19 марта 2024  11:37 Добро пожаловать к нам на сайт!

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? № 33 июнь 2013 г.

Сценарии
Виктория Кейль
article187278.jpg

ЖИЗНЬ НЕ КОНЧАЕТСЯ

(Пьеса в 4 действиях с эпилогом)
Друзьям моей молодости посвящается

«Каждая лисица любит свою виселицу»

Грузинская пословица

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ

Обычный тифлисский двор в старой части города. В глубине двора ворота на вымощенную булыжником тупиковую улицу; от ворот во двор ведут невысокие стоптанные ступени; под большой развесистой акацией деревянный ящик для мусора тёмно зелёного цвета, большой и маленький веники; азиатский туалет со скрипучей, почерневшей от дождядверью, сколоченной из досок;налево от ворот крутая деревянная лестница на балкон второго этажа, с резными перекладинами, на нём кадка с пальмой, плетённая (бамбуковая) кресло-качалка; справа над жилым подвальным помещением нависают застеклённая веранда и угловой балкон; почтипосередине двора кран на залитом цементом пяточке вокруг выложенного кирпичом прямоугольного проёма для вёдер, на земле короткий шланг для поливки; летом выставлены горшки с цветами (алоэ, олеандр, кактусы); натянуты верёвки для сушки белья. В последнем действии дом (обе части дома) сносят под гостиницу. Сцена медленно погружается в темноту под жуткий скрежет и шум работающего бульдозера. Видно, как рушатся стены и поднимается пыль над обломками дома и оставшейся в доме мебели.

О Г Л А В Л Е Н И Е

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Акт первый «Утро в доме»

Aкт второй «У Арчи»

Акт третий «Землетрясение»

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Акт четвёртый «Вероника»

Акт пятый «Ссора»

Акт шестой «Измена»

ДЕЙСТВИЕТРЕТЬЕ

Акт седьмой «Похороны»

Акт восьмой «Война»

Акт девятый «Ганчик»

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Акт десятый «Возвращение»

ЭПИЛОГ. СНОС ДОМА

Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А

СЕМЬЯ ДОМОВЛАДЕЛЬЦЕВ (2 этаж слева от зрителей):

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч К о з л о д у е в (д я д я В е н я)

«человечный мужчина», культурист, в прошлом скрипач и конферансье регионального оркестра радио

и телевидения, подкаблучник

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а Г р е н к о в а

его жена, домоправительца (домовладелица), не закончила ни один институт, в котором училась, кроме

бухгалтерских курсов, страдает хроническими мигренями и (не)сахарным диабетом, любит во всё

вмешиваться и всем давать разумные советы, как жить, когда жить не хочется или невозможно

С е р а ф и м а

сестра дяди Вени, решительная жещина, c горбом после перенесённого в детстве полиэмилита

(туберкулёза костей), несемейная, живёт отдельно от семьи брата, по образованию ветеринар, пишет

стихи и рассказы для детей, уходит в монастырь

В е р о н и к а (М ы ш о н о к)

старшая дочь, очень серьёзная, студентка медвуза (стоматология или психиатрия), в поисках аборт

личного счастья и призвания в жизни, пишет романсы в альбом, где хранит засушенные цветы, от

Кока

Л ю к а

младшая дочь, хохотушка, рыженькое солнышко с веснушками, («джинджер»), любит переодеваться,

заканчивает школу, мечтает стать актрисой, ведёт дневник, дразнят «кочерыжкой» из-за небольшого роста

И г о р ь (И г о р ё к)

племянник Глафиры Леопольдовны, профессиональный бездельник, увлекается карточными фокусами, первый привод за кражу (найденного) мобильника и за подрезание верёвок с бельём на балконах нижних этажей, носит с собой кастет (нож на кнопке), прострелил себе ногу, чтобы не забрали в армию,мхедрионовец во время гражданской войны в Грузии, азюлант первой волны, женат на немке, получает пенсию в Германии как ветеран войны в Афгане, где никогда не был

К о к а

сердечный друг Вероники, экзотической наружности, нигде не работает, зарист, играет на разных

инструментах, владеет приёмами то ли самбо то ли каратэ, после разрыва с Вероникой поступает на

работу в милицию, но становится главарёмбанды, осуждён за вооружённые ограбленияквартир, погибает в Сухуми («коммандос»)

З и з и

подруга Вероники с горшечного возраста, аллергичная, постоянно страдает из-занеудачных романов,

сильное косоглазие, в очках (меняет линзы разного цвета), резкая на язык, удочерена собственным

отцом

Г а н ч и к

ухажор («хахаль») Вероники, то ли цыган из Швейцарии, то ли венгр из Румынии, чернявый, стройный,

заразительно смеётся, увлекается латино–американскими танцами, погибает во время войны, попав под

обстрел снайпера у крана с водой в комендантский час

П у л я (П а п у л я)

парализованный дед, укрытый пледом в кресле качалке временами на балконе, временами в комнате,

периодически ему закапывают глаза и меняют грелку на ноги (в действие участвует пассивно)

ЖИЛЬЦЫ (1-ый этаж под хозяевами):

С е м ь я Ш е в а р д а н я н:

С а м в э л

худощавый, жилистый и очень смуглый армянин лет под 50, шьёт балетные тапочки для оперной

студии, после войны точильщик «точи–ножи–ножницы») на переделанной для этой цели старой

ножной швейной машине «Зингер», с которой ходит по улицам, страдает «армянской болезнью» (несколько раз ошибочно вырезали аппендицит)

А м а л и я

его жена армянка, гадает на кофе и картах, торгует семечками, стегает шерсть

Л и д и я Н и к о л а е в н а Р о м а н о в а

одинокая дряхлая пенсионерка, молчаливая и стеснительная, даёт частные уроки русского языка и

литературы, несостоявшаяся прима–балерина, была в ссылке из–за романа с английским дипломатом,

боится умереть во сне, романтическая привязанность старика Пули

В и к т о р

внебрачный сын Лидии Николаевны Романовой от английского дипломата, алкоголик, немного заикается, когда мать умирает, не может её похоронить и мечется между церковью и военной комендатурой

ЖИЛЬЦЫ (антресоль с балконом над подвалом, напротив балкона 2-го этажа хозяев, справа от зрителей, набалконе огромная кадушка с пальмой):

А р ч и б а л ь д А р н о л ь д о в и ч (А р ч и)

меценатствующий профессор русского языка и литературы «чернокнижник», костлявый, усики от Фербэнкса, всегда свежевыбрит, курит трубку, походка нервическая, ходит выворачивая ступни, любит разгуливать по балкону в стёганом халате«а ля Холмс» (то поверх брюк, топоверх пижамы) или покуривать, просматривая прессу и книжные новинки на балконе, в последнем действии опустившийся «бич», продаёт в метро книги за бесценок

Н а т э л а

его жена, миниатюрная крашеная блондинка, говорит взахлёб, закатывая глаза от восторга, рассказывает сны, верить в спиритизм, переселение душ и разную чертовщину, не принимает своего мужа всерьёз, ярко красит губы, не любит заниматься домашним хозяйством, обожает кошек («кошатница»), умирает от рака

ЖИЛЬЦЫ (подвал):

П о п а д ь я М а р и я (т ё т я М а ш а, б а б а М а н я)

статная дебелая казачка, «натуропатка» (лечит травами, которые сама собирает), золотые зубы, золотые серёжки и кольца, любит поспать, торгуетцерковными свечами, после смерти мужа берёт к себе жить девочку беженку из Абхазии

П о п и к

плюгавенький, плешивый старичок, роста ниже среднего, вечно в подпитии, семенит

Д е в о ч к а б е ж е н к а

(из Абхазии), очень худенькая, в косынке поверх бритой головы, потом с косичками (из–под косынки), не разговаривает до сноса дома (всего одна реплика)

ПОСТОРОННИЕ:

В а х о (В а х–В а х) С а д з а х л о ш в и л и

участковый инспектор (* «цахли» по грузински собака, «швили»)

П э х о

книгоноша, сморщенный старик неухоженного вида, допотопные очки на тесёмочках, бывший

лектор по атеизма и нештатный сотрудник религиозного интернет–журнала

С а н е ч к а

вечный студент, поэт с БАМа, похож на Есенина с гитарой и рюкзаком, набитым черновиками, ваятель надгробий на Кукийском кладбище

Д ж о н д о (Д ж о н и)

художник самоучка, неухоженного(бомжеватого) вида, приторговывает себе на пропитание

на барахолке («сухом мосту») пейзажами старого города и портретами с натуры

Б э а т р и ч а (Д ж у л я)

медсестра, мэгрелка, беженка из Сухуми

М а р г о

дворничиха, дородная курдянка в разноцветных юбках, в последнем акте в городской униформе шафранового цвета

ПРОФЕССОРСКИЕ КОТЫ И КОШКИ:

КОТЫ Барсик и Маркиз (белый пушистый), Марсон (чёрный)

КОШКИ Магаша, Магиша, Гиша, Гаша, Юмоки, Мокки, Юки

ХОЗЯЙСКАЯ СОБАКА ДИК (сходит с ума)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

АКТ ПЕРВЫЙ «УТРО В ДОМЕ»

В столовую (проходную) комнату ведут две двери из противоположных комнат. В комнате никого. Из кабинета (слева) доносится с перерывамихудожественный храп в исполнении Веньямина Фелимоновича. Из дверей спальни (справа) появляется недовольно взволнованная ГлафираЛеопольдовна в ночной рубашке до пола,с перевязанной головой, в руках у неё верёвка, которую она с недоумением наматывает себе на руку, по мере передвижения по столовой к противоположной двери, периодически дёргая за верёвку,останавливается и начинает неистововопить, обнаружив, что другой конец верёвки привязан к ножке стола (вариант к ручке двери)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Ходит по комнате, поправляя повязку на голове.) Господи, какая ужасная мигрень... Это становится невыносимо. (Храп повторяется, зовёт в полный голос.) Веньямин!! Я не понимаю!! Я не понимаю, Веньямин!! Как тебе это только удаётся – изводить меня?! Ты каждый раз меня дуришь!! Я же специально привязала тебя!! Мы договорились, что ты не отвяжешься. Ты дал мне честное джентльменское. Веньямин!! Завтра опять к нам придут жаловаться соседи, потому что из-за твоего храпа никто не может нормально спать во всём доме. Эгоист!!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Появляется из кабинета заспанный, в мятой пижаме.) Господи, мамочка, проклятье!! Я даже не помню, как и когда это произошло... Главное – не надо из-за этого так нервничать. Я тебе клянусь, что сделал это неосознанно. Ты всех разбудишь.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Зачем так волноваться?! Что ты такое несёшь, Веньямин?! Ты видишь, где второй конец верёвки? Ты видишь, куда ты её неосознанно перевязал?! Это ножка от стола!! Ты что же хочешь меня убедить, что страдаешь лунатизмом??!!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Задумчиво с виноватым видом) Ну, зачемтак на меня обрушиваться?! Я уже сказал, мамочка, что не помню... Мне снились кошмары, и я – перевязался, видимо, в состояние полусна, ну, не вполне осознанно. Почему ты мне не веришь?– я действительно не помню...

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ты не помнишь, как ты бессознательно отвязался, да?! У меня нет больше слов. И с этим человеком я двадцать с лишним лет прожила под одной крышей. Никто на свете, ни одно живое существо – будь оно даже ангелом во плоти – не смогло бы выдержать такое нечеловеческое испытание...

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Сокрушенно) Да, я понимаю... Но прошу тебя – успокойся,тебе может стать ещё хуже.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Успокойся?! Ты говоришь мне «успокойся»?! Но это значит смириться, а не успокоиться... Раньше ты хотя бы не делал из меня дуру. Но то, что произошло сегодня, это просто откровенное издевательство надо мной. И других слов у меня нет. Я не в силах и не буду больше это терпеть. С меня хватит, Веньямин, это превыше моих сил. И знаешь что? Я знаю, наконец, что мне надо делать – я требую развода. Да, представь себе и не надо удивляться, – я подаю наразвод. У меня просто нет другого выхода.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Подойдя вплотную, старается забрать у неё из рук верёвку.). Но, мамочка, что я такое сделал, чтобы разводиться? Это не серьёзно, в конце концов, – через столько лет. Что я буду без тебя делать?! И что скажут дети? Давай не будем никого расстраивать.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Оставь моих детей в покое. Дети тут совершенно ни при чем.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но это и мои дети тоже.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Право быть отцом надо заслужить.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Нервически.) Значит, ты считаешь, что я не заслужил это право? Но я всегда был идеальным отцом своим детям и верным супругом тебе, моей единственной благоверной. Никто не поверит и не сможет понять, из-за чего, собственно говоря, ты решила со мной разводиться?!

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ты так думаешь? Что никто не поверит?! В 24 часа.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Да!! Никто не поверит, потому что я даже в мыслях никогда не изменял тебя. Это не серьёзно, мамочка.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. И ты ставишь себе это в заслугу, Веньямин? – то, что ты не изменял?!– только этого не хватало. Какая безнравственность. Но на этот раз всё более, чем серьёзно. И ты скоро в этом убедишься. К тому же, если мы не разведёмся, то при сносе потеряем вторую половину дома. Нам всё равно необходимо развестись. (Резким движением возвращает ему верёвку в руки)

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но если мы разведёмся, мамочка, ты никогда больше не согласишься снова выйти за меня замуж!..?

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Разумеется не соглашусь. А ты как думал?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Тогда я категорически против развода.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Меня твоё мнение на этот счёт не интересует. В этом доме решения принимаю я. Это – мой дом и дом моего отца. Так что у тебя нет другого выхода. А теперь ты можешь, наконец, хоть на какое-то время перестать храпеть? и дать людям немножко поспать. Можешь заняться своим фитнесом? Или чем-нибудь пристойным, наконец... (Веньямин Фелимонович кивая, разводит руками.) И когда я приду в себя, мы обсудим условия расторжения нашего брака.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но ведь ты не знала, что я храплю!.. (Слышится страшный грохотво дворе.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Направляется обратно в спальню, выразительным жестом показывая своё несогласие с происходящим и невозможность что-либо изменить.) Надо было быть полной дурой, чтобы выходить за тебя замуж.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Сокрушенно ей вслед.) Но ведь это уже не я, мамочка... Вот так всегда – без вины виноватый я один в этом доме, так всегда... (Возвращается в кабинет, пока сцена медленно разворачивается, в сторону двора, куда Амалия выносит таз с посудой и,что-то неразборчиво сердито причитая по армянски, cтавит под крани вновь возвращается в дом за кастрюлей и чайником. Из подвала появляется попик, мелко семенит к воротам, подбирая рясу, из-под которой выглядывают кроссовки «аdidas». Через какое-товремя почтальон с улицы забрасывет во двор почту (газеты).

А м а л и я. Доброе утро, батюшка.

П о п и к. (На ходу.) Будет добрым, будет добрым, благослови Господь!..

А м а л и я. Опять опоздал, старый греховодник, ай-ай-ай... (Заглядывает в подвал) Мария!! Просыпайся, опять до вечера спать будешь?

М а р и я. (Позёвывая, показывается из подвала в ночной сорочке.) Чого тебе?

А м а л и я. (Таинственным полушёпотом.) Я его видела...

М а р и я. (Почёсывая спину) Кого его?

А м а л и я. Да его, чёрный такой, пузатый, и лысый, без шеи совсем, грузин... к нашей... опять вчера приходил, под самый вечер, как стемнело, клянусь тебе Аночкой и Робиком, – чтоб я их похоронила! – если не веришь. Почемуникогда мне не веришь? Ва-ай!!

М а р и я. (Отмахивается, с явным безразличием.) Да, ну тебя, брешишь ты всё. На кой такой рохлемужчина? Скажешь тоже...

А м а л и я. И-и-и!! Не веришь, да? Знаю, что не веришь. Один раз спать не ложишь и сама всё увидишь. А то всё спишь, даспишь. Так всё проспать можно. Клянусь,всю ночь у неё, только утром уходит... Такой красивый, видный мужчина. (Качает головой) Может, она на него «джадо» сделала?..

М а р и я. Ладно, посмотрю сегодня на этого красавца. Только сдаётся мне, что ты всё брешишь.

Что он там потерял? Денег у неё отродясь не водилось...

А м а л и я. Вот и я тебя спросить хотела – зачем? А как думаешь, а? Может, у неё что и припрятано, а он возьмёт потом и зарежет... Вай-мээ!! (Зажимает себе рот рукой, сама испугавшись своих слов.)

М а р и я. Ещё чого напридумывала. Будет тебя стращать – не испужаюсь. Ша, сорока чернохвостая!!(Наступает, подбочинившись на Амалию.) А я его кипятком из самовара мово, а его шваброй под ребро. Бес его знает, чого здесь шастает... Попадись он мне!!

А м а л и я. (Хихикает, подмигивая.) А, Мария, подожди, не уходи, что я тебе ещё скажу. Вчера знакомый один армянин к Самвэлу приходил, рассказал: один молодой совсем сосед его, тридцать пять лет, умер, представляешь, да?.. Пчёлы себе на сердце посадил и – умер. Поспорил, что польза от них, когда сердце болит, а то ведь с похмелья был... И – умер.

М а р и я. Ну, помер – так помер. Царствие еме небесное, если так. Только брешишь ты всё. Зачем так рано будишь, покоя от тебя нет. А ну тебя в баню... (Отмахивается рукой) Будет бреднями натощак кормить-то. Я лучше спать пойду. (Спускается к себе обратно в подвал, ворчит, оборачиваясь на ходу.)Может, он не к старухе вовсе, а к молодухе ходит... совсем мозгов в голове нету.Вона, у твого уже третий день рубашка из задницы торчит. Неужто зад зашить не можешь, а только языком молоть. Язык без костей, тьфу пропасть на тебя, срамота да и только.

А м а л и я. (Не обращает внимания на её слова) Вот опять не веришь, сколько лет меня знаешь, а всё равно никогда не веришь. (Слышен шум и мужской сердитый голос, который отвлекает Амалию, она заглядывет в окошко своей кухни.) Савмэл джан, ты почему такой сердитый? Сейчас приду, тебя кормить буду. (Поднимает газеты.) Я тебе газеты сейчас читать принесу.

С а м в э л. (Выставляет маленькую скамеечку с плетёным сидением рядом с дверями квартиры и забирает у Амалии газеты.) Я сам. Лучше очки принеси. (Усаживается на скамеечку, курит и читает газеты, водрузив на нос очки на резиночке вместо дужек.)

В а х о. (Входит во двор.) Доброе тебе утро, Самвэл. Давно у вас не был.

С а м в э л. Доброе утро. Гостю дорогому всегда рады. Проходи, присаживайся. (Амалия, витирает руки о передник, выносит гостю стул с изогнутой спинкой.)

В а х о. (Садится, снимает фуражку и вытирает лоб платком.) Спасибо. Вижу, новостями интересуешься.

С а м в э л. А как же... интересуюсь, дорогой.

В а х о. Да, это хорошо, что интересуешься, но радоваться пока нечему. Сам понимаешь, борьба с нетрудовыми доходами. А ты, говорят, на дому ателье устроил, семечками торгуете.

С а м в э л. Кто говорит? Мало – что говорят. Если бы я деньги имел, то директором ателье был и пешком не ходил. А здесь какие у меня доходы?

В а х о. Если ты директором ателье был, тогда, может, вообще не ходил, а далеко отсюда сидел. Всё равно оштрафую, если тапочки для балерин опять налево шить будешь.

