Ирина Сотникова

Ирина Сотникова родилась и живет в Крыму. Закончила музыкальное училище им. П.И. Чайковского по классу теории музыки, спустя два года поступила на филологический факультет Симферопольского государственного университета им. М.В. Фрунзе, позже ТНУ им. В.И. Вернадского. Закончила аспирантуру, написала диссертацию по лингвистике (кафедра русского языка, проф. Е.Н. Сидоренко). Спустя несколько лет получила экономическое, затем последипломное психологическое образование.

Первая публикация состоялась в 1994 году.

Автор поэтических сборников «Жёлтый след» (2000 г.), «Филигрань» (2002 г.), «Открытое пространство» (2005 г.), «В Небесном Городе» (2013 г.), песенного сборника «В добрый путь» (2003 г., композитор Л. Тимощенко), многочисленных публикаций в газетах и журналах не только Крыма, но и Украины. Участник печатного проекта «Я люблю этот город», посвященного 220-летию г. Симферополя (2003 г.), и «Кто есть кто в крымской фантастике» (2004 г.). Как литературный переводчик – автор переводов крымскотатарских текстов в хрестоматии «Крымскотатарская литература» (2005 г.), переводов поэтов республики Катар: Соад Эль Коари «Принцесса пустыни» (2004 г.) и Мухаммад бин Халифа Эль Атыйя «Сердце мое – арабский оазис любви» (2006 г.).

Член Национального Союза писателей Украины (НСПУ).

Неоднократно выступала как литературный критик, была постоянным участником Крымского республиканского творческого семинара молодых литераторов при КЦГИ и кафедре русской и зарубежной литературе ТНУ им. В.И. Вернадского (профессор Н.А. Кобзев), молодежных семинаров Крымского отделения НСПУ.

Автор ряда поэтических и публицистических статей в периодических изданиях. Параллельно все эти годы работала журналистом и редактором в крымских изданиях (1996-2006 г.г.), участник многочисленных телевизионных проектов, посвященных крымским писателям и крымской литературе.

Автор и ведущая литературно-публицистического блога

http://www.blog-is.com.ua/ («Личный блог Ирины Сотниковой»)

Стихи для автора – это откровенный разговор с окружающим миром, чтобы понять и осознать собственное жизненное предназначение.

Моя подруга.

Повесть

Часть первая

Лорелея

Он ударил ее по лицу. Ударил подло, неожиданно, хлестко — выкинув руку, словно плеть, в которую вплетен свинец. Казалось, акт наказания завершен. Но он на этом не успокоился и резко затормозил — так, что Лариса, потеряв от боли способность ориентироваться в пространстве, со всей силы ударилась лбом о переднюю панель автомобиля. На пластиковой поверхности появилась трещина. — Ах ты с-сука!!! — и он, не сдерживая больше ярости, щелчком отстегнул ремень безопасности и вытолкнул онемевшую от ужаса жену из автомобиля, словно последнюю девку. Все произошло так стремительно, что Лариса даже не успела схватиться за сиденье. Не удержав равновесия, она упала на четвереньки, больно ударившись коленями и выставленными вперед ладонями в наезженный грунт, подвернула запястье и ткнулась подбородком в пыль. «Нет! Этого не может быть! Только не со мной! Что же он делает!? Сволочь!» Дверца захлопнулась, машина рванулась вперед. Когда стих шум мотора, она, дрожа от подступившей слабости, перевернулась на спину и легла навзнич. Прикоснулась пальцами к верхней губе — кровь. Зачем-то попробовала на вкус, словно хотела убедиться в том, что она настоящая. Неудержимо потекли слезы — от страха и нестерпимого унижения. Со слезами навалилась головная боль, резко застучало в висках, накатила тошнота. Лариса испугалась подступающей истерики и, чтобы не умереть от отчаяния, стала выть. Даже не выть, а как-то по-собачьи скулить. И это скуление, в которое она вложила весь свой животный ужас, постепенно становилось все тише, тише…Потом ушел и страх. …Запрокинув голову, она лежала на обочине дороги и прислушивалась к тишине. В центре девственного Гремящего перевала моя подруга осталась совершенно одна…

