19 марта 2024  09:27 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 10 сентябрь 2007


Поэзия

Серия русская поэзия XIX-XX в.в



А. Пушкин



Александр Сергеевич Пушкин (06.06.1799 года - 10.02.1837 года) - величайший русский поэт и писатель, родоначальник новой русской литературы.
Родился 26 мая (6 июня н.с.) в Москве, в Немецкой слободе. Отец, Сергей Львович, принадлежал к старинному дворянскому роду; мать, Надежда Осиповна, урожденная Ганнибал, была внучкой Абрама Петровича Ганнибала - "арапа Петра Великого".
Воспитанный французскими гувернерами, из домашнего обучения вынес только прекрасное знание французского и любовь к чтению. Еще в детстве Пушкин познакомился с русской поэзией от Ломоносова до Жуковского, с комедиями Мольера и Бомарше, сочинениями Вольтера и других просветителей XVIII века. Любовь к родному языку ему привили бабушка, Мария Алексеевна Ганнибал, превосходно говорившая и писавшая по-русски (явление редкое в дворянских семьях того времени), и няня Арина Родионовна. Раннему развитию литературных склонностей Пушкина способствовали литературные вечера в доме Пушкиных, где собирались видные писатели.
В 1811 году Пушкин поступил в только что открытый Царскосельский лицей - привилегированное учебное заведение, предназначенное для подготовки по специальной программе высших государственных чиновников из детей дворянского сословия. Здесь Пушкин впервые почувствовал себя Поэтом: талант его был признан товарищами по лицею, среди которых были Дельвиг, Кюхельбекер, Пущин, наставниками лицея, а также такими корифеями русской литературы, как Державин, Жуковский, Батюшков, Карамзин.
После окончания лицея в июне 1817 в чине коллежского секретаря был определен на службу в Коллегию иностранных дел, где не работал и дня, всецело отдавшись творчеству. К этому периоду относятся стихотворения "Вольность" (1817), "К Чаадаеву", "Деревня" (1819), "На Аракчеева" (1817 - 1820), которые, хоть и не публиковались, были настолько известны, что, по свидетельству И.Якушкина, "в то время не было сколько-нибудь грамотного прапорщика, который не знал их наизусть". Еще до окончания лицея, в 1817, начал писать поэму "Руслан и Людмила", которую закончил в марте 1820.
В мае был сослан на юг России за то, что "наводнил Россию возмутительными стихами". Он едет в Екатеринослав, где знакомится с семьей Раевских, затем вместе с ними - на Кавказ, оттуда - в Крым и в сентябре - в Кишинев, где живет в доме генерала Инзова, наместника Бессарабского края. В Кишиневе Пушкин знакомится и общается с будущими декабристами, много работает. За три года ссылки написаны "Кавказский пленник" (1821), "Бахчисарайский фонтан" (1823), а также "Узник", "Песнь о вещем Олеге" (1822) - образцы романтической и гражданской лирики - и многие другие стихотворения; начат роман в стихах "Евгений Онегин".
В июле 1823 Пушкина переводят под начало графа Воронцова, и он переезжает в Одессу. Сложные отношения с графом привели к тому, что он по просьбе Воронцова был удален из Одессы, уволен с государственной службы и выслан в имение матери "под надзор местного начальства". Здесь поэт вел уединенный образ жизни, однообразие которой скрашивало лишь общение с соседями - семьей Осиповых-Вульф - и няней, рассказывавшей ему сказки по вечерам. В Михайловской ссылке Пушкин формируется как художник-реалист: продолжает писать "Евгения Онегина", начал "Бориса Годунова", написал стихи "Давыдову", "На Воронцова", "На Александра 1" и другие.
7 декабря 1825 узнает о восстании декабристов и аресте многих своих друзей. Опасаясь обыска, уничтожает автобиографические записки, которые, по его словам, "могли замешать многих и, может быть, умножить число жертв". С глубоким волнением ждет вестей из столицы, в письмах просит друзей "не отвечать и не ручаться" за него, оставляя за собой свободу действий и убеждений. Дни томительного ожидания заканчиваются в сентябре 1826, когда Пушкин получает с фельдъегерем приказ Николая 1 немедленно прибыть к нему в Москву (император был коронован в Кремле).
Напуганный всеобщим неодобрением, казнью и ссылкой дворян-офицеров, Николай 1 искал пути примирения с обществом. Возвращение поэта из ссылки могло способствовать этому. Кроме того, император надеялся привлечь Пушкина на свою сторону, сделать его придворным поэтом. Как о великой милости объявил Пушкину, что сам будет его цензором.
Цензорство царя обернулось полицейским надзором: "Борис Годунов" был несколько лет под запретом; поэту было запрещено не только издавать, но и читать где бы то ни было свои произведения, не просмотренные царем. Тяжелые раздумья поэта отражены в стихах этого периода: "Воспоминание", "Дар напрасный, дар случайный", "Предчувствие" (1828).
В мае 1828 Пушкин безуспешно просит разрешения поехать на Кавказ или за границу. В то же самое время сватается к Н.Гончаровой, первой красавице Москвы, и, не получив определенного ответа, самовольно уезжает на Кавказ. Впечатления от этой поездки переданы в его очерках "Путешествие в Арзрум", в стихотворениях "Кавказ", "Обвал", "На холмах Грузии...". Возвратившись в Петербург, поэт получает от шефа жандармов Бенкендорфа письмо с резким выговором от императора за поездку без разрешения, раскрывшее со всей ясностью враждебное отношение Николая 1 к Пушкину.
В апреле 1830 Пушкин вновь сделал Н.Гончаровой предложение, которое на этот раз было принято, и в сентябре уехал в свое имение Болдино, чтобы устроить дела и подготовиться к свадьбе. Эпидемия холеры вынудила его задержаться здесь на несколько месяцев. Этот период творчества поэта известен как "Болдинская осень". Испытывая большой творческий подъем, Пушкин пишет своему другу и издателю П.Плетневу: "Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы, и стихов", - и держит свое слово: в Болдине написаны такие произведения, как "Повести Белкина", "Маленькие трагедии", "Домик в Коломне", "Сказка о попе и работнике его Балде", стихотворения "Элегия", "Бесы", "Прощение" и множество других, закончен "Евгений Онегин".
18 февраля 1831 в Москве Пушкин обвенчался с Н.Гончаровой. Летом 1831 вновь поступил на государственную службу в Иностранную коллегию с правом доступа в государственный архив. Пишет "Историю Пугачева" (1833), историческое исследование "История Петра".
Последние годы жизни Пушкина прошли в тяжелой обстановке все обострявшихся отношений с царем и вражды к поэту со стороны влиятельных кругов придворной и чиновничьей аристократии. Чтобы не лишиться доступа в архив, Пушкин был вынужден смириться с назначением его камер-юнкером двора, оскорбительным для поэта, т.к. это придворное звание обычно "жаловалось" молодым людям. За поэтом следили, перлюстрировали его письма, все более ухудшались материальные дела семьи (у Пушкина было четверо детей - Маша, Наташа, Александр и Григорий), росли долги. Но, хотя в таких тяжелых условиях творческая работа не могла быть интенсивной, именно в последние годы написаны "Пиковая дама" (1833), "Египетские ночи", "Капитанская дочка"(1836), поэма "Медный всадник", сказки.
В конце 1835 Пушкин получил разрешение на издание своего журнала, названного им "Современник". Он надеялся, что журнал будет способствовать развитию русской словесности, и делал все для достижения этой цели - художественный уровень журнала был необычайно высок: такого собрания блистательных талантов не знала еще русская периодика (Жуковский, Баратынский, Вяземский, Д.Давыдов, Гоголь, Тютчев, Кольцов).
Зимой 1836 завистники и враги Пушкина из высшей петербургской аристократии пустили в ход подлую клевету на его жену, связывая ее имя с именем царя, а затем и с именем пользующегося расположением Николая 1 барона Дантеса, нагло ухаживавшего за Натальей Николаевной. Чтобы защитить свою честь, Пушкин вызвал Дантеса на дуэль, которая состоялась 27 января (8 февраля н.с.) 1837 на Черной речке. Поэт был смертельно ранен и через два дня скончался. "Солнце русской поэзии закатилось", - написал В.Жуковский.
Опасаясь демонстраций, царь приказал тайно вывезти тело Пушкина из Петербурга. Гроб сопровождали жандарм и старый друг семьи поэта, А.Тургенев. Похоронен Пушкин на кладбище Святогорского монастыря, в пяти верстах от села Михайловское.


КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК

ПОВЕСТЬ

ПОСВЯЩЕНИЕ Н.Н. РАЕВСКОМУ

Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шопот клеветы внимал со всех сторон,
Когда кинжал измены хладный,
Когда любви тяжелый сон
Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя еще спокойство находил;
Я сердцем отдыхал - друг друга мы любили:
И бури надо мной свирепость утомили,
Я в мирной пристани богов благословил.
Во дни печальные разлуки
Мои задумчивые звуки
Напоминали мне Кавказ,
Где пасмурный Бешту, пустынник
величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края, где ты со мной
Делил души младые впечатленья;
Где рыскает в горах воинственный разбой,
И дикой гений вдохновенья
Таится в тишине глухой?
Ты здесь найдешь воспоминанья,
Быть может, милых сердцу дней,
Противуречия страстей,
Мечты знакомые, знакомые страданья
И тайный глас души моей.
Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя
Едва, едва расцвел и вслед отца-героя
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел.
Отечество тебя ласкало с умиленьем,
Как жертву милую, как верный цвет
надежд.
Я рано скорбь узнал, постигнут был
гоненьем;
Я жертва клеветы и мстительных невежд;
Но сердце укрепив свободой и терпеньем,
Я ждал беспечно лучших дней;
И счастие моих друзей
Мне было сладким утешеньем.



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В ауле, на своих порогах,
Черкесы праздные сидят.
Сыны Кавказа говорят
О бранных, гибельных тревогах,
О красоте своих коней,
О наслажденьях дикой неги;
Воспоминают прежних дней
Неотразимые набеги,
Обманы хитрых узденей,
Удары шашек их жестоких,
И меткость неизбежных стрел,
И пепел разоренных сел,
И ласки пленниц чернооких.

Текут беседы в тишине;
Луна плывет в ночном тумане;
И вдруг пред ними на коне
Черкес. Он быстро на аркане
Младого пленника влачил.
"Вот русской!" - хищник возопил.
Аул на крик его сбежался
Ожесточенною толпой;
Но пленник хладный и немой,
С обезображенной главой,
Как труп, недвижим оставался.
Лица врагов не видит он,
Угроз и криков он не слышит;
Над ним летает смертный сон
И холодом тлетворным дышит.

И долго пленник молодой
Лежал в забвении тяжелом.
Уж полдень над его главой
Пылал в сиянии веселом;
И жизни дух проснулся в нем,
Невнятный стон в устах раздался,
Согретый солнечным лучом,
Несчастный тихо приподнялся.
Кругом обводит слабый взор...
И видит: неприступных гор
Над ним воздвигнулась громада,
Гнездо разбойничьих племен,
Черкесской вольности ограда.
Воспомнил юноша свой плен,
Как сна ужасного тревоги,
И слышит: загремели вдруг
Его закованные ноги...
Всё, всё сказал ужасный звук;
Затмилась перед ним природа.
Прости, священная свобода!
Он раб.
За саклями лежит
Он у колючего забора.
Черкесы в поле, нет надзора,
В пустом ауле всё молчит.
Пред ним пустынные равнины
Лежат зеленой пеленой;
Там холмов тянутся грядой
Однообразные вершины;
Меж них уединенный путь
В дали теряется угрюмой:
И пленника младого грудь
Тяжелой взволновалась думой...

В Россию дальный путь ведет,
В страну, где пламенную младость
Он гордо начал без забот;
Где первую познал он радость,
Где много милого любил,
Где обнял грозное страданье,
Где бурной жизнью погубил
Надежду, радость и желанье,
И лучших дней воспоминанье
В увядшем сердце заключил.

Людей и свет изведал он,
И знал неверной жизни цену.
В сердцах друзей нашед измену,
В мечтах любви безумный сон,
Наскуча жертвой быть привычной
Давно презренной суеты,
И неприязни двуязычной,
И простодушной клеветы,
Отступник света, друг природы,
Покинул он родной предел
И в край далекий полетел
С веселым призраком свободы.

Свобода! он одной тебя
Еще искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевленные тобою,
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.

Свершилось... целью упованья
Не зрит он в мире ничего.
И вы, последние мечтанья,
И вы сокрылись от него.
Он раб.
Склонясь главой на камень,
Он ждет, чтоб с сумрачной зарей
Погас печальной жизни пламень,
И жаждет сени гробовой.

Уж меркнет солнце за горами;
Вдали раздался шумный гул;
С полей народ идет в аул,
Сверкая светлыми косами.
Пришли. В домах зажглись огни,
И постепенно шум нестройный
Умолкнул; всё в ночной тени
Объято негою спокойной;
Вдали сверкает горный ключ,
Сбегая с каменной стремнины;
Оделись пеленою туч
Кавказа спящие вершины...
Но кто, в сиянии луны,
Среди глубокой тишины
Идет, украдкою ступая?
Очнулся русской. Перед ним,
С приветом нежным и немым,
Стоит черкешенка младая.
На деву молча смотрит он
И мыслит: это лживый сон,
Усталых чувств игра пустая.
Луною чуть озарена,
С улыбкой жалости отрадной
Колена преклонив, она
К его устам кумыс прохладный
Подносит тихою рукой.
Но он забыл сосуд целебный;
Он ловит жадною душой
Приятной речи звук волшебный
И взоры девы молодой.
Он чуждых слов не понимает;
Но взор умильный, жар ланит,
Но голос нежный говорит:
Живи! и пленник оживает.
И он, собрав остаток сил,
Веленью милому покорный,
Привстал - и чашей благотворной
Томленье жажды утолил.
Потом на камень вновь склонился
Отягощенною главой,
Но всё к черкешенке младой
Угасший взор его стремился.
И долго, долго перед ним
Она, задумчива, сидела;
Как бы участием немым
Утешить пленника хотела;
Уста невольно каждый час
С начатой речью открывались;
Она вздыхала, и не раз
Слезами очи наполнялись.

За днями дни прошли как тень.
В горах, окованный, у стада
Проводит пленник каждый день.
Пещеры влажная прохлада
Его скрывает в летний зной;
Когда же рог луны сребристой
Блеснет за мрачною горой,
Черкешенка, тропой тенистой,
Приносит пленнику вино,
Кумыс, и ульев сот душистый,
И белоснежное пшено;
С ним тайный ужин разделяет;
На нем покоит нежный взор;
С неясной речию сливает
Очей и знаков разговор;
Поет ему и песни гор,
И песни Грузии счастливой,
И памяти нетерпеливой
Передает язык чужой.
Впервые девственной душой
Она любила, знала счастье;
Но русской жизни молодой
Давно утратил сладострастье.
Не мог он сердцем отвечать
Любви младенческой, открытой -
Быть может, сон любви забытой
Боялся он воспоминать.

Не вдруг увянет наша младость,
Не вдруг восторги бросят нас,
И неожиданную радость
Еще обнимем мы не раз:
Но вы, живые впечатленья,
Первоначальная любовь,
Небесный пламень упоенья,
Не прилетаете вы вновь.


