее подняться наверх и увидеть город во всей красе, маленьких человечков на его улицах и площадях. А пока они сами выглядят букашками возле величественных колонн, которые кажутся настоящими стражами собора, назначенными самим Богом.

Марина вертится возле окна. Восторгается каждой увиденной мелочи. Все замечает. Едва свернули на улицу, ведущую к Сенату (ныне зданию Конституционного суда России), как на весь автобус удивленно закричала:

– Смотрите! Колонны с дырками!

– Это не дырки! Это отметины войны, – наставительно поправила экскурсовод, словно перед ней был не ребенок, а взрослый человек.

Меня же возглас Марины опять заставил вспоминать. Опять появился в голове полковник со своей книгой…

– Никакой он не историк. Как был солдатом, так и остался, – думал я. – Все у него очень просто. Немецкие солдаты браво выполняли свой долг.

Командиры с восторгом вели их в бой, и перед ними в Европе падал один город за другим. Так они быстренько дошли до Ленинграда. Но тут у них случилась заминка. Их кто-то посмел остановить… По Польману это произошло как-то неожиданно. Фюрер планировал закончить войну с Россией до зимы, Ленинград – лишь этап войны. Он должен пасть. Польман и показал в книге генерала Рейнгарда, который бережно хранил пригласительный билет в «Асторию», где намечалось торжественно отметить победу вермахта. Берлин, как известно, вещал в те дни на весь мир, что город уже, по существу, пал.

Действительно, обстановка под Ленинградом в те дни была крайне тяжелой.

27 августа 1941 года в Ленинград прибыл последний поезд, идущий через Мгу. По железной дороге подвоз продовольствия и других грузов прекратился. В городе имелись запасы: муки на 17 дней, крупы – на 29, рыбы – на 16, мяса – на 25, масла животного – на 28 дней.

28 августа передовые части врага были в 4 – 5 километрах от Колпина.

3. Сентябрьский штурм

Для наступления на Ленинград в первую неделю сентября немецкое командование выделило 11 дивизий, в том числе две танковые и 1 моторизованную. К 1 сентября противник вплотную приблизился к Красногвардейскому (Гатчинскому) и Слуцко (Павловско)-Колпинскому укрепленному районам.

4 сентября в Ленинграде начали рваться немецкие снаряды, а 6-го впервые за время войны в ленинградское небо прорвались немецкие самолеты.

8 сентября враг захватил Шлиссельбург, и город оказался в сухопутной блокаде. В этот день в 18 часов 55 минут враг совершил массированный налет авиации. Только в Московском районе упало 5000 зажигательных бомб. Сгорели Бадаевские склады. В них находилось 3000 тонн муки и 2500 тонн сахара.

В 22 часа 35 минут налет вражеской авиации повторился. Сгорело 12 домов. Фугасными бомбами была повреждена главная водопроводная станция города.

9 сентября враг попытался форсировать Неву, выйти на соединение с финскими войсками на Карельском перешейке и тем самым крепко-накрепко замкнуть блокадное кольцо. По Польману выходило, город падет… Не может не пасть!...

…Автобус, проехав еще сотню метров, остановился у Медного всадника. Моя новая знакомая птичкой выпорхнула на улицу и поспешила туда, где уже стояли люди возле памятника Петру I.

Много раз я бывал здесь и каждый раз находил в памятнике что-то такое, от чего замирало сердце. Не избежала этого чувства и Марина. Правда, она любовалась по-своему. Вначале обошла монумент со всех сторон, потом остановилась на понравившемся месте и стала внимательно рассматривать детали. Словно хотела дать свою оценку памятнику.

«Молодежь любопытна, – подумал я. – Вот для кого нужно писать книги…». Именно в эти минуты я твердо решил написать о том, что знал и что видел своими глазами. И прежде всего – о кораблях, которые вместе с моим экипажем «Стройного» стояли на Неве в блокаду, защищая Ленинград. А если я чего-то сам не видел или не знаю, можно обратиться в Центральный Военно-Морской архив Министерства обороны.

…Командующего танковыми частями группы армий «Север» Рейнгарда хорошо представил в своей книге Польман. Генерал стоял на своем командном пункте, обдумывая ход дальнейшего наступления. Перед его глазами ярким золотом сияла вода Финского залива. Кронштадт просматривался в густой дымке. Но больше всего впечатляли золотые купола соборов на фоне дымящих труб современного города. Увидеть это своими глазами Рейнгард стремился ежедневно все восемьдесят суток немецкого наступления на восток. Теперь его мечты становились явью. Час от часу город падет. Он войдет в город победителем. Его будут чтить многие десятилетия, а то и века.

Рейнгард город Петра I уже считал своим.

Так складывалась обстановка 15 сентября 1941 года, когда немцы захватили Пушкин и прорвались на берег Финского залива между Урицком и Петергофом. Именно тогда Рейнгард, как и многие другие немецкие генералы, как никогда раньше чувствовал близость к победе и славе.

А что же было у нас, в Ленинграде? И была ли реальная возможность у вермахта захватить Ленинград?

Ответить на этот вопрос мне трудно. Я не историк и не полководец. Сошлюсь на воспоминания Георгия Константиновича Жукова, принявшего 10 сентября 1941 года Ленинградский фронт. О том, что предстояло сделать уже 11 сентября, он писал в своих воспоминаниях и размышлениях:

– немедленно снять с ПВО города часть зенитных орудий и поставить на прямую наводку для усиления противотанковой обороны на самых опасных участках обороны Ленинграда;

– огонь всей корабельной артиллерии сосредоточить для поддержания войск 42-й армии на участке Урицк – Пулковские высоты;

– перебросить с Карельского перешейка из состава 23-й армии часть сил в 42-ю армию для усиления обороны в районе Урицка;

– приступить к формированию 5–6 отдельных стрелковых бригад за счет моряков Краснознаменного Балтийского флота, военно-учебных заведений Ленинграда и НКВД со сроком готовности 6–8 дней.

Как показало время, это были судьбоносные решения, осуществление которых в войсках Ленфронта и КБФ по существу и спасло город.

Расскажу подробнее о действиях экипажей кораблей эскадры Краснознаменного Балтийского Флота.

В начале войны на дальних подступах к Ленинграду от взрывов на минах и атак авиации противника погибли эскадренные миноносцы – все легендарные «Новики», «Артем», «Володарский», «Калинин», «Карл Маркс», «Ленин», «Энгельс», «Яков Свердлов», а также «семерки» (7 и 7У) – «Гневный», «Сердитый», «Смелый», «Статный» и «Скорый».

С приходом 30 августа основных сил эскадры и Отряда легких сил из Таллина в Кронштадт они сразу были включены в уже существующую с августа общую систему артиллерийской обороны Ленинграда.

В Кронштадте, на его рейдах и в Ораниенбауме на боевых позициях находились корабли:

– ЛК «Октябрьская Революция»,

– КРЛ «Киров»,

– лидер «Минск»,

– ЭМ «Гордый»,

– ЭМ «Суровый»,

– ЭМ «Славный»,

– ЭМ «Сильный»,

– ЭМ «Грозящий»,

– ЭМ «Стерегущий».

В акватории Ленинградского Морского Торгового порта встали КР «Максим Горький» и КР «Петропавловск», ЛД «Ленинград», эсминцы «Опытный», «Свирепый», «Стойкий» и «Сметливый».

Огневая позиция линкора «Марат» находились в ковше отдаленной части Ленинградского Морского порта.

Огневые позиции отряда кораблей обороны Невы простирались от Невского лесопарка до Ивановских порогов. С 20.08.1941 г. сюда входили эсминцы «Стройный», «Строгий» и канонерские лодки «Красное Знамя», «Сестрорецк» и «Зея».

В соответствии с обстановкой состав кораблей отряда реки Нева менялся.

Всего в составе морской артиллерии было около 400 орудий, имеющих дальность стрельбы от 10 до 45 километров.

Вывод напрашивается сам собой. Поторопился генерал Рейнгард торжествовать победу, увидев золотые купола города. Не знал он старинной русской пословицы – «Близок локоть, а не укусишь!»

Поясним читателю некоторые факты. Ведь до 15 сентября, когда генерал Рейнгард впервые увидел золотые купола, морские артиллеристы КБФ перемалывали передовые части вермахта. Он сам по счастливой случайности избежал этого, так как сидел в танке, а танк находился в надежном укрытии. Да и через окуляры в танке много не увидишь. Связь же работала и он знал (или обязан был знать) обстановку.

В эти дни и часы морские артиллеристы разили немецких захватчиков в тех самых местах, где когда-то Александр Невский разбил врагов и вышвырнул их с нашей земли.

Александр Невский был для них примером, и моряки кораблей эскадры старались быть похожими на него.

30 августа 1941 года артиллеристы эсминцев «Стройного» и «Строгого» сорвали попытку врага переправится на правый берег Невы, чтобы расширить плацдарм наступления, а впоследствии и соединиться с финнами у Белоострова и тем самым полностью замкнуть сухопутное кольцо окружения Ленинграда.

4. Не дрогнули!

О замыслах врага я уже рассказывал в повести об эсминце «Стройный» «Потерь не было». Сейчас же остановлюсь на действиях артиллеристов других кораблей эскадры КБФ при штурме противником Ленинграда в сентябре 1941 года.

Линкоры – самые большие военные корабли на Балтике. Их было два: «Октябрьская Революция» (до 1925 года «Гангут») и «Марат» (до 1925 года – «Петропавловск»).

Первая встреча линкора «Октябрьская революция» с врагом произошла 28 августа 1941 года, когда от стоянки в Усть-Рогатке Кронштадта артиллеристы корабля сбили аэростат немцев.

В сентябрьский штурм «Октябрьская Революция» был на самых передовых рубежах обороны Ленинграда. 5 сентября его главный калибр уничтожил скопление танков и мотопехоты в районе Красного села.

Ежедневно в эти дни линкор от двух до пяти раз поддерживал сухопутные части своей артиллерией.

9 сентября 1941 года линкор снял две батареи 120мм пушек (8 орудий) и вместе с боевыми расчетами отправил в район Нижней Дубровки и Ижоры. А спустя неделю с линкора ушли на фронт еще и 590 моряков.

15 сентября линкор стал на якорь на Петергофском рейде с задачей обстреливать врага на самых дальних подступах к городу, для чего даже пришлось создать крен на противоположный борт.

Оценив опасность морской артиллерии, противник решил уничтожить прежде всего линкоры «Марат» и «Октябрьская Революция».

«Октябрьскую Революцию» обстреливали две 150-мм и 210-мм батареи, которые сразу же были подавлены.

21 сентября во время обстрела немцев у Красного Села линкор атаковали с кормы 30 самолетов «Ю-88».

Зенитчики сбили 2 самолета. Однако корабль, получив серьезные повреждения, вынужден был уйти с Петергофского рейда в Кронштадт, где его продолжали атаковать самолеты врага.

Их атакам линкор подвергался еще 19 раз. Зенитчики корабля отразили атаки 450 бомбардировщиков, сбив при этом 11 самолетов.

За время сентябрьского штурма артиллеристы «Октябрьской Революции» ежедневно вели огонь главным и противоминным калибром по наступавшим немецким войскам.

Опасным бельмом в глазу немцев при сентябрьском штурме Ленинграда стал и линкор «Марат», стоявший в ковше огражденной части Ленинградского морского канала.

Главная задача для корабля – содействие сухопутным частям, державшим фронт и не допускавшим прорыва немцев в город.

Основной удар фашисты наносили в направлении Кипень – Ропша – Красное Село.

Здесь 9 сентября 1941 года рано утром и завязались ожесточенные бои – начался штурм Ленинграда.

Противник сумел захватить Кипень и Ропшу. Но этот успех стал для него и реальной угрозой. Теперь его передовые части оказались в пределах досягаемости орудий главного калибра линкора «Марат». 9 сентября артиллеристы «Марата» неоднократно открывали огонь по местам скопления танков, мехчастей и живой силы.

Крайне напряженными оказались и последующие двое суток. Линкор днем и ночью вел огонь, оказывая помощь подразделениям и частям 8-й и 42-й армий Ленинградского фронта.

День 16 сентября 1941 года стал самым тяжелым не только для маратовцев, но и в целом для наших войск и флота в битве за Ленинград. Артиллеристы «Марата» вместе с артиллеристами «Октябрьской Революции», крейсеров «Петропавловск» и «Максим Горький», лидера «Ленинград», эскадренных миноносцев «Опытный», «Стойкий», «Свирепый» и «Смелый» преградили путь фашистским частям на данном, самом опасном, участке фронта.

И все же немцы, захватив Урицк, вышли в район Стрельнинского завода пишущих машин к Невской губе Финского залива.

Теперь они могли обстреливать линкор чуть ли не прямой наводкой. Командование флота приказало линкору покинуть бывшую позицию, с которой «Марат» выпустил по немцам 953 снаряда главного калибра и многие сотни 120-мм снарядов.

17 сентября «Марат» ошвартовался в Средней гавани Кронштадта.

Стоянка в Кронштадте оказалась крайне тяжелой. 19, 21 и 22 сентября гитлеровская авиация совершила массированные налеты на корабли, стоящие на рейде, в гавани, в доках. Всего с 16 по 23 сентября «Марат» отразил 16 групповых налетов врага, израсходовав около 5000 зенитных снарядов, не прекращая наносить удары по врагу главным калибром.