Самвэл: Налево, направо... (Швыряет газеты на землю, горячо жестикулирует.) Вай!! Какая тебе разница. Сам знаешь – никто в этом городе, кроме меня, эти тапочки шить хорошо не умеет. Людям не запретишь, всё равно ко мне придут. Что ты ко мне привязался? Честным трудом не даёшь деньги на хлеб зарабатывать. Святое это дело – семью, детей кормлю, сам что не понимаешь, да?.. (Савмэл горестно разводит руками.)

В а х о. (Напыжась.) Я – власть, глупый ты человек: захочу – оштрафую. А ты много не разговаривай, могу и в тюрьму посадить... если захочу. Я тебя по дружбе предупредить пришёл. Думаешь, мне так легко голову заморочить? Ты по скольку за пару берёшь? Пять рублей? А в день сколько пар шить можешь? Здесь тебе не только на хлеб, но и на шашлык хватит.

С а м в э л. (Насупившись, с обидой.)По дружбе – говоришь? Сколько лет тебя знаю, а понять не могу, что ты за человек такой?! Работать не даёшь – только ходишь туда-сюда, туда-сюда... нервничать заставляешь.

В а х о. Ты раньше за три рубля шил. А теперь за пять. Думаешь, я не знаю. Вахо всё знает. А ты свои нервы побереги лучше. Нервные клетки не восстанавливаются.(Вахо берёт газету, просматривет.)

С а м в э л. (Чешет в затылке, о чём-то размышляет) Ты за мои клетки не волнуйся. Я свои нервы давно в карман положил. Завтракать с нами будешь?

А м а л и я. (Появляется в дверном проёме кухни.) Тоже мне, нервный какой с утра. Лучше деньги к себе в карман ложи!!

С а м в э л. Ты зачем на меня кричишь, женщина?.. Вай!! На Наполеона никто не кричал, потому он сразу пять дел делать мог. А я так как работать могу?! Не учи учёного.

А м а л и я. А ты зачем к нему пристаёшь? Мою семью за него кормить будешь? Не знаешь разве, что у нас денег нет? А? Не знаешь, что он больной совсем. Сколько раз на улице падал – скорая забирала. Один аппэндекокси шесть раз резали.

В а х о. Знаю, знаю – армянская болезнь называется. Но живой ведь – налоги всё равно платить надо.

С а м в э л. Ты зачем встреваешь, женщина?! У нас здесь мужской разговор. Я сам с ним разберусь – давно его знаю. И вообще – его скоро на пенсию отправят. А ты иди отсюда, иди на кухню завтрак готовь, детям в школу пора.

В а х о. (Багровея.) Это кого на пенсию? Это меня на пенсию?..

Н а т э л а. (Появляется на балконе с Барсиком на руках, в ярком шелковом халате, расшитом павлинами и японскими иероглифами, с удивлениемсмотрит на Вахо.) А Вы что так рано у нас во дворе делаете?

С а м в э л. Доброе утро, соседка!..

Н а т э л а. Доброе утро, Самвэл. (Кокетливо.) Кого-нибудь пришли арестовывать? Надеюсь, не меня и не моего Барсика?

В а х о. Зачем арестовывать? Я к старому другу по душам поговорить зашёл. Я тоже люблю животных, особенно которые в цирке выступают, дрессированные. (Самвэл ехидно хмыкает и снова берётся за чтение газеты.)

Н а т э л а. А почему у Вас на боку пистолет?

С а м в э л. (Из-за газеты.) Это ему с собой завтрак жена на работу дала. Ему так удобнее, чтобы руки не занимать.

В а х о. (Надевает фуражку и собирается ретироваться.) Э-э…

Н а т э л а. Понимаю –Самвэл всегда шутит. Но я уверена, Вы им убить можете, если захотите. Правда, Вахо? Скажите правду. Вы уже им убивали кого-нибудь?

М а р и я. (Из подвала выглядывает на шум голосов заспанное, недовольное лицо попадьи.) Это кого убили? У нас что ли?

В а х о. (Пятится к воротам.)Зачем убивать? У нас на убане всё спокойно. Никто никого никогда пока не убивал.

М а р и я. Ну, и слава богу. (Крестится и вновь исчезает в проёме подвала.) Нечего людей-то пужать. Тоже мне умники...

С а м в э л. (Издевательски напевает) Скоро выйду на свободу, аай, мама –джан!! Аа-й, мама – джан!!.. Посажу друзей на хлеб и воду...

Н а т э л а. А Вы можете рассказать что-нибудь этакое антихвонское?.. Сколько бандитов Вы уже поймали? Обожаю страшные истории. Что бы дух захватывало. Совсем как в кино. Но куда же это Вы это так быстро от нас уходите?

С а м в э л. (Бормочет еле слышно.) Карапет кармрапетшанваржапет… Мне что большедругих надо?!! Я что, деньги рисовать умею?! Поцелуй Карапета в ж...!!

В а х о. Как-нибудь в другой раз, уважаемая. А ты подумай, что я тебе сказал. Пока не поздно. Счастливого дня всем... Я сегодня только начал обход делать. (Уходит.)

Н а т э л а. (Хихикнув.)А Вы не стесняйтесь, Вахо, заходите к нам почаще. Надо же, такой стеснительный мужчина, а с пистолетом ходит. Что он от тебя хочет, Самвэл?

С а м в э л. Э-э-эх, соседка. Что хочет? Что он может хотеть – всем одно надо: деньги, деньги, деньги давай!! Вот что хочет. Их всех скоро на пенсию отправят...

А м а л и я. Чтоб его!! Туда ему и дорога. Когда только нормально жить будем?

С а м в э л. Будем, будем, подожди... цават танем. (Уходит с женой завтракать,)

А р ч и б а л ь д. (Появляется на балконе,бодрый, подтянутый, в бархатной кофте, перевязанной шнурком, на голове тюбетейка.) Что здесь происходит?

Н а т э л а. Ничего не происходит, Арчи. Наш участковый Вахо приходил и хотел арестовать Самвэла, но мы его выжили. (Похохатывает.)А вот и твой чернокнижник пожаловал. (Во двор заходит книгоноша, нагруженный сумками с книгами.)

А р ч и б а л ь д. Вот это славно... Доброе утро, проходите Пэхо. Как успехи? Хорошо, что Вы пришли пораньше, а то у меня сегодня лекционный день в университете. Всё принесли, что я заказывал?

П э х о. (С отдышкой, тяжело поднимается по ступеням на балкон, ставит и раскрывает сумки перед Арчибальдом.) Всё, всё принёс, уважаемый профессор. Вот – сами можете посмотреть. Всё в точности по списку, как Вы мне заказывали.

Н а т э л а. Фи, противный. Опять со своими книжками.

А р ч и б а л ь д. (Разбирая сумку.)А может быть Вы будете так добры, моя дорогая, и приготовите что-нибудь на завтрак?.. Пока мы здесь возимся.

(Все трое оборачиваются на громкие голоса из квартиры хозяев; из квартиры на балкон стремительно выбегает Игорёк, перекинувшись через балкон, зависает над двором, ухватившись за столбики резного балкона так, что его не видно со стороны квартиры; слышен испуганный крик ГлафирыЛеопольдовны)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Появляется на балконе в растрёпанных чувствах.) Нет, не надо, не надо!! Игорь!! Только не это. Ради всего святого. Я дам тебе денег. Я клянусь – я никогда, никогда больше не стану ни о чём тебя спрашивать. Господи, Игорь, я не вижу – где ты?!

С е р а ф и м а. (Слышен возмущенный голос Серафимы.)Молокосос!! У него в заднице ещё пионерская зорька играет, а ведь туда же – других уму разуму учить. Яйца кур не учат. Куда он подевался?? Япона мама!! Что за несносный мальчишка. Сколько можно издеваться над родной тёткой. Он доведёт тебя до инфаркта, а меня до инсульта. Неужели нельзя хоть раз настоять на своём и прекратить это безобразие?.. Только не говорите мне, что этот бездельник опять «повесился»?! (Немая сцена: Игорёк, раскачиваясь, смеётся.)

АКТ ВТОРОЙ «У АРЧИ»

Сибаритствующая компания на квартире у Арчибальда. В кабинете старинный книжный шкаф во всю стену, ковёр на полу, другая стена сплошь увешана фотографиями, полочки с изящными статуэтками, старинное ружьё иколлекция холодного оружия. Живые цветы в красивой вазе. Джони и Санечка потягиваютгорячительные напитки, закусывая красиво выложенными на подносе бутербродами. На столе неразрезанный торт и дорогой чайный сервиз.

Н а т э л а. Какие они оба милые, правда, Арчи?! А можно мне Вас спросить, Джони, что Вас больше увлекает: процесс чтения или творческий процесс создания произведения? Я ведь знаю, что Вы пишите.

А р ч и. Пишет наш друг, и очень даже неплохо у него это получается. К тому же, как я понимаю, у него наметилась явная склонность к мемуаристике.

Д ж о н и. Так ведь, знаете ли, мэм, на всё время требуется, а на чтение особо. А у меня как в плохом анектоде: «чукча не читатель, чукча писатель». Вот Санёк – так он совсем другое дело. Он у нас романтик. Всё затуманами гоняется. А я больше частью наблюдаю – документирую современность.

С а н е ч к а. Ну и что, что романтик. Я за одну ночь все рассказы Джони прочитал, и они мне очень даже понравились.

А р ч и. Несомненно Джони талантлив, и автор всегда должен доверять себе и своему житейскому опыту. Но сли есть возможность обострить сюжет, сделать его более беллетристическим, так сказать, отойти от факта документа... Мало описать человека, рассказать о его жизни, нужна интрига. И тогда наш Джони выйдет на совсем другой уровень сочинительства в лучшем смысле этого слова.

Н а т э л а. Конечно, Арчи прав. Пусть Ваш герой убьёт кого-то, пусть ему изменит его невеста, возлюбленная, или даже пусть его посадят в тюрьму...

Д ж о н и. (Заикаясь от нескрываемого удивления.) Я Вас правильно понял, Арчибальд Арнольдович? Вы предлагаете мне дофантазиро-вы-вать реальность?

А р ч и. Я немного утрирую, мой дорогойдруг, но не надо бояться придумывать события для своих реальных героев. Я ни в коем случае не призываю Вас к детективным сюжетам, но усилить факт можно, если не хватает динамики действия. Тогда Ваш рассказ станет фактом литературы и любой журнал захочет этот портрет времени опубликовать. Так что ещё один шажок и –Вы будете оправданы.

Д ж о н и. Я не подозревал, что мне надо оправдываться. И перед кем, не подскажите?

А р ч и. Перед историей, разумеется.

С а н е ч к а. Куда уж круче, что сама жизнь с людьми выделывает – такое нарочно не напридумываешь.

А р ч и. Я, конечно, понимаю, что есть риск ухода от живой хроники, но у Вас в рассказах маловато сюжетного движения, не хватает энергетики, проявления характеров героев в столкновении с житейскими событиями.

Д ж о н и. Мне что всё заново переписывать надо? Вы это мне предлагаете?

С а н е ч к а. Гиблое это дело: правду писать опасно, а врать – на это особый талант требуется.

А р ч и. Ни в коем случае. Вы уже состоялись, мой друг, но вот Вам мой добрый совет: не рассказывайте, а показывайте. Надо постараться перейти от воспоминательных новелл к настоящей художественой прозе. Пора, мой юный друг, начинать творить свой мир, создавать своих героев. Я уверен , что у Вас всё прекрасно получится. И Вы откроете читателям новые интересные характеры и судьбы.

Д ж о н и. (Мрачно.)Я одно знаю: правда всегда неправдоподобна и по большему счёту никому не нужна. Потому что люди верят только тому, во что хотят верить. Так всем жить удобнее и спокойнее. Но всё равно от правды никуда не уйти –кому-то ведь надо правду говорить.

С а н е ч к а. Я тожене понимаю. Если Джонины рассказы всем нравятся, и в них всё так, как в жизни, зачем ему надо что-то в них менять и фантазировать?

А р ч и. Хорошо, я постараюсь пояснить свою мысль на конкретном примере. Предположим, что Вы хотитеописать ситуацию, когда герой поссорился с приятелем и в гневе обещает себе больше с ним не знаться, но при встрече неожиданно для самого себя проявляет слабость и пожимает протянутую ему руку. Можно констатировать факт: Вася шел домой и уверял себя, мол, больше руки Пете не подам. А можно описать, как он не замечал, что идёт, размахивая руками, бормоча что-то себе под нос, распугивая прохожих, как он, человек тихий и застенчивый, неожиданно резкоотреагировал на вопрос соседки, хотя в другой раз ответил бы вежливо, хотя про себя мог и подумать, что она всё выспрашивает да выспрашивает, а потом наверняка сплетничает, но на это раз он сказал как отрезал «не суйте нос не в свои дела, тётя Маша», что вызвало ответную реакцию, – надо же, мол, всегда такой вежливый и вдруг нахамил. И домапусть чего-нибудь натворит.

Н а т э л а. Да-да, пустьчто-нибудь разобьёт, сломает, пусть топает ногами, кричит... А можно ему сжечь фотографии с этим... как его?

Д ж о н и. С Петей.

Натэла: Да-да, пусть Вася разорёт на мелкие кусочки все фотографии с этим самым Петей и сожжёт их в ванной, а потом напьётся до чёртиков...

С а н е ч к а. ... до белой горячки...

Н а т э л а. ... и огонь из ванной перебросится на другие этажи...

Д ж о н и. ... но Вася вовремя очухается и спасёт соседских детей вместе с собакой и клеткой с говорящим попугаем...

Н а т э л а. (Дико хохочет.) ... и – станет пожарным!! Браво.

С а н е ч к а. (Неуверенно.)...а может дворником?

Н а т э л а. (Выкрикивает в совершенном восторге.) ... преподавателем игры на арфе!!

А р ч и. Отлично. Значит, вы следите за моей мыслью, друзья мои. Тот же сюжет, но уже столько событий, столько психологических нюансов, а ведь всё это не требует больших усилий. Но зато вместо простого пересказа ситуации, что Вася дал себе слово не общаться с Петей, возникает психологически достоверная картина того, что происходит с героем, значительно усиливающая эффект повествования, потому что Вася не абстракция, он конкретный человек, и показанный с психологической достоверностью становится интересен, обретает реальные черты. Значит, Вам удалось поднять в читателе волну сопереживания, разбудить стремление осмыслить банальную житейскую ситуацию, так что мы начинаем страдать вместе с Вашим героем, следя за просходящим. И главное, дорогой Джони, – это значит, что Вы затронули душу читателя и заставили читателя думать.

Н а т э л а. Какой кошмар иметь дело с интеллектуальными мужчинами. Ведь правда, киса?.. Мой котенька пушистенький, вот кто самый умный и талантливый. Знать себе мурлыкает, а умнее всех вас – вот!!

Д ж о н и. Если позволите, я так хочу сказать, Арчибальд Арнольдович: хорошо, когда у тебя самого в голове всё схвачено, и не надо никому ничего доказывать или объяснять, тем более не надо никому морочить голову – ни себе ни другим.

С а н е ч к а. Главное – чтобы всё по правде и без вранья. Ежели врать,потом пойди, докажи, что ты не жираф и не бублик.

Н а т э л а. (Хохочет, на неё никто не обращает внимания.) Гениально – да, да, браво!! И что останется от Джони?! дырка от бублика.

Д ж о н и. Я согласен, мэм. За правду нельзя обижаться. Но постоянно гореть, не сгорая, – так это ведь только дуракам и гениям удаётся.

Н а т э л а. Дуракам закон не писан – пусть себе горят на своё дурацкое здоровье. Ведь правда, киса?.. Знать себе мурлыкает, а он ведь умнее вас всех, мой котенька пушистенький, самый умный, самый красивый.

А р ч и. Ну, вот, Вы на меня и обиделись... А ведь должна быть причина, почему никто не хочет печатать Вашу очень симпатичную, на мой взгляд, прозу?

Д ж о н и. Да нет, что Вы, Арчибальд Арнольдович. Я с Вами согласный. Вам лучше знать, как и о чём писать востребовано и кого продвигать в печать... Просто у меня такая документальная манера самовыражения – это моё отношение к происходящему, а на большее я не претендую.

До большой литературы мне далеко, я туда не рвусь и об этом пока даже как–то и не думал: пишу– как пишется.

Н а т э л а. А как же Санечка? Вас тоже нигде не хотят печатать?

С а н е ч к а. Печататься – это не главное. У меня пока всё в черновиках. Джони говорит, чтодорабатывать надо. А печататься – туфта это всё. Бабки по–другому тоже заработать можно.

А р ч и. Уважаю гегемонов. Ваша позиция вызывает искреннее моё уважение. Но название у Ваших опусов навернякауже имеется??

С а н е ч к а. А как же, конечно, имеется: «Сумерки козлов» называется. Это как в театре: там, говорят,всё с вешалки начинается , а для меня главное заглавие. Есть заглавие – значит есть идея. Остальное допишется, а когда и как – это уже от музы зависит. Лично мне спешить некуда. И я не тороплюсь. У меня мозги без мозолей. Главное – свобода творчества.

А р ч и. «Сумерки козлов» – говорите? Но для молодого романтика название мне кажется несколько мрачноватым… Н-да, не без странности.

С а н е ч к а. «Сумерки козлов» – это прикольно. Это Джони мне подсказал. Я конечно романтик, но это у меня от природы и по доброде душевной, а так мне больше чёрный юмор удаётся.

Д ж о н и. Это после того, как он пошёл учиться надгробные памятники тесать. Жрать и романтикам что–то надо. Одним нытьём не проживёшь. Бабки всем нужны – они никогда никому ещё непомешали. А Санёк хоть и романтик, но среднестатистический гениози, –не Мандельштам и не Моцарт...

Н а т э л а. Не может быть!! Ночью на кладбище. И Вы не боитесь привидений?

Д ж о н и. (После некоторой заминки, с издёвкой.) Вообще–то, мэм, он там вкалывает за милу душу не по ночам.(Все смеются.) Но свежий взгляд на покойников и – признание публикум обеспечено.

А р ч и. (Глубокомысленно.) Все мы в глубине души Сольери... Но в любом случае чёрный юмор – это должно быть интересно.

Н а т э л а. А в церковь Вы ходите или Вы атеист до мозга костей?

С а н е ч к а. Отчего же, посещаем... на всякий случай.

Н а т э л а. (В совершенном восторге.) На всякий случай – как это оригинально, не правда ли, Арчи!? И он не собирается уходить нищим в нирвану?! Брависсимо!!

А р ч и. Ничего оригинального или удивительного я в этом не вижу. Извечный покой кладбищ располагает к размышлениям о жизни и смерти. Но только в молодости нам кажется, что мы бессмертны, а вот к старости начинаешь верить в бессмертие души. Рано или поздно – мы все всё равно приходим к богу.

Д ж о н и. Простите, Арчибальд Арнольдович, за мою бестактность. Я понимаю, что вера это очень интимно. Но Вы, наверное, воспринимаете бога как некий универсум.

А р ч и. Может быть, и так, мой молодой друг.

Н а т э л а. (Перебивает, довольно агрессивно.) Да будет вам умничать. Мне надоели ваши дурацкие разговоры. Не же-ла-ю!! Я не желаю без конца слушать умников и быть... быть за-умной. Я хочу быть глупой. Не понимаю, за что только окружающие считают тебя порядочным человеком. В детстве он отрезал кошкам хвосты во дворе и выкалывал им глаза. Видите, с каким чудовищем я живу? Никто не знает, что он настоящий колдун... (Истерически выкрикивает в сторону Арчи.)Чернокнижник!! И как только держат в партии человека, который по ночам читает о вампирах и ставит у себя на кухни алхимические опыты, а днём клянется в верности покойному императору?!.

А р ч и. (С видимым удовольствием раскуривает трубку.) Успокойся, душа моя!..