Казалось, пленник безнадежный
К унылой жизни привыкал.
Тоску неволи, жар мятежный
В душе глубоко он скрывал.
Влачася меж угрюмых скал,
В час ранней, утренней прохлады,
Вперял он любопытный взор
На отдаленные громады
Седых, румяных, синих гор.
Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом.
Когда, с глухим сливаясь гулом,
Предтеча бури, гром гремел,
Как часто пленник над аулом
Недвижим на горе сидел!
У ног его дымились тучи,
В степи взвивался прах летучий;
Уже приюта между скал
Елень испуганный искал;
Орлы с утесов подымались
И в небесах перекликались;
Шум табунов, мычанье стад
Уж гласом бури заглушались...
И вдруг на долы дождь и град
Из туч сквозь молний извергались;
Волнами роя крутизны,
Сдвигая камни вековые,
Текли потоки дождевые -
А пленник, с горной вышины,
Один, за тучей громовою,
Возврата солнечного ждал,
Недосягаемый грозою,
И бури немощному вою
С какой-то радостью внимал.

Но европейца всё вниманье
Народ сей чудный привлекал.
Меж горцев пленник наблюдал
Их веру, нравы, воспитанье,
Любил их жизни простоту,
Гостеприимство, жажду брани,
Движений вольных быстроту,
И легкость ног, и силу длани;
Смотрел по целым он часам,
Как иногда черкес проворный,
Широкой степью, по горам,
В косматой шапке, в бурке
черной,
К луке склонясь, на стремена
Ногою стройной опираясь,
Летал по воле скакуна,
К войне заране приучаясь.
Он любовался красотой
Одежды бранной и простой.
Черкес оружием обвешен;
Он им гордится, им утешен;
На нем броня, пищаль, колчан,
Кубанский лук, кинжал, аркан
И шашка, вечная подруга
Его трудов, его досуга.
Ничто его не тяготит,
Ничто не брякнет; пеший, конный -
Всё тот же он; всё тот же вид
Непобедимый, непреклонный.
Гроза беспечных казаков,
Его богатство - конь ретивый,
Питомец горских табунов,
Товарищ верный, терпеливый.
В пещере иль в траве глухой
Коварный хищник с ним таится
И вдруг, внезапною стрелой,
Завидя путника, стремится;
В одно мгновенье верный бой
Решит удар его могучий,
И странника в ущелья гор
Уже влечет аркан летучий.
Стремится конь во весь опор,
Исполнен огненной отваги;
Всё путь ему: болото, бор,
Кусты, утесы и овраги;
Кровавый след за ним бежит,
В пустыне топот раздается;
Седой поток пред ним шумит -
Он в глубь кипящую несется;
И путник, брошенный ко дну,
Глотает мутную волну,
Изнемогая смерти просит
И зрит ее перед собой...
Но мощный конь его стрелой
На берег пенистый выносит.

Иль ухватив рогатый пень,
В реку низверженный грозою,
Когда на холмах пеленою
Лежит безлунной ночи тень,
Черкес на корни вековые,
На ветви вешает кругом
Свои доспехи боевые,
Щит, бурку, панцырь и шелом,
Колчан и лук - и в быстры волны
За ним бросается потом,
Неутомимый и безмолвный.
Глухая ночь. Река ревет;
Могучий ток его несет
Вдоль берегов уединенных,
Где на курганах возвышенных,
Склонясь на копья, казаки
Глядят на темный бег реки -
И мимо их, во мгле чернея,
Плывет оружие злодея...
О чем ты думаешь, казак?
Воспоминаешь прежни битвы,
На смертном поле свой бивак,
Полков хвалебные молитвы
И родину?... Коварный сон!
Простите, вольные станицы,
И дом отцов, и тихой Дон,
Война и красные девицы!
К брегам причалил тайный враг,
Стрела выходит из колчана,
Взвилась - и падает казак
С окровавленного кургана.

Когда же с мирною семьей
Черкес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют угли в пепелище;
И, спрянув с верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь (9) отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.

Бывало, в светлый Баиран
Сберутся юноши толпою;
Игра сменяется игрою.
То, полный разобрав колчан,
Они крылатыми стрелами
Пронзают в облаках орлов;
То с высоты крутых холмов
Нетерпеливыми рядами,
При данном знаке, вдруг падут,
Как лани землю поражают,
Равнину пылью покрывают
И с дружным топотом бегут.

Но скучен мир однообразный
Сердцам, рожденным для войны,
И часто игры воли праздной
Игрой жестокой смущены.
Нередко шашки грозно блещут
В безумной резвости пиров,
И в прах летят главы рабов,
И в радости младенцы плещут.

Но русской равнодушно зрел
Сии кровавые забавы.
Любил он прежде игры славы
И жаждой гибели горел.
Невольник чести беспощадной,
Вблизи видал он свой конец,
На поединках твердый, хладный,
Встречая гибельный свинец,
Быть может, в думу погруженный,
Он время то воспоминал,
Когда, друзьями окруженный,
Он с ними шумно пировал...
Жалел ли он о днях минувших,
О днях, надежду обманувших,
Иль, любопытный, созерцал
Суровой простоты забавы
И дикого народа нравы
В сем верном зеркале читал -
Таил в молчаньи он глубоком
Движенья сердца своего,
И на челе его высоком
Не изменялось ничего;
Беспечной смелости его
Черкесы грозные дивились,
Щадили век его младой
И шопотом между собой
Своей добычею гордились.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Ты их узнала, дева гор,
Восторги сердца, жизни сладость;
Твой огненный, невинный взор
Высказывал любовь и радость.
Когда твой друг во тьме ночной
Тебя лобзал немым лобзаньем,
Сгорая негой и желаньем,
Ты забывала мир земной,
Ты говорила: "пленник милый,
Развесели свой взор унылый,
Склонись главой ко мне на грудь,
Свободу, родину забудь.
Скрываться рада я в пустыне
С тобою, царь души моей!
Люби меня; никто доныне
Не целовал моих очей;
К моей постеле одинокой
Черкес младой и черноокой
Не крался в тишине ночной;
Слыву я девою жестокой,
Неумолимой красотой.
Я знаю жребий мне готовый:
Меня отец и брат суровый
Немилому продать хотят
В чужой аул ценою злата;
Но умолю отца и брата,
Не то - найду кинжал иль яд.
Непостижимой, чудной силой
К тебе я вся привлечена;
Люблю тебя, невольник милый,
Душа тобой упоена..."

Но он с безмолвным сожаленьем
На деву страстную взирал
И, полный тяжким размышленьем,
Словам любви ее внимал.
Он забывался. В нем теснились
Воспоминанья прошлых дней,
И даже слезы из очей
Однажды градом покатились.
Лежала в сердце, как свинец,
Тоска любви без упованья.
Пред юной девой наконец
Он излиял свои страданья:

"Забудь меня; твоей любви,
Твоих восторгов я не стою.
Бесценных дней не трать со мною;
Другого юношу зови.
Его любовь тебе заменит
Моей души печальный хлад;
Он будет верен, он оценит
Твою красу, твой милый взгляд,
И жар младенческих лобзаний,
И нежность пламенных речей;
Без упоенья, без желаний
Я вяну жертвою страстей.
Ты видишь след любви несчастной,
Душевной бури след ужасный;
Оставь меня; но пожалей
О скорбной участи моей!
Несчастный друг, зачем не прежде
Явилась ты моим очам,
В те дни как верил я надежде
И упоительным мечтам!
Но поздно: умер я для счастья,
Надежды призрак улетел;
Твой друг отвык от сладострастья,
Для нежных чувств окаменел...

Как тяжко мертвыми устами
Живым лобзаньям отвечать
И очи полные слезами
Улыбкой хладною встречать!
Измучась ревностью напрасной,
Уснув бесчувственной душой,
В объятиях подруги страстной
Как тяжко мыслить о другой!..

Когда так медленно, так нежно
Ты пьешь лобзания мои,
И для тебя часы любви
Проходят быстро, безмятежно;
Снедая слезы в тишине
Тогда рассеянный, унылый
Перед собою, как во сне,
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь,
Молчу, не вижу, не внимаю;
Тебе в забвеньи предаюсь
И тайный призрак обнимаю.
Об нем в пустыне слезы лью;
Повсюду он со мною бродит
И мрачную тоску наводит
На душу сирую мою.