23 сентября стало для «Марата» роковым. Во время массированной атаки «юнкерсов» две бомбы весом в 1000 кг каждая попали в носовую часть линкора. От детонации боеприпасов носовая часть линкора была разрушена. Погибли 324 человека, в том числе и весь командный состав «Марата».

Однако сильно поврежденный корабль остался в строю… О его дальнейшей судьбе мы расскажем на последних страницах этой книги.

Таковы боевые судьбы лишь двух самых больших кораблей Балтийского флота. В составе же эскадры на 3 сентября 1941 года были два крейсера и 15 эскадренных миноносцев, сведенных в три дивизиона, по пяти в каждом. Все они были поставлены на боевые позиции и по мере приближения врага на расстояние досягаемости стрельбы открывали огонь.

В отражении сентябрьского штурма немцев с юго-западного направления участвовали корабли:

Из Кронштадта:
– ЛК «Октябрьская Революция»
– КР «Киров»
– ЛД «Минск»
– ЭМ «Гордый»
– ЭМ «Суровый»
– ЭМ «Славный»

С Кронштадтского рейда:
– ЛК «Октябрьская Революция»
– ЭМ «Стерегущий»

Из Ораниенбаума:
– ЭМ «Сильный»
– ЭМ «Грозящий»

Из района Ленинградского торгового порта:
– ЭМ «Стойкий»
– ЭМ «Опытный»
– ЭМ «Свирепый»
– ЭМ «Сметливый»
– ЛД «Ленинград»
– КР «Максим Горький»
– КР «Петропавловск»

В отражении сентябрьского штурма участвовали корабли отряда Река Нева:
– ЭМ «Строгий»
– ЭМ «Стройный»
– КЛ «Ока»
– КЛ «Красное Знамя»
– КЛ «Сестрорецк»
– КЛ «Зея»

Сюда нужно добавить еще орудия Ржевского научно-исследовательского морского артиллерийского полигона.

Орудия кораблей и полигона вели огонь по противнику в районах Черная Речка, Ям-Ижора, Поповка, Кронштадт, Ивановское, Отрадное, Покровское и другим объектам.

О каждом из этих кораблей можно было бы написать книгу, окажись в экипаже оставшийся в живых пишущий человек. Мне, юнге, повезло. И я в меру своих сил и возможностей решил написать и о других кораблях эскадры КБФ.

О тех, кто остановил врага, рвущегося через Пулковские высоты в Ленинград, пожалуй, убедительнее всего можно сказать цифрами.

Вот они.

С 11 по 17 сентября морские артиллеристы обрушили на врага 3603 снаряда калибра от 130 до 305мм, из них линкоры «Марат» и «Октябрьская Революция» – 822 снаряда, крейсер «Максим Горький» – 656, крейсер «Петропавловск» – 290, эсминцы и батареи – 1845. Всего же за период сентябрьского штурма артиллерия Краснознаменного Балтийского флота 1994 раза наносила удары по врагу, израсходовав при этом 25000 снарядов крупного калибра, что явилось существенной помощью сухопутным частям держать фронт.

Враг был остановлен. 18 сентября 1941 года немцы прекратили атаки. 42-я армия Ленфронта закрепилась на участке Лигово – Нижнее Койрово – Пулково.

5. Чудовищный план

…Мы на экскурсии и наш автобус сделал остановку возле памятника «Медный всадник». Хорошо помню и восторг Марины, и задумчивое лицо ее бабушки – блокадницы, которая, как мне показалось, в эти минуты вспоминала о трудных днях начала войны. Остальные туристы не стеснялись вслух восхищаться красотой памятника. Как он естественно вписался в окружающий ансамбль, как гармонично слит с природой в этот день. Весна! Солнце! Нева!

«Волшебство какое-то, – подумалось мне. – Нева! Медный всадник! Эрмитаж! А ведь всего этого могло и не быть!»

Я ужаснулся этой мысли. И сам же ответил: «Дикость какая-то!». Однако так планировал наш противник, то есть фашисты, после неудачного штурма Ленинграда.

22 сентября 1941 года немецкий военно-морской штаб издал директиву за номером 1-а 1601. В ней говорилось:

«Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого бывшего населенного пункта...

Прежние требования военно-морского флота о сохранении верфей, гавани и прежних важных военно-морских сооружений известны ОКВ*, однако удовлетворение их не предоставляется возможным ввиду генеральной линии поведения в отношении Петербурга.

Предложено тесно блокировать город, путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять его с землей.

Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты...»

В сентябре 1941 года авиация врага совершила на город 23 воздушных налета. В них участвовали 2712 самолетов. К городу прорвались 675 вражеских самолетов. На заводы, фабрики и жилые кварталы упало около тысячи фугасных и десятки тысяч зажигательных бомб.

7 октября фашистское командование издало еще одну директиву за № 44 1675/41. В ней говорилось, что капитуляция Ленинграда, а позже Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она будет предложена. Для Москвы, Ленинграда «и для всех других городов должно действовать правило, что перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами» .

13 октября фашисты сбросили на город уже 12 тысяч зажигательных бомб. Это было самое большое число с начала боевых действий под Ленинградом, но и этого фашистам казалось недостаточно.

Если в сентябре они выпустили по городу 5364 снаряда, то в октябре 7950, а в ноябре уже 11230. Всего в сентябре и декабре 1941 года (включительно) вражеская артиллерия израсходовала по Ленинграду 30154 снаряда.

Жестокость врага была беспредельна. Вопрос защиты Ленинграда от варварских обстрелов становился вопросом жизни и смерти города.

А тут пришла новая беда. В начале октября состоялось третье снижение продовольственных норм. Хлеба рабочие и служащие стали получать по 400 граммов в день, а служащие, иждивенцы и дети – по 200.

В городе начался голод.

...Я смотрю на воду. В ней купается яркое солнце. По глади Невы медленно идет теплоход с высыпавшими на палубу туристами. Чайка парит в десятке метров от палубы теплохода, словно хочет показать приезжим и заморским туристам свои красивые крылья – под стать самому городу.

Меня же не столько восхищает эта мирная идиллия, где главенствует красота города, лета и людей, сколько я чувствую грусть, что не все жившие в Ленинграде дожили до этой прекрасной поры. Почему это вдруг накатило на меня, объяснить не могу. Возможно, от того, что долго смотрел на невскую воду. С ней у меня связаны всегда одни и те же воспоминания. Блокада. У борта эсминца «Стройный» взорвалась плавающая мина. Фрицы, не справившись с кораблями КБФ ни снарядами, ни атаками самолетов, решили в верховье Невы набросать замаскированных плавающих мин. И вот они в виде бревен, ящиков, трухлявых коряг плывут вниз по Неве.

В ту холодную осень, когда мы ставили боновые заграждения, чтобы в следующий раз к нашему берегу не подплыла большая мина, я простудился в шлюпке. Слег в госпиталь. До сих пор помню темное, пасмурное небо, и холодную невскую воду, и выскальзывающее из рук от усталости весло и твердый требовательный голос старшины Камнева «Навались, юнга!».

И еще! Здесь, на Неве, совсем недалеко от того места, где мы сейчас стоим у пристани, когда-то в блокаду чуть ниже моста Лейтенанта Шмидта (сейчас Благовещенского) стояли корабли эскадры. Они вместе с войсками Ленинградского фронта спасали город. Сначала не дали врагу войти в него, а затем и не позволили выполнить приказ Гитлера сравнять город с землей.

Взгляни еще раз, читатель, на воду Невы. Те же молекулы Н2О, что и в блокаду. Но сегодня она уже не та. Та, блокадная являлась свидетелем подвига невских рыцарей. Тех, что были на кораблях и тех, что находились на невском «пятачке». Да и сама вода по внешнему виду отличалась от сегодняшней. Когда уходили с левого берега Невы последние десантники, вода становилась красной от крови. И только потом, ниже по течению, смешавшись с общей массой, она становилась светлее.

Другим был тогда и сам города. Серый. Унылый. С раскрашенными зданиями. Мертвым транспортом... Подчас казалось, что и жизни там не должно быть никакой. Но это – только на первый взгляд, да и то не жителю блокадного города.

Думаю, историк Польман обстановку тех дней в Ленинграде хорошо изучил. Правда, он «скромненько» умолчал о ней в своей книге, остановившись лишь на описании маневрирования немецких воинских частей. Нам же, балтийцам и войскам Ленинградского фронта, приходилось учитывать и действия фашистских войск и обстановку в городе.

Штурм противнику не удался, он начал мстить за неудачу. Больше всего Ленинград страдал от обстрелов и бомбежек. Все делалось по плану. С немецкой педантичностью. Обстрелы проводились под номерами. Например, здание Академии наук, Эрмитаж (цель № 9), Зимний дворец, Казанский собор, институт охраны материнства и младенчества (цель № 736), Дворец пионеров (цель № 192), больница имени Эрисмана (цель № 86), и многие другие тысячи целей, по которым враг открывал огонь по графику.

Единственным надежным средством противостояния врагу в этой обстановке была контрбатарейная борьба. Она началась 4 сентября 1941 года и сопровождалась с нарастающей силой до окончательного снятия блокады в январе 1944 года.

Краснознаменный Балтийский флот выделил для контрбатарейной борьбы 360 орудий – 153 орудия с кораблей и 207 орудий береговой и железнодорожной артиллерии. Ленинградский фронт и того больше.

При обстрелах города противник прибегал к самым изощренным средствам. Прежде всего использовал артиллерию крупных калибров. Даже перебросил с юга, из-под Севастополя, осадную артиллерию, чтобы наиболее эффективно разрушать фабрики, заводы, учреждения, чтобы сломить сопротивление сражающихся ленинградцев.

Особенно часто враг обстреливал трамвайные остановки, где больше всего скапливалось пассажиров. Это были излюбленные цели для немецких артиллеристов.

Артиллеристы Ленинградского фронта и КБФ быстро раскусили тактику врага и стали немедленно наносить удары по этим батареям, отвлекая огонь на себя. Это уже была дуэльная борьба, а не безответственная стрельба по городу.

Такая тактика стала успешно применяться после создания корректировочных постов на кораблях и особенно общефлотских постов, первый из которых располагался на эллинге судостроительного завода «Северная верфь» – с него просматривался участок фронта от Пулковских высот до Нового Петергофа. А здесь находилась главная артиллеристская группировка противника, наносящая удары по Ленинграду.

Впоследствии были оборудованы корректировочные посты на здании Дома Советов, на вышке мясокомбината им. Кирова, на огражденной части Ленинградского морского канала и в других частях города. Все они значительно улучшили использование корабельной артиллерии в контрбатарейной борьбе.

Морская артиллерия по своему назначению и боевым возможностям классифицировалась как артиллерия резерва Главного командования, так как она была крупного калибра, имела большую дальность стрельбы. Главное ее преимущество – точность стрельбы.

Эти особенности корабельной артиллерии КБФ было большим бельмом на боевом глазу у противника. И он решил одним комбинированным ударом артиллерии и авиации уничтожить корабли эскадры Балтийского флота. Этот план они назвали «Айсштосс» («Ледяной удар») и начали готовится к нему...

… Туристы на берегу Невы, неподалеку от «Медного всадника» любуются невской спокойной водой, отражающей красоту современного города. Вместе с ними на берегу стоят девчонка Марина, ее бабушка Нина Сергеевна и автор этих строк. У каждого из троих свои мысли. Хотя я и не экстрасенс, но смею предположить: Марина по-прежнему восторгается красотой окружающего мира, бабушка, скорее всего, вспоминает в эти минуты о быстро прошедшей молодости, о тяжелом блокадном детстве...

– Вода показалось такой же, как когда-то в Ждановке, говорит она. – Знаете, как мы ходили за водой на Ждановку?

Я кивнул головой, но она по прежнему вопросительно смотрела на меня, словно хотела спросить: «А от куда тебе знать?». И действительно, откуда было знать? Я прибыл в блокадный город только в сентябре 1943 года. Но я знал! Я знал про воду на Ждановке! Я хорошо знал, какой у нее вкус, и как она доставлялась на четвертый этаж ледяной квартиры. Обо всем этом мне подробно рассказывала моя знакомая. Та самая, к которой я приходил на свидания курсантом Военно-Морского училища.

Я помнил ее рассказ слово в слово.

6. За водой на Ждановку

В мамином хозяйстве нашелся четырехугольный же­стяной бак с плотно закрывающейся крышкой. Мама взяла детские санки, поставила на них бак одним уг­лом к середине спинной дужки, двумя другими к краям дужек и крепко привязала его веревкой к санкам. «Бочка» и сани были готовы, и мы с мамой, как помнится, на рассвете отправились в путь.

К Ждановке, то есть к месту, где сейчас стадион им. В. И. Ленина, добрались доволь­но быстро. Тротуар и улицы были покрыты снегом, санки скользили легко. Часам к одиннадцати были на месте. Берег, вопреки моим ожиданиям, оказался не пологий, а крутой, да к тому же еще и облитый водой, настоящая ледяная гора. Все вначале съезжали на попах вниз, а потом уже, набрав воды, по ступенькам, высеченным во льду, поднимались вверх, где остава­лась основная посуда.

