ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 14 сентябрь 2008
Новые имена
Александр Люлин
Люлин Александр Сергеевич литературный путь начал в ЛИТО «Радуга» (руководитель - Вечтомова Е. А.). Печатался с 1976 года (газеты, журналы, альманахи, коллективные сборники). Первая книга стихотворений вышла в 1982 году в издательстве «Советский писатель». Закончил Высшие литературные курсы (Москва, 1993 -1995 гг.). Участник Всесоюзного совещания молодых литераторов (Москва), а также участник, а затем руководитель творческих семинаров Совещаний молодых литераторов Северо-Запада (Ленинград - СПб). Лауреат премии имени Николая Рубцова (1994 г.), премии журнала «Наш современник» (1999 г.), и «Ладога» им А. А. Прокофьева (2000 г.) правительства Ленинградской области. Член Союза писателей России. 1 награжден Почетной грамотой Международной славянской Академии (2001 г.) с формулировкой: «За высоко значимую деятельность во славу русской культуры и достойное продолжение отечественных просветительских традиций». Живет в Санкт-Петербурге.
Cтихи
На кресте, на костре ли, на плахе
Умирали, природе верны,
Наши предки - князья да монахи,
Да разбойники, да ведуны.
То смешливы, то злы, то капризны
Были женщины наши всегда –
Соблазнительные организмы
Для выращивания плода.
Только я непутевый... Да ладно!
Все же - Господи, благослови –
К людям тянутся ветви таланта
В ожидании встречной любви.
СКРИПАЧ
Цветы, овации, улыбки
Бросал на сцену шумный зал,
Прижавшись крылышками к скрипке,
Скрипач растроганный стоял.
Печальный мальчик в черных ботах
Сказал, целуя инструмент:
"Вот скрипка – штучная работа,
Но нет ТОГО звучанья, нет!
Когда б на скрипке Страдивари
Или Амати я сыграл,
Тогда б сказать, мой Бог,
был в праве -
Не зря я мыслил и страдал!
Тогда б взволнованные руки
Для грустных жителей земли
Настоль божественные звуки
Из сердца скрипки извлекли,
Что ангелы бы зарыдали,
Раскинув белые крыла,
И мамочка бы в райских далях
Услышать музыку смогла..."
"О Дойчланд! Дойчланд!" – пели немцы.
Плачь, скрипка Страдивари, плачь!
Сошел в концлагере Освенцим
С ума от ужаса скрипач.
И дни и ночи крематорий
Дымил, как страшный пароход,
По газовому морю горя
Везущий избранный народ.
Но вот и очередь настала
Прославленного скрипача;
Ужалась и затрепетала
Душа, как чистая свеча.
Эсэсовец – большой любитель
Скрипичной музыки – идет:
"Сыграйте перед смертью! Битте!"-
И знак охране подает.
В старинном кожаном футляре,
Сомкнув и очи и уста,
Лежала скрипка Страдивари –
Как женщина иль как мечта.
На алом бархате лежала,
Чуть повернувшись на бочок;
А рядом, вздрагивая жалом,
Дремал, как райский змий, смычок.
Скрипач взял скрипку. Дрожью руки.
Подносит инструмент к плечу…
И – потекли ТАКИЕ звуки,
Что я... Нет, я теперь – молчу!
Оплакивает Божьих тварей
То женский голос, то мужской...
Рыдает скрипка Страдивари
Нечеловеческой тоской.
И вот, на запредельном звуке
Вдруг разомкнулись небеса,
И все страдания, все муки
Вобрали Божии глаза.
И на земле не стало смерти
– Охране некого стеречь!
Скрипач сорвал аплодисменты
И… скрипку – в газовую печь!
. . . . . . . . . . . . .
На выцветшей фотооткрытке
Бараков длинные гробы,
Еврей, играющий на скрипке
И – дым из лагерной трубы.
* * *
На кресте, на костре ли, на плахе
Умирали, природе верны,
Наши предки - князья да монахи,
Да разбойники, да ведуны.