Оставь же мне мои железы,
Уединенные мечты,
Воспоминанья, грусть и слезы:
Их разделить не можешь ты.
Ты сердца слышала признанье;
Прости... дай руку - на прощанье.
Не долго женскую любовь
Печалит хладная разлука;
Пройдет любовь, настанет скука,
Красавица полюбит вновь".

Раскрыв уста, без слез рыдая,
Сидела дева молодая.
Туманный, неподвижный взор
Безмолвный выражал укор;
Бледна как тень, она дрожала;
В руках любовника лежала
Ее холодная рука;
И наконец любви тоска
В печальной речи излилася:

"Ах, русской, русской, для чего,
Не зная сердца твоего,
Тебе навек я предалася!
Не долго на груди твоей
В забвеньи дева отдыхала;
Не много радостных ночей
Судьба на долю ей послала!
Придут ли вновь когда-нибудь?
Ужель навек погибла радость?..
Ты мог бы, пленник, обмануть
Мою неопытную младость,
Хотя б из жалости одной,
Молчаньем, ласкою притворной;
Я услаждала б жребий твой
Заботой нежной и покорной;
Я стерегла б минуты сна,
Покой тоскующего друга;
Ты не хотел... Но кто ж она,
Твоя прекрасная подруга?
Ты любишь, русской? ты любим?
Понятны мне твои страданья...
Прости ж и ты мои рыданья,
Не смейся горестям моим".

Умолкла. Слезы и стенанья
Стеснили бедной девы грудь.
Уста без слов роптали пени.
Без чувств, обняв его колени,
Она едва могла дохнуть.
И пленник, тихою рукою
Подняв несчастную, сказал:
"Не плачь: и я гоним судьбою,
И муки сердца испытал.
Нет, я не знал любви взаимной,
Любил один, страдал один;
И гасну я, как пламень дымный,
Забытый средь пустых долин;
Умру вдали брегов желанных;
Мне будет гробом эта степь;
Здесь на костях моих изгнанных
Заржавит тягостная цепь..."

Светила ночи затмевались;
В дали прозрачной означались
Громады светлоснежных гор;
Главу склонив, потупя взор,
Они в безмолвии расстались.

Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак:
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет... но всё кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И человека зверь почуя,
В пустыню темную бежит.

Однажды слышит русской
пленный,
В горах раздался клик военный:
"В табун, в табун!" Бегут, шумят;
Уздечки медные гремят,
Чернеют бурки, блещут брони,
Кипят оседланные кони,
К набегу весь аул готов,
И дикие питомцы брани
Рекою хлынули с холмов
И скачут по брегам Кубани
Сбирать насильственные дани.

Утих аул; на солнце спят
У саклей псы сторожевые.
Младенцы смуглые, нагие
В свободной резвости шумят;
Их прадеды в кругу сидят,
Из трубок дым виясь синеет.
Они безмолвно юных дев
Знакомый слушают припев,
И старцев сердце молодеет.


Черкесская песня

1.
В реке бежит гремучий вал;
В горах безмолвие ночное;
Казак усталый задремал,
Склонясь на копие стальное.
Не спи, казак: во тьме ночной
Чеченец ходит за рекой.

2.
Казак плывет на челноке,
Влача по дну речному сети.
Казак, утонешь ты в реке,
Как тонут маленькие дети,
Купаясь жаркою порой:
Чеченец ходит за рекой.

3.
На берегу заветных вод
Цветут богатые станицы;
Веселый пляшет хоровод.
Бегите, русские певицы,
Спешите, красные, домой:
Чеченец ходит за рекой.


Так пели девы. Сев на бреге,
Мечтает русской о побеге;
Но цепь невольника тяжка,
Быстра глубокая река...
Меж тем, померкнув, степь уснула,
Вершины скал омрачены.
По белым хижинам аула
Мелькает бледный свет луны;
Елени дремлют над водами,
Умолкнул поздний крик орлов,
И глухо вторится горами
Далекий топот табунов.

Тогда кого-то слышно стало,
Мелькнуло девы покрывало,
И вот - печальна и бледна
К нему приближилась она.
Уста прекрасной ищут речи;
Глаза исполнены тоской,
И черной падают волной
Ее власы на грудь и плечи.
В одной руке блестит пила,
В другой кинжал ее булатный;
Казалось, будто дева шла
На тайный бой, на подвиг ратный.

На пленника возведши взор,
"Беги, - сказала дева гор: -
Нигде черкес тебя не встретит.
Спеши; не трать ночных часов;
Возьми кинжал: твоих следов
Никто во мраке не заметит".

Пилу дрожащей взяв рукой,
К его ногам она склонилась;
Визжит железо под пилой,
Слеза невольная скатилась -
И цепь распалась и гремит.
"Ты волен, - дева говорит, -
Беги!" Но взгляд ее безумный
Любви порыв изобразил.
Она страдала. Ветер шумный,
Свистя, покров ее клубил.
"О друг мой! - русской возопил, -
Я твой навек, я твой до гроба.
Ужасный край оставим оба,
Беги со мной..." - "Нет, русской, нет!
Она исчезла, жизни сладость;
Я знала всё, я знала радость,
И всё прошло, пропал и след.
Возможно ль? ты любил другую!..
Найди ее, люби ее;
О чем же я еще тоскую?
О чем уныние мое?. .
Прости! любви благословенья
С тобою будут каждый час.
Прости - забудь мои мученья,
Дай руку мне... в последний раз".

К черкешенке простер он руки,
Воскресшим сердцем к ней летел,
И долгий поцелуй разлуки
Союз любви запечатлел.
Рука с рукой, унынья полны,
Сошли ко брегу в тишине -
И русской в шумной глубине
Уже плывет и пенит волны,
Уже противных скал достиг,
Уже хватается за них...
Вдруг волны глухо зашумели,
И слышен отдаленный стон..
На дикой брег выходит он,
Глядит назад... брега яснели
И опененные белели;
Но нет черкешенки младой
Ни у брегов, ни под горой...
Всё мертво... на брегах уснувших
Лишь ветра слышен легкой звук,
И при луне в водах плеснувших
Струистый исчезает круг.

Всё понял он. Прощальным
взором
Объемлет он в последний раз
Пустой аул с его забором,
Поля, где пленный стадо пас,
Стремнины, где влачил оковы,
Ручей, где в полдень отдыхал,
Когда в горах черкес суровый
Свободы песню запевал.

Редел на небе мрак глубокой,
Ложился день на темный дол,
Взошла заря. Тропой далекой
Освобожденный пленник шел;
И перед ним уже в туманах
Сверкали русские штыки,
И окликались на курганах
Сторожевые казаки.

ЭПИЛОГ

Так Муза, легкой друг Мечты,
К пределам Азии летала
И для венка себе срывала
Кавказа дикие цветы.
Ее пленял наряд суровый
Племен, возросших на войне,
И часто в сей одежде новой
Волшебница являлась мне;
Вокруг аулов опустелых
Одна бродила по скалам
И к песням дев осиротелых
Она прислушивалась там;
Любила бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум, и ржанье табунов.
Богиня песен и рассказа,
Воспоминания полна,
Быть может, повторит она
Преданья грозного Кавказа;
Расскажет повесть дальних стран,
Мстислава древний поединок,
Измены, гибель россиян
На лоне мстительных грузинок;
И воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Подъялся наш орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече, с дерзостным челом,
Явился пылкий Цицианов;
Тебя я воспою, герой,
О Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой -
Твой ход, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена...
Ты днесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов...
Но се - Восток подъемлет вой...
Поникни снежною главой,
Смирись, Кавказ: идет Ермолов!

И смолкнул ярый крик войны,
Всё русскому мечу подвластно.
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
Подобно племени Батыя,
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.
К ущельям, где гнездились вы,
Подъедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы.