Я, закутанная, как снежная баба, осталась стоять око­ло санок, а мама с двухлитровым бидоном поехала вниз к воде. Прорубь, я хорошо видела сверху, была обледенелая. Около нее стояла длинная очередь еле двигающихся людей, по внешнему виду которых трудно было различить, кто тут мужчина, кто женщина. Человек вначале опускался на корточки, потом опускал бидон в обледе­нелую лунку, с трудом зачерпывал воду, а затем с невероятным трудом трясущимися руками под­нимал бидон на лед. Зачастую от неосторожных движе­ний бидон падал, вода разливалась под ноги стоящих. Никто не ругался. Люди молча подавались на­зад. Никто из очереди не выходил.

Я внимательно следила за мамой. Вижу — подошла ее очередь. Мама, как мне показалось, довольно резко опустилась на колени, достала воды. Взглянув мельком в мою сторону, пошла к ледяным ступенькам, осторожно начала подниматься.

Я заранее открыла крышку бака. Мама похвалила меня за сообразительность и, обхватив донышко бидо­на левой рукой, поднесла его узким горлышком к от­верстию, начала заливать. Вода гулко лилась на дно пустого бака. У меня в голове, завязанной простым и двумя шерстяными платками поверх Вовиной зимней шапки, промелькнула мысль: «Сколько еще раз маме нужно будет сходить, чтобы набрать целый бак?» Я считала. Двенадцать раз мама съезжала вниз и столько же раз поднималась вверх.

– Ну, вот теперь и все, – в конце произнесла мама своим певучим голосом. – Замерзла? – озабо­ченно спросила она, пытаясь заглянуть мне в глаза че­рез небольшую щелочку, оставленную между шарфом и платком.

– Замерзла, – тихо ответила я.

– Сейчас согреемся...

Дни стояли морозные, зачастую и солнечные. К ве­черу солнце опускалось низко в облака, и над солнеч­ной частью города горел большой алый закат. Правда, любоваться этой красотой у нас не было настроения. Томил голод. За четыре часа, которые потребова­лись, чтобы наполнить бак водой, у нас во рту не было ни крошки.

Мы «трогаемся». «Трогаемся» – значит, мама впря­гается в санки спереди, то есть берется за ремень и тя­нет, говоря ямщицким языком, и за коренную, и за ле­вую, и за правую лошадь. Какая из меня лошадь? Но я помогаю маме, сколько есть сил. Санки пока идут легко. Однако так будет только до парадной нашего дома, где заканчивается снег. Дальше самая трудная часть пути, которую до сих пор не могу вспомнить без содрогания. Нам с мамой при­дется подниматься на площадку пятого этажа.

Дверь в парадную открыта. Она теперь не закрывается, потому что порог весь в наледи. По кафе­лю гуляет снежок от резвого ветра. Этот учас­ток одолеваем без особого труда. А вот первая же ступенька встречает нас визгом и скрежетом от металла полозьев по бетону. Начальные ступеньки берем с ходу. Дальше усталость незаметно сковывает плечи, шею, руки, особенно ноги. Все части тела наливаются тяжестью, движения замедляются. У меня дрожат ноги и руки. Неимоверно хочется присесть на ступеньку.

– Ну, доченька! — слышу усталый голос матери.

Я собираюсь с последними силами, упираюсь нога­ми в ступени, толкаю бак вперед. Мне кажется, нет обязанностей трудней, чем везти домой воду. Через минуту-другую мой запал пропадает, я снова еле пере­двигаю ноги.

– Ну, еще немножко! – снова слышится приглушен­ный, с прерывистым дыханием голос матери.

Сердце у меня разрывается от неимоверной устало­сти и от обиды, что не могу как следует помочь маме.

– Еще немножко... И будем отдыхать, – снова обо­дряет меня мама. Голос у нее такой уставший, что мне хочется разрыдаться.

И вот, наконец, лестничная пло­щадка. Мама садится прямо на ступеньку, я присажи­ваюсь рядом с ней. Сердце, кажется, выпрыгнет из гру­ди. Вскоре оно немного успокаивается. Дышу ровнее. И у мамы взгляд веселее. Вижу, как у нее чуть разглаживаются морщинки около глаз и на лбу, а глав­ное, в глазах появляются искорки, от которых, не знаю почему, но мне становится легче. Наверное, все-таки живительные силы матери, ее душевный на­строй передаются мне, ребенку.

Отдыхаем на каждой лестничной площадке. Всего их восемь. Самые трудные – последние.

Наконец – пятый этаж. Едва затаскиваем санки на пло­щадку, и мама торопится открыть ключом входную дверь в нашу квартиру. Она беспокоится о младших девочках и лежащем Вове. Мама скрывается за дверью. Я оста­юсь одна. И тут же меня охватывает тревога. Хочется побыстрее в комнату, к сестрам и брату. Но и санки с баком боязно оставить. А вдруг кто-нибудь их украдет?

Опасения мои, конечно, напрасны. Жильцов на лест­ничной клетке нет. Одни эвакуировались, другие на оборонных работах, третьи перебрались куда-то, ско­рее всего к родственникам, проживающим в другой части города. И все-таки решаю подождать маму. Так трудно досталась эта вода, что рисковать не стоит. Ее хватит нам дня на три-четыре.

Возвращается мама.

– Отдохнула? – спрашивает она.

Киваю головой.

– Еще немного, потерпи...

С трудом поднимаюсь. Ноги плохо слушаются. Мы с мамой затаскиваем санки с баком в коридор. Ставим около стены. Захожу в комнату...

Сколько я спала? Не знаю. Помню лишь, что мама сильно трясет меня за плечо... Неохотно открываю гла­за. На столе самовар, Раечка на стуле.

– Веточка, да иди же скорее, – повернувшись ко мне, зовет Раек, так частенько я называю свою среднюю сестру.

Шатаясь, иду к столу. Обхватываю обеими руками чашку, осторожно дотрагиваюсь губами до горячего края и снова вместо сладкого сахара чувствую на языке привкус соли...

Вторые сутки на исходе, а в рот никому из нашей семьи, кроме крупинок соли, ничего не попало. Впереди ночь. В эту ночь, я знаю, мама встанет не в три, как обычно, а на час раньше, чтобы занять очередь около двери продовольственного магазина.

…Некоторое время мы стояли молча. Нина Сергеевна по-прежнему смотрела в мою сторону. Вряд ли она видела выражение моего лица, глаза у нее были задумчивые.

– А как вы питались в ту осень? Что кушали? – задал я наводящий на разговор вопрос. Она тихо, после небольшой паузы, ответила:

– А как все... По норме.

Об этом я знал: 20 ноября 1941 года были установлены минимальные нормы продажи хлеба для населения: 250 граммов для рабочих и инженерно-технических сотрудников, по 125 граммов – служащим, иждивенцам и детям...

Я не стал расспрашивать, как она вырвалась из этого ада. Она же сказала – эвакуировали... « Ей повезло! – подумал я. – Виталине нет... и другим нет... Оставались под обстрелами и бомбежками».

За 1941 год фашисты обрушили на город около 30000 снарядов. Артиллеристы КБФ в ответ выпустили 70000 снарядов калибра от 100 до 406 мм. Из них 39925 для огневого содействия частям Ленинградского фронта. Морские артиллеристы уничтожили 38 батарей, в 673 случаях батареи были подавлены, уничтожили 9 штабов, 28 пунктов, 20 танков, 200 дотов, дзотов и блиндажей, 6 мостов, рассеяли и частично уничтожили 100 пулеметных точек…

С каждым днем рос отпор врагу. Но и он совершенствовал тактику обстрелов города. Например, в 1942 году противник все чаще стал прибегать к коротким огневым налетам, стараясь за небольшое время выпустить максимальное число снарядов. Так, 7 июля 1942 года обстрел продолжался всего 15 минут. За это время по городу вражеские батареи выпустили 224 снаряда.*

Корректировочные посты тут же засекали эти батареи, по ним наносился комбинированный удар артиллерии и авиации КБФ. Нередко враг проводил и 5-минутные обстрелы из района Стрельны. По ним корабельные артиллеристы открывали упредительный огонь.

Враг использовал и тактику «растяжки» стрельбы, чтобы держать в напряжении жителей города. Были дни, когда люди находились в убежищах многие часы, а нередко и целые сутки.

Артиллеристы КБФ и фронта совершенствовали тактику борьбы в период плохой видимости, особенно в дождь, туман, когда засекать обстреливающие батареи было крайне сложно, особенно в снегопад.

Самым действенным средством подавления батарей врага являлось количество и качество ответных артиллерийских стрельб по врагу, особенно морской артиллерии, так как она стреляла дальше и точнее сухопутной. Любопытный факт: когда артиллеристы эскадры КБФ в декабре 1942 года значительно увеличили число крупнокалиберных крейсерских орудий, начальник службы наблюдения прибрежного района Стрельны был разжалован в рядовые и отправлен на передовую.

Вот как это произошло.

Крейсер «Петропавловск» (немецкое название «Лютцов») был закуплен в предвоенные годы в Германии в недостроенном виде. К началу войны он был готов на 71%.э

17 июля 1941 года было принято решение о вводе корабля в строй в качестве несамоходной плавучей батареи. Экипаж и заводские рабочие ввели в строй две башни главного калибра (первую и четвертую) по два 203 мм орудия в каждой.

7 сентября 1941 года с расстояния 32 км крейсер, стоявший на огневой позиции в Угольной гавани Ленинградского торгового порта, открыл огонь по врагу. Стреляли ежедневно в районы Красного Села, Константиновки, Горелово, Ям-Ижора, Кипень.

11 сентября 1941 года на 22 выстреле взрывом снаряда был поврежден ствол левого орудия башни № 1. С этого времени на крейсере остались в строю 3 орудия главного калибра, которыми артиллеристы «Петропавловска» сорвали атаку 56 немецкой дивизии у Стрельны, Старо-Паново и в районе Поселка Володарский.

Немцы ожесточенно штурмовали город. Напряжение боевых действий с каждым днем нарастало. 17 сентября противник был уже трех километрах от крейсера «Петропавловск» и в бинокль были видны наступающие немецкие танки, те, которыми командовал Рейнгард.

С 11 часов 47 минут до 12 часов 37 минут неподвижно стоящий крейсер обстреливал целый немецкий дивизион орудий калибра 210 мм. За это время корабль получил 53 попадания. 8 оказались серьезными, а том числе одно ниже ватер-линии, где образовалась пробоина в корпусе размером 4х6 метров.

В 13 часов с креном в 3 градуса крейсер лег на грунт на 8-метровой глубине. Последним залпом петропавловцы уничтожили здание Завода пишущих машин, где находились немцы.

Вот с этого момента и начинается история об артиллеристах «Петропавловска» и о разжалованном начальнике службы наблюдения в районе Лигово.

Итак, крейсер «Петропавловск» уничтожен. Фашисты довольны. Ведь утоплен предатель «Лютцов». Они по-прежнему его считали своим. Однако немцы глубоко заблуждались.

Каждую ночь водолазы и такелажники «Петропавловска» под командой капитан-лейтенанта А. Цехмистро одно за другим осушали затопленные помещения, ставили крейсер на ровный киль.

В темное время суток производились самые ответственные работы – откачивали воду из затопленных отсеков. Ранним утром снова крейсер опускали на грунт, чтобы не демаскировать работы по подъему корабля. Немцы так ничего и не узнали.

Наружные работы продолжались 180 суток. И вот настал день, определивший судьбу смертельно поврежденного корабля. В ночь на 17 сентября 1942 года моряки произвели последнюю откачку воды из затопленных отсеков. Корабль всплыл и заранее вызванные буксиры «Метеор», «Нептун», «К-1» и «Айсберг» под покровом темной ночи в дождливую погоду подвели крейсер к стенке Балтийского завода.

Утром немецкие наблюдатели вместо «Лютцова», как они его по-прежнему называли, увидели лишь холодную невскую воду да изредка пробегавшие светлые барашки на том самом месте где он был смертельно ранен.

«Петропавловск» трудом рабочих завода и моряков быстро ожил и встал в первую шеренгу сражающихся за Ленинград. В декабре 1942 года от железной стенки Ленинградского торгового порта он тремя орудиями главного калибра снова метко разил врага. А это их больше всего и возмущало. «Лютцов» – предатель!» – твердили они. – Крупповские орудия не должны стрелять по своим!».

Где им было знать о традициях русских моряков. Корабль, большой и малый, определяют не металл и верфь где он построен, а экипаж. Он – душа и сердце корабля, его совесть и честь.

Так было в далекие петровские времена. Так было повсеместно в годы Великой Отечественной войны.

Семь легендарных «новиков» КБФ – ЭМ «Артем», ЭМ «Володарский», ЭМ «Калинин», ЭМ «Карл Маркс», ЭМ «Ленин», ЭМ «Энгельс» и «Яков Свердлов – погибли в годы войны, в основном во время перехода из Таллина в Кронштадт. Но никто из них не сдал флаг врагу.