Н а т э л а. Ах, оставь, нечего меня успокаивать. Я и так совершенно спокойна. Это ты всё время задираешь всех и строишь насмешки. Ты бываешь совершенно несносен, особенно когда кто-нибудь приходит. Он просто издевается надо всеми нами. Вы мне не верите?

А р ч и. Они вообще никому и ничему не верят, душа моя. Они скорее поверят в своё, ми пардон, дерьмо, чем нашим ангелами.

Н а т э л а. И где ты только научился так выражаться?

А р ч и. Я уже извинился, дорогая.

Д ж о н и. Мы просто против фальши, мэм,и не боимся мыслить своими мозгами, хотя моя позиция – это позиция наблюдателя, летописца. Я, Арчибальд Арнольдович вижу, как борахтуются и как проплывают мимо меня по течению и против течения люди, но любое действие я считаю неэффективным. Это что-то вроде теории относительности, только применительно к общественным отношениям.

А р ч и. За такие теории, не так давно, к стенке ставили, а были времена – и отлучение схлопотать можно было.

Д ж о н и. Так это вроде как бы бунтарей анафемство-вы-вали: Гришку Отрепьева, Степана, Пугача...

С а н е ч к а. Ещё Мазепу и Ленина– я в интернете читал.

Н а т э л а. Как же им там неуютно, родненьким... (Хихикает.)А Лёвушку, Лёвушку забыли.

С а н е ч к а. А говорят, Ильич после этого в гробу шевелиться стал. В интернете даже видео было.

А р ч и. (Кивает головой.) Да, это действительно произошло в 70-х годах. Архиерейский Собор Русской православной церкви заграницейпровозгласил Ленину анафему, но исторически всё больше еретиков, раскольников–старообрядцев отлучали.

Д ж о н и. Но так видите, Арчибальд Арнольдович, и до вождей революции добрались. Нет, пока «стенки» не переведутся, нам с Вами никогда не понять друг друга. «Каждому своё» как говорится.

С а н е ч к а. Вот это круто, я понимаю. Джони, дай пять – ты настоящий мужик. А можно мне Ваши альбомы посмотреть?

А р ч и. Да, конечно, можете посмотреть вон те... (Снова оборачиваясь к Джони.) Вы не обделены талантом наблюдателя, и начитаны изрядно, мой молодой друг, однако, проповедуете непротивление и, не задумываясь, толкаете фашистские лозунги в моём доме.А я, скажу Вам, убеждённый монархист и сторонник сильного единовластия. На этом стою и стоять буду до конца своих дней.

Н а т э л а. Не понимаю, какая разница между революционным террором и монархическим деспотизмом – не вижу никакой разницы.

А р ч и. (Раздражаясь.) Тебе, дорогая, и не нужно ничего ни понимать, ни видеть. И вообще лучше держаться подальше от политических дискуссий. Они способны вызвать только несварение, особенно у дам бальзаковского возраста.

Н а т э л а. Господи, за что мне такое!! Я хочу умереть – сразу! сейчас! здесь – потому что ты семейный деспот.

Д ж о н и. (С улыбкой, чтобы смягчить ситуацию.) А Вы, мэм, наверное, террористка?

Н а т э л а. (Закатывает глаза и расставляет руки.)Я террористка смертница.

Д ж о н и. Но Ваш муж – необыкновенный человек. В его библиотеке можно найти ответ на любой вопрос.

Н а т э л а. Книги – это единственное, что он действительно любит, и не видит вокруг себя живых людей. Мне всё это ужасно надоело...

А р ч и. (Невозмутимо.) Так что толстовская ересь мне чужда, мой дорогой друг. Впрочем, наш великий гуманист сам себяотлучил от церкви.

Д ж о н и. Я же сказал, что Вы меня не поймёте. Всегда были бунтари одиночки, авантюристы, сильные личности, которые открывали земли, поднимали народ на баррикады, свергали монархов, выигрывали сражения... Они жили увлеченные красотой своих безумных идей, и над ними не были властны ни церковные догматы, ни политические лозунги. А сегодня что?

А р ч и. Это иллюзия, мой молодой друг, что кто-то куда-то двигает историю, когда одно массовое помешательство сменяет другое.Никто никогда ничего не мог изменить в природе людей и все эти названные вами первопроходцы только несли с собой кровь и насилие, оставляя за собой горы трупов.

С а н е ч к а. (Задумчиво.) Раньше красиво подвигами жили, а не политическими лозунгами и от инокомыслия психушками никого не лечили.

Н а т э л а. И этим всё сказано. Помнишь, Арчи, того сумасшедшего, который утверждал, что он ново-народник? Помнишь? (Закатывается от смеха.) Пока его лечили, он новую поэму «Кому на Руси жить хорошо» написал.

А р ч и. Как же, как же, – припоминаю.

Н а т э л а. Я сразу запомнила: «Вышли мы все из народа, как нам обратно войти...» Ну, вот, почему Вы так сердито на меня смотрите, Джони? Арчи, я его боюсь...

Д ж о н и. Я думаю – это вовсе не смешно, мэм...

С а н е ч к а. А как Вам результаты последних выборов, Арчибальд Арнольдович?

А р ч и. Н-да, вопрос весьма и весьма...

Н а т э л а. Арчи называет такие вопросы летаргическими. И вообще, когда мы пришли голосовать, ни наших имён, ни даже нашего дома не было в списках!..

А р ч и. (Кивает.) Да какие там результаты, друзья мои?! Политика – это всё фарс для марионеток. Нравится нам это или нет, но чистой политики не бывает. Так что политика меня никогда не интересовала и не интересует. Но, разумеется, я за естественное чувство любви к родине, «генетическое» я бы сказал чувство, но только не за тот патриотизм, о котором Мопассан писал, что это «яйца, высиженные войной». И вот Вам моё мнение о происходящем: на безрыбье и моль –рыба.

Д ж о н и. Да-а, Арчибальд Арнольдович. Коротко и ясно – пригвоздили, нечего сказать.

С а н е ч к а. Подумаешь, авторитет – Мопассан. Лично я делю людей на рвачей и тихую сволочь. Правду в лицо говорить надо, даже если за это убить могут.

А р ч и. На мой взгляд обывателя – это не совсем так. Сказать сволочи, что она сволочь, можно только опустившись до её уровня. Просто государство – это бездушная машина, но оно слишком сильна, чтобы с ней вступать в диалог или заигрывать. И не дай бог, замахнуться. Мне это ни к чему. И прошу, без намёков, мой молодой друг, без намёков...

С а н е ч к а. (Не унимается) А вот был Лев Толстой патриотом или нет? Он всё-таки «Войну и мир» написал. В школе учили, что он великий гуманист был, а теперь? Так что это получается: кто он теперь – не гуманист и не патриот, если против церкви пошёл?

Д ж о н и. И ещё писал недозволенное: «Бог – есть моё желание».

С а н е ч к а. Любовь проповедовал, словно Будда, Магомет или Христос: «где любовь, там и Бог». И нет ему теперь никакого прощения? Словно «смутьян» или «еретик» какой...

А р ч и. (Невольно увлекаясь.) Н-даа, устами православного христианства анафеме предают нашего кумира народного, барина великорусского,– лет сто уже. По секретному распоряжению Священого Синода не дозволено было его даже в церкви отпевать.

Н а т э л а. (Ехидно смеётся.) Совсем как Эдит Пиаф, старый греховодник.

С а н е ч к а. (Назидательно.) Допроповедовался старче.

А р ч и. Впрочем, сам Толстой завещал себяпохоронить без богослужения, азарыть тело в землю, чтобы не воняло. Это уже Софья Андреевна, благоверная его, нашла священника, чтобы несмотря на запрет совершить православный обред погребения. Но отпевание на могиле церковь всё равно сочла не за отпевание, а за частную молитву. И думается мне, что пересмотр вообще невозможен, поскольку «пересматривать возможно, если человек изменяет свою позицию», ну, а здесь, сами понимаете, ситуация не та...

С а н е ч к а. Он после отлучения только ещё ближе к Богу стал. Потому и ушел перед смертью из Ясной Поляны.

Д ж о н и. Все истины мира для живых – мёртвых они не колышат. Народ – лох. Все мы сегодня идолопоклонники – поклоняемся одному языческому богу, вот этой чёрной дырке под названием «телесоска». Хоть у государства, хоть у церкви под колпаком – всё одно.

С а н е ч к а. И все мы собственность государства, так что наша жизнь не дорого стоит. (Весело напевает.) «...Я, ты, он, она – вместе все – сто тысяч я».

Д ж о н и. А ты не юродствуй. Я серьёзно – этакая многомиллионная задушевность. А если по большому счёту, то всем нам недостаёт надёжного прибежища нашему «генетическому» чувству одиночества.

А р ч и. (С подвохом.) ...от Адама и Евы?

Д ж о н и. Да, хотя бы и так. Все мы одеты, обуты, живём в сытости (не в какой-нибудь там Мамба-Чумба), думаем о шмотках, как побольше бабла захапать, а душа – это что-то вроде отмирающего придатка стала, одним словом, аппендикокс. У нас в роду верующих не было, но я это всё равно чувствую. Если бы всё человечество состояло из Толстых – к чему синод? Ни церковь, ни партбюро человеку совесть не заменят.

С а н е ч к а. И я о том же. Нужно детей всех этих упырей и думских и кремлёвских– всех под танки и штыки на передовую, как раньше. А то все больно вежливые стали.

Н а т э л а. Фи, противный, жестокий, – Зомби!! (Икает, истерически хохочет.) Да-да!! К чёртувсех литераторов и всех политиканов, всех – к чёрту!! Доморощенные кастраты, трусы!!

А р ч и. Дорогая, ты слишком много выпила. Тебе лучше пойти в свою комнату и прилечь.

Н а т э л а. (Презрительно.)А ты, ты – до неприличия интеллигентный циник. И я никуда отсюда не уйду!! Потому, что я не хочу, не хочу никуда отсюда уходить. Фи, грубый..!Пусть он сначала попросит у меня прощения.

А р ч и. (Целует церемонно жене руку.) Изволь, дорогая.

Н а т э л а. Нет, не ты!! А он. Пусть этот твой «пигвин» попросит у меня прощения.

Д ж о н и. (Удивлённо и неожиданно довольно грубо.) Это я –«пингвин»?! С какой стати? В жизни никому руки не целовал и целовать не стану. Не дождётесь, мэм.

А р ч и. (Понимающе кивает головой в сторону Джони.) Будь умницей, душа моя, разве он тебя чем-то обидел? Зачем ему просить у тебя прощения? Тебе лучше успокоиться и пойти к себе отдохнуть.

Н а т э л а. (Топает ногой.) Я не хочу отдыхать. И я не хочу спать. Я – не твоя игрушка, ине позволю так со мной обращаться. Как говорит эта твоя пассия, который ты постоянно строишь глазки:«Я – женщина с доставкой». (Хихикает.)

С а н е ч к а. (Изумлённо.) Что? Кто это такое говорит?

А р ч и. (Невозмутимо набивает трубку.)Это просто неправильный русский. Понятно, что «эта моя пассия» хотела сказать, что она «женщина с достоинством». (Все невольно смеются.)

Н а т э л а. Я так хочу... (Топает ногой и смахивает со стола стаканы, все вскакивают.)

АКТ ТРЕТИЙ «ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ»

Хозяйская квартира. В столовой Веньямин Фелимонович в кресле, в наушниках смотриттелевизор. Глафира Леопольдовна в очках чтото шьёт за столом, на котором выкройки и ручная швейная машина. Звонит телефон.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Веньямин, сними, пожалуйста, трубку. Веньямин, ты слышишь?! Телефон звонит. Сними трубку.

В е н ь я м и нФ е л и м о н о в и ч: Да, мамочка, уже слышу – я сейчас... (Подходит к телефону, снимает трубку.) Слушаю... (Долгая пауза.) Как же так?... (Пауза.)Да, конечно, это большое горе для всех нас. Примите наши самые искренние соболезнования. Нет-нет. О чём речь? Никаких проблем. Да, конечно, внесите нашу семью в список.Это святая обязанность всех, кто его знал и помнит. Спасибо, что сообщили, что поставили нас в известность. Разумеется, я запомнил. Да, мы обязательно придём. (Кладёт трубку.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ну, кто там на этот раз?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч: Звонили от Пахомовых. Там у них совершеннейшая катастрофа. Молодой зять скоропостижно скончался в Москве, но тело везут самолётом в Грузию – похороны в Тбилиси.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Откусывает нитку, не переставая шить.) Что ты такое городишь, Веньямин. Как он мог скончаться? Они только недавно перехали в новую квартиру в Москве. Он получил вакансию на первые партии в Большом Театре. Блестящая карьера. Потрясающий тенор. (Перестаёт шить, поворачивается к Веньямину Фелимоновичу, который так и остался стоять у телефона.) Наверняка какой–то очередной безумный розыгрыш. Помнишь, когда Вероника нам сказала, что умерла Раиса Викторовна? Мы тогда чуть с ума не сошли, что ничего вовремя не знали. И как же – высказали соболезнование!! Ты помнишь, как сама живая Раиса Викторовна открыла нам дверь?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Да, конечно, помню – она была рада нашему приходу.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Но как нам пришлось тогда выкручиваться в этой наиглупейшей дурацкой ситуации? Тебе пришлось врать, что мы перепутали дни рождения. А ведь как два идиота, с огромным букетом цветов, помчались в тот же вечер, в гололёд,в январе месяце, когда цветы вообще по несусветной цене. И всё зря...

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но на этот раз, мамочка, никто с нами не шутит и шутить не собирается. Он был с ребёнком на даче под Москвой и сломал себе ногу. Они катались на санках и неудачно где-то там перевернулись...

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ну и что с этого? Даже если он и сломал себе ногу. От этого никто ещё не умирал.Почему ты никогда ничего не можешьобъяснить толком?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Я и сам не совсем понял. У него, кажется, была аллергия к антибиотикам.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ну и что с того, Веньямин? Причем его аллергия?! Ведь у него с детства был несахарный диабет.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Его отвезли в какую-то подмосковную больницу, где он пытался объяснить врачам, что ему вообще нельзя колоть антибиотики, сопротивлялся, но егопривязали к кровати и всё равно насильно вкололи...

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ну, и..?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ну, вот он и скончался от аллергического шока.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Впал в кому?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Наверное. Ты же лучше меня знаешь, как обычно в таких случаях реагирует организм.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Какая подлость!! Надеюсь, они подали на больницу в суд?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Думаю, им сейчас не до этого. К тому же никакой суд воскресить его уже не сможет.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Угробить такой талант и ни за что не ответить?! Это недопустимо.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Задумчиво, направляясь к дверям на балкон.) Н-да, нарочно не придумаешь: был человек и нет... А он всегда мне нравился: весёлый, добрый, талантливый. Нелепая смерть.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Да уж, нелепее не придумать. Куда ты направляешься в таком состоянии? Неровен час – тоже где-нибудь сковырнёшься. И что мне потом прикажешь без тебя делать?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Пойду, пройдусь здесь недалеко, около дома. Не волнуйся, мамочка, я – живучий... (Просачивается в дверь на балкон под укоризненным взглядом жены; неожиданно слышится странный шум и стол начинает ходить ходуном, трясутся стены, слышен треск и видно, как в стене открывается трещина.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Судорожнохватается обеими руками за стол.) Землетрясение, Веньямин!! На помощь!! Дом рушится!! Землетрясение... (Веньямин Фелимонович в дверях, держится за косяк; он хочет подбежать к жене, но его отбрасывает в сторону; также неожиданно всё стихает, и ему удаётся, наконец, подбежать и обнять жену; оба неподвижно замирают на какоето время; после паузы Глафира Леопольдовна дрожащим голосом, стараясь говорить невозмутимо.) У тебя вечно холодные руки, Веньямин. Ты знаешь, что это значит? У тебя явные признаки нарушения периферического кровообращения, твоему организму недостает никотиновой кислоты. Тебе нужны витамины, тебе нужно есть молочные продукты, мясо, рыбу, грибы, гречку, фасоль, капусту.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Конечно, мамочка. Но тогда они станут горячими.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Высвобождаясь из объятий мужа.) Нет, Веньямин, постоянно горячие руки – это ещё хуже: это значит, что печень не справляется с интоксикацией из–за отравления разной гадостью –лекарствами или алкоголем. Нет, печеночные руки тебе ни к чему. Но я отчётливо чувствую, как у меня «ползают мурашки» по всему телу и что у меня онемели пальцы ног.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Машинально.) И что это может значить?

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Это значит, что мне надо проверить эндокриннуюсистему и лёгкие, потому что они не справляются с дыханием. Ты же знаешь, что у меня «большое плавающее сердцу», а с таким диагнозом мало кто доживает до 80, как твой отец.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Я так и знал, что землетрясение тут ни при чём. (Вкомнату влетает возбуждённая Вероника.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Перестань куражиться. Ты даже не мог бы меня спасти – стоял как истукан.

В е р о н и к а. Мама, папа, как вы здесь? Вас сильно трясло?! Испугались? Я почти ничего не почувствовала. Только видела, как качаются дома.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Театрально показывает на трещину в стене.) Можешь полюбоваться. От нашего дома скоро ничего не останется.

В е р о н и к а. Так нас всё равно сносят. Здесь должны строить гостиницу.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Да, но куда нас заткнут из–за этой самой гостиницы?! Твой отец не хочет разводиться, чтобы получитьденьги за вторую половину дома,которая на отдельном фундаменте. А без развода нам много не дадут. Они не могут даже найти равноценной площади для нас.

В е р о н и к а. Это правда, папа?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Святая правда, доченька, что я не хочу разводиться. Остальное пока не ясно.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Он хочет повторить историю с квартирой своей матери и оставить нас на улице.

В е р о н и к а. А что случилось с бабушкиной квартировой? Вы никогда не говорили об этом.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. О чём здесь говорить? У твоей бабушки был ордер на руках на трёхкомнатную кватиру на Грибоедовской, но она умудрилась оставить его при оформлении кому-то в домоуправлении, так что на следующей день оказалось, что она никому ничего не оставляла, а копии у неё, конечно, не было.

В е р о н и к а. Как же так?..

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Мама всегда всем верила.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. И очень напрасно. В наше время верить никому нельзя. Кажется, азбучная истина, но... !! К сожалению, не для всех. Зато теперь нам всем приходится пожинать плоды её воспитания твоего отца, который просто не в состоянии пробить соответствующие инстанции, чтобы мы не остались на улице.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ты же знаешь, что у них просто нет квартир, равноценных по площади этому дому. Но ведь они предлагают почти равноценную площадь, правда, в разных подъездах и с низкими потолками – в «хрущёвках». (Разводит руками.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Чтобы нечем было даже дышать твоим детям и внукам. И чтобы заливали нас сверху и тряслина голову свою вонь.

В е р о н и к а. Куда же нам тогда переходить?..

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Там даже нашу мебель ставить некуда. Надо просто всё бросить, или, по просту говоря, выбросить. Но твой отец упёрся – он категорически не хочет хотя бы на время дать мне развод!!

В е р о н и к а. (Удивлённо) А почему, па?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Эта тема не обсуждается. Кстати, куда подевался Игорь? Ты случайно не знаешь?

В е р о н и к а. (С заминкой.) Я..? Не знаю даже, как вам это сказать.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Нет, покоя в этом доме никогда не было и не будет. Чувствовало моё сердце, что этот бездельник опять что-нибудь, да натворит.

В е р о н и к а. (Нерешительно.) В общем, он отлёживается у Серафимы.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Отлёживается? Что ты хочешь этим сказать? Не пугай мать, пожалуйста.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Да, не надо меня пугать. Что значит «отлёживается»? Он что болен? Ты можешь объянить толком, что с ним?