ЭПИЛОГ

Так Муза, легкой друг Мечты,
К пределам Азии летала
И для венка себе срывала
Кавказа дикие цветы.
Ее пленял наряд суровый
Племен, возросших на войне,
И часто в сей одежде новой
Волшебница являлась мне;
Вокруг аулов опустелых
Одна бродила по скалам
И к песням дев осиротелых
Она прислушивалась там;
Любила бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум, и ржанье табунов.
Богиня песен и рассказа,
Воспоминания полна,
Быть может, повторит она
Преданья грозного Кавказа;
Расскажет повесть дальних стран,
Мстислава древний поединок,
Измены, гибель россиян
На лоне мстительных грузинок;
И воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Подъялся наш орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече, с дерзостным челом,
Явился пылкий Цицианов;
Тебя я воспою, герой,
О Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой -
Твой ход, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена...
Ты днесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов...
Но се - Восток подъемлет вой...
Поникни снежною главой,
Смирись, Кавказ: идет Ермолов!

И смолкнул ярый крик войны,
Всё русскому мечу подвластно.
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
Подобно племени Батыя,
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.
К ущельям, где гнездились вы,
Подъедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы.


КАМЕННЫЙ ГОСТЬ

Leporello. О statua gentissima
Del gran’ Commendatore!. . .
.... Ah, Padrone!
Don Giovanni

СЦЕНА I

ДОН ГУАН И ЛЕПОРЕЛЛО.


Дон Гуан.
Дождемся ночи здесь. Ах, наконец
Достигли мы ворот Мадрита! Скоро
Я полечу по улицам знакомым,
Усы плащом закрыв, а брови шляпой.
Как думаешь? Узнать меня нельзя.

Лепорелло.
Да! Дон Гуана мудрено признать!
Таких как он такая бездна!

Дон Гуан.
Шутишь?
Да кто ж меня узнает?

Лепорелло.
Первый сторож,
Гитана или пьяный музыкант,
Иль свой же брат нахальный кавалер
Со шпагою под-мышкой и в плаще.

Дон Гуан.
Что за беда хоть и узнают. Только б
Не встретился мне сам король. А впрочем
Я никого в Мадрите не боюсь.

Лепорелло.
А завтра же до короля дойдет,
Что Дон Гуан из ссылки самовольно
В Мадрит явился – что тогда, скажите,
Он с вами сделает.

Дон Гуан.
Пошлет назад.
Уж верно головы мне не отрубят.
Ведь я не государственный преступник
Меня он удалил, меня ж любя;
Чтобы меня оставила в покое
Семья убитого…

Лепорелло.
Ну то-то же!
Сидели б вы себе спокойно там.

Дон Гуан.
Слуга покорный! Я едва, едва
Не умер там со скуки. Что за люди,
Что за земля! А небо?... точный дым.
А женщины? Да я не променяю,
Вот видишь ли, мой глупый Лепорелло,
Последней в Андалузии крестьянки
На первых тамошних красавиц – право.
Они сначала нравилися мне
Глазами синими да белизною
Да скромностью – а пуще новизною;
Да слава богу скоро догадался –
Увидел я, что с ними грех и знаться –
В них жизни нет, всё куклы восковые;
А наши!.... Но послушай, это место
Знакомо нам; узнал ли ты его?

Лепорелло.
Как не узнать: Антоньев монастырь
Мне памятен. Езжали вы сюда,
А лошадей держал я в этой роще.
Проклятая, признаться, должность. Вы
Приятнее здесь время проводили –
Чем я, поверьте.

Дон Гуан (задумчиво).
Бедная Инеза!
Ее уж нет! Как я любил ее!

Лепорелло.
Инеза! – черноглазую… о, помню.
Три месяца ухаживали вы
За ней; насилу-то помог Лукавый.

Дон Гуан.
В июле… ночью. Странную приятность
Я находил в ее печальном взоре
И помертвелых губах. Это странно.
Ты, кажется ее не находил
Красавицей. И точно, мало было
В ней истинно прекрасного. Глаза,
Одни глаза. Да взгляд… такого взгляда
Уж никогда я не встречал. А голос
У ней был тих и слаб – как у больной –
Муж ее был негодяй суровый,
Узнал я поздно… Бедная Инеза!...

Лепорелло.
Что ж, вслед за ней другие были.

Дон Гуан.
Правда.

Лепорелло.
А живы будем, будут и другие.

Дон Гуан.
И то.

Лепорелло.
Теперь, которую в Мадрите
Отыскивать мы будем?

Дон Гуан.
О, Лауру!
Я прямо к ней бегу являться.

Лепорелло.
Дело.

Дон Гуан.
К ней прямо в дверь – а если кто-нибудь
Уж у нее – прошу в окно прыгнуть.

Лепорелло.
Конечно. Ну, развеселились мы.
Недолго нас покойницы тревожат.
Кто к нам идет? (Входит монах.)

Монах.
Сейчас она приедет
Сюда. Кто здесь? Не люди ль Доны Анны?

Лепорелло.
Нет, сами по себе мы господа,
Мы здесь гуляем.

Дон Гуан.
А кого вы ждете?

Монах.
Сейчас должна приехать Дона Анна
На мужнину гробницу.

Дон Гуан.
Дона Анна
Де-Сольва! Как! Супруга командора
Убитого… не помню кем?

Монах.
Развратным,
Бессовестным, безбожным Дон Гуаном.

Лепорелло.
Ого! Вот как! Молва о Дон Гуане
И в мирный монастырь проникла даже,
Отшельники хвалы ему поют.

Монах.
Он вам знаком, быть может.

Лепорелло.
Нам? Нимало.
А где-то он теперь?

Монах.
Его здесь нет,
Он в ссылке далеко.

Лепорелло.
И слава богу.
Чем далее, тем лучше. Всех бы их,
Развратников, в один мешок да в море.

Дон Гуан.
Что, что ты врешь?

Лепорелло.
Молчите: я нарочно…

Дон Гуан.
Так здесь похоронили командора?

Монах.
Здесь; памятник жена ему воздвигла
И приезжает каждый день сюда
За упокой души его молиться,
И плакать.

Дон Гуан.
Что за странная вдова?
И недурна?

Монах.
Мы красотою женской,
Отшельники, прельщаться не должны,
Но лгать грешно; не может и угодник
В ее красе чудесной не сознаться.

Дон Гуан.
Недаром же покойник был ревнив.
Он Дону Анну взаперти держал,
Никто из нас не видывал ее.
Я с нею бы хотел поговорить.

Монах.
О, Дона Анна никогда с мужчиной
Не говорит.

Дон Гуан.
А с вами, мой отец?

Монах.
Со мной иное дело; я монах.
Да вот она. (Входит Дона Анна.)

Дона Анна.
Отец мой, отоприте.

Монах.
Сейчас, сеньора; я вас ожидал.

(Дона Анна идет за монахом.)

Лепорелло.
Что, какова?

Дон Гуан.
Ее совсем не видно
Под этим вдовьим черным покрывалом,
Чуть узенькую пятку я заметил.

Лепорелло.
Довольно с вас. У вас воображенье
В минуту дорисует остальное;
Оно у нас проворней живописца,
Вам все равно, с чего бы ни начать,
С бровей ли, с ног ли.

Дон Гуан.
Слушай, Лепорелло,
Я с нею познакомлюсь.

Лепорелло.
Вот еще!
Куда как нужно! Мужа повалил
Да хочет поглядеть на вдовьи слезы.
Бессовестный!

Дон Гуан.
Однако, уж и смерклось.
Пока луна над нами не взошла
И в светлый сумрак тьмы не обратила,
Взойдем в Мадрит. (Уходит.)

Лепорелло.
Испанский гранд как вор
Ждет ночи и луны боится – боже!
Проклятое житье. Да долго ль будет
Мне с ним возиться. Право сил уж нет.


СЦЕНА II.

(Комната. Ужин у Лауры.)


Первый гость.
Клянусь тебе, Лаура, никогда
С таким ты совершенством не играла.
Как роль свою ты верно поняла!

Второй.
Как развила ee! С какою силой!

Третий.
С каким искусством!