Такая же участь постигла в 1941 году и семь эсминцев. «Гневный», «Сердитый», «Смелый» и «Статный» погибли на дальних подступах к Ленинграду в первые три месяца войны. «Сметливый», «Гордый» и «Суровый» позднее, в декабре 1941 года, при эвакуации гарнизона Ханко. До этого они принимали активное участие в защите Ленинграда в составе отряда кораблей реки Невы. Несколько раньше мы уже об экипажах этих кораблей рассказывали. Они, как и все другие, достойно встретили свою судьбу при защите Отечества.

…Увлекшись рассказом о боевой деятельности и о судьбе кораблей эскадры КБФ, я оставил без внимания друзей по экскурсии. Марина у меня не вызывала беспокойства. Она радовалась тому, что светит солнце, что кругом красиво, что бабушка купила ей мороженое.

Бабушка же загрустила. Смотрела подолгу то на воду, то на небо, прямо к солнцу, словно пыталась согреться, а не только подставить лицо для загара. Я молчал, хотя догадывался в чем дело. «Ей, наверно, холодно, – подумал я. – Бедная. Не может согреться после блокады». И я не ошибся. Бабушка внезапно повернулась ко мне, и, как близкому знакомому, доверительно сказала:

– Не могу согреться после блокады... Все кажется холодно...

Я согласно кивнул.

– Такая память о тепле в доме была и у моей знакомой, – сказал я после небольшой паузы.

Она говорила мне почти каждый день о трех спасительных кругляках. И я стал вполголоса рассказывать незнакомому человеку о тех спасительных кругляках. Юабушка слушала внимательно. Вскоре и Марина стала прислушиваться к нашему разговору.

Повторю свой рассказ для читателей. Только он будет от имени блокадной девочки, которую звали Ветой. Вы уже с ней знакомы по ее предыдущему рассказу.

7. В ледяном подвале

...В конце ноября у нас осталось одно полено для щепы. К этому времени Вова стал совсем слабым и еле держал в руках топорик. Мы постепенно умирали от голода и от холода. В квартире уже сожгли все, что можно было сжечь. Во дворе и на улице ничего не валялось: в городе таких бедствующих, было много. Правда, дрова можно было найти на толкучке. Но их меняли только на хлеб.

И все-таки мама нашла решение крайне тяжелой дровяной проблемы. Как-то днем, когда Вова задремал на дива­не, а Рая с Люсей играли в куклы на кровати, мама взя­ла бельевую веревку и приказала мне одеваться потеп­лее.

Мы спустились по черной лестнице во двор. Холод­ный ветер резко бросил в лицо снежный заряд, вихрем погнал поземку у ног. Глаза слепила белизна снега.

– Вот туда, Веточка, – прищурившись, показала мама рукой в угол двора и пошла вперед.

Я догадалась: шли мы к двери в подвал, где нахо­дился наш сарай, в котором обычно хранились дрова.

Но зачем идем? Подвал затоплен. Вода превратилась в сплошной лед.

– Я тут придумала... А ты мне поможешь, – угадав мои мысли, сказала мама и тихонько дотро­нулась до моего плеча.

Вот и дверь в подвал. Точнее то, что осталось от нее, сантиметров семнадцать-двадцать, не больше. Вся остальная часть двери вмерзла в лед.

Мама остановилась около узкого прямоугольного окна. Опустилась на колени. Прика­зала и мне сделать то же самое. Стекла и решетки не было.

– Что видишь? — спросила мама.

– Ничего. Там темно, – с дрожью в голосе ответи­ла я.

– А лед видишь?

– Вижу, с краю у окна...

– Верно. Он начинается прямо от окна, – и для большей убедительности просунула руку в окно, – до­стаю. Он совсем рядом. Я бы сама, доча, полезла, да не пролезу...

От страха у меня сжалось сердце. Я поняла: нужно лезть туда, в темноту, и над тобой будет вся гро­мада дома…

Мама, угадав мои тревожные мысли, сказала спокойно:

– Ты не бойся. Лед крепкий. Я тебя привяжу верев­кой под мышки, когда попросишь, сразу вытащу... Ты посмотри там. Может, найдешь дрова.

Мама обвязала меня под мышками веревкой, перекрестила и начала помогать мне пролезть в под­вальное окно. Первая попытка не увенчалась успехом. Скорее всего, потому, что я боя­лась. Закрыла своим телом проем окна. В подвале ста­ло совсем темно, страх сковал сердце. Я не мог­ла двинуть ни ногой, ни рукой.

– Ну, доча! Не бойся, – услышала я требовательный голос матери. Он привел меня в чувство. Да и при­гляделась я к этому времени в темноте. Перед глазами был гладкий лед, а темень стала редкими сумерками, через которые виднелись какие-то перекрытия.

– Мама, я не головой, а ногами.

– Хорошо, доча, – тут же согласилась мама.

Я бы­стро повернулась спиной к злополучному окну, стала на коленки прямо в снег и начала осторожно пятиться к окну. Мама помогла просунуть ноги в узкое окно. Навалившись животом на бетон, я по­чувствовала под ногами лед. Для уверенности, что он крепкий, притопнула одной ногой, потом обеими сразу.

– Вставай и иди, – послышался мамин голос:

Я попыталась встать. Голова уперлась в подвальный потолок, и я невольно опустилась на коленки, а потом и легла на лед.

– Ползи, доча, дальше! — просунув голову в окно, потребовала мама.

– Я сейчас. Только посмотрю...

– Ну посмотри... Где увидишь дрова, туда и ползи.

Гладкая, как стекло, поверхность льда блестела на свету от окна и на ней не было видно не только коло­тых поленьев дров, и даже опилок и щепок. Я с рас­стройства опустила голову на лед. Нос и губы ощутили холод, я торопливо открыла глаза и стала внимательно смотреть по сторонам. Теперь глаза, привыкшие в темноте, видели дальше и лучше.

– Ну, что там? – не выдержала мама. Голос у нее был дрожащий с появившейся хрипотцой.

– Один лед, мама... Дров нет...

– Нужно проверить везде, – прервала мама. – Каждый бугорок надо льдом...

Мамины слова «каждый бугорок» будто озарили меня. В нескольких метрах справа виднелся целый бугор. И хотя он не был похож на полено, я, не раздумывая ни секунды, поползла в темноту. Мама потихоньку отпускала веревку, а я все ползла и ползла вперед. Вот и бугор. Я уткну­лась в него носом. Ощутила шершавую холод­ную поверхность какого-то предмета и сразу же почув­ствовала знакомый запах. Вздохнула поглубже. Вспомнила, как летом в пионерском лагере мы, дети, бегали по лесу и видели большие сосны, плачущие на солнце смолой, как отковыривали липкую тянущую­ся смолу и приклеивали ею себе на одежду украшения из листьев или какие-либо смешные рисунки. Для большой уверенности я сняла варежку с правой руки, провела ладонью по шершавой коре. Из такой коры Вова делал по­плавки для своих удочек. Значит, это сосновая чурка. Я радостно закричала:

– Мама, нашла!

– Тащи скорее! – услышала мамин радостный голос.

– Она вмерзшая...

– Вот беда-то. Ползи ко мне.

В окошке я увидела расстроенное лицо мамы. Но мое выражение, видимо, было не лучше, мама начала меня успокаивать:

– Темноты не бойся. В подвале теперь никого нет. Ни мышей, ни кошек, ни собак... Все замерзли.

Затем мама стала меня расспрашивать: толстый ли кругляк, глубоко ли вмерз, какой породы дерево. Выс­лушав мои ответы, на секунду задумалась, потом сказала твердо:

– Оставайся там. Не вылезай. Можешь лечь на лед, а я схожу за Бовиным топориком. Я мигом, доча...

Повинуясь совету мамы, я легла на спину. В тридца­ти сантиметрах от моего лица находилось перекрытие, на котором держался пол первого этажа. Представилась громада дома надо мной. От страха я закрыла глаза и даже о еде перестала думать. Потом послышался скрип шагов. Мама просу­нула голову в окно и, запыхавшись, спросила:

– Ты жива, доча?

– Жива, – приподнявшись немного, тихим голосом ответила я. – Голова только кружится...

– Ты посиди. Голову держи кверху...

Я послушалась совета, голова вскоре пере­стала кружиться. Мама подала мне топорик, и я попол­зла в темноту. Я понимала: чем скорее отрою изо льда кругляк, тем скорее выберусь из подвала. Вот и он. Торопливо размахнулась, ударила. Жидкий пучок ледяшек сыпанул в сторону. Одновременно вырвался из рук и топорик, чудом не укатившийся от меня далеко. Достаю. Снова размахиваюсь. И опять мелкие ледяшки обсыпают мне лишь руки и лицо. Кругляк же не сдви­нулся с места ни на миллиметр. Слезы катятся из глаз. Горько и обидно сознавать свое бессилие, пони­мать, что рушатся мамины надежды. Стиснув зубы, снимаю варежки. Теперь топорик держать удобнее, он не вырывается из рук. Добрый десяток ударов изо всех сил около кругляка. Руки замерзают, опять приходится надеть варежки. Со временем появля­ется приятное тепло. Снова можно снять вареж­ки и более уверенно обкалывать лед возле кругляка.

– Много еще? – замерзшим голосом спрашивает мама.

– С другой стороны и сбоку немного...

– Значит, половина сделана. Молодец! — хвалит мама.

Мне радостно слышать ее голос. Хотя он дро­жит, в нем проскальзывают какие-то нотки, которые придают мне силы. Разговор происходит, когда я по требованию мамы подползаю к окну. Я смотрю на мамино лицо. На нем глубоко пролегли морщи­ны, под глазами синева. В них не видно тех задорных искорок, что раньше. И все-таки нет для меня роднее лица, чем это, мамино. В нем сейчас чувствуется какая-то твердость, решитель­ность, чего как раз мне не хватает. Замечаю в неровном квадратике между маминым лицом и бетон­ным краем окна, что там, где стоит мама, еще сильнее мечется поземка. До моих ушей доносится зловещий свист ветра. «Холодно ей» — мелькает в голове, и я то­ропливо ползу в темноту подвала.

Кругляк – на прежнем месте. Куда ему деться, вмерзшему на три четверти в лед. Беру топорик, заползаю с противопо­ложной стороны кругляка и опять начинаю обкалывать лед. При последних ударах у право­го торца кругляк шевельнулся. Опускаю на него голову, как на подушку, радостная и умиротворен­ная. Болят руки, шея. Не хочется вставать, двигаться. Холода я не чувствую. Глаза закрываются сами собой. Я сплю.

Сколько спала, не знаю. Проснулась от того, что мама дергала за веревку.

– Затягивай петлю! – требовательно распорядилась мама. Воодушевленная ее уверенностью, я до­вольно быстро просунула веревку под бревно, завязала узел. Услышав мое «готово», мама потянула за веревку. Кругляк вздрогнул, но тут же остановился. Не раздумывая ни секунды, я начала толкать его, упершись ногами в твердый выступ сзади меня. Про­ходит еще мгновение, и тяжелое промерзшее дерево, хотя и медленно, пол­зет к окну. Мама тянет его из последних сил, что остались у нее на морозе. Ползу и я за кругляком. Он кажется таким большим, что берет сомнение – можно ли протащить его через узкое окно.

В проеме окна вижу маму. Мама смотрит на круг­ляк, прикидывает взглядом высоту боковой части окна.

– Пройдет! – уверенно говорит она и берется за веревку. – Подталкивай сзади, доча...

На наше счастье, хотя и не с первого раза (пришлось отбивать лед с боков) мы протащили кругляк через узкое оконце. Повезло. Окажись кругляк толще сантиметров на пять, были бы напрасными наши с мамой труды.

Затем мама подает мне веревку. Я обвязываюсь ею под мышками, и мама вытащит меня из подвала. Снова се­кут лицо колючие крупинки поземки, холодный ветер обжигает щеки.

На дворе уже сумерки. Больше половины дня потребовалось, чтобы вытащить из подвала кругляк. Мама торопит. Она быстро снимает с меня веревку, обвязывает кругляк, перекидывает веревку через плечо.

– Помогай! — кидает она и тянет верев­ку Хотя снег – не лед, но мы с тяжелым грузом шаг за ша­гом приближаемся к лестнице черного хода. На снегу остается длинный глубокий след. Поземка быстро заметет его – никто не узнает о наших с мамой трудах в этот морозный день. А наблюдать за нами неко­му. В доме не осталось людей. А нам осталось подняться на пятый этаж по крутой лестнице.

Поздно вечером мы, наконец, втаскиваем кругляк в комнату. Мама подвигает его поближе к печке, садится на табуретку и задумывается. О чем – не знаю.

– Доча, иди сюда, – позвала она. — Поверни табуретку. Я подниму кругляк, а ты табуретку подсовывай под него...

Теперь кругляк лежит между ножек табуретки выше пола. Мама приносит из коридо­ра большую пилу, мы пытаемся пилить. «Пытаемся» – по-другому не скажешь. Мы так ус­тали, что и пятой части кругляка не можем перепилить. Мама еще кое-как держится, у меня самопроизвольно опускается рука. Я вишу на пиле, маме приходилось тащить меня вместе с по­лотном.