В е р о н и к а. Ну, тут целая история... (Убеждённо.) Но он нипри чём, он ни в чём не виноват.

Это всё его друзья культуристы, они в Вакэ на нижних балконах верёвки с дорогим бельём пообрезали, а Игорёк, он только смотрел. Он ничего такого не делал. Просто он не успел убежать, как другие, ну, его в милицию и забрали.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. В милицию?! Его одного? Я правильно тебя понял?

В е р о н и к а. Ну, да. Так получилось. Все убежали, а он не захотел убегать, потому что он не был виноват. Он ведь этого не делал.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Хватается за сердце, судорожно глотая ртом воздух.) В милицию?! Боже!! Я знала, я всегда знала, что этим – рано или поздно – кончится. (Переходя на решительноистерический тон.)Но я хочу знать всё. Всё!! И только правду!! Даже если он кого-то убил или изнасиловал. Боже мой, боже мой!! Одну голую правду, слышишь, Вероника?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но если он у Серафимы, как ты говоришь, – то значит его отпустили? Странно, ведь так просто отпустить его не могли.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Обречённо.)До чего он докатился. И куда мы все катимся вместе с ним? Это конец, ему уже не подняться.

В е р о н и к а. Да, отпустили... Это всё Серафима – она его выкупила. (Быстро, косясь на мать.) Его там избили, потому что он не хотел стучать на других и не говорил, кто это сделал. А на нём его новые макасины были узконосые, что вы ему надень рождения подарили. Так его каблуками по носкам, и у него ноги теперь распухли, ему ходить больно. Он у Серафимы отлёживается – она его лечит.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Мы все немедленно едим к Серафиме. Веньямин, вызови такси.

В е р о н и к а. Мама, не надо. Он очень переживает, как ты будешьреагировать. Он не хотел никого волновать, но он не мог поступить иначе.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Да, конечно, его можно понять. Но во сколько это обошлось моей сестре? Ты, конечно, не знаешь? (Вероника мотает говолой.) А эти его друзья, они случайно не появлялись? (Вероника мотает говолой.) Н-да-а... Нехорошо, могли бы и скинуться. Я думаю, надо всё-таки поехать, навестить нашего героя.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Слава богу, Веньямин, что ты хотя бы изредка, но со мной соглашаешься. Вероника может остаться дома. Звонили от Пахомовых. У них несчастье – трагически погиб зять. Так что могут быть ещё звонки. Надо, чтобы кто-нибудь был дома.

В е р о н и к а. Хорошо, мама, я останусь и подежурю. Только не сердись на него. Он ведь ничего плохого не сделал. Его ведь друзья подставили.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. И это не называется «друзья»?! Это отъявленное хулиганьё, от которых ничего хорошего ждать не приходится.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Я согласен: так друзья не поступают. Надо его поддержать морально. И кое-что уточнить тоже не помешает. Пойдём, мамочка, поймаем такси на улице.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ «ВЕРОНИКА»

Хозяйская квартира. Глафира Леопольдовна в наушниках смотрит телевизор.Веньямин Фелимонович в очках, в кресле читает прессу.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Уму непостижимо – и кто только носит такиетрусики? Ты видел эту рекламы? И что здесь рекламировать?! Сзади на тесёмочках, спереди вообще непонятно, что прикрывают... это даже не фиговый листочек.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Главное, мамочка,не это, а то, что они не прикрывают...

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. У тебя только одно на уме: только одно и интересно пошлятина и гадость... Тьфу!! Такие прямо на ёлку вешать!!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Зато наша торговая сеть успешно развивается за счет импорта с прогнившего запада.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Да-а?! А по-моему, всё производится в Китае. Но ничего, наш ребёнок, по крайней мере, не носит такие трусики.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ну, тогданам с тобой и волноваться незачем.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Кстати, а где сегодняшние квитанции из магазина и твой отчёт по базару?! Ты опять купил всё дёшево и невкусное?!

В е р о н и к а. (Покачиваясь, появляется в дверях, неуверенной походкой подходит к креслу, очень весело.) Добрый вечер всем... (Неуверенно опирается на стоящий рядом с креслом телевизор на ножках и вместо креслаоказывается на ковре.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Какой кошмар. Что это с ней, Веньямин?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. По-моему, она пьяна.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Наша дочь? Пьяная?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Встельку, мамочка. И самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это оставить её хотя бы временно в покое.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Она не в себе.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Оставь её в покое – ей надо сначала отоспаться.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Как я могу оставить свою дочь в покое? Когда наша дочь почти докатилась до панели!!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но, мамочка, как можно быть «почти на панели»? Пока я вижу, что она дома и просто собирается спать на полу. Видимо, ей так удобнее.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ты – идиот?! Твой юмор здесь абсолютно неуместен. Ты не понимаешь, что он связан с мафией. Ведь он простаивает целыми сутками под нашими окнами? Значит – он нигде не работает, но его не сажают и не высылают как тунеядца. И не спорь со мной. Я нахожу его поведение более чем странным. Неизвестно, чем всё это может закончится. Но если произойдёт трагедия, а я уверена, что ничего хорошего ждать не приходится, – то это будетрезультат твоего невмешательства в судьбу дочери.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Что ты,наконец, от меня хочешь? Пойти и морду ему набить?

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Как отец?!..

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Да, и какотец и как мать, чёрт возьми!!..

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Чтобы он забыл дорогу в сторону нашего дома иникогда, никогда не вспомнил даже о нашей дочери. Но ты разве на такое способен. Мой муж всегда был тряпкой...

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Перебивает.) Кулаками разговор короткий, мамочка, – так ничего никому не докажешь. Только посадят ещё чего доброго за хулиганство, и тебе же потом передачи носить придётся.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Так что же тогда делать?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Это ты у меня спрашиваешь? С каких пор ты стала спрашивать у меня советов?!

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Нет, я больше так не могу – это превыше всех моих последних сил: ты – не человек, ты – не отец, ты – просто чурка с глазами. Ведь нам с тобой при всех наплевали в душу, но тебя это даже не волнует. Если тебя послушать, то остаётся одно – делать вид, что ничего не произошло. Значит, если я правильно поняла, ты предлагаешь полное бездействие. Значит – мы утрёмся и будем молчать??

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ну, что – что, а молчать мы точно не будем, – это не в наших правилах... Что-то я такого не припомню. Но поскольку наша дочь вполне благополучно добралась до дому...

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Живой!!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Не стану спорить – ты, как всегда, права... И я бы даже сказал – мягко приковрилась, – так может быть, мы не будем её беспокоить и что – нибудь поедим с утра? А то ведь натощак...

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Перебивает.) Как ты вообще можешь думать о еде?! Надо, наконец, разобраться и покончать со всем этим раз и навсегда. Сколько можно терпеть издевательства над всей семьей. И где она его только подобрала?! Неужели все его пакости так и останутся безнаказанными? Неужели не найдётся ни одного настоящего мужчины на её жизненном пути, или все – трусы и эгоисты.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Только не трусы, а трусы!! Ты неправильно ставишь ударение, мамочка.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ничего, обойдёшься и таким ударением. И так понятно, что я имею в виду. Подумаешь, неправильное ударение. Нечего меня исправлять. Сделай вид, что не заметил. Ты только на себя погляди – одно название, что мужчина. Целый день лежать на диване, задравши ноги, и плевать в потолок. Какой ты после этого отец? Мне всё приходится делать самой.

В е р о н и к а. (Приподнимаясь, удивлённо.) Где я? Я что – дома?? Маа–ма?.. Паа–па? Родные стены... О-о!! И как я сюда попала? И почему такой шум?.. Вы, можете хоть раз в жизни перестатьскандалить?

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Никто и не думал скандалить.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Мы просто выясняем отношения.

В е р о н и к а. Как всегда, а без этого вы не можете?.. И как вам не надоест. Как вам не скучно – без конца одно и то же.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. А сним тебе, надо полагать, весело?

В е р о н и к а. А ему всё по моське. И лучше оставьте его в покое, пока он не перебил весь хрусталь в нашем доме,чтобы вы не думали, что он ему очень нужен.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ты слышишь, Веня, что говорит твоя дочь? Она угрожает нам, своим родителям.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Конечно, слышу, мамочка. Но, думаю, наша дочь просто хочет нас предупредить. Как говорится: «от греха подальше», чтобы не создавать самим себе стрессовых ситуаций. Потому что, насколько я понимаю, её сердечный друг – типичный представитель подъездной, или, как ты любишь выражаться, – «подзаборной» интеллигенции. По крайней мере, на магистральную дорогу в этой жизни он ещё не вышел. И самое лучше, что мы можем с тобой сделать, – так это действительно оставить их хотя бы временно в покое. Я уверен – наша дочь сама сумеет во всём разобраться.

В е р о н и к а. (Поднимается с ковра, качаясь, подходит и обнимает отца.) Класс!! Папуля, я тебя люблю!! Я иду спать. Не буду больше вам мешать... Мамуля, я тебя тоже люблю. (Расплываясь в довольной улыбке, посылает воздушный поцелуй, уходит.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Голова седая, а жизнь так ничему тебя не научила. Локти будешь себе потом кусать, а поздно будет!! Стыда, позора не оберёшься. И всему виной только твоёполное безразличие к тому, что происходит у тебя под носом в твоём собственном доме. И это вместо того, чтобы предпринять хоть какие-нибудь меры... Это ты называешь воспитанием?! Я не удивлюсь, если завтра она начнёт употреблять наркотики или свяжется с какой-нибудь бандой, если уже не связалась. (Нарочито, с издёвкой.) Но мы, конечно, об этом узнаем в последнюю очередь. Почему ты опять молчишь, уткнувшись в свою газету? Скажи хоть что-нибудь. Ты ведь её отец, в конце концов.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Разве моё слово что-нибудь для тебя значит? Оставь её в покое и дай ей жить так, как она хочет. Ничего дурного наша дочь сделать не может. Я уверен. Кажется, это мы с тобой сами её воспитывали все эти годы. Перебесится и успокоится. И другого ничего я тебе посоветовать не могу.

С е р а ф и м а. (Появляется на пороге, проходя мимо,треплет брата ласково по голове,тот тяжело вздыхает.) Что тут у вас за шум?..

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Ты же знаешь, Серафима, в нашем семействе только я одна за всё должна отвечать, а твой брат просто святой страдалец – он никогда ни в чём не виноват.

С е р а ф и м а. А что, даёт вам жизни ваше сокровище?? Я так помимаю, что у вас здесь очередное светопредставление...

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Словно оправдываясь.) Вроде всё тихо, спокойно, всё нормально, как у людей, а потом как громыхнёт – голова кругом.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. И не просто громыхнёт – это невообразимо, что они оба себе позволяют. Он абсюлютно не считается с нами, с её родителями. А твоего брата, как видно, вообще нисколько не волнуетсудьба собственной дочери.

С е р а ф и м а. Ну, это мы уже вроде проходили, и не один раз. Я так понимаю:всё нормально – нормально, как у людей, а потом вдруг как по-прёт, и некуда от собственного дерьма не деться.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (С патетикой.) Да, на этот раз ты права, ты права, Серафима!! Целый ушат помоев. Икак нам теперь людям в глаза людям смотреть – позора на всю жизнь не оберёшься... И кто, скажи на милость, довёл меня до такого состояния, как не твоя родная дочь?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Положим, она итвоя дочь тоже.

С е р а ф и м а. Положим – поздно принцессу перевоспитывать: делает она всё, что её правая или левая нога захочет, а этот хахаль её – тут всё яснее ясного, какого рожна вокруг ошивается,– потянуло голодранца на голубые крови: «есть на попе шерсть» называется... типичный случай.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Истерически выкрикивает.) Причем тут его попа и шерсть?! Ты меня просто пугаешь, Серафима.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ну вот, мы и определилась по части сравнений.

С е р а ф и м а. Лучше поздно, чем никогда.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но мамочка права, Серафима. Причем тут его попа и шерсть?!

С е р а ф и м а. Да, боже мой, вы что оба ослепли что ли или ни разу его не видели?

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Навзрыд.) Она ведь прячет его от нас, словно мы прокажённые какие-то, а не её родители, которые боимся за неё...

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Почему тыописываешь его словно снежного человека?

С е р а ф и м а. (Насмешливо.) Ну а как мне его вам описать? Чернож...пый цыганский сипат, бешеный темперамэнт и к тому же с головы до ног волосатый. Она его приобщает высокой философии духа – читает ему Ницше и Кастанеду, а он ей цыганские романсэро под луной – как полагается, – «шэники вареники»... По интернету камасутру изучают.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ты издеваешься, Серафима?!

С е р а ф и м а. И с чего мне, спрашивается, над вами издеваться?! Мне и самой не по себе. Боюсь, не справится она с ним по неопытности. Чего бы не вышло. Конечно, не исключается, что он отменный любовник, но то, что он ей не просто друг – это точно. Поверьте моему опыту – не вчера родилась. Я даже имела удовольствие пообщаться с ним на средне интеллектуальном уровне.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Веньямин, твоя сестра хочет свести меня окончательно с ума. Она говорит, что наша дочь имеет сексуальную связь неизвестно с кем?! С каким-то цыганом из подворотни??!! Ты слышишь, ты меня слышишь?! Этому не бывать, пока я жива: в моём доме цыган не было и не будет!!.. (Хватается за сердце.)

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Вскакивает с места, кидается к жене.) Серафима, вызывай скорую, срочно !!!...

С е р а ф и м а. Ну, вот мы и приехали – тем же концом по тому же месту. (Набирает скорую) Нет, с вами точно не соскучишься. Япона мама!!.. В этом доме только гробы заказывать.

АКТ ПЯТЫЙ «ССОРА»

Вероника у Кока в старом кожаном кресла. Чердачное помещение, обклеянное афишами и плакатами любимых певцов, музыкантов (Цой, Брюс Ли, Раммштейн), из-за аппаратуры и инструментов напоминает студию грамзаписи. Кока наигрывает на гитаре, полулёжа на проваленном диване. Ощущение богемы («на чердаке всё мило в 20 лет»): журнальный столик заставленбутылками, пепельница в виде черепа, разбросаны журналы и газетные вырезки, старый раритетный телефонный аппарат на полу.

К о к а. Ну что у тебя за способность такая, сссориться по каждому поводу и не из-затого даже, что чем-то реально обидел или там наговорил сдуру, а из-за того только, что мог б, как тебе это кажется, хотеть сказать или подумать...

В е р о н и к а. Ты действительно считаешь, чтоя да такой степени невменяемая?!! Да?! Значит ты так ничего и не понял. Я всего–навсего за справедливость и не терплю душевное хамство.

К о к а. Хорошо. Но я–то тут причём? Что опять не так?..

В е р о н и к а. Всё так, просто я не в настроении.

К о к а. Ну, и?..

В е р о н и к а. Ну ты и заладил. Зануда. Просто я была сегодня в патриаршестве, и мне сказали, что даже если меня заново окрестят, то это ещё не даёт гарантию попадания в рай.

К о к а. Вот это да!! Ты – в рай, а мне здесь одному на земле оставаться? Я что-то не в теме... И зачем тебе в рай, если нам и на земле не так уж плохо. Кстати, просто из любопытства, а кто крёстный, не скажешь? Или это секрет и мне знать не полагается?

В е р о н и к а. Нет никакого крёстного. Это, во-первых, если тебя это волнует.

К о к а. Лады, но тогда я вообще не врубаюсь: зачем заново креститься, если тебя уже один раз крестили?! Что за гарантированный рай такой?!

В е р о н и к а. Какой же ты у нас непонятливый. Просто мне было интересно узнать, но оказалось, что даже если кто и крещённый, то всё равно неизвестно, попадёт он в рай или нет.

К о к а. Ну, и лады. Зачем расстраиваться из-за пустяков, Мышонок. Разве не всё равно: ад или рай. Главное – чтобы у тебя на душе было светло.

В е р о н и к а. Главное в этой жизни – легко умереть. (Раздражённо.) И перестань меня дразнить этой ужасной кличкой.

К о к а. Ладно, не буду. Но раньше тебе нравилось, когда я тебя так называл. (Обнимает за плечи.) Если хочешь, можешь называть меня Котом, но я всё равно буду в твоих острых коготках. Мне за тобой не угнаться...

В е р о н и к а. (Отстраняясь.) Я всегда болела, когда была маленькой, если мама или вообще если кто-нибудь на меня сердился или когда меня обижали...

К о к а. А теперь?

В е р о н и к а. И теперь... (С вызовом.) На меня нельзя сердиться!! И меня нельзя обижать.

К о к а. Понял. А любить? Тебя можно любить? Мне, например? Как тебе это?

В е р о н и к а. (Очень серьёзно.) От любви не то что заболеть, от любви умереть можно... Особенно от такой, как твоя.

К о к а. И что же тогда нам делать? Такой уж я уродился. Просто я безумно тебя ревную, вот даже сейчас к этому жуткому креслу, на котором ты сейчас сидишь.

В е р о н и к а. (Вскакивает, отталкивая Коку.) Нет, это становится невыносимо. Ты просто больной – тебе лечиться надо.

К о к а. Я неизлечимо больной, но я не заразный больной… Хочешь знать, как я тебя люблю? Вот – смотри. (Хватает вилку со столика и втукает себе в руку выше локтя.)

В е р о н и к а. (Импульсивно хочет помочь, но неожиданно останавливается, решительно) Ненормальный. Ты действительно болен.

К о к а. Выходи за меня.

В е р о н и к а. Ещё чего!– только этого не хватало: не дождёшься. Мне надо уходить, меня ждут дома.

К о к а. Но ведь тебе меня жаль, – значит ты меня любишь.

В е р о н и к а. Тебя невозможно любить.Ты всё убиваешь своей ревностью.

К о к а. А ты убиваешь меня своей, своей...

В е р о н и к а. Ну, скажи, скажи, наконец. Чем это я тебя убиваю?!

К о к а. Ладно, скажу, если ты сама не догадываешься. Сколько я как тень хожу за тобой и всё никак не могу понять: как можно добровольно возвращаться день за днём в клетку, из которой не знаешь, как вырваться. Кстати, должен тебе признаться: мне дооолго не удавалось совместить образ вашего командарма с еёблагозвучным именем. И толькокогда я перевёл вот тут в цвета – то нарисовалось столько грязно-коричневого, что я в момент прозрел. (Пальцем показывает на голову.) Одним словом – «фаши».

В е р о н и к а. Не смей так говорить о моей матери!! Осуждать легче всего. Ты ничего не понимаешь в наших семейных отношениях и даже не стараешь поладить ни с ней, ни с отцом. Так что я вообще не намерена слушать этот твой бред. Может, хватит на сегодня? Мне надо идти – я тороплюсь. Есть темы, которые не подлежат обсуждению.

К о к а. (Усмехаясь.) Как же, не подлежат обсуждению. Куда мне до ваших глубин понимания, хотя здесь даже понимать нечего!! Твои мамочка и папочка всегда лучше всех знают, кому, что, где и когда нужно делать. С ними даже говорить бесполезно. Они не слышат, потому что не хотят никого и ничего слышать. Но ведь я старался, я борюсь за тебя, как могу. Потому что вижу, как тебяраз за разом вытряхивают наизнанку, несмотря натвоё робкое сопротивление, так что в конце концов у тебя вообще не останется ни одной собственной мысли, ты даже будешь не способна никого полюбить...