Лаура.
Да, мне удавалось
Сегодня каждое движенье, слово.
Я вольно предавалась вдохновенью.
Слова лились как будто их рождала
Не память рабская, но сердце…

Первый.
Правда.
Да и теперь глаза твои блестят
И щеки разгорелись, не проходит
В тебе Восторг. Лаура, не давай
Остыть ему бесплодно; спой, Лаура,
Спой что-нибудь.

Лаура.
Подайте мне гитару.

(Поет.)

Все.
О brava! Brava! Чудно! Бесподобно!

Первый.
Благодарим, волшебница. Ты сердце
Чаруешь нам. Из наслаждений жизни
Одной любви Музыка уступает;
Но и любовь мелодия…. взгляни:
Сам Карлос тронут, твой угрюмый гость.

Второй.
Какие звуки! Сколько в них души!
А чьи слова, Лаура?

Лаура.
Дон Гуана.

Дон Карлос.
Что? Дон Гуан!

Лаура.
Их сочинил когда-то
Мой верный друг, мой ветреный любовник.

Дон Карлос.
Твой Дон Гуан безбожник и мерзавец,
А ты, ты дура.

Лаура.
Ты с ума сошел?
Да я сейчас велю тебя зарезать
Моим слугам, хоть ты испанский гранд.

Дон Карлос (встает).
Зови же их.

Первый.
Лаура, перестань;
Дон Карлос, не сердись. Она забыла….

Лаура.
Что? Что Гуан на поединке честно
Убил его родного брата? Правда: жаль,
Что не его.

Дон Карлос.
Я глуп, что осердился.

Лаура.
Ага! Сам сознаешься, что ты глуп.
Так помиримся.

Дон Карлос.
Виноват, Лаура,
Прости меня. Но знаешь: не могу
Я слышать это имя равнодушно…

Лаура.
А виновата ль я, что поминутно
Мне на язык приходит это имя?

Гость.
Ну в знак, что ты совсем уж не сердита,
Лаура, спой еще.

Лаура.
Да, на прощанье,
Пора, уж ночь. Но что же я спою?
А, слушайте. (Поет).

Все.
Прелестно, бесподобно!

Лаура.
Прощайте ж, господа.

Гости.
Прощай, Лаура.

(Выходят. Лаура останавливает Дон Карлоса.)

Лаура.
Ты, бешеный! Останься у меня,
Ты мне понравился; ты Дон Гуана
Напомнил мне, как выбранил меня
И стиснул зубы с скрежетом.

Дон Карлос.
Счастливец!
Так ты его любила.

(Лаура делает утвердительно знак.)

Очень?

Лаура.
Очень.

Дон Карлос.
И любишь и теперь?

Лаура.
В сию минуту?
Нет, не люблю. Мне двух любить нельзя.
Теперь люблю тебя.

Дон Карлос.
Скажи, Лаура,
Который год тебе?

Лаура.
Осьмнадцать лет!

Дон Карлос.
Ты молода…. и будешь молода
Еще лет пять иль шесть. Вокруг тебя
Еще лет шесть они толпиться будут,
Тебя ласкать, лелеить и дарить
И серенадами ночными тешить
И за тебя друг друга убивать
На перекрестках ночью. Но когда
Пора пройдет; когда твои глаза
Впадут и веки, сморщась, почернеют
И седина в косе твоей мелькнет,
И будут называть тебя старухой,
Тогда – что скажешь ты?

Лаура.
Тогда? Зачем
Об этом думать? Что за разговор?
Иль у тебя всегда такие мысли?
Приди – открой балкон. Как небо тихо;
Недвижим теплый воздух – ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и темной –
И сторожа кричат протяжно: Ясно!...
А далеко, на севере – в Париже –
Быть может небо тучами покрыто,
Холодный дождь идет и ветер дует. –
А нам какое дело? Слушай, Карлос.
Я требую, чтоб улыбнулся ты;
- Ну то-то ж! –

Дон Карлос.
Милый Демон! (Стучат.)

Дон Гуан.
Гей! Лаура!

Лаура.
Кто там? Чей это голос?

Дон Гуан.
Отопри…

Лаура.
Ужели!.... Боже!.... (Отпирает двери, входит Дон Гуан.)

Дон Гуан.
Здравствуй….

Лаура.
Дон Гуан!...

(Лаура кидается ему на шею.)

Дон Карлос.
Как! Дон Гуан!....

Дон Гуан.
Лаура, милый друг!...

(Цалует ее.)

Кто у тебя, моя Лаура?

Дон Карлос.
Я,
Дон Карлос.

Дон Гуан.
Вот нечаянная встреча!
Я завтра весь к твоим услугам.

Дон Карлос.
Нет!
Теперь – сейчас.

Лаура.
Дон Карлос, перестаньте!
Вы не на улице – вы у меня –
Извольте выдти вон.

Дон Карлос (ее не слушая).
Я жду. Ну что ж,
Ведь ты при шпаге.

Дон Гуан.
Ежели тебе
Не терпится, изволь (бьются).

Лаура.
Ай! Ай! Гуан!...

(Кидается на постелю. Дон Карлос падает.)

Дон Гуан.
Вставай, Лаура, кончено.

Лаура.
Что там?
Убит? Прекрасно! В комнате моей!
Что делать мне теперь, повеса, дьявол?
Куда я выброшу его?

Дон Гуан.
Быть может
Он жив еще.

Лаура (осматривает тело).
Да! Жив! Гляди проклятый,
Ты прямо в сердце ткнул – небось, не мимо,
И кровь нейдет из треугольной ранки,
А уж не дышит – каково?

Дон Гуан.
Что делать?
Он сам того хотел.

Лаура.
Эх, Дон Гуан,
Досадно, право. Вечные проказы –
А всё не виноват…. Откуда ты!
Давно ли здесь?

Дон Гуан.
Я только что приехал
И то тихонько – я ведь не прощен.

Лаура.
И вспомнил тотчас о своей Лауре?
Что хорошо, то хорошо. Да полно,
Не верю я. Ты мимо шел случайно
И дом увидел.

Дон Гуан.
Нет, моя Лаура,
Спроси у Лепорелло. Я стою
За городом, в проклятой Венте. Я Лауры
Пришел искать в Мадрите.

(Цалует ее.)

Лаура.
Друг ты мой!...
Постой… при мертвом!.... что нам делать с ним?

Дон Гуан.
Оставь его – перед рассветом, рано,
Я вынесу его под епанчею
И положу на перекрестке.

Лаура.
Только
Смотри – чтоб не увидели тебя.
Как хорошо ты сделал, что явился
Одной минутой позже! У меня
Твои друзья здесь ужинали. Только
Что вышли вон. Когда б ты их застал!

Дон Гуан.
Лаура, и давно его ты любишь?

Лаура.
Кого? Ты видно бредишь.

Дон Гуан.
А признайся,
А сколько раз ты изменяла мне
В моем отсутствии?

Лаура.
А ты, повеса?

Дон Гуан.
Скажи… Нет, после переговорим.
СЦЕНА III.

(Памятник Командора.)


Дон Гуан.
Всё к лучшему: нечаянно убив
Дон Карлоса, отшельником смиренным
Я скрылся здесь – и вижу каждый день
Мою прелестную вдову, и ею –
Мне кажется, замечен. До сих пор
Чинились мы друг с другом; но сегодня
Впущуся в разговоры с ней; пора.
С чего начну? «Осмелюсь»…. или нет:
«Сеньора»…. ба! Что в голову придет.
То и скажу, без предуготовленья,
Импровизатором любовной песни…
Пора б уж ей приехать. Без нее –
Я думаю – скучает командор.
Каким он здесь представлен исполином!
Какие плечи! Что за Геркулес!...
А сам покойник мал был и щедушен,
Здесь став на цыпочки не мог бы руку
До своего он носу дотянуть.
Когда за Ескурьялом мы сошлись,
Наткнулся мне на шпагу он и замер
Как на булавке стрекоза – а был
Он горд и смел – и дух имел суровый…
А! вот она.