Забегая вперед, скажу, что и в другие дни пиление чурок было делом нелегким. Из метрового кругляка получалось шесть-семь чурок. Одну мы отпили­вали примерно за один день. На большее сил не хвата­ло. Потом мама в коридоре чурку раскалывала на части топором, а я, сейчас уже вместо Вовы, который совсем ослаб и ничего не мог делать, потихоньку готовила щепу для самовара.

За зиму 1941-1942 годов мы притащили из подвала три кругляка. Каждый последующий доставался нам труднее. И потому, что вмерзал в лед глубже прежнего, и потому, что мы с мамой с каж­дым днем становились все слабее.

И все-таки эти три кругляка, поднятые из подвала, стали для нас спасительными. Мы могли поставить самовар, погреть около него руки, а затем и ки­пятком согреть внутренности – пусть даже с солью вместо сахара. Иногда нам улыбалось счастье. Это было тогда, когда и самовар стоял на столе, и мама возвращалась из магазина с отоваренными кар­точками, и на наших лицах нет-нет, да появлялись улыбки.

8. Операция «Айсштосс» («Ледяной удар»)

В эти же дни, когда умирали дети семьи Гавриловых, командование вермахта готовило операцию «Айсштосс» («Ледяной удар»).

Вы, господин Польман, об операции «Айсштосс» ничего не пишете в своей книге, отделываясь, как всегда, краткими сообщениями о передвижении войск и сетованиями на неудачи, на несбывшиеся возможности в дни штурма Ленинграда в первой половине сентября 1941 года, когда генерал Рейнгард видел золотые купола. Даже сравниваете неудачу вермахта под Ленинградом, с неудачами немецких войск на Варне.

И еще хочу заметить, господин полковник, что жестокость вермахта по отношению к блокадному Ленинграду не только не могла сломить горожан, но, наоборот, укрепляла дух сопротивления. Вы это не могли не понимать, когда писали свою книгу. Почему же промолчали? Не сказали правды? Могу лишь предположить: в 1945 году советские войска не до конца выбили из головы у некоторых немцев дух милитаризма и стремления к легким победам, к которым они привыкли в Европе до встречи с русскими. Возможно, я ошибаюсь. Мне бы хотелось этого: лучше иметь много друзей, чем врагов.

Однако, как из песни не выкинешь слова, так нельзя выбросить из жизни того, что было на самом деле. Операция «Айсшлосс» осуществлялась немецким командованием в начале 1942 года, чтобы уничтожить корабли эскадры Балтийского флота, защищавшие Ленинград, и сорвать навигацию через Ладогу. Корабли мешали немецким войскам дальностью и точностью стрельбы, что позволяло войскам и горожанам эффективно бороться с действиями врага и противостоять разрушению города.

Главный удар должен был нанести 1-й немецкий авиакорпус. Враг серьезно готовился. На льду озера соорудили макеты советских кораблей в натуральную величину и проводилили тренировочные бомбометания. Однако не все шло так гладко, как планировали.

Так, немецкие тренировки в день объявления приказа по 1 авиакорпусу сорвала группа наших авиаторов, ведомая капитаном Петром Покрышевым. Они решительно атаковали немецкие самолеты и два из них сбили.

Успешно действовало и звено старшего лейтенанта Петра Лихолетова. Оно также смело атаковало группу из 12 самолетов противника и два из них сбили.

4 апреля 1942 года у ленинградцев было хорошее настроение: встретили продовольственный обоз, который через фронт доставили партизаны. Важное событие произошло у моряков КБФ. По радио сообщили, что экипажи двух кораблей Краснознаменного Балтийского Флота – минного заградителя «Марти» и эсминца «Стойкий» – удостоены Гвардейского звания.

318 тысяч ленинградцев в этот весенний день трудились на уборке улиц, площадей, набережных и дворов.

И вдруг с Волкова кладбища, где находились станции радиоуловителей самолетов, поступил доклад:

- Обнаружена над Мшинским болотом большая группа вражеских самолетов, держащих курс на Ленинград...

Через две минуты доложили о второй, а еще через две о третей группе.

Своевременное оповещение сорвало внезапный воздушный налет противника. Враг потерял 18 самолетов от заградительного огня ПВО и зенитной артиллерии кораблей КБФ, так и не сумев решить задачи по осуществлению операции «Айсштосс».

Однако враг не смирился с неудачей. Провал 4 апреля планировали компенсировать грандиозной воздушной и артиллерийской атакой 24 апреля, когда начался весенний ледоход на Неве, и маневры кораблей были затруднены. На это и рассчитывал противник. Рано утром 72 немецких бомбардировщика поднялись в небо. Их сопровождали 20 истребителей.

Вот как действовали экипажи кораблей эскадры КБФ, отражая налет авиации врага.

4 апреля 1942 года по линкору «Октябрьская революция» наносили бомбовые удары 33 самолета врага. Попаданий не было: зенитчики корабля помешали прицельному бомбометанию. Противник потерял два самолета.

Ночью самолеты повторили налет, но опять безуспешно.

24 апреля противник продолжил операцию «Айсштосс». Линкор атаковали 16 «юнкерсов». Скоротечный бой длился шестнадцать минута. Попаданий не было, хотя вокруг корабля все было вспахано взрывами. Лед и земля зияли темными пятнами. Все гудело.

27 апреля враг сделал еще одну попытку уничтожить корабли КБФ. Над городом и Невой снова были в воздухе немецкие бомбардировщики. Через заградительный огонь ПВО к линкору прорвались 13 самолетов. За считанные минуты боя корабельные зенитчики подожгли и сбили два из них. Атака была отбита.

Наиболее суровые испытания выпали на долю крейсера «Киров», флагманского корабля эскадры КБФ. Корабль тогда стоял на правом берегу Невы у 19-й линии Васильевского острова.

4 апреля в день массированного налета авиации по плану операции «Айсштосс» на крейсер было сброшено 10 авиабомб, одна из которых нанесла серьёзные повреждения. Она пробила две палубы и борт. 24 апреля фашистские самолеты опять совершили массированный налет на крейсер. На этот раз повреждения оказались еще более значительными. В корабль попали 3 авиабомбы и один снаряд, которые вызвали пожар в отделении вспомогательных котлов и смежных помещениях. Загорелся зенитный боезапас, который пришлось выбрасывать за борт. Снаряды рвались в руках матросов, но все мужественно выполнили команду.

Все 100-мм орудия с прислугой и два 37-мм автомата были выведены из строя. Разрушены запасной командный пункт, кормовая ходовая рубка, ходовой и сигнальный мостик, многие технические средства и приборы управления стрельбой. Внушительными были потери экипажа – 78 убитыми и 46 раненными.

Опасаясь очередного налета, командование эскадры приняло решение сменить «Кирову» место стоянки. В ночь с 24 на 25 апреля «Киров» был перемещен к набережной Красного флота, чуть выше моста Лейтенанта Шмидта, а на его место привели старое учебное судно «Свирь».

Командующий эскадрой вице-адмирал Ралль не ошибся в своем решении. Ранним утром юнкерсы вернулись и успешно, как считали они, атаковали «недобитого флагмана» эскадры КБФ.

В жизни так бывает: оказывается, в старый учебный корабль, жертвуя собой, может спасти флагманский корабль эскадры и со славой остаться в истории Военно-Морского флота.

Тяжелый бой вел крейсер «Максим Горький», атакованный подразделениями 1-го воздушного флота Германии, начавшего операцию «Айсштосс». В первый налет на крейсер было сброшено более 70 бомб. 24 апреля «Максим Горький» атаковали 22 самолета противника. Около бортов рвались немецкие бомбы и снаряды. Но корабль благодаря плотному заградительному огню корабельных зенитчиков серьезных повреждений не получил.

27 апреля атаки на «Максим Горький» повторилисьодновременно самолетами и артиллерией. Вечером этого же дня корабль сменил огневую позицию и стал у причала завода «Судомех», где простоял до мая 1944 года.

Доклады со станции оповещения, находящейся на Волковском кладбище, о налете вражеской авиации поступали регулярно. Предупреждения об опасности атак противника знали все корабли эскадры КБФ. Действовали, сообразуясь с обстановкой. Особенно обращали внимание на маскировку. И это приносило ощутимые результаты, хотя не всегда удавалось избежать атак самолетов врага.

Эсминец «Грозящий» получил повреждения и его поставили в док Канонерского завода.

4 апреля 1942 года по корме эсминца «Свирепый» и недалеко от борта упали 3 авиабомбы, причинившие повреждения, которые были устранены личным составом. Корабль продолжал огонь.

24 апреля 1942 года эсминец «Сильный» огнем 37-мм зенитного автомата сбил немецкий самолет-разведчик. Вражеский самолет упал на территорию Адмиралтейского завода. Корабль повреждений не имел.

Эсминец «Славный» часто менял стоянки на Неве. Это затрудняло противнику задачу засечь его основную боевую позицию, откуда «Славный» обстреливал врага.

Артиллеристы главного калибра «Славного» уничтожили крупнокалиберную батарею противника, обстреливавшую Финляндский вокзал.

3 апреля 1942 года нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов подписал приказ о присвоении гвардейского звания эсминцу «Стойкий» эскадры КБФ. В этот день зенитчики «Стойкого» сбили немецкий бомбардировщик.

Эсминцы «Строгий» и «Стройный» регулярно проводили по заявкам сухопутных частей контрбатарейные и стрельбы. Повреждений в период операции не получили.

Всего за апрель 1942 года 1-й воздушный корпус противника произвел 6 массированных налетов на корабли эскадры КБФ. И каждый из них сопровождался обстрелом.

Знакомство с журналами боевых действий кораблей свидетельствует о главном: врагу не удалось ни уничтожить корабли эскадры в период ледовой обстановки на Неве, ни сорвать подготовку флота к летней компании на Дороге Жизни – Ладоге.

9. Дорога Жизни – Ладога!

Сколько о ней написано? Много! Но далеко не все. И знают о ней далеко не все. Да разве можно все сказать об этом тернистом вечном пути: в рай! в жизнь! Этот путь был с двусторонним движением – к жизни и к смерти.

К 25 апреля 1942 года с Ледовой трассы на Ладоге были сняты все дорожные знаки, технические средства связи, зенитные установки, оборудование оповещения, значительная часть войск охраны!

Итог работы ледовой трассы за зимний период был внушительный: перевезено в город 361109 тонн грузов, в том числе 202419 тонн продовольствия, 34717 тонн горюче-смазочных материалов, 31910 тонн боеприпасов и взрывчатых веществ, 22818 тонн угля и другие грузы.

Из Ленинграда по льду было эвакуировано более полумиллиона человек. Вывезено заводское оборудование, которое невозможно было использовать в осажденном городе. А сколько было перевезено войсковых частей со своим вооружением, в том числе и тяжелые танки КВ!

Спасибо, Ладога! Спасибо ледовой трассе! Она многое стерпела и повидала за зиму 41/42 года. Но уже в апреле ей предстояло сделать в два с лишним раза больше, чем до этого. Предстояло ежесуточно доставлять в Ленинград 4200 тонн грузов, в том числе 2500 тонн продовольствия.

Лукавит немецкий историк Польман в книге «900 дней боев за Ленинград», говоря о демократии, которую якобы нес для блокадного Ленинграда и в целом для России пришедший на нашу землю вермахт. Да и само название книги кощунственно по отношению к защитникам Ленинграда. По Польману выходит, что вермахт, вероломно пришедший на нашу землю, ведет справедливую войну. И это при том, что наши дети, и на нашей же земле, должны были умирать от голода.

Разве могут быть справедливыми действия, которые несли страдания детям, отказывали им в самом малом и необходимом – в еде. Я вспоминаю рассказ девочки Веты из семьи Гавриловых о зиме 1942 года.

10. Котелок с супом

...Как-то мама послала меня в госпиталь к медсестре Шуре.

– Веточка, возьми с собой котелок, – сказала она тихо и взглянула на девочек, которые играли на кровати. Мама не хотела, чтобы дети слышали наш разговор. Она не была уверена, что я принесу какую-либо еду. Но у Раи и Люси ушки уже были на макушке. Девочки с любопытством пялили на меня глаза. Потом Рая спросила:

– Ты куда?

– На Кудыкину гору, – отшутилась я.

Встретила я медсестру Шуру при входе в столовую, где обедал обслуживающий персонал госпиталя. Выгля­дела она уставшей, с провалившимися щеками и боль­шими синяками под глазами. Посмотрела мне в глаза и тут же перевела взгляд на сумку.

– Взяла котелок?

– Взяла, – ответила я и слегка хлопнула свободной рукой по сумке.

– Ну, а теперь пойдем, – произнесла она озабочен­ным голосом и неуверенно пошла в конец очереди.

Мы продвигались к раздаточному окну довольно быстро. Я видела, как мелькала в руках у поварихи чумичка, слышала, как растекался по тарелке суп, как другая женщина-раздатчица накладывала в тарелку кашу-размазню и каждый раз слегка постукивала чу­мичкой о тарелку, словно говоря, что все положенное до последнего грамма выдано. У меня от этого посту­кивания сосало под ложечкой все сильнее и сильнее. Чем ближе мы подходили к окошку, тем Шура станови­лась беспокойнее. Она то и дело подталкивала меня вперед. Рука у нее слегка дрожала, когда она прикасалась к моему плечу.