…Мы пьем кофе. За окном — жаркий летний день, но в кухне сумрачно и прохладно из-за высоких платанов, закрывающих небо. Где-то там, за лабиринтом узеньких улочек, мой уютный Симферополь живет своей беспокойной жизнью, а в нашем квартале тихо. Машины здесь - редкость. Уже середина августа, и платаны начинают сбрасывать кору. Из окон моей тесной квартирки, расположенной на втором этаже старенького особняка с облупившейся, еще довоенной, штукатуркой, хорошо видны их оголенные желтоватые стволы. Старый город…

Лариса курит сигарету за сигаретой. На осунувшемся лице — тень пережитого, взгляд болезненный. Она говорит только о Гремящем перевале, и никак не удается ей вырваться из цепких ловушек памяти. Пока не удается. Но я знаю, что со временем все будет хорошо. Сегодня выходной, я нахожусь возле нее целый день, словно сиделка. Потом, когда придет время идти на работу, Лариса останется в одиночестве и снова будет страдать. Чтобы как-то отвлечься, она иногда играет с моей пятилетней дочерью, пытается делать домашнюю работу. Правда, ребенку скучно с тетей, которая все время смотрит куда-то сквозь стены и не слышит детских вопросов. Да и чашек она уже разбила штуки три — все валится у нее из рук. Но каждый вечер, перед моим приходом, Лара натягивается, словно струна и напряженно прислушивается к шагам на лестнице — я ей очень нужна, чтобы снова и снова говорить со мной о случившемся. И тогда она, словно кошка, ластится ко мне, уставшей и равнодушной, с надеждой заглядывает в глаза и будто никак не может задать свой главный вопрос. А я знаю, что единственное, что ей сейчас нужно, — это время и покой моей захламленной комнатушки.

Из дневника: 1 февраля. «…Она вошла в аудиторию и неторопливо обвела взглядом ряды столов, выискивая свободное место. Я почему-то сразу обратила на нее внимание, хотя абсолютно никого из студентов ее появление не заставило замереть от восхищения. Впрочем, не мудрено: парней в нашей группе не было. Светловолосая, высокая и длинноногая, мне она показалась совершенной. Можно ли было назвать ее красавицей? Да, несомненно. Кожа ее была нежной, розовой, изящный нос с горбинкой придавал лицу слегка надменное выражение, взгляд рассеян. Казалось, она несла в себе какую-то тайну. И мне страстно захотелось разгадать ее. Какая-то часть меня, расчетливая и осторожная, прекрасно понимала, что я дурачусь, фантазирую, пытаясь скрасить невыносимую скуку в душной и пыльной аудитории. Но что плохого в моих фантазиях? «Иди же сюда, иди! — позвала я мысленно. — Ну, посмотри на меня…» И — о чудо! — мой зов притянул ее, она с ленивой грацией повернулась и не спеша направилась в мою сторону. А может, в тот момент просто не было свободных мест? Какая теперь разница! «Можно сесть рядом? Меня зовут Лара…». Мифологическая Лорелея! Красавица из легенды! Как бы то ни было, наше знакомство состоялось, и мы разговорились. Как странно все тогда получилось! Лариса непринужденно разбила стену моего отчуждения от стаи вечно шумных однокурсниц, вошла в пустоту моего круга и, замкнув его за собой, спокойно, по-хозяйски, расположилась в нем. У нас оказалось много общего, и это общее сразу возвело нас с ней в ранг тех женщин, которые уже ничего не ждут от будущего. Я сразу почувствовала, что ее душа надломлена большим личным горем, которое она будет бережно лелеять всю жизнь. С собственным личным горем я собиралась поступить точно так же, потому что по-прежнему любила своего бывшего мужа и не могла его забыть, как ни старалась. Да и дочка была похожа на него, как две капли воды. Не буду себя обманывать, но мне показалось, что Лариса чем-то неуловимым напомнила мне его — манерой поведения, что ли?... Не стоит об этом писать… …У Ларисы совершенно необыкновенные серовато-зеленые глаза с короткими густыми ресницами. Впервые вижу такой цвет».