(Входит Дона Анна.)

Дона Анна.
Опять он здесь. Отец мой,
Я развлекла вас в ваших помышленьях –
Простите.

Дон Гуан.
Я просить прощенья должен
У вас, сеньора. Может, я мешаю
Печали вашей вольно изливаться.

Дона Анна.
Нет, мой отец, печаль моя во мне,
При вас мои моленья могут к Небу
Смиренно возноситься – я прошу
И вас свой голос с ними съединить.

Дон Гуан.
Мне, мне молиться с вами, Дона Анна!
Я не достоин участи такой.
Я не дерзну порочными устами
Мольбу святую вашу повторять –
Я только издали с благоговеньем
Смотрю на вас, когда склонившись тихо
Вы черные власы на мрамор бледный
Рассыплете – и мнится мне, что тайно
Гробницу эту ангел посетил,
В смущенном сердце я не обретаю
Тогда молений. Я дивлюсь безмолвно
И думаю – счастлив, чей хладный мрамор
Согрет ее дыханием небесным
И окроплен любви ее слезами…

Дона Анна.
Какие речи – странные!

Дон Гуан.
Сеньора?

Дона Анна.
Мне… вы забыли.

Дон Гуан.
Что? Что недостойный
Отшельник я? что грешный голос мой
Не должен здесь так громко раздаваться?

Дона Анна.
Мне показалось… я не поняла…

Дон Гуан.
Ах вижу я: вы всё, вы всё узнали!

Дона Анна.
Что я узнала?

Дон Гуан.
Так, я не монах –
У ваших ног прощенья умоляю.

Дона Анна.
О боже! Встаньте… Кто же вы?

Дон Гуан.
Несчастный, жертва страсти безнадежной.

Дона Анна.
О боже мой! И здесь, при этом гробе!
Подите прочь.

Дон Гуан.
Минуту, Дона Анна,
Одну минуту!

Дона Анна.
Если кто взойдет!...

Дон Гуан.
Решетка заперта. Одну минуту!

Дона Анна.
Ну? Что? Чего вы требуете?

Дон Гуан.
Смерти.
О пусть умру сейчас у ваших ног,
Пусть бедный прах мой здесь же похоронят
Не подле праха, милого для вас,
Не тут – не близко – онн где-нибудь,
Там – у дверей – у самого порога,
Чтоб камня моего могли коснуться
Вы легкою ногой или одеждой,
Когда сюда, на этот гордый гроб
Пойдете кудри наклонять и плакать.

Дона Анна.
Вы не в своем уме.

Дон Гуан.
Или желать
Кончины, Доны Анны, знак безумства?
Когда б я был безумец, я б хотел
В живых остаться, я б имел надежду
Любовью нежной тронуть ваше сердце;
Когда б я был безумец, я бы ночи
Стал провождать у вашего балкона,
Тревожа серенадами ваш сон.
Не стал бы я скрываться, я напротив
Старался быть везде б замечен вами;
Когда б я был безумец, я б не стал
Страдать в безмолвии….

Дона Анна.
И так-то вы
Молчите?

Дон Гуан.
Случай, Дона Анна, случай
Увлек меня –не то вы б никогда
Моей печальной тайны не узнали.

Дона Анна.
И любите давно уж вы меня?

Дон Гуан.
Давно или недавно, сам не знаю,
Но с той поры лишь только знаю цену
Мгновенной жизни, только с той поры
И понял я, что значит слово Счастье.

Дона Анна.
Подите прочь – вы человек опасный.

Дон Гуан.
Опасный! Чем?

Дона Анна.
Я слушать вас боюсь.

Дон Гуан.
Я замолчу; лишь не гоните прочь
Того, кому ваш вид одна отрада.
Я не питаю дерзостных надежд,
Я ничего не требую, но видеть
Вас должен я, когда уже на жизнь
Я осужден.

Дона Анна.
Подите – здесь не место
Таким речам, таким безумствам. Завтра
Ко мне придите. Если вы клянетесь
Хранить ко мне такое ж уваженье,
Я вас приму – но вечером – позднее –
Я никого не вижу с той поры,
Как овдовела…

Дон Гуан.
Ангел Дона Анна!
Утешь вас бог, как сами вы сегодня
Утешили несчастного страдальца.

Дона Анна.
Подите ж прочь.

Дон Гуан.
Еще одну минуту.

Дона Анна.
Нет, видно мне уйти… к тому ж моленье
Мне в ум нейдет. Вы развлекли меня
Речами светскими; от них уж ухо
Мое давно, давно отвыкло – завтра
Я вас приму.

Дон Гуан.
Еще не смею верить,
Не смею счастью моему предаться…
Я завтра вас увижу! – и не здесь
И не украдкою!

Дона Анна.
Да, завтра, завтра.
Как вас зовут?

Дон Гуан.
Диего де Кальвадо.

Дона Анна.
Прощайте, Дон Диего (уходит).

Дон Гуан.
Лепорелло!

(Лепорелло входит.)

Лепорелло.
Что вам угодно?

Дон Гуан.
Милый Лепорелло!
Я счастлив!... Завтра – вечером позднее…
Мой Лепорелло, завтра – приготовь…
Я счастлив как ребенок!

Лепорелло.
С онной Анной
Вы говорили? Может быть она
Сказала вам два ласкового слова
Или ее благословили вы.

Дон Гуан.
Нет, Лепорелло, нет! Она свиданье,
Свиданье мне назначила!

Лепорелло.
Неужто!
О вдовы, все вы таковы.

Дон Гуан.
Я счастлив!
Я петь готов, я рад весь мир обнять.

Лепорелло.
А командор? Что скажет он об этом?

Дон Гуан.
Ты думаешь, он станет ревновать?
Уж верно нет; он человек разумный
И верно присмирел с тех пор, как умер.

Лепорелло.
Нет; посмотрите на его статую.

Дон Гуан.
Что ж?

Лепорелло.
Кажется, на вас она глядит
И сердится.

Дон Гуан.
Ступай же, Лепорелло,
Проси ее пожаловать ко мне –
Нет, не ко мне – а к Доне Анне, завтра.

Лепорелло.
Статую в гости звать! Зачем?

Дон Гуан.
Уж верно
Не для того, чтоб с нею говорить –
Проси статую завтра к Доне Анне
Придти попозже вечером и стать
У двери на часах.

Лепорелло.
Охота вам
Шутить, и с кем!

Дон Гуан.
Ступай же.

Лепорелло.
Но….

Дон Гуан.
Ступай.

Лепорелло.
Преславная, прекрасная статуя!
Мой барин Дон Гуан покорно просит
Пожаловать….. Ей-богу, не могу,
Мне страшно.

Дон Гуан.
Трус! Вот я тебя!

Лепорелло.
Позвольте.
Мой барин Дон Гуан вас просит завтра
Придти попозже в дом супруги вашей
И стать у двери…

(Статуя кивает головой в знак согласия.)

Ай!

Дон Гуан.
Что там?

Лепорелло.
Ай, ай!...
Ай, ай… Умру!

Дон Гуан.
Что сделалось с тобой?

Лепорелло (кивая головой).
Статуя… ай!....

Дон Гуан.
Ты кланяешься!

Лепорелло.
Нет,
Не я, она!

Дон Гуан.
Какой ты вздор несешь?

Лепорелло.
Подите сами.

Дон Гуан.
Ну смотри ж, бездельник.
(Статуе.) Я, командор, прошу тебя придти
К твоей вдове, где завтра буду я,
И стать на стороже в дверях. Что? Будешь?

(Статуя кивает опять.)

О боже!

Лепорелло.
Что? Я говорил….

Дон Гуан.
Уйдем.



СЦЕНА IV.

(комната Доны Анны.)

ДОН ГУАН И ДОНА АННА.


Дона Анна.
Я приняла вас, Дон Диего; только
Боюсь, моя печальная беседа
Скучна вам будет: бедная вдова
Всё помню я свою потерю. Слезы
С улыбкою мешаю, как апрель.
Что ж вы молчите?