То смешливы, то злы, то капризны
Были женщины наши всегда –
Соблазнительные организмы
Для выращивания плода.
Только я непутевый... Да ладно!
Все же - Господи, благослови –
К людям тянутся ветви таланта
В ожидании встречной любви.
СКРИПАЧ
Цветы, овации, улыбки
Бросал на сцену шумный зал,
Прижавшись крылышками к скрипке,
Скрипач растроганный стоял.
Печальный мальчик в черных ботах
Сказал, целуя инструмент:
"Вот скрипка – штучная работа,
Но нет ТОГО звучанья, нет!
Когда б на скрипке Страдивари
Или Амати я сыграл,
Тогда б сказать, мой Бог,
был в праве -
Не зря я мыслил и страдал!
Тогда б взволнованные руки
Для грустных жителей земли
Настоль божественные звуки
Из сердца скрипки извлекли,
Что ангелы бы зарыдали,
Раскинув белые крыла,
И мамочка бы в райских далях
Услышать музыку смогла..."
"О Дойчланд! Дойчланд!" – пели немцы.
Плачь, скрипка Страдивари, плачь!
Сошел в концлагере Освенцим
С ума от ужаса скрипач.
И дни и ночи крематорий
Дымил, как страшный пароход,
По газовому морю горя
Везущий избранный народ.
Но вот и очередь настала
Прославленного скрипача;
Ужалась и затрепетала
Душа, как чистая свеча.
Эсэсовец – большой любитель
Скрипичной музыки – идет:
"Сыграйте перед смертью! Битте!"-
И знак охране подает.
В старинном кожаном футляре,
Сомкнув и очи и уста,
Лежала скрипка Страдивари –
Как женщина иль как мечта.
На алом бархате лежала,
Чуть повернувшись на бочок;
А рядом, вздрагивая жалом,
Дремал, как райский змий, смычок.
Скрипач взял скрипку. Дрожью руки.
Подносит инструмент к плечу…
И – потекли ТАКИЕ звуки,
Что я... Нет, я теперь – молчу!
Оплакивает Божьих тварей
То женский голос, то мужской...
Рыдает скрипка Страдивари
Нечеловеческой тоской.
И вот, на запредельном звуке
Вдруг разомкнулись небеса,
И все страдания, все муки
Вобрали Божии глаза.
И на земле не стало смерти
– Охране некого стеречь!
Скрипач сорвал аплодисменты
И… скрипку – в газовую печь!
. . . . . . . . . . . . .
На выцветшей фотооткрытке
Бараков длинные гробы,
Еврей, играющий на скрипке
И – дым из лагерной трубы.
* * *
Не восторженной, сладко-блаженной,
Не брильянтовой иль золотой,
Очень хочется обыкновенной,
Человеческой жизни, простой.
Чтобы можно руками потрогать,
Наклониться и поцеловать;
Сохраняя наружную строгость,
Обижать никому не давать.
Но повыдоены все сюжеты,
Словно мягкое вымя коров;
Все фальшивыми кажутся жесты
Офицерскому корпусу слов.
Что ж, седьмую, последнюю шкуру
Я сдеру, обнажая скелет...
Это, милая, литература –
Отраженный, направленный свет.
* * *
Ангел мой! Доплыву ли до пристани,
Если нет тебя на корабле?
Припаду ли к Источнику истины,
Если мир утопает во зле?
И не святости я, и не внешности, -
Чтоб тянуть со грехами баржу, -
Утешения и мягкой нежности
У Начальника жизни прошу.
Чтобы не облениться, не скурвиться,
Не сгубить чтобы душу мою, -
Хорошо бы не мокрую курицу,
И не злую бы, и не змею...
Чтобы в царстве разврата и гадости,
Я же ведь не обманщик, не тать, -
Хоть немного нечаянной радости
Сиротинушке - мне - испытать.
Лизавету ли, Ольгу, Наталию, -
Чтобы только пришлась ко двору:
Чтобы веками очи усталые
Мне прикрыла, когда я умру.