21 апреля. «…Столько прошло времени… Как один день… Моя Лорелея оказалась хороша не только внешне, но и в общении: мягкая, тактичная, внимательная. Мы встречались на факультете, пока шла сессия для заочников, разговаривали на троллейбусной остановке; потом гуляли по аллеям парка, наблюдая за веселым течением Салгира. Мне не хотелось говорить о себе, что-то предостерегало от излишней откровенности. Зато Лариса нашла во мне благодарного слушателя, а я на какое-то время избавилась от одиночества. Как-то раз она привела меня к себе домой. Двухэтажный особняк выглядел отталкивающе: серый, несуразный, похожий на бетонную коробку. Все комнаты прекрасно обставлены, но безжизненны. Интересно, не встречались ли хозяевам привидения? Мне бы они точно повстречались, я боюсь необжитых пространств. И только мягкий уголок на кухне показался мне по-настоящему уютным. Там мы и стали проводить свободное время».

15 мая. «…Между мной и Ларой установилась необъяснимая связь: нас тянет друг к другу, как будто мы единственные способны говорить на одном языке среди всеобщего разноязычия. Она нуждается в сочувствии, много и неопределенно говорит о том, как ей плохо и тоскливо замужем, и почти ничего — о муже, словно его нет. Впрочем, иногда в ее речи проскальзывают странные фразы: «…мой толстый папик купил новую машину…», «…у папика командировка…», «…папик, как всегда, задерживается…». И я не могу понять, насколько же он ее старше: на двадцать, на тридцать лет? И есть ли у него имя? В душу лезть не хочется. Удивительно, что она еще ни разу не показала мне ни одной семейной фотографии. При возможности попрошу… Еще она рассказывает о том, кого любила раньше, и этот безнадежно потерянный возлюбленный — главный предмет наших разговоров. Я слушаю молча. Иногда, чтобы поддержать разговор, говорю о делах на работе. Но это так, для отвода глаз. На самом деле я боюсь признаться себе в том, что она мне …нравится. Тьфу, какой бред! Но я страстно хочу быть такой же эффектной и царственной (и, что говорить! — обеспеченной). Она чувствует это, и потому относится ко мне снисходительно, порой даже высокомерно. Часто молчит, думая о своем, — как будто меня не существует. Но я не обижаюсь: мифологическим красавицам можно все! И я любуюсь ею. Никогда не предполагала, что меня сможет привлечь женщина. Но здесь нечто более сложное, чем простое влечение. В Ларисе присутствует врожденный аристократизм, который мне безумно нравится в людях — такое же исключительно редкое качество, как и доброта…».

22 мая. «…Она абсолютно смирилась со своим зависимым положением — не сопротивляется обстоятельствам, не ищет ничего, что могло бы привнести в ее жизнь хотя бы немного …самой жизни. Мне кажется, что Лара давно находится на той грани, за которой начинается обезличивание и уход от мира. И неважно, куда — в монастырь ли, за стены особняка, или в старение. Она все время будто заглядывает по ту сторону реальности, и нет смысла отвлекать ее и говорить, насколько плоха или, наоборот, прекрасна эта жизнь. Какая избитая фраза!... Я и сама в это давно не верю».

1 июня. «…Лариса заразила меня своим утонченным равнодушием. Все больше и больше меня тянет к ней. Я повторяю ее движения, говорю ее словами, думаю ее мыслями. Я хочу ее рисовать, особенно когда она курит, и ментоловый дымок складывает в воздухе причудливые знаки. Она говорит о снах и будто грезит наяву. О чем? О ком? Может, о том, кто придет и заберет ее из этого заколдованного дома? И встряхнет, и заставит жить? Но никто не приходит… И придет ли?... Иллюзии скоро исчезнут. А я, такая же одинокая и потерянная, ничем не смогу ей помочь. Но у меня растет дочь, и я буду цепляться за это пошлое существование всеми своими силами! И докажу своему бывшему мужу, что способна быть независимой. Справлюсь, как бы ни было тяжело!»

15 июня. «…Что-то не так. Лара действует на меня расслабляюще, нехорошо. После общения с ней хочется оплакивать неудавшуюся жизнь. Хочется умереть…»

…Не верьте моему дневнику, потому что на самом деле все было совсем иначе. Когда я познакомилась с Ларисой, мне показалось, что у меня появилась близкая подруга. Но моя радость была преждевременной — общение выходило односторонним: мы говорили только о ее жизни. И если в начале знакомства я с удовольствием слушала ее истории, то позже с сожалением поняла, что мои она слушать не хочет. Лариса оказалась «человеком в зеркальной комнате», который даже в окружающих видит только собственное отражение. Я чувствовала, как она тяготится нелепостью наших отношений — слишком велика была разница между нами в социальном положении. И это оказалось унизительным. И все же меня тянуло к ней: хотелось ощущать ее присутствие, слушать голос, ловить взгляд. Мои нерастраченная нежность и желание быть хоть кому-то полезной сделали меня зависимой. А самое неприятное было в том, что я нуждалась в ней гораздо больше, чем она во мне!