Дон Гуан.
Наслаждаюсь молча,
Глубоко мыслью быть наедине
С прелестной онной Анной. Здесь – не там,
Не при гробнице мертвого счастливца –
И вижу вас уже не на коленах
Пред мраморным супругом.

Дона Анна.
Дон Диего,
Так вы ревнивы – муж мой и во гробе
Вас мучит?

Дон Гуан.
Я не должен ревновать
Он вами выбран был.

Дона Анна.
Нет, мать моя
Велела мне дать руку Дон Альвару,
Мы были бедны, Дон Альвар богат.

Дон Гуан.
Счастливец! Он сокровища пустые
Принес к ногам богини, вот за что
Вкусил он райское блаженство! Если б
Я прежде вас узнал – с каким восторгом
Мой сан, мои богатства, всё бы отдал,
Всё, за единый благосклонный взгляд;
Я был бы раб священной вашей воли,
Все ваши прихоти я б изучал,
Чтоб их предупреждать; чтоб ваша жизнь
Была одним волшебством беспрерывным.
Увы! – Судьба судила мне иное.

Дона Анна.
Диего, перестаньте: я грешу,
Вас слушая – мне вас любить нельзя,
Вдова должна и гробу быть верна.
Когда бы знали вы, как Дон Альвар
Меня любил! О, Дон Альвар уж верно
Не принял бы к себе влюбленной дамы,
Когда б он овдовел – он был бы верен
Супружеской любви.

Дон Гуан.
Не мучьте сердца
Мне, Дона Анна, вечным поминаньем
Супруга. Полно вам меня казнить,
Хоть казнь я заслужил, быть может.

Дона Анна.
Чем же?
Вы узами не связаны святыми
Ни с кем – не правда ль? Полюбив меня,
Вы предо мной и перед Небом правы.

Дон Гуан.
Пред вами! Боже!

Дона Анна.
Разве вы виновны
Передо мной? Скажите, в чем же.

Дон Гуан.
Нет,
Нет никогда.

Дона Анна.
Диего, что такое?
Вы предо мной не правы? В чем, скажите?

Дон Гуан.
Нет! Ни за что!

Дона Анна.
Диего, это странно:
Я вас прошу, я требую.

Дон Гуан.
Нет, нет.

Дона Анна.
А! Так-то вы моей послушны воле!
А что сейчас вы говорили мне?
Что вы б рабом моим желали быть.
Я рассержусь, Диего: отвечайте,
В чем предо мной виновны вы?

Дон Гуан.
Не смею.
Вы ненавидеть станете меня.

Дона Анна.
Нет, нет. Я вас заранее прощаю,
Но знать желаю…

Дон Гуан.
Не желайте знать
Ужасную, убийственную тайну.

Дона Анна.
Ужасную! Вы мучите меня.
Я страх как любопытна – что такое?
И как меня могли вы оскорбить?
Я вас не знала – у меня врагов
И нет и не было. Убийца мужа
Один и есть.

Дон Гуан (про себя).
Идет к развязке дело!
Скажите мне: несчастный Дон Гуан
Вам не знаком?

Дона Анна.
Нет, отроду его
Я не видала.

Дон Гуан.
Вы в душе к нему
Питаете вражду?

Дона Анна.
По долгу чести.
Но вы отвлечь стараетесь меня
От моего вопроса, Дон Диего –
Я требую…..

Дон Гуан.
Что если б Дон Гуана
Вы встретили?

Дона Анна.
Тогда бы я злодею
Кинжал вонзила в сердце.

Дон Гуан.
Дона Анна,
Где твой кинжал? Вот грудь моя.

Дона Анна.
Диего!
Что вы?

Дон Гуан.
Я не Диего, я Гуан.

Дона Анна.
О боже! Нет, не может быть, не верю.

Дон Гуан.
Я Дон Гуан.

Дона Анна.
Не правда.

Дон Гуан.
Я убил
Супруга твоего; и не жалею
О том – и нет раскаянья во мне.

Дона Анна.
Что слышу я? Нет, нет, не может быть.

Дон Гуан.
Я Дон Гуан и я тебя люблю.

Дона Анна (падая).
Где я?... где я? мне дурно, дурно.

Дон Гуан.
Небо!
Что с нею? Что с тобою, Дона Анна?
Встань, встань, проснись, опомнись: твой Диего,
Твой раб у ног твоих.

Дона Анна.
Оставь меня!
(Слабо.) О, ты мне враг – ты отнял у меня
Все, что я в жизни….

Дон Гуан.
Милое созданье!
Я всем готов удар мой искупить,
У ног твоих жду только приказанья,
Вели – умру; вели – дышать я буду
Лишь для тебя…

Дона Анна.
Так это Дон Гуан…

Дон Гуан.
Не правда ли – он был описан вам
Злодеем, извергом – о Дона Анна –
Молва, быть может, не совсем неправа,
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет. Так, Разврата
Я долго был покорный ученик,
Но с той поры как вас увидел я,
Мне кажется, я весь переродился.
Вас полюбя, люблю я добродетель
И в первый раз смиренно перед ней
Дрожащие колена преклоняю.

Дона Анна.
О, Дон Гуан красноречив – я знаю,
Слыхала я; он хитрый Искуситель.
Вы, говорят, безбожный развратитель,
Вы сущий демон. Сколько бедных женщин
Вы погубили?

Дон Гуан.
Ни одной доныне
Из них я не любил.

Дона Анна.
И я поверю,
Чтоб Дон Гуан влюбился в первый раз,
Чтоб не искал во мне он жертвы новой!

Дон Гуан.
Когда б я вас обманывать хотел,
Признался ль я, сказал ли я то имя,
Которого не можете вы слышать?
Где ж видно тут обдуманность, коварство?

Дона Анна.
Кто знает вас? – Но как могли придти
Сюда вы; здесь узнать могли бы вас,
И ваша смерть была бы неизбежна.

Дон Гуан.
Что значит смерть? За сладкий миг свиданья
Безропотно отдам я жизнь.

Дона Анна.
Но как же
Отсюда выдти вам, неосторожный!

Дон Гуан (цалуя ей руки).
И вы о жизни бедного Гуана
Заботитесь! Так ненависти нет
В душе твоей небесной, Дона Анна?

Дона Анна.
Ах если б вас могла я ненавидеть!
Однако ж надобно расстаться нам.

Дон Гуан.
Когда ж опять увидимся?

Дона Анна.
Не знаю,
Когда-нибудь.

Дон Гуан.
А завтра?

Дона Анна.
Где же?

Дон Гуан.
Здесь.

Дона Анна.
О Дон Гуан, как сердцем я слаба.

Дон Гуан.
В залог прощенья мирный поцалуй…

Дона Анна.
Пора, поди.

Дон Гуан.
Один, холодный, мирный….

Дона Анна.
Какой ты неотвязчивый! На, вот он.
Что там за стук?... о скройся, Дон Гуан.

Дон Гуан.
Прощай же, до свиданья, друг мой милый.

(Уходит и вбегает опять.)

А!.....

Дона Анна.
Что с тобой? А!....

(Входит статуя командора. Дона Анна падает.)

Статуя.
Я на зов явился.

Дон Гуан.
О боже! Дона Анна!

Статуя.
Брось ее,
Всё кончено. Дрожишь ты, Дон Гуан.

Дон Гуан.
Я? нет. Я звал тебя и рад, что вижу.

Статуя.
Дай руку.

Дон Гуан.
Вот она…. о тяжело
Пожатье каменной его десницы!
Оставь меня, пусти-пусти мне руку….
Я гибну – кончено – о Дона Анна!

(Проваливаются.)

А.С.Пушкин "Осень" ("Октябрь уж наступил...")

Иннокентий Михайлович Смоктуновский читает стихи Александра Сергеевича Пушкина в фильме "Вновь я посетил..." (Творческое объединение "Экран" 1982 год)

Rado Laukar OÜ Solutions