В е р о н и к а. (Удивлённо слушает, остановившись в дверях.) Ну, ты и психолог…

К о к а. Ах, ты опять не послушалась? Ах, ты опять оступилась и, не дай бог, ещё и ушиблась. Кто он, этот мерзавец?! Признавайся и кайся!! Ведь мы предупреждали. Они всегда предупреждают и даже уверены на все сто, что приносят этим всем и тебе, в первую очередь, невероятную пользу. Кто лучше них способен вразумлять и наставлять на путь истинный!? Потому что их забота завораживает, да? Ведь это так удобно, когда за тебя принимают решения. Ты за ними как за каменной стеной, но ты даже не замечаешь, как превращаешься в безвольно блеющее существо. Ты думаешь, что они действительно единственные во всём в мире знают, что хорошо, что плохо?

В е р о н и к а. (Со злостью.) Скажи ещё, что я овощь. Ты просто зациклился на моей семье, потому что никогда не имел собственной. Почему бытебе не написать диссертацию на тему семейных отношений.

К о к а. Да что, ты, Мышонок. Не могу доставить столько радости. Вот чужие писать – так это мне только в кайф и бабки хорошие.

В е р о н и к а. Ты просто жалкий неудачник, который завидует чужому благополучию.

К о к а. Да что ты!! А может это самое ваше так называемое благополучие – сплошной отстой... Жить под диктовку – по мне такая жизнь хуже смерти. Я сам за себя в ответе и не дам никому себя контролировать. И ничейные нравоучения терпеть не намерен, тем более отсиживаться в чужой клетке, даже если она из чистого золота. Даже во имя любви...

В е р о н и к а. Рада за тебя. Но раз так – перестань тогда меня преследовать.

К о к а. Видишь ли, у меня всё-таки есть, может примитивное, на ваш семейныйвзгляд, но чувство собственного достоинства. И потом ведь ты сама говоришь, что это невыносимо скучно, когда всё разложено по полочкам и все всё знают на сто лет наперёд.

В е р о н и к а. И сам ты чем лучше? – не надо учить других уму разуму. Тебя никто не просит наводить порядок в чужом монастыре. Оставь меня и мою семью в покое. Тебе никто не мешает жить, как ты хочешь и считаешь правильным, так что не мешай жить другим... Интересно, как твоё чувство собственного достоинства? – оно не мешает тебе копаться в чужом дерьме?!

К о к а. Да ладно тебе, Мышонок, что я такого сказал? На правду не обижаются– у нас просто спёрли палатку!!

В е р о н и к а. Нет, палатка тут вообще ни при чем. Прощай, Кока. Я не хочу тебя больше видеть. И даже слышать о тебе – тоже больше никогда, слышишь?! Никогда. Не хочу. Дай мне пройти!.. (Кока её цеременно пропускает.)

К о к а. Чёрт!! Не сдержался, идиот. Кто я для неё? Парень с Майдана. Она теперь не вернётся... (Со всего размаху бьёт гитару об стену.)

АКТ ШЕСТОЙ «ИЗМЕНА»

Квартира Серафимы. Комната без окон, слева около стены большая кушетка, накрытая ковром, без мутак и подушек, которые валяются на полу, справагромоздкий письменный стол, заваленный бумагами и газетами, большая старинная настольная лампа, на краешке стола бутылка коньяка и два стакана, тарелочка с ломтиками лимона, рядом со столом венский стул, полуприкрытая дверь на кухню, на две трети стены стенной шкаф с книгами, на старой этажерке в углу клетка с волнистым попугайчиком Кэша, на полу разбросаны обглоданные кости, на кушетки две собаки, большая и маленькая, на полу играют ещё три – четыре собаки. В кресле за столом Серафима в очках читает какое-то письмо. Вероника на ковре гладит собаку.

В е р о н и к а. Как Дик? Всё продолжает биться головой о стенку. Что говорят коллеги, Серафима?

С е р а ф и м а. (Возбуждённо.) Что они могут сказать? Япона мама!!! Ясное дело Дик сошел с ума. Он даже меня к себе не подпускает. Коллеги стараются, как могут. Они должны позвонить сегодня. Надо что-то решать с Диком.

В е р о н и к а. Ему от чего-то стало очень больно... А чтощенята?

К э ш а. Япона мама. Япона мама.

Серафима: Их пришлось усыпить.

В е р о н и к а. Такие симпатичные, у одного беленькое пятнышко было на ухе.

Серафима: (Закуривает.) Да, изъян породы...

В е р о н и к а. Ты не считаешь, что это жестоко?

С е р а ф и м а. Жестоко? Жестоко заставлять живое существо мучиться и продлевать мучения, а дать ему успокоение и избавить от мучений – какая же в этом жестокость?!

В е р о н и к а. Я не о Дике, Серафима, я о щенятах. Всего лишь изъян породы, да?

С е р а ф и м а. (Пьёт.) Я тоже не о Дике. Я тоже о щенках. У одного от рождения оказались поражены почки, у другого сердце. Мы вынуждены были их усыпить. Знаешь, ли, девочка моя, чрезмерная любовь к животным тоже иногда выглядит подозрительной.

В е р о н и к а. Ну да, как и чрезмерное чистоплуйство.

С е р а ф и м а. (Затягивается.) Это ты о любительницах наводить порядок?..

В е р о н и к а. Да, о них!! С утра довечера со швабрами – тряпками драят,чистят без конца всё в подряд чего надо – не надо... а потом уткунуться в какой-нибуль сериал, словно другим нечем мозги занять.

С е р а ф и м а. Счастье, особенно когда речь идёт о семье, каждый понимает по-своему. (Старается говорить безразличным тоном, чтобы скрыть волнение.) Когда тебя выписали, девочка моя?

В е р о н и к а. Меня долго не держали. Выписали на второй день.

С е р а ф и м а. И что сказали? Каков вердикт на будущее?

В е р о н и к а. Не волнуйся, всё в порядке. Сказали «проблем быть не должно». Я там видела одну женщину грузинку, очень красивую, лет под 50.Она сделала 86 абортов за свою жизнь с мужем, и ей больше нельзя было делать. Там у неё всё настолькоистончилось, что нельзя было, но она только смеялась...

С е р а ф и м а. (Молча курит, почти яростно.) А по-моему «измена» – это даже слишком громко для него сказано, он ведь понятия не имеет о верности. И не спорь со мной, девочка!! Ты знаешь, что я права! Ты могла закалечить себя из-за него, ты это понимаешь?

В е р о н и к а. Говорят, проститутки специально оставляют и рожают потом детей, чтобы организм омолаживался. Представляешь?

С е р а ф и м а. Не пудри мне мозги, Вероника. Могу я знать, что это конец и что ты развязалась с ним, чтобы можно было быхоть как-то что-то понять... а не другим концом по тому же месту.

В е р о н и к а. (Почти истерически перебивает.) Нет, это ты не понимаешь, Серафима. Это просто ужасно: он свято смотрел в глаза, клялся в любви до гроба, бесился, если кто-нибудь даже просто случайнопосмотрит в мою сторону, а сам всё это время изворачивался и врал, ушивался за каждой встречной. Я никогда не смогу его простить, потому что это ужасно, понимаешь, Серафима?

С е р а ф и м а. Старо – как мир, девочка моя. Ничего ужасного. Все мы люди, все мы человеки. Ты что думаешь, жизнь никогда не поворачивалась ко мне задницей?

В е р о н и к а. Но ведь он говорил, что идёт на работу, когда шёл то к одной, то к другой... И говорил им те же слова, что и мне, клялся, наверное, в верности...

С е р а ф и м а. (Согласно кивает головой.) Наверняка, а как же иначе: в любви как в политике – все средства хороши, а словарный запас всегда один и тот же.

В е р о н и к а. А потом снова прибегал ко мне!? И всё время врал. Скажи, Серафима, зачем он только врал? Ты ведь знаешь меня – разве я стала бы удерживать его? Да ни на минуту!!

С е р а ф и м а. Успокойся, девочка. Вот послушай лучше, какой мне недавно французский анектод рассказали. Муж застал жену с любовником и ошарашенно спрашивает: – С кем это ты, дорогая? А она в ответ: – Неужели ты больше веришь своим глазам, а не мне, любимый?.. Вот так-то и оно.

В е р о н и к а. И ты можешь ещё шутишь?!

С е р а ф и м а. Во-первых, я вовсе не собираюсь шутить. Вся мудрость в том, чтобы не верить своим глазам. А во-вторых, это очень даже поучительно, если меня спросить, потому что вся наша жизнь – это один скабрезный анектод. И никуда от этого не деться. Но яочень хочу, чтобы ты успокоилась, наконец. Разве кому-нибудь когда-нибудь становилось легче, если без конца плакаться в жилетку?..

В е р о н и к а. Но ведь должен быть какой-то выход, Серафимушка?

С е р а ф и м а. Забудь!! Успокойся и – забудь. Короче – наплюй!! Время всё лечит, и не надо без конца зализывать незаживающую рану, иначе от языка ничего останется. Думаешь, я никогда никого не любила в своей жизни? Любовь – это всегда как лёгкое помешательство, но всё равно рано или поздно всё проходит – испаряется как дым. Переступи через себя и – забудь!! Ты мне веришь? Он просто кобель, каких много.

В е р о н и к а. И это говоришь мне ты, моя родная тётка? Которая всегда старалась меня понять и никогда не подводила.

С е р а ф и м а. А я и не подвожу. Я просто остаюсь при своём мнении, что он не стоит твоей любви – любить надо равных. Или – как я: ради своего удовольствия. Знаешь, почему я стала ветеринаром? Потому что животные не предают своих хозяев. Бери пример с меня. Надо только оглянуться вокруг и увидеть, как прекрасен этот мир.

В е р о н и к а. Переступить через себя?! Но почему мне так больно?!

С е р а ф и м а. Почему через себя? Япона мама!! Переступить надо, но не через себя, а через него, чёрт возьми. Неужели не понятно??

К э ш а. Япона мама. Япона мама.

В е р о н и к а. И это всё, что ты можешь мне посоветовать? Наплевать и забыть, что я живая, что я не только женщина, чтоя ещё и человек, и что у меня есть гордость, самолюбие, память чувств, наконец.(Вскакивает и начинает бегать по комнате.) Нет-нет и нет!! Ты не можешь или просто не хочешь меня понять. Я не в силах забыть, но так дальше жить тоже не могу.

С е р а ф и м а. Изводись, изводись. Авось, он тебя ещё пожалеет и прибежит. Чего ты тогда вообще ещё ждёшь? Беги, звони ему, выясняй отношения... (Вероника, плача, обнимает Серафиму сзади за плечи.)Ну, хорошо, хорошо, – коряга я. Я ведь тоже не каменная, и я люблю тебя. Ну, меня тоже надо пожалеть, старую жестянку, а то вся душа от твоих слёз на части разрывается.

В е р о н и к а. Знаешь, что он сказал мне на прощанье? «Каждая лисица любит свою висилицу».

С е р а ф и м а. Ну, и что с того? Это он о себе, наверное. Я бы показала ему эту самую висилицу. Жаль, что меня рядом не было.

В е р о н и к а. Но ведь он прав. Всё дело во мне самой.

С е р а ф и м а. (Наливает в стаканы коньяк.)Так, очень интересно, куда мы в итоге с тобой приехали. Очень интересно. И в чём же он, собственно говоря, прав?

В е р о н и к а. Ты ведь тоже нервничаешь, да, Серафима? Я знаю, ты за меня переживаешь.

С е р а ф и м а. Чёрт возьми, девочка моя!! Разве тебе не надо, чтобы я была спокойной?

В е р о н и к а. (Задумчиво.) А может быть, я всё напридумывала и его вовсе и не было? А Серафимушка?

С е р а ф и м а. (С энтузиазмом.) Конечно, не было. И я о том же весь вечер тебе твержу.

В е р о н и к а. И значит – я не плачу?

С е р а ф и м а. Конечно, ты не плачешь и никогда больше плакать из-за этого кобеля не будешь. Сука – любовь.

В е р о н и к а. И – смеюсь?

С е р а ф и м а. Это как твоей душеньке угодно. Тётка – не доцент. Но главное – не бери в голову!! Так–то оно лучше. (Облегчённо вздыхает.)

В е р о н и к а. (Упрямо.) Пусть так, но мне так страшно: словно сама себя заживо хоронишь... С е р а ф и м а. (Разворачивает газету.) Давай, девочка моя, лучше сменим пластинку. Никто никого не хоронит и хоронить не собирается. Ясно тебе? Вот – смотри, сколько этого добра навалом: «Инженер сантехник, всесторонне развитый, обладающий чувством юмора, ищет обаятельную женщину, готовую разделить с нимтрудности семейной жизни; имеет серьёзные намерения....», «моложавый и аккуратный пенсионер, вдовец, материально и жилищно обеспечен, без вредных привычек, ищет порядочную женщину для дальнейшей совместной жизни. желательно тоже вдову, согласной на переезд... пишите о себе, может быть вместе нам не будет одиноко, пол мужской, рост170, возраст 70». Нет, этот нам не подходит.

В е р о н и к а. Господи, Серафима, как можно быть моложавым в 70 лет??

С е р а ф и м а. Ну и что с того?! Не всем удаётся попасть на праздник жизни. Главное – без вредных привычек, и к тому жематериально и жилищно обеспечен. Вот послушай: ещё один «вдовец, без вредных привычек, ищет порядочную хозяйственную женщину для дальнейшей совместной жизни, материально обеспечен, пишите о себе, может быть вместе нам не будет одиноко, пол мужской, рост160, вес85, возраст75».

В е р о н и к а. Ты это уже читала.

С е р а ф и м а. Нет, это другой кобель, но ты только посмотри на них: словно с цепи сорвались. А вот этот – по настроению: «для несерьёзных отношений на постоянной основе познакомлюсь....», «своё разбитое сердце отдам в хорошие руки, если его согреть, то оно ещё может любить, я полного телосложения, юридически свободен, пол мужской» – кто был сомневался –«рост153, возраст45». Вес не указан.

В е р о н и к а. Рост 153 – так этого же «чибзиг» какой-то!..

С е р а ф и м а. Не говори так пренебрежительно – это рост вождей всех времён и народов, императоров, полководцов. Наполеон,Иосиф и даже – ни за что не отгадаешь, – великий Микеланджело Буонарроти, брюнет со сломанным носом и тяжёлым характером, а ведь этот «шпендрик», как ты говоришь...

В е р о н и к а. ...«чибзиг».

С е р а ф и м а. Неважно – всё одно... собственноручно расписал фресками 600 квадратных метров своды Сикстинской капеллы, и без чьей либо помощи, без учеников или других художников, на высоте до 18-ти метров, на лесах собственной конструкции. Когда он вставал во весь рост, то голова упиралась в потолок и писать ему приходилось, запрокинув голову или лёжа на спине, и тогда краска попадала на лицо. А как он изваял Давида!? Подобного не делал никто ни до, ни после.

В е р о н и к а. (Пьёт.) А я и не знала.

С е р а ф и м а. Ты не была в Гори и не видела его шинель на десятилетнего ребёнка, а какого страху на всех нагнал, до сих пор вспоминать бояться. (С удивлением.) Вот ещё какой-то «хорёк»?! что-то я не то читаю: «симпатичный... холерик, но волевой, женат не был, без вредных привычек, согласен на переезд». Та-ак, интересно: «интеллигентный молодой вдовец, средних лет, с педагогическим образованием... кто-то ищет свою вторую половинку, а я предлагаю просто подружиться, долгими зимними вечерами особенно остро ощущаешь одиночество, ищу такую же одинокую душу, неважно, женщину или мужчину» ?! – «главное, чтоб человек верил в дружбу – не хватает простого человеческого общения, может, кто и поймёт». Постскриптум: «бывшие заключенные и ищущие приключений не интересуют». Надо же,Сухомлинский да и только, – с таким точно не соскучишься.

В е р о н и к а. Ты что издеваешься, Серафима?! Это всё мерзопакостно и омерзительно.

Кто тебе сказал, что я хочу замуж?

С е р а ф и м а. Знаю и даже одобряю зачем тебе самой лезть в эту петлю? Ничего хорошего таким словом как «брак», конечно, не назовут... Что мне тебе сказать, девочка моя? Люди по большому счёту свиньи.

В е р о н и к а. А я думала пауки.

С е р а ф и м а. (Пьёт.) Нет, пауки своих самок не насилуют. Но надо бы с юмором, с юмором, понимаешь? Жизнь твоя только начинается, и сколько всего ещё предстоит тебе узнать и пережить... Поверь своей тётке с годами становишься мудрее. И ты станешь всё воспринимать много спокойнее. Но я понимаю это твой дар молодости. Увы!! От правды никуда не уйдёшь: самое печальное в жизни это одиночное женское катание.

В е р о н и к а. (После паузы.) А ты не думаешь, что Дику было больно, что убили его щенят?! Что он от этого сошел с ума?

С е р а ф и м а. (Резко гасит сигарету и нервно закуривает другую.) Нет, я так не думаю. Дик странно вёл себя уже давно, никого к себе не подпускал и даже на меня рычал. Лучше почитай мне свои стихи. Люблю, когда ты читаешь...

В е р о н и к а. Стихи? С этим покончено навсегда. Надо чувствовать, чтобы писать, а я ничего, ничего не чувствую одна пустота. Понимаешь, Серафима, ничегошеньки!! кроме пустоты.

С е р а ф и м а. Ну что ты, девочка моя. (Вероникаплачет, уткнувшись в Серафиму, та гладит её по голове.) Твой талант это божий дар, данный тебе с небес, и возвращать его надо не людям, а богу... Писать стихи трудно, когда жизнь пригнёт к земле, я понимаю... Надо чувствовать внутреннюю раскованность, чтобы писать. Перешагни через всё и пиши. Тысможешь. И тебе всегда будут любить за то, что у тебя душа красивая.

В е р о н и к а. (Всхлипывая.) Они хотят, чтобы я была психиатром или стоматологом.

С е р а ф и м а. Да что они понимают, твоя мамаша и мой братец «подкаблучник». У тебя просто замечательные стихи. Ведь это не каждому дано: талант это от бога, который в тебе. Но поэт это ведь не профессия. Поэт это что-то вроде духовного сана, звание, которое не люди, не государство дать не могут, и только время решает, была ты или тебя не было... вообще. Ну, а работать можно кем угодно, хоть дворником веники вязать. Разве это главное? Главное искренность, и смелость думать и чувствовать свободно. Я, конечно, критик плохой, но для меня ты всегда самаясамая умная, самаясамая добрая... девочка моя.И это правда. Я это нутром чую. А значит у тебя обязательно всё будет хорошо. Слышишь свою старую тётку? Обязательно. Всё будет хорошо...

В е р о н и к а. «...А кто-то третий бьёт кресалом и искры продаёт в ночи в тот час, когда перед вокзалом разводят стрелки палачи.» Палач это от слова плач. Я знаю. Можно лишить человека любви, но нельзя лишить его ненависти, да, Серафима?..

С е р а ф и м а. И ничегошеньки ты не знаешь. Япона мама!! Палачи докторами были... Они лучше всех знали, как не причинить боль.

К э ш а. Япона мама. Япона мама.

С е р а ф и м а. (Звонит телефон.) Да, Гри–Гри, конечно. Мы ждали очереди. Спасибо за звонок. Понятно. Я записываю. Да. Мы привезём его сами.

В е р о н и к а. Кто это был, Серафима? Кто такой Гри–Гри и кого мы должны ему привезти?

С е р а ф и м а. Владелец частного кладбища для животных. Надо похоронить Дика... И чтобы не забыть его ошейник и поводок.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

АКТ СЕДЬМОЙ «ПОХОРОНЫ»

Хозяйская квартира, всё зановешано белыми простынями, посередине комнаты гроб с телом Пули, горят свечи у изголовья, вазы с цветами, запах ладана, вдоль стен стулья сидят попадья и Лидия Николаевна. Вероника и медсестра Бэатрича разговаривают, стоя на балконе.