Вот и раздаточная. Шура быстро шагнула впе­ред, сунула голову поближе к раздатчице в оконный проем и негромким голосом заговорила с ней. Я отчетливо расслышала слова «четверо детей», и у меня сжалось сердце. Она просит наполнить супом котелок, который я уже вытащила из сумки и держала наготове. Могут и не дать! — промелькнула тревожная мысль. И в следующее мгновение я услышала сердитый голос раздатчицы:

– Не могу… Нет!

А перед Шурой уже стояли тарелки с первым и кашей-размазней.

– Берите свое и отходите! – недовольно кинула раздатчица. Шура мгновение колебалась, потом схватила у меня из рук котелок, поставила его около тарелок, быстро вылила в него свой суп и подала мне.

– Иди домой, – поспешно сказала она и легонько подтолкнула к выходу.

Я взяла котелок. В душе уже не было той радос­ти, которая была, пока мы стояли в очереди, и я чувствовала запах и супа, и каши. Теперь я знала: суп-то Шурин, а она сама останется голодной;

Шагала я с котелком в руке домой, и в голове роились мысли о еде. Больше всего, конечно, думалось о супе. Вспоминала запахи столовой. Нередко останавливалась, под­носила котелок к носу, втягивала воздух, как гончая, срав­нивала, как пахнет мой суп и как в столовой. Голод легче переносить, если нет рядом еды, а когда видишь ее, тем более не­сешь в собственных руках и можешь в любой момент открыть крышку котелка, это становится крайне со­блазнительным. Что-то внутри подталкивает тебя, шеп­чет прямо в ухо: «Сними крышку, посмотри, что там». Невольно останавливаешься, поднимаешь руку с котелком. Вот он уже перед твоими глазами. Вот крыш­ка, сними ее – и увидишь то, чего так хочешь. Мо­жешь понюхать, а то и немного хлебнуть через край мутноватой жидкости. Главное, никто не уви­дит.

Свободная рука предательски тянется к крыш­ке. И в это мгновение включается в сознании какой-то тормоз. Рука опускается вниз. Я сжимаю зубы и мысленно вижу маму, Раю и Люсю.

Сколько раз включался этот тормоз в моем сознании, пока шла домой – не знаю. Помню одно: суп я принесла домой, не тронув его. А вот когда пришла домой, меня «занесло». Стала просить маму отдать этот суп мне, так как я его принесла, не попробовав ни одной капельки. Сейчас стыдно признаваться в этой слабости. Но она была. Но рядом со мной находился сильный ра­зумный человек, который пришел на помощь слабому духом и телом. Мама обняла меня, поцеловала в щеку. И мне стало легче.

– Раздевайся, дочка. Сейчас вместе попробуем суп, который ты принесла. Мы все очень ждали тебя, деточка…

Мама поставила котелок на средину стола, достала ложку. Сидя за столом, мы внимательно следили за каждым маминым движением. как она открыла крыш­ку, как размешала суп, как зачерпнула первую ложку.

– Ну, что, дети, начнем с Веточки? – спросила своим певучим голосом. – Она принесла...

– С Люсеньки, – прервала я маму. – Что-то мне уже расхотелось, – прибавила я полубезразличным тоном. Чего только стоил мне этот тон?

– Мама удовлетворенно кивнула головой и понесла ложку к Люсенькиному рту. Та, как птенец, открыла рот и ждала. Едва ложка коснулась ее губ, она сильно втянула в себя воздух, и мутная жидкость мгновенно перелилась ей в рот. Затем была Рая, потом я, и, как всегда, последняя мама. Так по кругу и ходила мамина рука с ложкой, пока не опустел котелок.

Прошло много лет, а я до сих пор помню, как мы все вместе ели тот суп. Благодарна Богу, что мама не уступила тогда, не отдала мне суп – иначе бы я всю оставшуюся жизнь корила себя за слабость, за нежелание делиться последней крошкой с ближним. Мама. Мудрая мама!

11. Браво, Хартман Польман! Все верно!

А где же наши старые знакомые, Марина и ее бабушка? Где автобус? Оказывается, все без изменений. Автобус по-прежнему стоит на обочине набережной. Туристы, возбужденные красотой города и сверкающей гладью Невы от яркого солнца, увлеченно разговаривают между собой, будто старые знакомые. Марина штурмует бабушку – просит купить мороженое. Та отговаривает внучку: «запачкаешь выходное платье». Однако вскоре сдается, и девочка опрометью бежит к ларьку на колесах, к очереди покупателей.

Марина становится в конец очереди. Беспокойно смотрит на водителя, начавшего приглашать туристов в автобус.

Бабушка озабоченно машет Марине и зовет ее. Девочка неохотно покидает очередь и с грустной миной идет к автобусу.

– Говорила тебе, не успеешь, – говорит бабушка раздосадованной внучке, но Марина делает вид, что не слышит, недовольно сопит носом.

Бабушка легонько прижимает рукой внучку к себе и шепчет ей на ухо.

– Будет тебе мороженое. Не блокада же, детка!

Эти последние слова снова заставляют меня вспомнить о книге немецкого полковника «900 дней боев за Ленинград». Но удивительно – в этот замечательный летний день мне не хочется в чем-то упрекать полковника, хотя он все-таки лукавил, рассказывая о прорыве блокады Ленинграда в январе 1943 года.

Говоря об операции «Искра» (так она называлась в советских штабах). Хартман Польман пишет: «В данной операции принимали участие маршалы Жуков, Ворошилов и Тимошенко. Ни у кого не было сомнения, что на карту было поставлено все. Гибель немецких войск под Сталинградом была в тот момент вопросом нескольких недель, а освобождение Ленинграда должно было завершить успех зимних сражений советских войск».

Браво, Хартман Польман! Все верно!

Через семь страниц вы, рассказывая о боях за Синявино, напишете: «При таком распределении сил фронт устоял, но при общей напряженной обстановке – в конце января был сдан Сталинград – нельзя было рассчитывать на подвод каких-либо резервов». (Речь идет о резервах для немецких войск под Ленинградом. – А.М.)

Еще раз браво, Хартман Польман! Все верно! Резервов у немцев уже не было. Значит, и расчет на войну был сделан неверно. Вот в чем главное. И зря петушился генерал Рейнгард, видя золотые купола Ленинграда.

12. Ликвидация бутылочного выступа

Семь напряженных дней боев в январе 1943 года навсегда уничтожили «бутылочный выступ» к Ладоге и тем самым прорвали блокаду Ленинграда. Уже 8 февраля по освобожденной территории пошел первый поезд в Ленинград.

Корабли эскадры Краснознаменного Балтийского флота активно участвовали в операции «Искра». С 12 по 18 января 1943 года, например, линкор «Октябрьская Революция» шесть раз открывал огонь главным калибром и 10 раз использовал противоминную артиллерию на основных направлениях действий частей Ленинградского фронта.

Задания по уничтожению долговременных узлов сопротивления, тяжелых батарей, штабов, узлов связи, скоплений войск противника имели и линейный корабль «Марат», и крейсера «Киров» и «Максим Горький», и лидер «Ленинград», и эскадренные миноносцы вместе с канонерскими лодками, входящими в состав отряда кораблей река Нева.

О каждом из кораблей эскадры КБФ можно было бы написать книгу, как это было сделано мною об эсминце «Стройный», где подробно описаны действия экипажа на каждом этапе борьбы с немецкими оккупантами под Ленинградом. Однако время ушло и потенциальные авторы тоже ушли в мир иной. И я, бывший юнга Соловецкой школы, рискнул взять на себя обязанность рассказать для молодежи, для всех живущих о незабываемых днях войны. Тем более что есть повод – книга немецкого полковника «900 дней боев под Ленинградом», вышедшая в Центрполиграфе.

Итак, операция «Искра» завершилась. Блокада прорвана. Буквально с каждым днем ленинградцам становилось легче дышать.

Но враг по-прежнему свирепствовал. 25 января 1943 года жестокому обстрелу подверглись строители моста через Неву, по которому вот-вот должны были пойти формирующиеся в тылу страны эшелоны.

В этот же февральский день в Ленинграде 6 раз объявлялась воздушная тревога. На город фашисты сбросили 16 фугасных и 20 зажигательных бомб. Два раза город обстреливала вражеская артиллерия. И в другие дни город подвергался ожесточенным обстрелам и бомбежкам. Так продолжалось и все последующие дни, до дня окончательного снятия блокады. Вот почему с нарастающим темпом велась контрбатарейная борьба артиллерии эскадры КБФ.

Высокими результатами в уничтожении и подавлении батарей противника, по заключению командования и отзывам личного состава корректировочных постов, отличились многие корабли эскадры: линкоры «Марат», «Октябрьская революция», крейсера «Максим Горький», «Петропавловск», лидер «Ленинград», эсминцы «Грозящий», «Гордый», «Опытный», «Сметливый», «Стойкий», «Вице-адмирал Дрозд», «Стройный», «Строгий», «Сильный», Свирепый», «Славный» и другие.

Старшими артиллеристами этих кораблей были капитаны 3 ранга К. П. Лебедев, И. А. Яхненко, капитан-лейтенанты Л. В. Новицкий, Л. В. Бредун, Ю. Г. Юленец, И. С. Деев, В. А. Сычев, И. Ю. Швецберг, старшие лейтенанты М. Н. Нефедов, К. М. Шуняев, В. И. Голеншин, В. И. Сергеев, А. В. Шаталов, Я. К. Грейс, В. Л. Быстров, А. Н. Сысолятин, С. Е. Илясов, П. Т. Гребенчук, И. Н. Корытов и другие.

Первыми помощниками старших артиллеристов являлись командиры группы управления артиллерийским огнем. Они и их починенные обеспечивали точность стрельбы по противнику.

Назовем фамилии этих офицеров: старшие лейтенанты И. И. Ратанов, А. М. Бренайзен, М. И. Пономарев, Г. К. Постолайтий, М. Б. Лебединский, С. К. Тропин, Н. Я. Огородников, А. Ф. Александровский, Г. А. Лобышев, П. Х. Можаренко, И. И. Швецов. Б. А. Ежов, А. М. Иванов и многие другие.

А если перечислить фамилии всех артиллерийских электриков, дальномерщиков, визарщиков и командоров кораблей эскадры, тех, кто непосредственно готовил и проводил стрельбы, то получится внушительный список, состоящий из многих сотен моряков. Но стрельбу выполнял весь экипаж корабля, а не только артиллерийская боевая часть – нужно перечислить уже многие тысячи офицеров, старшин и матросов, участвовавших в контрбатарейной борьбе. Все они решали исход этого титанического поединка с жестоким врагом.

И все-таки об одном из многих тысяч моряков КБФ я расскажу подробнее. Это старшина 1 статьи Иван Тамбасов. Его именем названа улица в Красносельском районе. Она пересекает проспект Ветеранов, движение по которому всегда оживленное. И каждый едущий в автобусе или троллейбусе утром, днем и вечером слышит объявление: «Остановка – улица Ивана Тамбасова».

Не каждому дана такая честь. Ему дана!

В апреле 1943 года, когда враг обстреливал город и корабли эскадры КБФ, один из вражеских снарядов, выпущенных по линкору «Октябрьская революция», попал в кранец первых выстрелов зенитных орудий. Создалась угроза взрыва погребов зенитного калибра.

Командир зенитного расчета орудия старшина 1 статьи Иван Тамбасов, хотя и получил осколочное ранение, смело бросился к кранцам и начал выбрасывать за борт горящий боезапас. Казалось, угроза миновала. Остался последний снаряд. С ним, истекая кровью, и пошел к борту старшина Тамбасов. Еще мгновение – и опасность позади. Но тут в руках артиллериста и взорвался этот последний, оказавшийся для него роковым, снаряд. Ценою собственной жизни отважный моряк спас корабль от большого разрушительного взрыва.

Иван Тамбасов навсегда остался молодым в истории линкора «Октябрьская революция» и Красносельского района Санкт-Петербурга. В трехстах метрах от улицы, названной его именем, покоятся в братской могиле поименно названные сотни фронтовиков, погибших на передовых рубежах обороны Ленинграда.

Поклонимся им до самой земли!

13. Встреча с «Авророй»

Напротив «Авроры» – здание Нахимовского Военно-Морского училища. Его когда-то закончил мой сын Андрей, впоследствии курсант ВВМУРЭ имени А. С. Попова, офицер-электронщик атомных подводных лодок Северного флота. Там он мужал как человек и как офицер, там росли мои внучка и внук.

Наш автобус приближался к «Авроре». Для меня она – и память, и даже часть моей жизни… Часть потому, что я видел этот легендарный корабль таким, каким вы его никогда не увидите. Было это, дай Бог памяти, в 1944 – 1945 годах.

…Случилось это летом. Эсминец «Стройный», на котором я служил тогда артиллерийским электриком, встал к одному из пустующих пирсов, кажется, в Лесном или Торговом порту. В нескольких десятках метров от нас по корме виднелась невзрачная посудина с обшарпанными, обгоревшими бортами, без какого-либо вооружения. Даже мачт и надстроек не было. «Какой-то пароход, наверное, на слом» – поднявшись на полубак из центрального артиллерийского поста и увидев это «чудо», невольно произнес я первую пришедшую в голову фразу. Свой «Стройный» мы любили. Наш эсминец выглядел красавчиком по сравнению с посудиной, что стояла у нас по корме.