Я клялась себе, что больше не позвоню, но проходило несколько дней, и я начинала тосковать, не находила места в тесной, заставленной коробками квартирке. И глубоко наплевать мне было на собственную гордость, потому что единственное, чего я страстно желала — это видеть и слышать Лару. И снова набирала знакомый номер, ругая себя за малодушие. …Ее голос казался безжизненным, и только легкий оттенок узнавания скрашивал короткий телефонный разговор. И она снова приглашала в гости. Встречая меня у порога, привычно оживлялась, мягкая улыбка озаряла бледное ухоженное лицо. И мне становилось тошно от мысли, что с этой улыбкой, которая так меня согревала, она встречала и других. И я ревновала ее — даже к ненавистному ей мужу, которого я никогда не видела и видеть не хотела.

…Наступило время, когда я решилась разорвать эту странную, болезненную связь. Долго не звонила, не напоминала о себе. Но все мои мысли ежечасно были там, в сером особняке: я видела ее, говорила с ней, что-то доказывала, объясняла, убеждала в том, что она не права. Первые две недели таких внутренних монологов были особенно мучительными. Но вскоре боль притупилась, я начала привыкать. Со временем моя тоска ушла куда-то вглубь, житейские заботы не останавливали свой круговорот, я отвлеклась от тягостных мыслей. Ее звонок застал меня врасплох, я даже начала заикаться в телефонную трубку. И, разумеется, сразу приняла приглашение, начисто забыв обо всех сомнениях и внутренней борьбе. А когда раздались короткие гудки, на душе стало гадко: показалось, что она даже не заметила моего долгого отсутствия. Ничто не дрогнуло в ее голосе, не прозвучали интонации, которые дали бы мне понять, что она скучала. А может, моя Лорелея просто скрыла от меня свои чувства, чтобы, как говорится, «не потерять лицо»? Все может быть. Во всяком случае, она позвонила первая — это уже кое-что. И, пристроив Ляльку у соседки, я засобиралась в гости — разведать обстановку. Перебирая и примеряя свой немудреный гардероб, я тянула время, раздумывая, стоит ли разрушать то шаткое душевное равновесие, которое досталось мне с таким трудом? Мои приготовления были совершенно напрасны: я прекрасно знала, что Лариса будет выглядеть в тысячу раз лучше меня. В конце концов, издерганная до предела, я махнула рукой на косметические ухищрения и, наскоро причесавшись, выскочила на лестничную площадку. Черной тенью метнулся из-под двери дворовой кот, которого подкармливали соседи, и, обиженно мяукнув, бросился по ступенькам вниз. Закрыв входную дверь, я уверенно спустилась на один лестничный пролет, когда как-то очень уж тревожно зазвенел в моей квартире телефон. Я на минуту замерла: вернуться? И решила не возвращаться, чтобы не накликать беду. Еще и черный кот не вовремя… Пусть звонят…

…Чтобы попасть к Ларисе, нужно было ехать через весь город. В маршрутном такси пассажиры задыхались и изнывали от полуденной жары. Меня не оставляло чувство, что, приняв приглашение, я поступила неправильно, но острое желание видеть Лару оказалось сильнее — я смертельно соскучилась и готова была простить ей любое невнимание. Все мои попытки сохранить лицо о проявить гордость оказались тщетными, я признала собственное поражение и сдалась. Разглядывая в окно маршрутки мелькающие дома, людей, деревья, я думала о том, что, в сущности, мне уже давно нечего терять. Все было потеряно три года назад, когда мы расстались с мужем. Лариса была на него похожа, как сестра. Такая же медлительная, элегантная, аристократичная. Вот и вся причина моей болезненной привязанности. Так просто…