Б э а т р и ч а.(Шопотом.) А это кто справа в глубоком трауре и с красным цветком на груди? И как - то странно всё время улыбается ??

В е р о н и к а. Это Лидия Николаевная, моя «потусторонняя» родственница... Видишь ли, Джуля, это последняя романтическая привязанность нашего дедули.

Б э а т р и ч а.(Удивлённо.)А сколько всего? Это какая по счёту будет?

В е р о н и к а. Кто его знает – история умалчивает.

Б э а т р и ч а.О покойниках плохо не говорят, но хорошим людям бог лёгкую смерть даёт.

В е р о н и к а. Боги тоже иногда ошибаются. Дедуля добрый был. Он даже муху, таракана обидеть не мог. Просто он на всех женился – жуткий бабник. У него в каждом паспорте по несколько браков и разводов. Правда, и жмотом был порядочным. Так никому и не сказал, где свои сберкнижки и облигации cпрятал...

Б э а т р и ч а.А как же дети? Наверное, детей много было, раз много женился.

В е р о н и к а. Не знаю, Джуля. О детях он никогда не говорил. Только папа и Серафима. О других он никогда не вспоминал.

Б э а т р и ч а.Некоторые гуляют направо – налево, но своих детей всегда помнят, не забывают. И ихние жены тоже себе ни в чём не отказывают... Но его мне всё равно жалко очень. Столько мучился – никому не пожелаю. Я хотела не пантопон, а морфий делать, потому что в мочку уха лучше морфий, – меньше вводить надо. Но только Лепольдовна не позволили. Они так испужались, когда я про морфий сказала. И приказали всё равно пантопон делать.

В е р о н и к а. А что она тебе сказала, почему мама была против?

Б э а т р и ч а.Они мне прямо так и сказали, что морфия в дом не пустят. Я человек маленький и послушалась. Как можно спорить, когда такое дело, – спорить никак нельзя. Я много знаю и понимаю. Я когда в палату захожу, сразу вижу, кому сколько осталось. Сама не знаю,как это получается, но по лицу вижу. Только никому не говорю – как такое сказать… разве можно?

В е р о н и к а. Конечно, такое никак нельзя. Серафима его усыпить хотела, но её никто даже слушать не стал. Саркома костей – это так мучительно, никто не заслуживает таких страданий. Папа боялся, а мама не позволила. Она ведь уверена, что страдания необходимы, чтобы потом можно было святости причаститься, но кому она эта святость, там нужна?! Я бы усыпила дедулю. И потом это была его воля. Он ведь давно просил себя усыпить… даже в завещание написал.

Б э а т р и ч а.Никто не знает, что кого там ждёт…

З и з и. (Танцующей походкой на балкон поднимается Зизи, останавливается около Вероники, кивком здоровывается с медсестрой, заглядывает в комнату.) И его старая мырма, конечно, здесь.

В е р о н и к а. Ты это о ком, Зизи?

З и з и. О ком, о ком? О Вашей Марфе Посаднице, конечно. Ни за чтоникогда больше ни к кому не пойду исповедоваться. (Мария встаёт и выходит на балкон.)

Б э а т р и ч а.Почему не пойдёте? Я всегда в церковь хожу, каждое воскресенье...

З и з и. А мне этот душевный стриптиз ни к чему!! И как мне ему исповедоваться, когда он меня на исповеди всё облапать наровит? И как только церковь этого богово угодника терпит.

М а р и я. Что мой, поди, обидел кого? С него станется. Вишь, святоша, да это только для виду, а то весь слюнями исходит, когда баб видит. И жаден до опупения, чтоб его черти на сковороде в аду поджарили.

З и з и. Вот и я говорю, баба Маня. Как мне ему исповедоваться, когда он самый грешник и есть.

М а р и я. Эх, деточка, замусолил он мою молодость... «мусолинни» проклятый. Ему бы поотрезать, чтобы другим попикам неповадно было, а може и руки по локоть, чтобы руки не распускал, а то ведь исповедь – святое дело. Так нет, всё испоганить надо.

Б э а т р и ч а.Я пойду – меня больные ждут. Завтра после дежурства зайти смогу. Помогу, если что надо.

В е р о н и к а. Спасибо, Джуля. Конечно, идите... Скоро панихида начнётся. (Медсестра уходит,начинает тихо играть музыка.)

М а р и я. И я тоже пойду, надобно кэлэх готовить. А за свого извиняюсь. Ну, что мне с ним делать?! Не в ответе я за мужа свого. (Уходит, причитая.) И ни стыда, ни совести тебе,– хоть в рясе, хоть не в рясе– сплошной блуд.

В е р о н и к а. Неудобно получилось. У Джули другие счета с господом, понимаешь? Она всё время с теми, кто уходит...

З и з и. Никаких счетов у меня нет. И вот что я тебе скажу, подруга. Мужики все – толстокожие эгоисты. Мы им со своими проблемами всем до фэни. Я их иногда даже ненавижу, потому что они словно инопланетяне всё в свои механические штучки балуются, а нас женщин презирают за то, что мы им рожаем. Оттого и войны, что мы живём в мужской цивилизации.

В е р о н и к а. Тебе просто лечиться надо – от такой философии далеко не уедешь. Я одно точно знаю: миром правит любовь, а не ненависть. Иначе нас всех давно бы не было.

З и з и. А мне, значит, лечиться? Мне, по-твоему, лечиться?

В е р о н и к а. Да, лечиться или в очередной раз влюбиться. Если хочешь, могу тебя в момент диагностировать: параноидально депрессивный синдром.

З и з и. Ты смеёшься, а я точно знаю, как они лечат. Насмотрелась. Только все эти доктора и профессора, все закомплексованные извращенцы, – сами больные, а признаться не хотят, потому что так им легче других, но только не себя за больных считать. Особенно дамы «психишки». Я их так называю, потому что все они какие-то недоделанные и даже с виду бледных поганок напоминают. Но скажи, кого они тогда лечить могут? Ты разве не смотрела «Полёт над гнездом кукушки»? Там Джек Николсон играет. А ещё «Фрэнсис» про одну американскую актрису? Этот фильм, говорят, по её дневникам сняли. Там эту самую Френсис столько мучили и даже насильно лоботомию сделали, чтобы лишнего ничего не соображала.

В е р о н и к а. «Фрэнсис» я не видела, а «Полёт над гнездом кукушки»– жутко тяжёлый фильм, еле высидела. Неужели так взаправду бывает?

З и з и. Взаправду ещё и не такое бывает… Мне недавно рассказали, как одну девушку, сироту из беженцев, в психушке держали, пока она из окна не выпрыгнула. Она там так отощала, что сумелачерез решетки пролезть.

В е р о н и к а. А зачем её там держали?

З и з и. Ты что, святая простота, не понимаешь? Или с Луны свалилась? К ней по ночам здоровые мужики из ментов заваливали – теперь ясно? А ты говоришь – любовь.

В е р о н и к а. И как ты только во всё это веришь?! Так же рехнуться можно. Одни только «красные пашечки» на уме...

З и з и. Тебе хорошо, подруга. Ты в семье. И вас много. А я одна со своим. Родной отец называется – «куркуль» настоящий. Сначала отказался, а потом в десять лет из детдома забирает, чтобы удочерить.

В е р о н и к а. Но ты ведь знаешь, что у него было безвыходное положение, когдатвоя мать умерла при родах. Надо уметь прощать. А твои братья, разве они не помогают? Ты ведь сама говорила, что у них большие возможности.

З и з и. Да моим братьям наплевать, даже если я подохну с голоду, даже если весь мир перевернётся. У них заботы государственной важности.

В е р о н и к а. Но ведь ты говорила, что они чуть ли не в Думе сидят?!

З и з и. Говорила. Одним словом – сидят и боятся пальцем пошевельнуть, потому что за свои задницы трясутся. Им всё фонарные столбы мерещатся. Знаешь, когда отец меня домой привёл, мы ещё маленькие были, так моему старшему жуть как нравилось заставлять меня смотреть, когда он нужду справляет. Я стеснялась, а он был уверен, что я просто для этого создана, раз его сестрой родилась. Так что недостучишься – дальше этого ихродственное воображение несрабатывает.

В е р о н и к а. Но может, всё вовсе не так, как тебе кажется. Вечно ты всё преувеличиваешь. Может быть, они тебя по-своему любят и издалека обрегают, так что ты даже неподозреваешь. Ведь у тебя характер тоже не сахар.

З и з и. Ага, бойцы «невидимого фронта». Хватит чушь молоть. Я, может быть, не хочу быть сахаром, а хочу есть сахар. Я их фотки у тётушки видела. Такие заплывшие мордуленции, что смотреть тошно. А отпрыск и того хуже – жуткий нацмэн. Всё на армян наезжает. Говорит, что их давить надо, – представляешь? Я ему говорю, как тебе не стыдно такое говорить? А он только смеётся и рожи корчит. И это ещё не самое плохое. Говорит мне: «что может быть хуже армян – так это суперарийцы мэгрелы».

В е р о н и к а. Как же так?! И ему не стыдно? Унего ведь бабка армянка, а дед так вообще мэгрел.

З и з и. Как же, сколько раз ему это говорила. Так он слушать ничего не хочет, свастики на воротах рисует – расист доморощенный, с жиру бесится. Это сытая жизнь и власть такое с людьми делает.

В е р о н и к а. А что тётушка твоя – тожевоюет?

З и з и. Она не воюет, она – воркует. Ты не знаешь, потому что я тебе не рассказывала, – давно не виделись. Она у нас замуж вышла за любовь своей молодости. Пережила всех его жен и повела расписаться – всё, как полагается. Правда, он вскоре после этого представился, но зато наследство ей оставил, представляешь? Мало никому не покажется. И теперь она всех нас любит и о всех заботится.

В е р о н и к а. Так ведь это здорово. Молодец старушка – она ведь даже нашего дедули старше.

З и з и. Да, конечно, молодец. Я с тобой не спорю. Она ещёнам всем советы даёт: как долго жить и как быть счастливой.

В е р о н и к а. И как же?

З и з и. Не надо иметь детей и надо почаще ездить в загрантуры. Ещё говорит: чтобы долго жить, не надо есть вскусное. Иещё, что носы и уши растут после 60...

В е р о н и к а. Да ну!!.. И что с того?

З и з и. Она говорит, что у неё нос вырос и уши тоже, а губы стали меньше.

В е р о н и к а. Что за чушь !!

З и з и. Но это она так шутит просто – у неё такое чувство юмора.

В е р о н и к а. Надо же, подумать только. Странная она у тебя. А она смерти не боится?

З и з и. Не знаю, не спрашивала.

В е р о н и к а. А в церковь она ходит?

З и з и. Конечно, ходит... (Замечает странное движение в комнате около гроба.) Смотри, смотри. Кто это к нему направляется? И зачем она на гроб ложиться?! И что-то ему в гроб кладёт... Ё-моё, рекламная пауза. Что здесь у вас вообще такое происходит? Похороны или цирковое представление? Надо «психушку» вызвать. Дурдом, да и только.

В е р о н и к а. Не надо никого вызывать. Я уведу её, пока никого нет. Это наша соседка Лидия Николаевна. Она немного не в себе. Только не говори никому, хорошо? Очень тебя прошу. Договорились? Ты ничего не видела – забудь.

З и з и. Да ладно уж, ради нашей дружбы... (Под нарастающую мелодию грузинского мужского песнопенья и всхлипывания Лидии Николаевны слышны причитания на грузинском и армянском: на балкон поднимается Амалия, вслед за ней дворничихадородная курдянка в разноцветных юбках.)

АКТ ВОСЬМОЙ «ВОЙНА»

Хозяйская квартира погружена во тьму. Приглушенно слышна стрельба и раскаты тяжелых орудий. Раздаётся жуткий грохот на балконе у дверей, из кабинета (слева) из темноты выбегает прыгающий свет и вырисовавается фигура Веньямина Фелимоновича с шахтёрским фонарём на голове, луч света выхватывает женскую фигуру в проёмедверей со стороны балкона.

С е р а ф и м а. Япона мама!! Нет, это только мой брат со своей мамочкой могли такое устроить: строить баррикады, когда кругом ни одной живой души и тьма тьмущая.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Растревоженно испуганно.) Кто там?!

С е р а ф и м а. Ты лучше мне скажи, что вы тут такое нагромоздили?! И откудатолько ты натаскал столько хлама?! Что здесь такое наворочено?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Это ты, Серафима?! Иду на помощь!!

С е р а ф и м а. Да, это я, дорогой. Но я только что чуть не подорвалась на пороге вашего дома. И всё по милости твоей несусветной глупости. Когда только ты перестанешь слушаться свою мамочку? Ты можешь мне сказать, от кого вы забаррикодировались?! Кому только, япона мама, вы нужны?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но Серафима, мы никак не можем прийти в себя от этого кошмара. Эти дни и ночи мы всё время на нервах. Мы не можем ни есть, ни спать. И нам всё время кажется, что в дом могут ворваться мародёры.

С е р а ф и м а. Какие ещё мародёры?! Ты бредишь? Откуда им взяться?! Я прошлаполгорода пешком и, как видишь, в полном порядке... И вообще: что это у тебя такое на голове?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Перебивает взволнованно.) Но Серафима!! Это только ты на такое способна.Ты даже не отдаёшь себе отчёт в том, насколько это опасно. Ночью, когда постоянно стреляют. Слава богу, по радио обещали, что с сегодняшнего дня будет объявлен комендантский час.

С е р а ф и м а. (Оглядываяь в полумраке.) А что мне было делать, кто-нибудь знает?! Снайперы простреливают все подступы к моему дому. У соседей напротив вообще горит весь этаж вместе с собакой и со всем нажитым добром.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Да-да, я понимаю. Но только не так громко, пожалуйста, Серафима. Ты разбудишь... Мне с большим трудом удалось её как-то успокоить. Я совершенно растерян и не знаю, что делать. Кто бы мог подумать, что такое возможно. Сюда даже немцы не заходили, а теперь в мирное время...

С е р а ф и м а. (Перебивает.) Что делать – говоришь? Извечный вопрос ни на что не способного, вечно разглагольствующего непонятно о чём, мягкотелого, прямо скажем, гнилого интеллигента. (Достаёт из сумки и кладёт на стол револьвер и две гранаты.) Тебе лучше сесть и успокоиться, чтобы выслушать меня. Здесь такая ситуация: надо временно как-нибудь спрятать вот это – по просьбе Игоря.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Чтоэто?!! Откуда?! Зачем тебе оружие?!

С е р а ф и м а. Я же тебе объясняю. По просьбе Игоря. Он в больнице охраняет со своими мушкетёрами какого-то гвардейца кардинала. Я была там. И он попросил меня спрятать револьвер и гранаты. На всякий случай. Я даже проехала две остановки на метро, и могу тебя обрадовать: никто не обратил ни на меня, ни на мою сумку внимания. К нам вообще никто не проявил ни малейшего интереса. (Раздаётся телефонный звонок на мобильник Серафимы, играет мелодия «всё хорошо, прекрасная маркиза» или «позови меня с собой».) Да, Игорь, слушаю тебя. Нет, я у наших. К моему дому не подойти. Он под обстрелом. Обратно?! Что ты хочешь этим сказать? Я только что еле-еле сюда добралась... Веньяминнервничает, что это не безопасно. Он говорит, что с сегодняшего дня должны были объявить камендантский час. Ну, хорошо. Я понимаю. Я же сказала, хорошо, я попробую. Не волнуйся. Пока. (Оборачиваясь к Веньямину, в некотором раздумье.) Планы несколько изменилсь – придётся нести обратно...

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Я тебя не пущу, Серафима. Это просто безумие. Это верная гибель. Как может Игорь такое от тебя требовать?!

С е р а ф и м а. Н-да... Мальчишки любят играть в войну, Веньямин. Но нам надо что-то придумать, чтобы можно было пронести это обратно в больницу. Так просто я не смогу пройти.Игорёк говорит, что больницуоцепили и всех обыскивают... И всё-таки: что это такое у тебя на голове?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Нет, это безумие!! Ты идёшь на верную гибель. Я тебя не пущу, Серафима.

С е р а ф и м а. Какой ты, однако, стал истеричный, Веньямин. Перестань, наконец, причитать и лучше посвети мне, сделай одолжение, покрути головой... (Жестами показывает, куда светить.) Что это у вас на столе?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. На столе? У нас? Это хлеб, Серафима. Это греческий хлеб, который принесла нам сегодня Амалия.

С е р а ф и м а. (Обрадованно, с облегчением.) И яблоки, дорогой. Очень кстати. Это то, что нам может понадобиться!! (Решительно извлекает начинку из хлеба и запихивает туда пистолет.) Обойдётесь без витаминов... Так. У вас где-то должна быть корзинка для фруктов. Ты не можешь мне помочь? Шевелись, Веньямин, иначе я подумаю, что тебя парализовало. Найди мне корзинку для фруктов. Срочно. Ты слышишь? Япона мама!! Срочно найди мне корзинку.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (С ужасом наблюдает за происходящем, икая, начинает что-то разгребать в баррикаде у дверей на балкон, выуживает оттуда и протягивает Серафиме корзинку.) И-ии, что я ей скажу?! Ты же знаешь, что она всё равно меня не оставит в покое, пока...

С е р а ф и м а. (Перебивает, укладывая в корзинку явблоки поверх гранат.) Тебе вообще ничего ей не надо говорить. Ты ничего ей не скажешь, и она ничего не заметит. У вас темнее, чем в заднице у негра. Прощай, Веньямин. И не будь таким трусом. Ты всё-таки мой брат. (Целует Веньямина.) Будем живы – увидимся.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Молча слушает шаги Серафимы, тяжело вздыхая, отходит от дверей, но сноваслышен какой-то шум и видно, как кто-то чиркает спичками, приближаясь к дверям.) Кого это ещё принесло?! Кто там? Кого Вам надо?

В и к т о р. Веньямин Фелимонович, Веньямин Фелимонович.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Кто Вы?

В и к т о р. Это я, Виктор, сын Лидии Николаевны, ваш сосед.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. В такой неурочный час.

В и к т о р. Но у меня срочное дело, Веньямин Фелимонович. Мне надо с Вами поговорить.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Хорошо, хорошо. Я сейчас Вам посвечу. Только говорите, пожулуйства, тише, чтобы не разбудить Глафиру Леопольдовну.

В и к т о р. (Пробираясь через баррикаду.) Да-да, конечно. Я могу и шепотом. Нет проблем.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ну, так что у Вас за дело?

В и к т о р. Дело в том, Веньямин Фелимонович, дело в том, что мама скончалась.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Лидия Николаевна скончалась?! Как же это?..

В и к т о р. Да, вот так, неожиданно. Я не хотел Вас беспокоить, но она как заснула третьего дня, так больше и не просыпалась. Я сначала подумал, что это летаргия. Она, знаете ли, неудобно говорить, но в детстве лунатизмом страдала. И всегда боялась, что может заснуть, а все подумают, что она умерла. Ну, и сами понимаете – всё такое, как полагается. Могут и заживо похоронить. Я попика нашего позвал, а он говорит «представилась мамаша». Так вот, значит, сомнений никаких нет. И я и не знаю, что мне делать.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Но что можно делать в данной ситуации? Если факт смерти установлен, то хоронить надо, конечно. Другого выхода я не вижу. Современная медицина на этот счёт ошибиться не может. И не надо из-за этого волноваться.

В и к т о р. (Доверительным шепотом.) Да, конечно, Веньямин Фелимонович. Именно так. Но только проблема в том, что я не могу её похоронить.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Как это?! Почему? Почему Вы не можете её похоронить? Тем более, если она действительно умерла.