Потом мы узнали, что это была «Аврора»! В тот же день я и несколько матросов из группы управления артогнем под руководством старшины 1 статьи Александра Камнева побывали на ней. «Побывали» – громко сказано: на борту крейсера не было ни человека. Разрушенная, обгоревшая, с зияющими пробоинами в бортах, кругом копоть и ржавеющий металл… Но кто-то из матросов заметил: «Держится на плаву – значит, будет жить!». Так оно и будет, но только – потом.

С 1904 по 1941 год «Аврора» верно служила Отечеству: сначала России, а потом Советскому Союзу. Участвовала во многих походах с курсантами на борту. «Аврора» в советское время сменила вооружение. Вот эпизод обороны Ленинграда в 1941 году, принадлежащий журналисту А. Бурову:

«…Утром, обойдя Дудергоф*, противник возобновил наступление на Красное Село. Первые вражеские атаки на подступах к нему были отбиты 3-й гвардейской дивизией народного ополчения и 1-й бригадой морской пехоты. К исходу дня пал Дудергоф…

Оказавшись, лицом к лицу с гитлеровцами, расчет тяжелого 130-миллиметрового орудия, которым командовал лейтенант Александр Антонов, не оставил своей огневой позиции. Артиллеристы бились до последнего, и под конец взорвали пороховой погреб и погибли вместе со своим орудием и бросившимися к нему гитлеровцами.

Это было орудие с крейсера «Аврора». И огневой расчет был авроровским. Когда положение под Ленинградом стало тяжелым, пушки знаменитого крейсера были отправлены на сухопутный фронт. Девять из них стояли между Дудергофом и Пулковскими высотами. Авроровцы сражались мужественно, многие из них погибли. Не стало и орудий…».

Описанные выше события происходили 11 сентября 1941 года. Сам же крейсер в эти дни находился в Ораниенбауме.

Жестоким испытаниям крейсер «Аврора» подвергся 22 сентября. В этот день более 20 бомбардировщиков совершили налет на ораниенбаумский порт. Крейсер отражал атаку зенитным огнем. Вскоре был сбит юнкерс. Почувствовав серьезное сопротивление, противник поднял над Гостилицами аэростат и начал корректировать огонь своей тяжелой артиллерии. Отвечать же врагу авроровцы не могли. Их орудия главного калибра защищали на берегу главные подступы к Ленинграду.

Так сложилась судьба крейсера. Его обгоревшие, разрушенные борта и надстройки, что увидели моряки «Стройного», свидетельствовали лишь об одном: эти «раны» крейсер получил в бою. Чести и достоинства он не терял. В 1948 году крейсер «Аврора» встал на вечную стоянку на Петровской набережной, возле Нахимовского Военно-Морского училища.

Вот к этому месту и подъехал наш экскурсионный автобус. Марина с любопытством смотрела на «Аврору». Потом стала нетерпеливо дергать бабушкину юбку и шептать:

– Бабушка! Бабушка!... А он настоящий?...

– Да кто?

– Вот этот корабль… «Аврора»… ведь тетя говорила, что в войну с него сняли пушки – и Марина посмотрела в сторону экскурсовода…

– Ты молодец… Правильно подметила, – ласково сказала бабушка. – А вот мы спросим дедушку Степаныча. Он моряк. И все знает.

– Этот вопрос я знаю на «пять» – ответил я с улыбкой. – Корабль настоящий. И слава у него настоящая. И пушки у него сейчас самые настоящие. Те самые, что участвовали в Цусимском сражении. Они долго хранились на складах. А поставили их на крейсер во время ремонта корабля после войны. А те, что стояли в войну, погибли, как и многие члены команды «Аврора», во время защиты родного города.

– Все поняла… Спасибо! – бабушка с внучкой пошли по трапу на корабль. Я остался на берегу. Мне нездоровилось. Годы брали свое. Да и на крейсере я бывал частенько.

14. Боевые позиции кораблей эскадры КБФ в дни окончательного снятия блокады

О первых минутах начала наступления хорошо рассказывают впечатления бывшего командира группы управления артиллерийским огнем линкора «Октябрьская революция» П. П. Кондратенко, руководившего корректировочным постом, оборудованным на здании Дома Советов в самом конце Московского проспекта. Отсюда были хорошо видны свои и чужие укрепления.

В этом же здании на вышке находились корректировочные посты Ленинградского фронта, железнодорожной батареи, крейсера «Петропавловск», а также общефлотский пост.

– Утром 15 января 1944 года, – рассказывал П. П. Кондратенко, – на командный пункт, расположенный на вышке Дома Советов, поднялись командующий Ленинградским фронтом генерал армии Л.А. Говоров и командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц.

Командующие отдают последние распоряжения. На кораблях и в частях фронта уже сыграна боевая тревога. Все приготовлено к началу операции с кодовым названием «Нева – 2».

Над белым снежным полем в сторону Ропши стоит плотная утренняя дымка. Сюда и направлены окуляры дальномеров наблюдательных постов и бинокли большого начальства.

В 9 часов 20 минут, кажется, вздрогнул блокадный город, и все началось. Час 40 минут артиллерия кораблей и сухопутных сил вела артподготовку перед фронтом 42-й армии, наносящей удар в сторону Пулково.

19 января войска 42-й армии соединились с войсками 2-й ударной армии в районе Ропши, куда в начале операции, обгоняя время, и смотрел командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров.

Линкор «Октябрьская революция» за время проведения операции с боевой позиции у стены Балтийского завода провел 8 стрельб, израсходовав 182 снаряда главного калибра.

Линкором командовал капитан 1 ранга Н. А. Петрищев.

Где стояли и что делали экипажи кораблей эскадры КБФ в дни окончательного снятия блокады Ленинграда?

Линкор «Марат» (с 31 мая 1943 года линкор «Петропавловск») вместе с кораблями, стоящими в Кронштадте, входил в состав 1-й артиллерийской группы, которая должна была разрушать узлы обороны врага на участке наступления 2-й ударной армии. Боевую задачу экипаж линкора «Петропавловск» выполнил, заслужив благодарность командования Ленинградским фронтом.

Крейсер «Киров» в операции «Нева-2» входил в состав 2-й артиллерийской группы. Рано утром 19 января 1944 года буксиры взломали лед и вывели «Киров» на середину Невы. Корабль встал на якорь напротив Академии Художеств и с 8 часов 00 минут до 16 часов 15 минут его главный калибр вел огонь по позициям врага, расчищая путь наступающим войскам 42-й армии Ленинградского фронта.

И в последующие дни крейсер «Киров» вел огонь по фашистам по плану операции «Нева-2». Крейсером командовал капитан 1 ранга С. Д. Солоухин.

Крейсер «Максим Горький в период проведения операции по окончательному снятию блокады имел боевую позицию у моста Лейтенанта Шмидта (ныне Благовещенский) и входил в состав 2-й ударной артиллерийской группы.

Артиллеристам «Максима Горького» была поставлена задача огнем главного калибра поддерживать войска 42-й армии, наступавшие из района Пулкова в направлении Красного Села.

15 января в 9 часов 15 минут крейсер начал выполнять боевую задачу. Вел огонь в течение 1 часа 15 минут по долговременным инженерным сооружениям «Северного вала», которые противник считал неприступными. Затем артиллеристы корабля перенесли огонь в глубину обороны противника на Красносельском и Пушкинском направлениям.

Огонь по врагу артиллеристы «Максима Горького» вели ежедневно. Например, 19 января обстреливали скопление живой силы и техники врага в опорных узлах сопротивления в районах Красного Села и Ропши, которые были взятые в этот же день. Зато 24 и 25 января артиллерия крейсера уже поддерживала своим огнем наступающие части 67-й армии Волховского фронта на Тосненском направлении.

Артиллеристы «Максима Горького» в январе 1944 года провели 27 стрельб главным калибром. Крейсером командовал капитан 2 ранга А. Г. Ванифатьев.

Лидер «Ленинград» входил в состав 2-й ударной артиллерийской группы кораблей. Его боевая позиция находилась на Малой Неве у моста Строителей. Отсюда корабль в период проведения операции «Нева-2» наносил удары, способствующие наступающим действиям 42-й армии Ленинградского фронта. Его артиллерия разрушала укрепления врага, уничтожала живую силу и технику противника. Похвалы сухопутного командования артиллеристы лидера удостоились за немедленное уничтожение тяжелой батареи врага, мешающей наступлению частей 42-й армии.

Лидером командовал капитан 2 ранга Г. С. Абашвили.

Лидер «Минск» после подъема из воды и длительного восстановительного ремонта 22 июня 1943 года вновь вступил в строй боевых кораблей КБФ. 3 июля он встал на огневую позицию между Финляндским и Володарским мостами. И снова у экипажа началась боевая пора: наносить артиллерийские удары по противнику, участвовать в контрбатарейной стрельбе, мешать врагу разрушать город.

В августе «Минск» сменил огневую позицию. Теперь она находилась у Невского лесопарка. Отсюда артиллеристы корабля и наносили удары главным калибром по фашистам в районе Колпина.

Эту стоянку лидера «Минск» я хорошо помню, так как она находилась на Неве напротив колхозного поля, с которого мы, юнги, в сентябре 1943 года убирали урожай капусты для кронштадтских моряков.

Корабль стоял замаскированный под окружающую местность, и мы, собираясь на обед (а мы временно «столовались» на корабле) поначалу гадали, где стоянка лидера. Как военные, мы знали: хорошая маскировка была надежным, если не самым главным, средством против налетов авиации на корабли и его обстрелов артиллерией.

Эсминец «Грозящий» в период проведения операции «Нева-2» занимал боевую позицию между фабрикой «Рабочий» и Лесозаводом имени Володарского (напротив улицы Московской) у левого берега Невы.

Командовал кораблем капитан 3 ранга И.И.Маевский. Отсюда артиллеристы «Грозящего» наносили удары по артиллерийским, минометным и пулеметным точкам противника на пути наступления войск 42-й армии Ленинградского фронта.

Меткими залпами артиллеристы «Грозящего» разрушали склады врага в городах Пушкин и Павловск, уничтожали живую силу и технику на железнодорожной станции Александровская.

За время операции по окончательному снятию блокады эсминец «Грозящий» провел несколько десятков артиллерийских стрельб.

Эсминец «Свирепый» в период операции «Нева-2» имел боевую позицию у фабрики «Канат».

14 января 1944 года его главный калибр открыл огонь по врагу. Массированные огневые налеты чередовались с методическим обстрелом. Артиллеристы эсминца заставили замолчать две батареи противника на основном участке наступления наших войск.

Обстрелы противника эсминец проводил до 17 января 1944 года, пока позволяла дальность стрельбы.

Наши войска с боями наступали, и своевременная артиллерийская помощь эсминца была крайне необходимой. Экипаж «Свирепого» с честью выполнил поставленные перед ним боевые задачи. За что и был удостоен похвалы командующего эскадрой КБФ, а наиболее отличившимся морякам были вручены правительственные награды.

Командовал эсминцем капитан 3 ранга Л. Е. Родичев.

Эсминец «Сильный» во время проведения операции по окончательному снятию блокады находился в Кронштадте. Активно участвовал в проведении Красносельско-Ропшинской наступательной операции наших войск.

С 14 по 18 января 1944 года артиллеристы «Сильного» шесть раз открывали огонь главным калибром по уничтожению инженерных долговременных укреплений и узлв сопротивления, по живой силе и технике противника. Артиллеристы «Сильного» отличались точностью стрельбы.

Командовал эсминцем капитан 3 ранга К. К. Черемхин.

Эсминец «Славный» участвовал в двух походах к Ханко (2-4 ноября; 1-5 декабря 1941 года). За мужество и отвагу при эвакуации гарнизона Ханко экипажу «Славного» командующим Ленинградским фронтом была объявлена благодарность.

С 25 июля 1942 года «Славный» базировался в Кронштадте. Принимал участие в боях при проведении операции «Искра» и «Нева-2».

Командовал эсминцем капитан 3 ранга М. Д. Осадчий.

Эсминец «Сторожевой» 27 июня 1941 года был атакован в Ирбенском проливе торпедными катерами противника. От взрыва торпеды у корабля была оторвана носовая часть с двумя артиллерийскими орудиями и ходовым мостиком.

В сентябре 1943 года эсминец после капитального ремонта вновь был введен в строй.

Со стоянки у Петрозавода, который расположен у Охтинского моста, «Сторожевой» в январе 1944 года вел огонь по врагу из носовой башни главного калибра (кормовые орудия были не в угле обстрела) по военным объектам Пушкина. Стрельба была эффективной.

Командовал эсминцем капитан 3 ранга Д. Я. Самус.

Эсминец «Страшный» 16 июля 1941 года, следуя курсом в Таллин, подорвался на мине. У него была оторвана носовая часть до 44 шпангоута.

С эсминца сняли орудия главного калибра и с личным составом направили защищать Ленинград на Пулковских высотах.