Не раскольницу или распутницу:
До креста, до конца моих дней,
Даруй, Господи, верную спутницу
Жизни бедной моей.
***
Ночью за оконной рамой
Улица да лунный свет.
Снова слышу голос мамы
Из далеких детских лет.
«Одеялом, сын, накройся,
Спи. Нигде и никогда,
Саша, ничего не бойся,
Только Божьего суда,
Согрешил - постись и кайся.
Раз живем в России мы,
Никогда не зарекайся
От сумы да от тюрьмы.
Верь, что будешь не напрасно
Мыслить, чувствовать, страдать:
Мы закону не подвластны,
Правит нами – благодать.
От добра – добра не ищут;
Не завидуй никому:
Будет день и будет пища
Плоти, сердцу и уму.
Неприметен будь для мира;
И не обижай вовек
Одиноких, вдовых, сирот,
Нищих, странных и калек.
Я умру. Ты не сдавайся,
Не запачкайся во зле,
То есть честным оставайся
Человеком на земле».
Сих спасительных глаголов
Нет сильнее ничего,
Потому что мамин голос –
Голос Бога самого.
* * *
Что ж у меня, - ведь не калека,
И предки ведь не алкаши, -
Нет ни родного человека,
Ни близкой родственной души?
Зачем же я живу на свете
Почти что сорок девять лет?
Никто, пожалуй, не ответит.
Да есть ли вообще ответ?
И ни покоя, и ни мира,
И как-то все не так легло,
Ни личной дачи, ни квартиры...
А ведь могло все быть, могло!
ЗНАМЕНИЕ
Погодной пользуясь оказией –
Что за страшилище с трубой! –
Вчера соседи дом покрасили:
Был розовый - стал голубой.
В белила окуная кисточки,
Сосед покрасил от руки
На окнах рамы и наличники,
Потом дверные косяки.
Корчевкой снял следы багровые,
Потом за лестницей сходил;
Большие банки трехлитровые
Он скипидаром разводил.
Периметр выкрасил и радиус,
Веранду, столбики перил...
Работе выполненной радуясь,
Он сигарету закурил.
И я подумал с уважением
И с мрачной завистью о том,
Что к празднику Преображения
Преобразился дачный дом.
Я выключил приемник радио.
Вздохнул о том, что я ничей...
Вдруг в небе появилась радуга –
Семь изумительных лучей!
ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ
Император слов лежал в гробу;
Возле церкви поджидала лошадь;
А ямщик был в валенки обут,
А кругом - Конюшенная площадь;
А кругом - деревья и дома,
И дворцы и парки Петербурга;
Белая Россия и зима
Белая, как бел халат хирурга.
Грешен Пушкин. А безгрешных нет.
Но особенно судимы строго
На Руси - священник и поэт:
Тот и этот - инструменты Бога.
В добрый путь! Дорога далека,
А душа идет по краю бритвы.
Крепко сжата правая рука
С текстом разрешительной молитвы.
Каждый отвечает за себя,
Очищаясь в пламенном горниле.
Александра – Божьего раба –
У Святой горы похоронили.
* * *
На колоннах из лунного света
Возвышается храм облаков -
Обиталище вольного ветра,
Современника всех языков.
Третий лишний любви и злодейства
Наблюдал, как небесный матрос,
Всхлипы старости, возгласы детства
Возле вечного озера слез.
И, швыряя горящие копья,
Многотонные волны вздымал,
Дождевою спрессованной дробью
Разбивал стекловидный овал.
Хоронясь в пышных кронах, на крышах
Хижин царских, дворцов-шалашей,
Сколько видел всего! Сколько слышал
Миллионами чутких ушей!
Я люблю, когда в небе холодном,
Уплывающем вдаль по утрам,
На дымящихся лунных колоннах
Воздвигается облачный храм.
Я спокойно курю сигарету.
В мире тихо, Деревья в зиме.
Только ветер - он все-таки ветер...
Ветер! Что у него на уме?