В и к т о р. (Скороговоркой.) Я уже всё испробывал. Я даже у предводителя нашего дворянства был, но у того, понятно, ни копейки за душой, а наш церковный бытюшка карманы мне вывернул, а там одна мелочь, хотя по виду не скажешь, что обделён паствой. Пожарники из соседней части, что в конце улицы, вроде скинулись, но эти деньги только на гроб, хоть какой, но ведь всё равно теперь... Так что гроб я уже заказал. Да вот ещё что, солдатики обещали машину бесплатно дать, но ведь и рабочим на кладбище надо и за место платить. Мы ведь с мамой не местные, так что место на кладбище покупать надо и ещё на поминки, чтобы всё по человечески было.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Голос из глубины комнат.) Веньямин!! Это ты, Веньямин?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Хорошо, хорошо, я всё понял. Только сейчас, прошу Вас, пожалуйста, уходите. Примите мои соболезнования и уходите. Ради всего святого. Я сам к вам спущусь. Я обещаю помочь. (С отчаяньем.) Вы еёразбудили...

В и к т о р. Да, я ухожу, ухожу... Значит, Вы сами к нам спуститесь?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Да, конечно. Я же сказал. Я сам, сам к вам непременно спущушь. А сейчас идите, идите к себе. (Подталкивает Виктора к дверям.)

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. (Вплывает в комнату в халате, с перевязанной головой.) Я всё время слышу какие-то странные голоса. Кто здесь? (Опрокидывает по дороге в темноте стул.)

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Подхватывает стул, усаживает жену.) Кто здесь может быть. Это я, конечно.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Но что ты здесь делаешь? Один? И почему ты всегда такой шумный? Почему ты сам не спишь и мне спать не даёшь?.. Кто-нибудь приходил?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Приходил Виктор, наш сосед снизу.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. И зачем? Что на этот раз?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. У него, видишь ли, проблема. Он не знает, как похоронить свою мать.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Как?! Лидия Николаевна скончалась?! Чего же ты молчал?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Я не молчу.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. То-то же мне последние дни чудятся эти голоса и какой-то странный запах. Я думала, откуда фимиам, но теперь всё стало ясно. И ещё этот странный сон... Вспомнила!! Знаешь, Веньямин, я тебе не говорила, но неделю назад к нам на балкон залетела большая чёрная птица. Я ещё подумала, что это точно к чье-нибудь смерти и очень испугалась... Но как не вовремя, однако. Совсем не подходящее время для похорон.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Я с тобой полностью согласен. Проблема в том, что тело лежит посередине комнаты, но у него нет денег ни на гроб, ни на всё остальное.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. А он обращался в официальные инстанции??

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Господи, мамочка моя, какие инстанции. Вспомни, в каком кошмаре мы живём.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Как же им помочь?.. А он не сказал, когда и как это всё случилось?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Онточно не знает. Его не было, когда она заснула.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. : Так заснула или умерла?

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Ну да, умерла, конечно. То есть заснула «вечным сном».

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Какая страшная судьба. Несостоявшаяся прима-балерина. И всё из-за амурных дел, из-за какого-то паршивого англичанина загубить себе не только карьеру, но всю жизнь. Знаешь, Веньямин, она мне рассказывала, чтобы не потерять форму, она там, ну там, сам понимаешь, где... Так вот, она там между нар по ночам упражнялась, но потом, когда вернулась оттуда, то всё равно танцевала только в кордабалете... Несчастная, такая молчаливая и стеснительная. И сын непутёвый. Мне Мария говорила, что он вроде рукоположенный протеерей, но это в прошлом, конечно. Посуди сам, что могло родиться вне брака и не без англо–еврейской примеси?! Хотя мать его несомненно православная русская. (Нараспев.) Ро–ма–но–ва. Она ведь благородных кровей была, наверное... Или, может быть, из крепостных, как ты думаешь?.. (Веньямин Фелимонович разводит руками.) Но всё равно. Её надо похоронить по-человечески. Не может ведь покойница так вечнолежать в доме. Тело надо предать земле.

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. Само собой. Я с тобой абсолютно согласен. Но если у него нет денег?.. Здесь никакими молитвами не поможешь.

Г л а ф и р а Л е о п о л ь д о в н а. Вечно ты со своими остротами, Веньямин. Не смешно. А то, что денег нет, так это не удивительно. Он ведь пьяница, а от пьяницы какой толк. Он постоянно пропивает всё, что она зарабатывала своими уроками. Мария говорит, что его даже видели на дальних станциях метро, где он ходит по вагонам и побирается «христа ради». (Стрельба и взрывы становятся всё слышней.) Господи, когда-нибудь это кончится? У меня голова раскалывается. Принеси мне мои таблетки. Я их оставила на тумбочке. Нет, я это не выдержу. И всё ближе, ближе... Когда-нибудь это кончится, Веньямин?!

В е н ь я м и н Ф е л и м о н о в и ч. (Мрачно.) Когда-нибудь. Когда-нибудь – конечно – всё это закончится... Вот радостей будет... (Уходит за таблетками, вслед за ним всё погружается во тьму.)

АКТ ДЕВЯТЫЙ «ГАНЧИК»

Квартира Серафимы. Слева около стены большая кушетка, накрытая ковром, на нём мутаки и подушки, у книжного шкафа детская коляска, нагруженная шишками и ветками с ипподрома, на письменном столе неубранная посуда, керосиновая лампа, открытую дверь в соседнюю комнату заслоняет самодельная печь буржуйка, которую Вероника топит по-чёрному, на нём чайник. На кушетке под пледом Люка читает, рука в гипсе. Временами слышны отдалённые автоматные очереди и взрывы.

Л ю к а. (Кашляет.) Наверное, я простудилась.

В е р о н и к а. Конечно, ты простудилась... Надо смерить температуру.

Л ю к а. Я смерила.

В е р о н и к а. И сколько у тебя?

Л ю к а. Пока 38 и 6, но меня знобит.

В е р о н и к а. Это плохо. Я уже поставила чайник, так что придётся нам набраться терпения и подождать немного. Как только чайник закипит, я заварю тебе травяной настой. Он помогает от кашля.

Л ю к а. Это баба Маня тебя научила?

В е р о н и к а. Да, она.

Л ю к а. А Ганчик придёт?

В е р о н и к а. Конечно придёт, раз обещал.

Л ю к а. И где его только носит неладная. Вечно он где-то пропадает, а потом вдруг – снова появляется, как из-под земли.

В е р о н и к а. Вдруг бывает знаешь – что? Мне рано утром в очередь за хлебом. (Снимает дранные варежки с рук, подходит к Люке, щупает ей лоб.) Так ты вся горишь. Это ни какие не 38. Где градусник? (Сбивает и ставит Люке градусник.) Плохо, что у нас кончается вода. Только в чайнике осталась и немного в кастрюле. Так нам до утра воды не хватит. И керосин кончается.

Л ю к а. Скоро комендантский час.

В е р о н и к а. Ганчик всё равно придёт, не волнуйся. Он успеет.

Л ю к а. Тогда он принесёт нам воду?

В е р о н и к а. Да, конечно.

Л ю к а. Я пока не могу никуда сдвинуться с месте, пока не снимут гипс.

В е р о н и к а. Тебе и не надо никуда двигаться. Что ты читаешь?

Л ю к а. Я читаю нашу Серафимушку. Она мой любимый автор.

В е р о н и к а. И про что там? Давай градусник... Ну вот, теперь это правильная температура. Градусник зашкаливает. Я же вижу, что ты вся горишь. Надо банки, надо компресс... Уксус!! Я сейчас... (Мочит платок в уксусе и кладёт на лоб Люке.) Когда же он появится, наконец.

Л ю к а. Говоришь про меня, а у самой никакого терпения... И уксусные насочки.

В е р о н и к а. Да, да, конечно... уксусные носочки. Надо только найти чистые носки.

Л ю к а. Жалко, что Игоря нет с нами. Я по нему скучаю. Он такие классные фокусы показывать умеет. А где твой Кока? Он тебя совсем забыл или ты его прогнала? Ты всех всегда прогоняешь. Почему?

В е р о н и к а. Потому что любить надо равных. Так наша Серафима говорит. И она права.

Л ю к а. Да, конечно, Серафима всегда права. Она добрая и потому несчастная.

В е р о н и к а. С чего ты это взяла, что она несчастная?

Л ю к а. Потому что мы все несчастные. И мне нас так жалко, так жалко, что даже здесь больно...(Прижимает руки к груди.)

В е р о н и к а. Больно?! Это от простуды... Это пройдёт... Но не надо никогда никого жалеть. Человек не достоин жалости. Мы сами бываем виноваты в своих несчастьях.

Л ю к а. Ты такая жестокая, но я тебя всё равно люблю, потому что ты моя сестра.

В е р о н и к а. Я тоже тебя люблю...

Л ю к а. Я знаю... Ты обо мне заботишься. С тобой мне не страшно. А ты хотела бы иметь детей, своих?

В е р о н и к а. Конечно, хотела бы.

Л ю к а. А кого? Мальчика или девочку?

В е р о н и к а. Всё равно, но если девочка, чтобы была красивой и глупой.

Л ю к а. А если мальчик?

В е р о н и к а. Если мальчик – тогда пусть будет сильный и умный.

Л ю к а. Мне тоже было бы всё равно, но только чтобы счастливый, чтобы обязательно счастливый. И добрый, особенно, если мальчик. Пусть будет некрасивый, но добрый. Знаешь, мама говорит, что никого любить не надо и привязываться тоже не надо. Ни к чему всё это – баловство одно, баловство, понимаешь?? Чтобаловство – оно с пелёнок и воспитывать надо так, словно не твой ребёнок, а найдёныш ничейный,сирота безродная. И так, чтобы розги и страх, что тогда толк выйдет, а иначе баловство одно... Мама говорит, что ты потому такая непослушая получилась, что тебя никогда не наказывали.

В е р о н и к а. Глупости всё это. Вовсе я не непослушная. Если тебе интересно, что стало с Кока, то он, конечно, ещё тот фрукт оказался, хотя его очень даже всегда наказывали. Его отец с детства на горох ставил...

Л ю к а. А это больно?

В е р о н и к а. Ещё как больно. Он ему утюгом руки прижигал, чтобы Кока чужие игрушки не трогал. Ну и что? Помогло? Для него доблесть фрайэра всегда превыше всего была.Мама почему-то на Игоря думала, но это Кока в зары играл. Он вообще все азартные игры любил. Он даже музыке своей изменил, поступил в милицию, получил звание капитана, а потом всё равно банду сколотил и квартиры грабил. Вот и схлопотал по полной.

Л ю к а. Так он разбойник?! Он, наверное, богатеньких грабил, чтобы они тоже плакали.А что значит «схлопотал по полной»?

В е р о н и к а. Это значит, что его свои же чуть до смерти не забили, ну, и посадили за вооружённый разбой как гловаря банды. Такое иногда случается с крутыми парнями.

Л ю к а. А у нас в классе одни придурки. Онитолько и делают, что гордятся своим идиотизмом.

В е р о н и к а. Это потому, что у них переходный возраст... Баба Маня правильно сказала: шишки хорошо горят и дают много тепла. Надо пойти на ипподром и пособирать ещё, а то нам нечем будет топить. И запах тоже приятный, хвойный...

Л ю к а. Ты одна пойдёшь? Там столько голодных приблудных собак. Они даже на людей нападают. Мне будет страшно.

В е р о н и к а. Не бойся за меня. Я не пойду одна... (Слышны шаги,стук в дверь.)

Г а н ч и к: Девочки, это я, почтальон Печкин. Открывайте.

Л ю к а. Ганчик!! Это он. Он пришёл.

В е р о н и к а. (Открывает дверь.) Ну вот, объявился, наконец. И где тебя только носит. Скоро комендантский час, а у нас Люка заболела и вода кончилась.

Г а н ч и к: (Запыхавшись, с порога чмокает Веронику в щеку, руки заняты свёртками, которые выгружаются на письменный стол.) Но вот он я. Прибыл и полностью в вашем распоряжении. А что это значит? Это значит, что всё будет хорошо. И сейчас будем решать проблемы в порядке их актуальности. Итак, что в первую очередь? Вода!! Нужна? Тогда где ведро и бидон – срочно. А вы пока здесь разберитесь. А что, больной не хочется чего-нибудь вкусненького?.. Я пирожки принёс, тёплые ещё, хачапури и что-то ещё очень, очень вкусное. Здесь в термосе... На дворе собачий холод. Такой зимы давно никто не припомнит.

В е р о н и к а. (Вероника выносит вердо и бидон из соседней комнаты, протиснувшись в дверь, где печка.) Будь осторожен. Ты знаешь, где кран? Он прямо за углом нашего дома на соседней улице. Только там есть ещё вода.

Г а н ч и к. Конечно, знаю. Не в первый раз. Всё, я пошёл. Не боись!! Аба-хэ!! Пока, девчонки. (Забирает у Вероники из рук ведро и бидон, уходит.)

Л ю к а. А который сейчас час? Разве...

В е р о н и к а. (Резко перебивает.) Ради бога, Люка, помолчи, пожалуйста.

Л ю к а. Это опасно, да?.. (Вероника молча опускается на стул около стола, слышно, как бьют часы, какие-то приглушенные крики, тишина и одиночный выстрел.) Ты слышала – это выстрел, да?.. (Пауза.)Ты ему позвонишь?..

В е р о н и к а. (Звонит.) Не отвечает...

Л ю к а. (Тихо, со слезами.) Он не вернётся. Он никогда не вернётся. Я знаю... Я крест над его головой видела.

В е р о н и к а. Они его подстрелили. Это снайпер. Они не ошибаются.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

АК Т ДЕСЯТЫЙ «ВОЗВРАЩЕНИЕ»

Шум дождя. Вечереет. Мокрый двор. На балконе и во дворе повсюду коробки и тюки, свёрнутые ковры, тазы, самовар, кувшины, частью накрытые от дождя. На хозяйском балконе в бамбуковых креслах Люка и совершенно седая Серафима c шалью, накинутой на плечи. На круглом столике перед ними на спиртовке джэзва, перевёрнутые чашечки кофе, вазочка с печеньем, разложенные карты пасьянса. Серафима курит, рассматривая какой-то красивый конверт. Люка чистит и нарезает яблоки.Под окнами Шеварданян швейная машина «Зингер», переделанная под станок «точи-ножи-ножницы» и стул,откинут спинкой к стене. Набалконе напротив, у Арчибальда, видныкниги, разложенные перед вентилятором на высокой допотопной тумбе. Слышны уходящие раскаты грома.

С е р а ф и м а. (Вскрывает конверт, разворачивает письмо, из конверта выпадают фотографии.) Вот, посмотри, Люка, письмо издалека, от знакомых. Ты их не знаешь. Но здесь про нашего Игорька...

Л ю к а. Правда!? Он нашёлся?

С е р а ф и м а. (С ухмешкой.) Не то слово нашёлся.

Л ю к а. (Оживляясь.) И где он? Как он?

С е р а ф и м а. У этого прохвоста целая сеть магазинов. Гонял подержанные машины, а теперь приторговывает дорогими импортными обоями где-то в центре города у нас под носом, но через посредников, конечно.

Л ю к а. (Разочарованно.) Так он не вернулся?

С е р а ф и м а. Нет, девочка моя, и не собирается. Живёт себе в Германии, женат на немке, нарожал кучу детей. И даже не просто гражданин Германии. Он там пенсию получает догадайся?! Как инвалид войны в Афганистане.

Л ю к а. Но, Серафима, он ведь никогда не был в Афганистане. Я помню: он даже ногу себе специально прострелил, чтобы в армию не забрали.

С е р а ф и м а. (С сарказмом.) Н–да, девочка моя, незабываемо. Но зато мушкетёрами командовал. И, как ни крути, он теперь военный пенсионер. Всё честь честью.А мы то-то напереживались из-за этого обалдуя.

Л ю к а. Вот это круто. Он всегда так классно фокусы показывал.

С е р а ф и м а. По части фокусов племяша всегда был мастак, особенно когда подрезал верёвки с бельём на балконах у богатенькой вакэйской публики. Но как говорится: кто старое помянет – тому и глаз вон. А ведьГлафира после той старой истории, когда он связался то ли с заристами, то ли с культуристами, так на порог его и не пустила.

Л ю к а. Мама, да.... Она прощать не умела. Но мы никому не скажем, – правда, Серафима?

С е р а ф и м а. Конечно, не скажем. Это знать не обязательно. Но надо написать нашему герою. И как емутолько удаётся людей дурить. (Обе смеются.)

Л ю к а. А как там Париж, Серафима?.. Неужто ты взаправду гуляла по Монмарту?

С е р а ф и м а. (Курит.) А как же, конечно, гуляла, и не только по Монмарту. Вот предстaвь себе: сижу я себе преспокойненько на скамейке в самом центре Парижа на площади Бастилии и дожёвываю на солнышке свою пиццу. И тут подходит ко мне этакая пигилица, вся из себя – «туристо новорусо». Ж..ка в джинсы не помещается, спереди нечто кричащее, невообразимо вульгарное, чёлочка на лбу, глазками хло-хлоп, щёчки розовые... Ей бы только барабанно – бородатые опусы в альбом пописывать, а не по Парижу разгуливать.

Л ю к а. (Понимающе перебивает.) «Фря»?!

С е р а ф и м а. Ну, да... И на ломаном английском просит помочь. Она, видите ли, который уже час не может ни от кого получить ответ на интересующий её вопрос. Потому что никто не может ей объяснить,как пройти на площадь к Бастилии.

Л ю к а. (Перебивает.) Как же так, ведь Бастилии там давно нет. А ты что же?

С е р а ф и м а. Представляешь, девочка моя, эта дура (иначе её не назоваешь), чуть не плача, жалуется мне, что все как один показывают ей на эту площадь, посередине которой ничегоне стоит, кроме высокой колонны. Я просто обомлела от изумления от такой тупости, сразу даже не среагировала. А она тут же принялась рисовать мне в своём блокнотике решётки наокнах. Что мне оставалось делать? Я её обрадовала и на чистом родном русском, ну, немножко, самую малость, может быть, с нашим грузинским акцентом, спрашиваю, что мадам, собственно говоря, ищет? Она радостно так выпаливает «Бастилию»!!

Л ю к а. И что ты ей сказала?!

С е р а ф и м а. Ну, мне пришлось ей объяснить, что французы сделали с Бастилией. И можешь себе представить, что она мне ответила на это с неподдельной гордостью в голосе: «А вот у нас в Лондоне всё еще стоит наша знаменитая тюрьма…» Хоть стой – хоть падай. Вот такие мои заграницы.

Л ю к а. Круто... И эта деревенщина живёт в Лондоне? А я тут прозябаю, когда мои дедушки и бабушки в Европе в университетах учились.Нет, это несправедливо, Серафима, – ты не находишь? Мне даже смеяться не хочется. Знаешь, где мне пришлось подрабатыватьнедавно, чтобы накормитьнашего несчастного кота?

С е р а ф и м а. Не скажи, что в ресторане?

Л ю к а. Угадала. Обслуживала банкеты. И до того дооткрывалась с бутылками из-под лимонада и«Боржоми», что теперь, видишь, в перчатках хожу – руки все покорявила.

С е р а ф и м а. Но, девочка моя, открывать бутылки и гробы выносить – не женское это занятие. У мужиков это лучше получается. Хотя мы, бабы твари злобливые и зловредные, так что самый плохой мужчина лучше самой хорошей женщины.