После ремонта на Балтийском заводе «Страшный» 14 апреля 1942 года занял боевую позицию на Неве и активно участвовал в контрбатарейной борьбе с врагом.

12 июля 1942 года эсминец перешел из Ленинграда в Кронштадт. В январе 1944 года «Страшный» участвовал в Красносельско-Ропшинской операции. Выполнил 7 стрельб для поддержки наступающих войск Ленинградского фронта.

В июне эсминец участвовал в ликвидации вражеской группировки на Карельском перешейке. За 1944 год эсминец «Страшный» послал врагу 299 снарядов главного калибра.

Командиром корабля в дни окончательного снятия блокады был капитан 3 ранга Ю. А. Польский.

На эсминце «Стройный» 30 августа 1941 года был поднят Военно-Морской флаг. Он входил в состав отряда кораблей Невы.

Всю блокаду эсминец активно участвовал в контрбатарейной борьбе с врагом и содействовал войскам при проведении всех операций, в том числе «Искра» и «Нева-2».

«Стройный» выпустил по врагу снарядов главного калибра:
За 1941 год – 2387
За 1942 год – 1106
За 1943 год – 1488
В январе 1944 года – 443.

Во время операции по полному снятию блокады Ленинграда «Стройный» занимал боевую позицию на левом берегу Невы у завода «Пролетарский». Стрельба велась по наблюдательному пункту, военному складу в городе Пушкин, по живой силе противника.

Представитель ставки Верховного главнокомандования и Нарком Военно-Морского флота благодарили экипаж «Стройного» за блестящие действия артиллеристов корабля.

Командовал эсминцем в январе 1944 года капитан 3 ранга Г. Н. Моторов.

30 августа 1941 года на эсминце «Строгий» был поднят Военно-Морской флаг. В этот же день корабль провел первую боевую стрельбу по гитлеровцам в районе железнодорожных станций Ивановская и Саперная.

Эсминец в составе отряда кораблей реки Нева активно участвовал в контрбатарейной борьбе с врагом и поддержке войск Ленинградского фронта при проведении операций.

Имея боевую позицию несколько ниже Володарского моста по течению Невы, «Стройный» с 14 по 16 января 1944 года в период проведения Красносельско-Ропшинской наступательной операции шесть раз открывал огонь для поддержки наступающих войск Ленинградского фронта.

Командовал эсминцем капитан 3 ранга В. Р. Новак.

Эсминец «Опытный» с 20 августа 1941 года находился на огневой позиции в торговом порту Ленинграда и участвовал в отражении сентябрьского штурма фашистов. Артиллеристы эсминца израсходовали 1069 снарядов главного калибра, заслужив благодарность командования сухопутных войск.

В сентябре и октябре эсминец получил несколько серьезных повреждений от артиллерии врага, что требовало серьезного ремонта в заводских условиях. С корабля была снята артиллерия главного калибра с личным составом и срочно направлена на защиту Ленинграда.

Только в июле 1942 года на «Опытном» вновь установили артиллерию главного калибра. Эсминец занял огневую позицию в составе отряда кораблей реки Невы. И его артиллеристы снова нещадно громили врага, в том числе и при окончательном снятии блокады.

Корабль находился на боевой позиции недалеко от Володарского моста в Невском районе.

Командиром эсминца «Опытный» в период окончательного снятия блокады в январе 1944 года был капитан 3 ранга И. Я. Гаровой.

Крейсер «Петропавловск» (с 19 сентября 1944 года «Таллин»)…

Я уже рассказывал о смертельно раненом «Петропавловске» (для немцев «Лютцове»), который, говоря словами поэта, «всем смертям назло» встал в строй сражающихся за Ленинград.

Уже в декабре 1942 года его поставили на боевую позицию к железной стенке Ленинградского торгового порта, откуда он произвел отстрел орудий главного калибра по войскам противника. С тех пор его крупповские орудия, обслуживаемые балтийскими артиллеристами, нещадно громили пришедших на нашу землю врагов.

В январе 1944 года крейсер в составе 2-й группы кораблей КБФ участвовал в боевых действиях. 15 января в 9 часов 20 минут артиллеристы «Петропавловска» открыли огонь по укреплениям «Северного вала». Провели 31 стрельбу, израсходовав весь запас снарядов.

Здесь уместно привести слова немецкого офицера, попавшего в плен в дни боев за Ленинград. Он заявил: «Особенно был страшен огонь корабельной артиллерии крейсера «Петропавловск». Он разрушал доты, уничтожал танки, орудия. Наша рота, попав под огонь советского крейсера, потеряла половину людей».

Командиром «Петропавловска» в дни окончательного снятия блокады Ленинграда в январе 1944 года был капитан 2 ранга А. К. Павловский.

16. Увидел ли еще раз немецкий генерал золотые купола Санкт-Петербурга

Марина! Моя юная веселая попутчица! Спасибо тебе за то, что ты своими вопросами разбудила у меня память о прошлом. По существу, мне снова пришлось пережить юность, выпавшую на годы войны.

Я вспоминал о друзьях, с которыми шесть лет служил на «Стройном», вспоминал об однокашниках по школе юнг на других кораблях Балтийской эскадры. У каждого из нас уже были новые друзья и товарищи. С ними мы делили хлеб-соль, а главное, не жалели ни крови, ни жизни, защищая блокадный город и страну.

Об экипаже «Стройного» я написал довольно обстоятельную книгу. За нее в 2007 году удостоился диплома Всероссийской православной литературной премии имени благоверного великого князя Александра Невского. А вот о моих товарищах с других кораблей эскадры в печати писали не часто. Тем более, редко издавались о них книги. Главным образом по той причине, что после окончания войны матросы и старшины линкоров, крейсеров и эсминцев, демобилизовавшись, уехали в родные края. Дома было много дел. Особенно в тех местах, где прокатились волны войны, где враг все разрушил и сжег. Им было не до воспоминаний.

Как из песни не выкинешь слова, так из жизни ветерана эскадры не выкинешь время боев за Ленинград. Оно самое дорогое, потому что досталось огромной ценой: у кого – жизни, для оставшихся – здоровья.

В последнее время стало особенно заметно: ветераны начали быстро уходить из жизни. Какой-то десяток лет назад ветеранам эскадры на встречах не хватало мест в большом зале училища Фрунзе. Потом они стали помещаться в тесном зале Матросского клуба. А сейчас и вовсе коллективные встречи ветеранов эскадры не проводятся.

Все имеет начало и конец. В том числе и жизнь ветеранов. Беспокоит другое: сохранится ли память о тех, кто, не щадя своего здоровья и даже жизни, защищал Ленинград в дни блокады? Будут ли люди долго помнить Невских Рыцарей – ветеранов кораблей эскадры КБФ?

Почему я так ставлю этот вопрос? В городе проводится немало мероприятий в дни наших побед. И это правильно! Это необходимо!

Но рассказывать более обстоятельно о рыцарях Невы, мне кажется, следует больше и обстоятельнее.

Два автобусных экскурсионных маршрута по городу и два водных маршрута в 2010 году твердо убедили меня в этом. Эти два вида экскурсий превосходно знакомили туристов с достопримечательностями города: архитектурными ансамблями, дворцами, соборами, памятниками – и это прекрасно.

А вот о том, как наши соотечественники в годы Великой Отечественной войны насмерть бились с врагом за сохранение этой красоты, я, по существу, не услышал. Лишь иногда проскальзывало: многое было разрушено, но восстановили. А ведь всю блокаду невские рыцари вызывали огонь на себя, спасая ленинградцев город.

Вот о них, я думаю, и надо рассказывать на автобусных и иных экскурсиях.

Невских рыцарей тогда были многие тысячи. Все молодые. Я мысленно представляю их, когда слышу голос экскурсовода, рассказывающего о творениях великих зодчих прошлого. Моряки незримо появляются у меня перед глазами, и я вижу на черной ленточке бескозырок написанные четкими золотыми буквами имена кораблей: «Марат», «Октябрьская революция», «Киров», «Максим Горький», «Петропавловск», «Ленинград», «Минск», «Грозящий», Свирепый», «Сильный», «Славный», «Стерегущий», «Стойкий», Сторожевой», Страшный», «Стройный», «Строгий», «Опытный»…

Экипажи эсминцев «Суровый», «Сметливый» и «Гордый» в сентябре 1941 года в дни штурма Ленинграда героически защищали город, а потом при эвакуации гарнизона Хансо в ноябре того же года погибли.

Погибли в начале войны на дальних подступах к Ленинграду и другие корабли Краснознаменной Балтики. Это эскадренные миноносцы (типа «Новик»): «Ленин», «Карл Маркс», «Энгельс», «Яков Сведлов», «Калинин», «Володарский», «Артем». Это эсминцы (проектов 7 и 7У) «Гневный», «Сердитый», Смелый», «Статный», «Скорый». Это сторожевые корабли (проектов 2 и 39) «Снег», «Циклон», «Вихрь», «Буря».

Тысячи невских рыцарей, защищавших Ленинград, ушли в мир иной. Они ничего не просят от живущих. Но мы, живые, не должны забывать о них.

На этом можно было бы поставить точку. Что хотел, то и рассказал о моих товарищах военной поры. Ответил и немецкому историку Польману. Осталось ответить лишь Марине.

Ответ Марине

Я не знал, с какого бока начать с ней разговор о немецком генерале.

Девочка, верящая каждому слову взрослого человека, влюбленная во все прекрасное. Совсем не случайно ей запомнился рассказ экскурсовода на «Авроре» о генерале, которому понравились наши золотые купола церквей. Расставаясь тогда на пирсе, она спросила меня: «Увидел ли еще раз немецкий генерал купола церквей?» Я не знал биографии Рейнгарда , поэтому пообещал ответить на вопрос в повести, которую предстояло написать.

И вот я за столом. Я догадывался: Марина услышала только часть рассказа экскурсовода о генерале. Из рассказа она не поняла не поняла главного: о чем думал генерал в те часы, когда его танки прорвались на берег Финского залива у Стрельны. И сделала вывод: генералу понравилась красота золотых куполов церквей Санкт-Петербурга, а генерал, любящий красоту, не может быть плохим человеком, и должен хотя бы еще раз в жизни увидеть эти чудные, святые золотые купола.

Прежде чем взяться за перо, я внимательно прочитал книгу воспоминаний главного танкового генерала Германии Гудериана. Ничего путного не нашел о Рейнгарде как о военачальнике. Будто вообще он не бывал на Восточном фронте.

По этой причине я собирался ответить Марине примерно так: «После боев под Ленинградом генерал потерялся на бескрайних просторах России. На целых три тысячи километров тянулся Восточный фронт. Не мудрено было и затеряться праправнуку ливонских рыцарей где-нибудь в степях под Сталинградом, а то и попасть в плен…»

Однако, как показало время, я бы совершил ошибку, если бы при ответе учел лишь скромные сведения, почерпнутые из книги Гудериана. Думаю, он не случайно умолчал о генерале Рейнгарде, в том числе и о том, при каких обстоятельствах тот видел золотые купола Санкт-Петербурга.

И где, вы думаете, я узнал недостающие детали? В интернете, с которым я до сих пор не особенно дружу. А вот мой внук Саша с ним «на ты» и быстро помог мне составить краткий послужной список генерала.

Ганс Рейнгард, генерал-полковник вермахта, кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями и Мечами, командовал танковыми соединениями, наступающими на Ленинград и Москву. Летом и осенью 1941 года немецкие танкисты безжалостно утюжили гусеницами нашу землю, когда нужно было убирать урожай, разрушали деревни и города.

После разгрома группы армий «Центр» в Белоруссии летом 1944 года был назначен ее главнокомандующим.

Генерал Рейнгард и его войска принесли много бед нашей земле, народу, стране.

За военные преступления Рейнгард был в июне 1945 года арестован американскими оккупационными войсками. После длительного судебного разбирательства его в 1948 году за военные преступления осудили на 15 лет тюремного заключения.

Генералу Рейнгарду вместо любования золотыми куполами Ленинграда предстояла тюрьма. Умер он в 1963 году.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Немецкий генерал Рейнгард – человек далекого прошлого. 70 лет назад он хотел войти в наш город победителем. Но, как и раньше наши предки изгоняли иноземных захватчиков с родной земли, так и в годы Великой Отечественной войны мы наголову разбили фашистский вермахт.

Мы мирные люди. Туристы – немцы, шведы, поляки, англичане, французы, турки – все приезжайте. Всех примем. Любуйтесь на наши святыни – золотые купола соборов и церквей.

P. S.

Автор просит читателей высылать в адрес сайта СПбСЖ.ру фотографии своих отцов, дедов и прадедов, защищавших Ленинград в годы войны в составе Балтийской эскадры.

Необходимы прежде всего фотографии моряков в бескозырках, где хорошо видны на ленточках наименования кораблей эскадры КБФ.

Прошу вас, дорогие читатели, высылать и групповые фотографии матросов и старшин с офицерами и особенно с командирами своих кораблей. Эти фотографии будут напечатаны в готовящейся к изданию книге о Балтийской эскадре в годы ВОВ.

Александр Степанович
и его помощник Саша Маслаков


Видео интервью 30.09.2010.

Rado Laukar OÜ Solutions