…Щелкнул замок входной двери, и… черт возьми! - в дверном проеме вместо Ларисы появился тучный черноволосый мужчина среднего роста с надменным выражением лица. В том, что это ее муж, я даже не усомнилась. Он совершенно не ожидал увидеть меня на пороге собственного дома - физиономия резко вытянулась, глаза округлились, рот застыл в невысказанном вопросе… Да-да, именно меня, ту самую… Вот судьба! В романе такого не придумаешь! …Пауза затянулась. Повернуть обратно? Ни за что! В конце концов, я пришла к Ларисе! Ни говоря ни слова, я протиснулась мимо его массивного живота вглубь прихожей и, повернувшись спиной, начала подчеркнуто медленно расстегивать дерматиновые босоножки. «Не посмеет, не посмеет…», — успокаивала себя я и …ошиблась. Больно схватив за предплечье, он дернул меня вверх, и, развернув к себе лицом, прижал горячим телом к стене. Его потные пальцы сомкнулись у меня на горле, от запаха дорогого одеколона меня замутило, сердце бешено затрепетало, словно у пойманного в ловушку зайца. "Что тебе, ведьме поганой, в моем доме надо?"— в лицо посыпались грязные ругательства, и от этого страх сменился неуправляемой яростью, замешенной на первобытном желании уничтожить своего врага — даже ценой собственной жизни. Я изо всех сил оттолкнула его и зашипела: "Мне на тебя нап-плев-вать, Марк, не п-под-дходи даже б-близко, глаза выцарапаю", — не давая опомниться, я схватила его за воротник шелковой рубашки, стремясь оторвать пуговицы. Он ненавидел беспорядок в одежде. Вдруг послышались легкие нервные шаги, и мы, словно нашкодившие школяры, резко отпрянули друг от друга. Увидев меня, Лара натянуто улыбнулась, но в глазах мелькнуло беспокойство. Ее муж внезапно сник, стал тихим и вежливым. Движением руки пригласив меня в гостиную, он, не сказав ни слова, ушел на второй этаж. Прошлое вернулось в один миг и снова обхватило меня своими липкими лапами. В тот день задушевный разговор с Ларисой так и не получился: Марк, так непредсказуемо возникший из небытия, встал между нами стеной. Теперь я была уверена, что это она мне звонила, пытаясь остановить: видимо, он приехал без предупреждения. Но спрашивать не стала: какой смысл? Мы поговорили ни о чем, и я, сославшись на то, что нужно забрать у соседки дочку, быстро ушла. Почему я раньше не поинтересовалась, кто ее муж? Почему не попросила показать «папика» на фотографии, не узнала имя? Если бы я поняла, что это Марк, бежала бы из этого дома без оглядки. Но время вспять не повернешь.

Из дневника: 25 июня. «Да, воистину неисповедимы Пути Господни. Ни я, ни Марк ничем не показали Ларисе, что мы знали друг друга еще до ее злополучного замужества, что наша ненависть переросла всякие границы. Зачем ей мои проблемы? Пусть продолжает жить в своем заколдованном сне, даже если это непрекращающийся кошмар. Не хочу больше ничего знать о ней, не хочу! Но у меня возникло странное ощущение начала каких-то очень серьезных событий, ибо судьба никогда не тасует карты вслепую. Думаю, что в нашей односторонней дружбе с Ларисой прячется более глубокий смысл, иначе зачем мне снова пришлось встретиться с этим человеком? Вот он — мой смертельный враг. Говорят, что кулаками после драки не машут, но кто знает, — может, у меня появился шанс?»

…Я никогда ничего серьезного не писала. Письма родителям и давней приятельнице, которая, уехав за границу, на время оставила нам с Лялькой квартиру, не в счет. Ну, еще я вела дневник, что тоже совершенно не считается, поскольку он личный. Но после всего, что случилось с моей зеленоглазой Лорелеей, решила попробовать. Слишком необычными оказались эти события, слишком сильно встряхнули они привычную жизнь. Не меня жестоко ударили по лицу, не я оказалась выброшенной из автомобиля на горном перевале. Но воспоминания Ларисы были настолько яркими и живыми, что мне пришлось вместе с ней заново увидеть случившееся собственными глазами, а так неожиданно встреченный Марк разбудил прошлое. Каким-то непостижимым образом оно переплелось с настоящим. И все же мне хватит силы снова забыть все, что произошло со мной, как бы ни была глубока обида. Поэтому о себе — ни слова…

(Продолжение следует)