Л ю к а. Но это ты слишком, Серафима. А знаешь, что я хотела тебе рассказать? Какой ужасный человек стоял сегодня на переходе в метро. Я его каждый раз вижу, когда выхожу на Вокзальной.

С е р а ф и м а. И что в нём такого ужасного?

Л ю к а. Там раньше женщина сидела с ребёнком, беженка, русская. Я старые учебники для её «малоя» носила. А теперь этот старик стоитвсегда на одном и том же месте, с книгами в руках, и причитает себе под нос вполголоса, когда проходишь мимо.

С е р а ф и м а. (С интересом.) Но почему он ужасный? И что он такое причитает?

Л ю к а. (Выпаливает.) «Сам пишу сам печатаю сам продаю».

С е р а ф и м а. Надо же!!..

Л ю к а. Да-да, представь себе. У него такой больной вид, глаза слезятся… И ещё от него так противно воняет, словно он в мусорнике вывалялся. Настоящий «чмо», а не человек...

С е р а ф и м а. Какой же он ужасный?? Наверное, это просто очень несчастный больной старик. Ты об этом не подумала?? Неужто так сложно понятьтакую малость, что значит любить человека, просто как божью тварь, букашку на этой земле, которую все вместе топчем и в которую – равно рано или поздно – все уходим.

Л ю к а. Вероника говарит, что наша земля – курдюк, набитый костями. Но всё равно он омерзителен, ты не согласна? Знаешь, что у него на ногах? сандали, совершенно раздолбанные, так что грязные пальцы наружу торчат и видны какие-то нехорошие болячки. Как можно докатиться до такого?

С е р а ф и м а. Невидела, не знаю, но что с того? Может, он просто тебе не симпатичен, и ты его так воспринимаешь, потому что лишена сострадания к его боли и немощи.

Л ю к а. Это несправедливо: почему ты думаешь, что я лишена сострадания? Но я не понимаю, почему я должна сострадать его боли и немощи, если он мне противен?

С е р а ф и м а. Это очень жестоко – то, что ты сейчас говоришь, ведь человек бывает иногда не виноват в собственном несчастье. Ведь никто по большому счёту не знает, что его ждёт…

Л ю к а. Ну и пусть, пусть я буду жестокой, но таких убивать надо: он наверняка согрешил в другой своей жизни, что-то ужасно плохое, вот бог его и наказал.

С е р а ф и м а. Не бог а судьба, бог никого не наказывает он только прощает. Надо научиться прощать тогда, может, и поймешь, что значит сострадать другому в его несчастье. (Задумчиво.) Вот мне бы себявозлюбить как ближнего свово, но не дано...

Л ю к а. Ну, конечно: если я кидаю ему из милости то, значит, сострадаю, и тогдане буду казаться жестокой. А если это меня унижает – ты не подумала?

С е р а ф и м а. Унижает? Я правильно поняла? Это ты такая у нас гордая, что несчастному старику милостыню подать гордость не позволяет. Подумать только… и откуда в тебе это??

Л ю к а. Жалость от слова жало, и жалеть это значит жалить... При Петре тех, кто подавал, штрафовали, а теперь всё наоборот: штрафуют тех, кто попрошайничает.

С е р а ф и м а. При Петре много чего было – не было: Пётр издал указ оставлять в живых уродцев – до него на Руси неполноценных младенцев уничтожали.

Л ю к а. Как в Спарте?

С е р а ф и м а. Да, как в Спарте, но Петру нужны были рабочие руки –остальное его не волновало....

Л ю к а. (Немного растерянно.) Я этого не знала.

С е р а ф и м а. А твой старик, он ведь вовсе даже и не побирается христа ради, насколько я понимаю, – он милостыню не просит, а предлагает купить у него книги, и не какие-то, а свои... И что в этом такого непонятного или удивительного? В наше время на пенсию не проживёшь – каждый сам по себе барахтается, как может... А ты не обратила внимания, что за книги у него?

Л ю к а. (Со злостью.) И через сто лет этого нищего попрошайку будут проходит в школах как гения и классика?!

С е р а ф и м а. Почему бы и нет. В жизни всё бывает: от сумы и тюрьмы никто не застрахован. Может и в классики сыграет: никто не знает и знать не может, кого куда судьба позовёт... История, скажу я тебе, – это лес дремучий, слошные потёмки, и кто только и сколько её ни переписывал никак не угомонятся.(Под углом просматривается двор и видно, как Арчи, которого трудно узнать в неопрятном старике под тяжестью затасканных сумок с книгами, покачивась от голода и усталости, тяжело и медленно идёт от ворот в направлении ступеней, ведущих на балкон его квартиры; Люка замолкает, удивлённо наблюдая за ним.)

Л ю к а. (Вполголоса, почти испуганно) ...Это он, или у меня «глюки».

С е р а ф и м а. Кто он? (Люка кивает в направлении Арчибальда, который движется по двору, ничего не замечая вокруг себя; перегнувшись через балкон, Серафима удивлённо.) Арчи?! (Пауза.) Не надоне смотри на него, слышишь, Люка!? Не надо на него пялиться!.. Сделай вид, что мы его не видим.

Л ю к а. «Чмо» – да и только!! И откуда он только взялся?? (Скрип ступеней под шагами Арчибальда, слышится голос Натэлы, но слова разобрать невозможно.)

А р ч и: Я уже пришёл, радость моя... Всё хорошо. (Оставляет сумки на балконе и исчезает в глубине квартиры.)

Л ю к а. Я его не узнала... там на вокзале.

С е р а ф и м а. (Обескураженно, с болью.) И не мудрено не узнать. Всего, кажется, насмотрелась, но такого по правде сказать не ожидала... Чтобы с протянутой рукой на вокзале свои сонеты продавать.Я всё понимаю, но это слишком. Ведь он, умница разумница, сколько диссертаций подготовил, Шекспира переводил.

Л ю к а. (Подавленно.) Я до сих пор помню: «Есть твари, есть творцы,запретов нет: благодарю тебя за мой сонет». У него всегда много учеников было. И он так интересно обо всём рассказывал.

С е р а ф и м а. Видимо, и «пингвинчиков», учеников его, разбросало... Своих детей у нихс Натэлой никогда не было.

Л ю к а. Папа говорил, чтобы мало зарабатывать, надо много учиться.

С е р а ф и м а. То-то и оно. А этот переучился. И доблагодарился творец. (С горечью.) Н–да, до интеллектуальной пенсии ему уже не дожить. (На балконе снова появляется Арчибальд, в руках у него огромный вентилятор на ножке, который он также устанавливает перед разложенными книгами, выгружает книги из сумки, перебирает их и выкладывает, потом включает оба вентилятора, так что видно, как страницы шевелятся от движения воздуха, и снова исчезает в глубине комнат.)

Л ю к а. Серафима, смотри, опять он. Что он такое делает?

С е р а ф и м а. Что он делает? Дай-ка сообразить... Так. Он сушит книги. Намокли под дождём по дороге.

Л ю к а. Да, но за свет ведь платить надо. Знаешь, вентиляторы сколько жрут?! Откуда у него столько денег?

С е р а ф и м а. А он и не платит за свет, я уверена. Он свет у попадьи ворует, видишь тот провод, что сверху свисает? Он за счёт пупика свои книги шушит. Арчи всегда книги любил. А вот куда его кошки подевались? Что-то не видно нигде.

Л ю к а. Даже больше женщин? Мама говорила, что у него всегда много любовниц было, что он своих учениц голышом по квартире разгуливать заставлял. Ты думаешь это правда?

С е р а ф и м а. Не знаю, не знаю, чегобыло чего не было. Не суди других, и тебя не осудят. Думается мне, что сейчас он вряд ли на такое способен. Но то, что предстало перед нами, вообще-то, мало кому может доставить удовольствие. А Глафиравсегда Арчи недолюбливала и во всех грехах смертных подозревала, потому что ревновала...

Л ю к а. Мама? Его? ревновала? Но к кому?

С е р а ф и м а. Это тебе знать не обязательно. Но для ревности любой повод хорош. Душевладелецей была, царствие ей небесное, тоже ведь настрадалась.

Л ю к а. Ты что, Серафима, ведь ты никогда раньше в бога не верила.

С е р а ф и м а. А я, девочка моя, сон видела и уверовала.

Л ю к а. Расскажи, что за сон. Страшный? Про кого или про что?

С е р а ф и м а. Про кого или про что, говоришь? А что, интересно тебе, да? Или любопытно?

Л ю к а. И любопытно и интересно. Не расскажешь обижусь и не буду два дня с тобой разговаривать.

С е р а ф и м а. (Задумчиво.) Да про меня–себя, родную–дорогую, и приснилось. Даже не приснилось, а привиделся город изумительно красивый, словно наяву...Но зато потом… потом страсть какие ужастики: одна мутная вода, окаменелые рептилии повсюду, через которые перешагиваю, и камень на могиле, увитой плющем, так что я сразу поняла, что это моя могила, а числа там – даты моего рождения и смерти. Вот так-то, девочка моя.

Л ю к а. И ты уверовала?

С е р а ф и м а. Конечно, уверовала... (Меняет тон с задумчиво грустного на нарочито бодрый.) В нашей семье вообще просто фантастические совпадения дат смертей и рождений. Не веришь своей тётке? Вижу, что не веришь, а напрасно. Вот послушай:твой папа родился в один день с нашей внучатой племянницей. Ты её не знаешь, но это не имеет значения. Потому что она никогда не жила с нами и рано умерла от чахотки. Но зато когда?! ровно через полгода после смерти папиной свекрови и твоей бубушки. Моя мама и наш двоюродный брат, помнишь дядю Бубу? несчастный, разбился на машине 13 числа в день рождения своей первой жены...

Л ю к а. (С удивлением.) Я этого не знала продолжай...

С е р а ф и м а. Так вот, моя мама и мой брат, который твой папа, и наш Игорёк все родились в чётные числа. А когда должна была родиться ты, то я не спала целую неделю и ты меня, конечно, не подвела: родилась на десять дней позже, но зато в день рождения золовки, сестры мужа московской сестры Глафиры, которая родилась в одно число с прабабушкой Бубы и племянницей его второй гражданской жены. Правда, её ты тоже никогда не видела. Но это не важно.

Л ю к а. Ты что издеваешься, Серафима?

С е р а ф и м а. А что, и поиздеваться нельзя?.. Так правда ведь: хоть стой хоть падай. (Обе смеются, Самвэл выносит свою сапожнуютабуретку и, развернув перед собой стул, усаживается у дверей с газетой и какими-то бумажками, водрузив на нос очки,что-то сверяет и чиркает в газете карандашом.)

Л ю к а. (Перегнувшись через перила балкона.) А вот и наш Самвэл. Как дела, Самвэл? Видишь, мы вернулись.

С а м в э л. (Выглядывая из-под балкона.) Э-ээ, Люка джан, какые маи дэла?! это у вас дэла, а у мэния всиё дэлишки, дэлов никаких нэт.

Л ю к а. (С насмешкой.) Ты что кроссворды решаешь?!

С а м в э л. Э-ээ, какие крассворды?! Это всё Амалия: пакупай, говорит, должны миллион выграть. Я тэпэрь латэрэа каждый месяц пакупаю, но не отгадал пока. Она мне номэра говорит... Но я тожэ во сне видэл, патаму ыграю.

С е р а ф и м а. А вот и наша Марфа Посадница. (Из ворот появляется попадья, со свечками в руках, за ней следом, опустив голову и не глядя по сторонам,очень худенькая чернявая девочка, с косынкой на голове (с косичками)

М а р и я. Неужто молодые хозяюшки пожаловали?! Нагулялись, небось, в своих заграницах. Соскучились, поди...

Л ю к а. Конечно соскучились, тётя Маша.

М а р и я. А то как же, чужой монастырь всё чужой монастырь и есть, а дома под родной крышей никакие напасти не страшны...Сколько лет? года два или боле дома то не были?

С а м в э л. Харашо, что вэрнулись правильно это.

М а р и я. То же мне правильно!! Своих то родимых, небось, чёрт те куда в собачьем ящике отослал от забот подальше. Молчи уж... (Самвэл хочет возразить, но тяжело вздохнув и в знак протеста, махнув рукой на попадью, продолжает чиркать в газете.) Поди, поди, доченька, чайник на плиту поставь, пока я здесь, а то ведь поговорить охота давно не виделись...

Л ю к а. А ты-то сама как, тётя Маша?

М а р и я. Ну, как я? Помер мой попик, представился, царствие ему небесное, а я как одна осталась одной совсем невмоготу стало: тактяжело, тяжело вот здесь не продохнуть прямо, хоть криком кричи. (Сжимает руки на груди.) Вот ясиротку и подобрала, беженка она из Сохоми... Всё ничего, только не разговаривает пока и глаз не подымет, гремычная. Казаки уж больно без предела лютовали и её разхристали. Казакам всё одно в радость: что при царе-батюшке, что при царе-шпионе. Хоть белые ломпсы, хоть красные момпсы. Главное покуражиться, силу свою показать, да над слабым поызмываться.

Л ю к а. Что ты такое говоришь!? она ведь ребёнок совсем...

М а р и я. Ребёнок не ребёнок, а всем от них досталось: родителей её вона в колодец кинули, ну а её беззащитную... Э-эх!! Откупиться нечем было, если бы золотом али деньгами, иных оно може того и не трогали, ежели какой казак добрый попался. А эта? что с неё взять? чудом выжила,добрые люди подобрали да со своими детишками на арбе привезли... Вот так теперь и пригрелась. Всё живая душа рядом, може когда и заговорит, а пока от меня ни-ни!! ни на шаг не отходит боится... (Из подвала появляется девочка без косынки, голова обрита наголо, набирает под краном воду в чайник и снова исчезает как тень в проёме подвала.)

С е р а ф и м а. Говорят,мэгрелы тропами пробиралась, через сванов.

М а р и я. Да это кто как говорит, по-всякому и пробирались, кому в живых повезло остаться. Только горя много теперь: одно на всех.

Л ю к а. А как её зовут?

М а р и я. А кто его знает безимени пока.

С а м в э л. Абсус!!..

М а р и я. Что б тебя, бездельник!! (Исчезает вслед за девочкой в проёме подвала.)

С а м в э л. А то ты надрываешься, с утра до ночи работаэшь. Что ти от меня и моих дэтей хочэшь?! Сам знаю, куда кого и как посылать: где хотят, там жыть будут. Не тваэго ума дэло.

Л ю к а. (Перевесившись через перила балкона, с любопытством.) Савмэл, а Самвэл,почему тётя Маша ругается? Куда ту их отослал?

С а м в э л. Она тэпэрь за всьё ругаэтся, но я много вныманыя не обращаию. А ну эёсовсэм злаия стала. Вэдъма, а нэ жэнщына. На Арчи и эго жэну «джадо» дэлала. (Кивает в сторону Арчибальда, который теньювыносит в туалет горшок за больной женой.)

Л ю к а. Так куда ты их отослал, Самвэл? И почему в собачьем ящике? Что за ящик такой?

С е р а ф и м а. Я тоже про этот ящик слышала. Многие погибли, говорят: задохнулись по дороге, не доехали.

С а м в э л. (Встаёт, повернувшись к балкону.) Нэ от харошэй жызны, да? Э-э!! Все дэньги вадытэлю адал. Всё прадал, обручальные кольца прадал. Сколько лэт работал всё отдал. Тры тыщы долларов за Робика заплатыл, ещё двэ тыщы за Аночку...

С е р а ф и м а. (Довольно громко.) Так он Аночку и Робика нелегально отправил...

С а м в э л. (Оглядываясь на голос с балкона, качает головой.) Манья что панымаэт?! Только пэрэд граныцей в иящык прятаться надо, а так в бальшом автобусе, как пассажыры, даже с астановками, когда в туалэт каму... Только кагда чэрэз граныцу, кагда паспорта провэряют, тогда на два тры часа в иящыке, ыначэ ныкак нэльзья. Ыначэ абратно надо и дэньгы всэ прападут, дажэ арэставать могут.

Л ю к а. А куда ты их отправил? Где они сейчас у тебя?

С а м в э л. В Греэциы аны в адной харошэй сэмье работают. Нэлэгально лиэгально: какая разныца? Главнае давьоз вадытэль, харашэе дэла сдиэлал, как абэщал. Вадытэлия я харашо знаию, он тожэ на Авлабарэ радылся свой чэлавэк, давэрять можно. А Маньячто ана панымаэт?! Пусть ругаэтся. (Машет рукой в строну подвала.) Эй патом хужэ будэт нэрвные клэткы нэ вастанавлываются. Развэ кто сваым дэтьям плахоэ сдэлать хочэт!? Амалия на картах гадала, что эслы дэти уэдут, то патом всэм всио харашо будэт. Дэньги заработают вэрнутся, нармально жыть будут... (Усаживается обратно, чешет затылок.) Э-э, мнэ сэгоднья опьять латарэа ыграть надо. Дэнь и мэсяц раждэныя Аначки-Робика запысал, тэпэрь год запысать надо. Амалия говорыт: надо только намэра адын раз правыльно атгадать и можэм миллион выграть. Я каждый мэсьяц на два лары карточкы пакупаю...

Л ю к а. (Шепчется с Серафимой.) А давай позовём Амалию, чтобы нам погадала... (Серафима кивает в знак согласия.) Савмэл, а Самвэл, а мы с Серафимой хотим, чтобы Амалия нам погадала. Позовёшь Амалию, Самвэл? Вот Серафима тоже просит.

С а м в э л. (Довольный.) Э-э... И Сэрафыма просыт?! А что, правыльно Амалия гадаэт, да? Амалия, Амалия!! Амальи вэрить можно. Эё карты лиюбьят. Карты что сказалы? Кагда старий хазяэн памриот, маладыие ыз дома уэдут, но всэ вэрнутся патом, всэ вэрнуться... Старъый дом снэсут, новый дом пастроият. Всио харашо будет. Свадьбы ыграть будэм.

Л ю к а. Да, Самвэл, всё когда-нибудь сбывается...

С а м в э л. Если верить, конечно.

А м а л и я. (Голос из кухни.) Иду, иду!! Никакого тэрпэнья у этаго чэлавэка. Ни миэнуту падаждать нэ можэт. Ну, что тэбэ?! (Амалия появляется на пороге, вытирая о фартук руки.)

С а м в э л. (Показывает на балкон.)Что-что!? Пасматры, кто вэрнулся. Ахчи йла тес эт ова экел.

А м а л и я. Вай-мэ....!! Вай-мэ....!! Тесек инч урахутьюне. Глазам сваым ниэ виэрю. Сматрытэ, какая радость.

М а р г о. (Во вдор вваливается дворничихав городской униформе шафранового цвета.) И что ещё напридумали?! Что за радость такая?! Почему вещи не собираете? Я за вас собирать буду?! Мне за это никто платить не будет. Сколько обманывать можно?! Давай, собирайтесь все, дом освобождать надо. Опять из мэрии звонят, меня ругают. Они больше ждать не будут. Сказали всё, завтра ломать придут... А это кто ещё здесь? Откуда? Что, гостиницу устроили?! Хотите, чтобы я полицию позвала, чтобы полиция выселять пришла?.. (Марго удивлённо смотрит на балкон, где Серафима и Люка.Немая сцена: все замирают, глядя на Марго.)

Э П И Л О Г

Все действующие лица стоят спиной к залу перед прозрачным (марлевым)занавесом, так что видно, как беззвучно рушится дом, поднимая облако пыли над обломками стен и оставшей в доме мебели. Под жуткий скрежет и шум работающиего бульдозера сцена медленно погружается в темноту. Серафима в монашеском одеянии.

Голос девочки: А гдэ мы тэперь жыть будэм?

Rado Laukar OÜ Solutions